Читать книгу: «Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6», страница 3

Глава 2 КОЗНИ ГЕОПАТОГЕНА

– Не нравятся мне его методы, – сказал мой приятель Шломо, когда Юрий покинул, наконец, квартиру, ставшую похожей на большую казарму. Все кровати в количестве пяти штук были расставлены в гостиной, причем одна загораживала собой входную дверь. В бывшей детской стояли теперь два стола – один из кухни, другой из бывшей гостиной. А в бывшей спальне сгрудились все шкафы, какие нашлись в квартире, причем самый большой шкаф невозможно было открыть – дверцы упирались в секретер. Хорошо хоть работу по перетаскиванию мебели Юрий взял на себя и провернул операцию за неполных два часа, не взяв со Шломо ничего в дополнение к положенным за сеанс двумстам шекелям.

– Мне тоже его методы не по душе, – согласился я. – Но говорят, экстрасенс он хороший.

И тут Шломо выдал длинную фразу, которая в вольном и неточном переводе с иврита звучала: «говорят, что в Москве кур доят». Вместо Москвы, правда, был Тель-Авив, а куры были заменены на индюков, но смысл остался.

Предстояло решить, как привести квартиру в жилое состояние с минимальными потерями. И сделать это до возвращения Миры с детьми из путешествия по Голанам. Я не уверен, что наши исправления, внесенные в интуитивно расчерченную Юрием схему, были полезны для здоровья. Мне весь вечер казалось, что я слышу звуки скандала и задушенный голос Шломо: «Он же экстрасенс экстра-класса!» Не мог я ничего слышать – Шломо живет на противоположном конце города.

Юрий Штейн позвонил мне на следующий день в семь утра и сказал мрачно:

– Хотел застать тебя, прежде чем ты уйдешь на работу. Я ошибся. Кровать маленького Хаима должна была стоять головой на запад, а я поставил головой на юг. Передай Шломо, чтобы переставил. И мои сожаления.

Сожаления я передал с удовольствием.

На работу, кстати, я по утрам не хожу – единственное преимущество свободной профессии историка.

***

Когда знакомишься с человеком, никогда не знаешь, к чему это приведет. Тривиальная истина, которая не нуждается в доказательствах. Поэтому ограничусь примерами. Со Шломо Бен-Лулу я познакомился в туалете на Тель-Авивской автостанции. Выходя из кабинки, он неловко ткнул меня локтем в нос, следствием чего стал обмен дежурными любезностями, ворох извнинений и приглашение выпить пива. Еще немного, и мы обменялись бы номерами страховок, будто речь шла о дорожно-транспортном происшествии. В результате возникла дружба, которая длится уже пять лет.

С Юрием Штейном мы вообще не знакомились. Если, конечно, под процедурой знакомства иметь в виду называние имен и пожимание рук. К Юрию я привел на прием мою племянницу, которая дала клятву все свои болезни лечить только у экстрасенсов. У нее начался сильный кашель, мать – сестра моя Лия – пыталась отправить Симу к семейному врачу, но дочь уперлась, и мне пришлось идти с девочкой к Штейну, поскольку на расстоянии ближайших ста метров от их дома других экстрасенсов не наблюдалось.

– Я не лечу кашель, – сказал Юрий, – я специализируюсь по геопатогенным зонам. Завтра утром я к вам приду и посмотрю, что можно сделать. Стоить это будет двести шекелей.

Он действительно пришел и сдвинул Симину кровать ближе к окну. Небольшой труд за такие деньги.

Но кашель у девочки прошел в тот же день.

Кстати, пусть вас не обманывает, что я называю Симу девочкой. Так уж привык. Ей как раз исполнилось двадцать два – возраст, близкий к состоянию старой девы. Может, поэтому она отнеслась к работе Юрия так серьезно.

***

Юрий, Сима и Шломо – герои истории, о которой я хочу рассказать. Главным был, естественно, Юрий, но и Шломо с Симой сыграли соответствующие роли.

Произошло это в 2024 году, шесть уже лет назад. Помню, после того злополучного дня, когда Юрий занимался перестановкой мебели в квартире моего друга Шломо, прошла неделя. Мы сидели с Шломо в кафе «Визави» на улице Кинг Джордж. Шломо ел мясо на вертеле, а я запивал пивом. Так сказать, разделение труда.

– Мне его методы не нравятся, – в очередной раз повторил Шломо, – но результаты у твоего Юрия потрясающие, надо признать.

Оказывается, Шломо удалось убедить свою Миру хотя бы сутки пожить в казарме. За это время у сына исправилось косоглазие, у старшей дочери исчезли боли в колене, Мира перестала страдать от застарелого геморроя, а сам Шломо излечился от радикулита. Ничего не произошло только с младшей дочерью. Наверно, потому, что у нее никаких болезней не наблюдалось со дня рождения.

Несмотря на очевидный лечебный эффект, жить в казарме было невозможно, и Шломо переставил кровати обратно в спальни, сохранив, по-возможности, установленную Юрием ориентацию относительно стран света.

– Интересно, как он все это узнал, – продолжал Шломо. – У него с собой даже рамки не было.

Честно говоря, я думал, что Юрий пользуется обычным методом тыка, а все остальное – следствие веры клиента в авторитет профессии. Но не скажешь ведь верующему, что Бога нет.

– Интуиция, – сказал я. – Рамка – это для дилетантов. Профессионал-экстрасенс видит энергетические аномалии внутренним зрением.

Шломо кивнул и продолжил военные действия по уничтожению огромной горы салатов. Попивая пиво, я следил за изумительной блондинкой, сидевшей за соседним столиком в ожидании кавалера, просаживавшего деньги у игрального автомата. Кавалер не годился ей в подметки. Размышляя над капризами природы и человеческой психологии, я не сразу расслышал слова Шломо.

– А ну-ка, повтори, – попросил я, ухватив последнюю часть фразы.

– Я сказал, что, согласно теории решения творческих задач, подход может быть двояким. Можно воздействовать на объект. А можно – на окружающие параметры. Результат не меняется.

– И что же?

– Твой Юрий действует на окружающие параметры – переставляет мебель, чтобы пациент не спал в точках, энергетически опасных для здоровья. Почему бы не действовать иначе? Я имею в виду – менять расположение самих геопатогенных зон.

Я не сказал, что Шломо по специальности – программист? Составить любую программу для него – тьфу. Но в физике он понимает, кажется, меньше меня. Так мне, во всяком случае, показалось, тем более, что толстый господин в спадавших шортах вернулся к своей блоднинке и чмокнул ее в щеку.

– Глупости, – сказал я раздраженно. – Геопатогенная зона – это особо расположенная структура в магнитном и энергетическом поле планеты. Как ты ее сдвинешь?

– Она слишком худая, – сказал Шломо, проследив за моим взглядом, – а сдвинуть геопатоген можно элементарно. Берусь составить программу.

Так возникла идея операции «Мирный процесс».

***

Через неделю пришлось рассказать обо всем моей племяннице Симе. Дело в том, что Юрий воспринимал Шломо лишь как клиента, не выполнившего указаний целителя.

– Я вам мебель передвинул? – спросил он, когда мы со Шломо явились на прием и изложили азы теории творчества вместе с азами теории катастроф. – Передвинул. Зачем вы поставили все на прежние места? Я не могу отвечать за результат лечения, если клиент не подчиняется указаниям.

– Меня лечить не надо, – вздохнул Шломо. – Я уже вылечен по гроб жизни.

– Тогда я не понимаю…

И Шломо начал все сначала, причем Юрий демонстративно смотрел на часы – в приемной ждал очередной посетитель.

Мы покинули целителя, ни в чем его не убедив.

– Тупой народ, – бурчал Шломо. – Ему подсказываешь, как можно прибрать к рукам весь мир, а он воображает, что это ему ни к чему.

Вечером я отправился в гости к Лие и, слава Творцу, застал Симу дома, а не в творческом поиске.

– Очередного кавалера прогнала, – сказала Лия. – Так и помрет старой девой.

– У него биополе всего три сантиметра, – пожала плечами Сима. – Зачем мне этот энергетический урод?

– Ты это сама определила? – спросил я. – Или…

– Или, – ответила Сима, и я облегченно вздохнул. – Я повела его к Юре, и тот сказал сразу, как только мы порог переступили…

Это в характере господина Штейна – резать правду-матку. Однако какова Сима! «Повела к Юре». И бесплатно, конечно.

– Симочка, – начал я. – У нас с Шломо очень важное дело. И только ты сумеешь без смысловых потерь донести его суть до загруженного сознания великого экстрасенса Юрия Штейна.

***

Убедить в чем-то великого человека невозможно. Великие слушают только еще более великих, каковых выбирают сами на свой великий вкус. Сломать этот стереотип способны только женщины. Наверно, потому, что великие люди, в основном, мужчины.

Неделю спустя мы сидели в кафе «Визави» вчетвером. На этот раз Юрий готов был внимательно слушать и воспринимать услышанное – такой была установка, данная ему Симой. В качестве компенсации господин Штейн не сводил с Симы влюбленного взгляда, и слава Богу, что разум в этом не участвовал.

– Смотри-ка, – говорил Шломо, – вот карта геопатогенных зон в районе улицы Бен Иегуды. Я скопировал ее в Израильском обществе психологов. Карта верная?

Юрий на мгновение оторвался от созерцания Симиных плеч.

– Верная, – коротко сказал он, – но грубая.

– Пусть так. Теперь смотри. Что будет с сеткой, если я вот здесь поставлю большой электромагнит?

Юрий даже и смотреть не стал.

– На углу с улицей Соколов возникнет вспучивание энергетического поля, и в доме номер семнадцать положительные зоны поменяются местами с отрицательными.

– Дошло, – констатировал Шломо.

Он, конечно, ошибался. Дошло только до ушей, но не до сознания. Я сделал знак Симе, и она приступила к боевым действиям.

– Юрик, – сказала она. – Значит ли это, что, если я строю где-то электростанцию, то совершенно в другом месте возникает геопатогенная зона, поскольку энергетическое поле Земли представляет собой единое целое?

Даже Шломо не сформулировал бы точнее, а ведь Сима – гуманитарий!

– Да, конечно, – согласился Юрий, возможно, только потому, что мысль была высказана Симой.

– И на каком максимальном расстоянии можно таким образом создать или уничтожить геопатогенный узел?

Юрий перевел, наконец, взгляд с Симиных плеч на подбородок Шломо.

– В принципе, – сказал он, – на любом, потому что энергетическое поле бесконечно.

И только после этого до него наконец дошло.

***

Напомню, что все, о чем я рассказываю, происходило в мае 2024 года. Серьезный год, верно? Полный мирный договор с Сирией. Переход государства Палестина под добровольный протекторат Израиля. Призание Израиля Ираном и обмен послами. И все такое прочее.

А начинали мы с малого.

Юрий провел, по его словам, бессонную ночь, и только к утру его великая интуиция подсказала, где именно нужно построить электростанцию в три мегаватта, чтобы в спальне сирийского диктатора Салеха Вади образовалась мощная геопатогенная зона, способная в течение месяца вызвать острый лейкоз. Знаете где нужно было строить электростанцию? В пустыне Сахара. Пусть мне после этого скажут, что экстрасенсы – умные люди.

Сима провела среди господина Штейна разъяснительную работу, для чего ей пришлось провести с ним ночь. Не думаю, что они занимались анализом ситуации. Как бы то ни было, наутро Юрий позвонил мне и сказал томным голосом:

– На берегу Кинерета, в двух километрах к северу от киббуца Дгания, лежит металлическая плита. Нужно сдвинуть ее к западу на пятьдесят метров.

В тот же день мы отправились с Шломо на Кинерет. Райское место, скажу я вам, особенно в конце мая. Плиту мы нашли. Повезло – она была небольшой и ничьей. Осталась от какого-то строительства, начала ржаветь, и ни у кого не было желания с ней возиться. Операция по переносу объекта стоила нам с Шломо по пятьсот шекелей. Мы хотели, вернувшись, стребовать с Юры его долю, но он платить отказался под тем предлогом, что его интуиция стоит дороже. Жмот.

***

Через неделю «Голос Израиля» со ссылкой на агентство РИА сообщил о том, что у сирийского диктатора, видимо, обнаружена опухоль мозга. Положение серьезное. О наследнике он не позабоился по молодости лет, и главой, в случае чего, может стать Иса Казбар. А это хорошо, потому что он сторонник мирного процесса. И Голаны ему ни к черту не нужны – мир важнее.

Юра провел еще одну ночь с Симой, из чего проистекли два следствия. Первое – плиту пришлось передвинуть на три метра к югу. Второе – Юра с Симой отправились в раввинат становиться на очередь с целью регистрации брака. Для мирного процесса второе следствие не менее важно, чем первое.

Геопатогенная зона в спальне Салеха Вади стала смертельно опасной для здоровья. В окружении диктатора экстрасенсов, видимо, не держали, и Вади продолжал спать в своей постели, пока его не увезли в госпиталь. После этого мы потеряли контроль над его драгоценным здоровьем, но это уже не имело значения. Диктатор умер, окруженный безутешными родственниками и представителями оппозиции, нетерпение которых было так велико, что Декларация о новых политических приоритетах прозвучала по радио Дамаска через час после сообщения о смерти диктатора.

Как говорится, дохлый лев не страшнее дохлой кошки.

***

С королем Иордании пришлось повозиться, но зато с президентом Независимого государства Палестина никаких сложностей не возникло.

Король Хасан не любил спать несколько ночей подряд в одной постели. В Аммане он построил себе четыре дворца-крепости и жил в каждой по очереди, причем до самого последнего момента никто не знал, где именно монарх предпочтет провести ночь. Хорошо хоть, жену он предпочитал одну.

Господин Штейн за неделю потерял семь килограммов и ныл по этому поводу до тех пор, пока Сима не сказала, что он стал теперь красавцем, с которым не стыдно пойти под хупу. Но и нас со Шломо он-таки заставил поездить. Пришлось даже купить тур на Кипр – именно там, на пляже вблизи Ларнаки, лежала глыба камня, влиявшая на энергетическую точку в одной из спален короля. Глыбу мы сбросили в море, и местные жители решили, что мы идиоты.

Обошлось без летального исхода. То ли Юрина интуиция стала копать глубже, то ли помог случай. Все помнят, как в октябре 2024 года Саудовский король Хасан совершенно неожиданно для подданных заявил в тронной речи о том, что Израиль выступает единственным сейчас гарантом стабильности на Ближнем Востоке. Конечно, эта речь была следствием мозгового заболевания, но реальную причину знали только мы, и правильный диагноз мог поставить только экстрасенс Юрий Штейн.

А господин Аббас Раджаби, президент государства Палестина, поддался сразу. Может быть, энергетика его организма была очень чувствительна к изменению направленности силовых линий. Воздействие было, кстати, минимальным, не пришлось даже выезжать из Тель-Авива. Что именно мы со Шломо сделали по указанию Юрия, пусть останется нашим секретом. Причина элементарная: господин Штейн хочет сохранить монополию. Экстрасенсов в Израиле больше, чем американских автомобилей, и если каждый из них начнет лечить своих пациентов, меняя расположение геопатогенных зон по методу Штейна… Я думаю, что ничего не изменится – вместо одного хаоса возникнет другой, какая разница? Но Юрий решил иначе, ему виднее.

***

Пришлось, между прочим, кое в чем подтолкнуть и нашего премьера Меира Бродецки. Старый ликудник, он никак не мог взять в толк, отчего арабские лидеры вдруг пошли на попятный. Очень подозрительно. Мосад почему-то ничего подобного не предвидел. Американский госсекретарь Штольц настроен был на длительную осаду и челночные поездки по всему региону. И вдруг – нате вам. Согласны отдать Голаны Израилю, не говорить о статусе Иерусалима, а в государстве Палестина ввести должность протектора. Очень подозрительно. Очень. Нельзя подписывать договор. Лучше не брать Голаны, отдать Восточный Иерусалим и плевать на предложение о протекторате. И вести переговоры. А там видно будет.

В декабре 2024 года мы со Шломо отправились на Синай. В сотне километров от израильско-египетской границы есть удивительно красивые горы. Если подняться наверх по извилистой тропе, открывается вид на пустыню вплоть до Средиземного моря. Мы и поехали под предлогом, чтобы поглядеть.

Выход железного колчедана, о котором нам сказал Юрий, располагался не очень-то удобно. Пришлось поставить палатку и два дня копать. Хорошо хоть, на расстоянии ближайших двадцати километров не было ни одной человеческой души.

Вернулись мы в Тель-Авив усталые, как никогда прежде. Но дело уже было сделано. За час до нашего возвращения премьер Бродецки согласился взять назад Голаны и был, в общем, не прочь объявить Палестину протекторатом. И это после первой же ночи! По словам господина Штейна, геопатоген в спальне премьера был страшный. А мы его убрали.

***

Мирная конвенция между Израилем и Лигой арабских стран была подписана в тот самый день, когда Сима вышла из больницы с прелестным мальчиком, которого назвали Шломо. Я думал, что в честь нашего друга Бен-Лулу, но Сима сказала, что они с Юрой имели в виду древнего иудейского царя. На обрезание пригласили всех экстрасенсов Израиля, но мало кто из них явился лично – почти все предпочли поздравить коллегу телепатически. В телепатии господин Штейн, однако, силен не был – он больше практиковался по геопатогенным зонам, – и потому поздравлений не воспринял.

Пригласили также премьер-министра, но не приехал и он. Дела, сами понимаете. Тем более, кто он такой, этот господин Штейн? Экстрасенс, выскочка, нахал.

У меня давно уже был готов рассказ о прошедших событиях. Не тех, что представлялись мировому общественному мнению, а о реальных. Но Юрий со Шломо полагали, что – рано. История требует некоторой отстраненности, творческого терпения. Фактам начинают верить, если проходит какое-то время. Век, скажем, или хотя бы десятилетие.

Я согласился.

***

Последние годы я как-то отдалился и от Юрия с Симой, и от Шломо. Работа над «Историей Израиля» требовала времени, отнимала силы, для друзей оставался лишь видеофон. Но вот на прошлой неделе передали в новостях, что президент России господин Милюков серьезно заболел. Здоровый человек – на вид, конечно. Месяц назад, выступая в Думе, он заявил, что порядок на Ближнем Востоке – дело арабов, поскольку они-де являются этническим большинством. Израильский МИД предъявил ноту протеста. Никому не пришло в голову связать болезнь президента с его непродуманным выступлением.

Я позвонил Юрию, к экрану подошла Сима.

– Супруг в отъезде? – спросил я, наперед зная ответ.

– Поехал отдыхать, – коротко сказала племянница.

– Не со Шломо ли?

– Да… А что?

– Еврейский ответ, – одобрил я. – Судя по тому, что передали по телевидению, миссия увенчалась успехом.

Поскольку это был не вопрос, Сима и отвечать не стала.

Если Милюков не выживет, я, пожалуй, устрою Юрию скандал. Тщательней надо работать, ребята. Впрочем, это полвека назад уже сказал российский юморист Жванецкий. И по другому поводу.

Кстати, я теперь никогда не ложусь спать, предварительно не проверив спальню с помощью рамки.

И вам советую.

Глава 3 ЦИАНИД ПО-ТУРЕЦКИ

Свернув на стоянку, я аккуратно притормозил и заглушил двигатель. Повертев головой, я обнаружил, что сбил лишь один колышек ограждения (вчера было три).

Я вылез из машины и увидел перед собой полицейского офицера. В званиях я не разбираюсь, форма на меня действует магнетически.

– Всего один колышек, господин офицер, – сказал я голосом достаточно твердым, чтобы самому быть уверенным, что говорю правду. – Я все восстановлю, не сомневайтесь.

– Не сомневаюсь, – широко улыбнулся офицер и протянул руку. – Комиссар Бутлер, Тель-Авивская уголовная полиция.

Я стал лихорадочно соображать: не сбил ли пешехода на всегда забитых тель-авивских улицах? Трупы на дороге не вспоминались, но и уверенным я себя не чувствовал. Только уголовной полиции мне не хватало! За рулем «Субару-авиа» я самостоятельно сидел третий день, права получил неделю назад, а машину мне пригнал из магазина студент, сдавший с седьмой попытки курс новейшей истории Великобритании.

– Первый день за рулем? – участливо спросил Бутлер.

– Третий, – автоматически поправил я и только после этого увидел за спиной полицейского «мазду», борт которой я оцарапал вчера, возвращаясь с работы.

– Чувствуется, – сказал комиссар. – Когда я впервые сел за руль, то от волнения сразу въехал в столб, а столб, заметьте, стоял посреди чистого поля, где я решил потренироваться в вождении.

Похоже, полицейский не собирался меня арестовывать. Может, удастся отвертеться?

– Если я не ошибаюсь, – не унимался полицейский, – вас зовут Павел Амнуэль, и вы живете в десятой квартире. Не возражаете, если я приглашу вас на чашку кофе?

Предложение было настолько неожиданным, что я автоматически ответил:

– Да, комиссар.

Какой кофе подают в полиции? Растворимый? Эспрессо? Или по-турецки?

Бутлер повернулся и пошел к дому – похоже, он пригласил меня выпить кофе в моей же квартире. Это было, конечно, оригинально, но требовало некоторой подготовки: Рина наверняка придет в замешательство, увидев меня в сопровождении комиссара полиции.

– Я живу этажом ниже вас, – бросил Бутлер через плечо. – Вы снимаете квартиру или купили?

– Купил, – сказал я, чувствуя себя все более глупо. – Мы переехали месяц назад, и я никого из жильцов еще не знаю. А вы…

– Я здесь живу третий год, – сказал Бутлер, открывая передо мной дверь лифта. – Я и моя жена Лея, сейчас я вас познакомлю. У нас есть еще дочь Ора, но она замужем и живет в Ариэле.

– А у меня сын, – сообщил я. – Сейчас он в армии.

Лифт остановился на шестом, и мы вышли.

***

На журнальном столике стоял кипящий кофейник – настоящий, только что снятый с огня, а не электрическая безделка. Мы с комиссаром сидели в глубоких креслах, разглядывали друг друга в упор, не скрывали взглядов и – странное дело! – получали от этого удовольствие.

Когда я бросил взгляд на часы, оказалось, что говорим мы уже около двух часов, и количество тем, затронутых в беседе, перевалило за второй десяток.

– Было очень приятно, – сказал я. – Поднимитесь вечером ко мне, и мы продолжим знакомство.

– Непременно, – согласился Роман. – Только не сегодня, мне через два часа на дежурство. Но завтра – ждите в гости.

– Дежурства, – спросил я, стоя в дверях, – беспокойные? Я имею в виду – часто ли случаются… э-э… уголовные преступления?

– Хватает, – неопределенно отозвался комиссар. – В основном, рутина, но бывают интересные случаи, требующие хорошей работы этого…

Бутлер постучал себя по макушке и по взгляду моему понял, что при очередной встрече я непременно попрошу рассказать хотя бы одну историю из практики.

– До завтра, – сказал Бутлер, и мы понимающе кивнули друг другу.

***

Так я познакомился с Бутлером, комиссаром уголовной полиции. Наши субботние посиделки за чашкой кофе скоро стали традицией. Роман не любил, как он говорил, «высовываться» – рассказывать, как раскрывает преступления. Будь у Романа другой характер, я мог бы выполнять роль доктора Ватсона или капитана Гастингса. На деле же мне с трудом удавалось разговорить Романа настолько, чтобы услышать чуть больше, чем я мог прочитать в интернете. Не то чтобы Роман не доверял мне служебные тайны, просто ему казалось, что расследование – процесс достаточно занудный и интересный только в сочинениях Кристи, Гарднера или Стаута.

О деле Кацора Роман рассказывал мне несколько вечеров, из чего не следует, что он все это время не закрывал рта. Скорее наоборот, подробности мне приходилось выпытывать с помощью методов, используемых самим Бутлером во время допросов.

***

В прошлом году Шай Кацор был избран заместителем генерального директора экспортно-импортной фирмы «Природные продукты». Он считался человеком жестким – во всяком случае, когда журналисты спрашивали его, как он обычно разговаривает с конкурентами, Кацор отвечал, вздернув квадратный подбородок:

– Условия ставим мы. Фирма достаточно сильна, чтобы заставлять конкурентов плясали под нашу дудку.

Весной Кацору исполнилось сорок три года. Он был женат, его единственный сын Гай проходил службу в ЦАХАЛе. Хая, жена, не работала.

Что еще мог знать о Кацоре читатель «Маарива» или «Новостей»? Он собирался прибрать к рукам еще и компанию «Роксан» – так считали все, но к тому дню, с которого мой рассказ начинается, положение было уже иным, о чем знал очень узкий круг лиц.

***

В гостиной беседовали пятеро мужчин. Один из них был хозяином виллы, четверо – его гостями. Они сидели в глубоких креслах вокруг журнального столика и говорили о бизнесе.

– Твое решение вызовет раскол в правлении. Не думаю, что ты поступаешь верно, – сказал один из гостей, повторив эти слова в третий раз.

На что хозяин в третий раз ответил:

– Фирма, в которой можно вызвать раскол, вполне этого достойна.

Второй гость сказал примирительно:

– Мы начали повторяться. Давайте сделаем перерыв и поговорим о футболе.

– Выпьем кофе, – предложил хозяин виллы. – Я сделаю по-турецки. В ожидании любителя.

Кипящий кофейник появился на столике через несколько минут. Все это время гости сидели молча – каждый думал о том, что миссия их провалилась, Кацор не собирается менять своего решения, и для фирмы могут настать сложные времена. Его внезапное решение уйти выглядело не столько нелогичным, сколько нелепым – кто оставляет дело, в которое вложил деньги, время и силы? И ради чего?

Перед каждым из пяти мужчин стояла фарфоровая чашечка на блюдце и лежала маленькая красивая ложка.

– Наливайте сами, – сказал Кацор. – Вот молоко – кто желает.

Он не смотрел в глаза гостям, не хотел говорить о делах, тем более, что общих дел, с его точки зрения, у них больше не было.

Разлили кофе по чашкам, хозяин сделал это последним.

– «Маккаби» Хайфа в этом сезоне сплоховала, – сказал один из гостей, отпив кофе и поставив чашечку на блюдце.

Остальные тоже сделали по глотку и задумались о перспективах израильского футбола. Хозяин виллы привстал и выронил чашечку. Кофе разлился – на белой рубашке появилось темное пятно.

– А-а… – прохрипел Кацор и повалился лицом на столик.

***

Когда бригада, возглавляемая Бутлером, прибыла на место трагедии, парамедики «скорой» уже констатировал смерть Кацора.

В углу гостиной, бледные и растерянные, стояли гости – Рон Полански, Даниэль Кудрин, Бени Офер и Нахман Астлунг, члены Совета директоров компании «Природные продукты». Гости молчали – все, что они могли сказать друг другу, было сказано до приезда «скорой» и полиции.

Полицейский врач, осмотрев тело, сказал комиссару:

– Без всяких сомнений – убийство. Отравление цианистым соединением. Точнее скажу после аутопсии.

– Чашки и кофейник – на экспертизу, – распорядился Бутлер.

Случай был классическим. Пятеро в закрытой комнате. Жертва и четверо гостей, один из которых убийца. Смысла в этом убийстве Бутлер не видел (давние друзья, общее дело), но разве в убийствах бывает смысл? Мотив – да, причина, повод… Но – смысл?

– Простая формальность, – сказал Роман извиняющимся тоном. – Вы все важные свидетели, и я хочу допросить каждого прямо сейчас. Конечно, вы можете вызвать своих адвокатов.

– Да что там, – мрачно сказал Кудрин, щуплый мужчина лет пятидесяти, с огромной родинкой на правой щеке, делавшей его лицо отталкивающе неприятным. – Мы не свидетели. Мы подозреваемые.

Бутлер ничего не ответил и выбрал для допроса комнату на втором этаже виллы. Здесь не принимали гостей, и обстановка казалась уютнее, чем внизу. Раздвижная стеклянная дверь вела на балкон, где стояло кресло под большим разноцветным зонтом. Наверняка хозяин любил сидеть здесь в одиночестве, глядя на море, до которого было не так уж далеко – два ряда вилл и прибрежная песчаная полоса.

Первым Роман пригласил Бени Офера.

– Садитесь сюда, – сказал Роман, придвигая журнальный столик к дивану, – так вам будет удобнее сидеть, а мне удобнее слушать. Это официальный допрос свидетеля, и после того, как мы запишем формальные данные, я попрошу вас быть предельно внимательным к каждому сказанному слову. Может, вы все же предпочитаете говорить в присутствии адвоката?

Офер покачал головой и положил на стол обе руки ладонями вниз – так ему было легче справиться с волнением. Офер был самым молодым из гостей, ему еще не исполнилось сорока, и первое впечатление, доверять которому Бутлер, конечно, не собирался, было благоприятным. В отличие от остальных, Офер был в однотонной рубашке с галстуком – ощущал себя представителем европейского бизнеса, а не ближневосточного с его левантийской расхлябанностью.

После выполнения формальностей Бутлер спросил:

– Кто готовил кофе и кто при этом присутствовал?

– Шай, – сказал Офер. – Он варил кофе сам, а мы оставались в гостиной. С места, где я сидел, видна часть кухни, и я краем глаза видел, как Шай ходил от плиты к шкафу, что-то доставал и перекладывал… Потом он принес кофейник и молочник с чашками на подносе и поставил на журнальный столик.

– Кофе был уже разлит по чашкам?

– Нет, чашки были пустыми.

– Кто наливал кофе?

– Каждый наливал себе сам. И каждый мог взять любую чашку. Молока не налил никто. Если бы яд был в кофейнике, мы бы сейчас все…

– Экспертиза покажет, был яд в кофейнике или в ином месте, – отмел предположения Бутлер. – Скажите, господин Офер, чему была посвящена ваша встреча?

– Мы обсуждали экспортные планы фирмы. В подробности вдаваться не могу, извините. Мы собирались в таком же составе несколько раз. И здесь, и у меня.

Офер лукавил и не скрывал этого. Он не хотел говорить об истинной причине встречи, и комиссар, подумав, задал вопрос иначе:

– Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?

– Да, – сказал Офер, помедлив.

– Чем?

– Только одним. Шай сказал, что покидает фирму. Это было как гром с ясного неба. Тяжелый удар, скажу прямо…

– Какова была роль господина Кацора в фирме?

– Огромная! Шай был одним из тех, кто начинал дело. У него очень быстрый ум, и он… был… именно Шай вносил почти все предложения по развитию. В правлении никто, кроме него, не верил, что можно что-то заработать в России. Шай в прошлом году ездил в Москву и подписал три контракта с… извините, комиссар, эти контракты еще не утверждены, и я не могу…

– Завтра, – пообещал Бутлер, – у меня будут полномочия, утвержденные судьей. Тогда вам и вашим коллегам придется ответить на любые мои вопросы. А сейчас… – Роман пожал плечами. – Этот контракт или иной, мог ли стать причиной неприязни кого-либо к господину Кацору?

– Уверяю вас, был сугубо деловой спор. Разве это мотив для убийства? Мы спорим так каждый день!

– А уход господина Кацора? Если он произвел, как вы сказали, впечатление разорвавшейся бомбы… Если дела фирмы так сильно зависели от господина Кацора…

– Это тяжелая утрата. – Офер наклонил голову, разглядывая носки своих туфель. – Но фирма без Кацора выживет, а Шай без фирмы… Ох, простите, я как-то не подумал…

– Господин Кацор знал о делах нечто такое, что могло бы сильно навредить фирме, если бы он сообщил эту информацию конкурентам?

– Шай знал все. И я убежден, никогда не пошел бы на нарушение коммерческой тайны. Даже если бы действительно начал работать на… ну, скажем, на «Текоа» или «Тнуву».