Сестренки

Скоро Анюта забеременела. Стояла мягкая зима; Анюта гуляла одна или с Марком, вечерами рисовала, читала или просто смотрела в окно. Приложив руку к животу, она думала о странностях судьбы. Мать Марка была не из простых, как говорит Исаак, да это и видно – вон какое благородное лицо! Сама Анюта из совсем простой семьи, ее мать была неграмотная крестьянка, отец приказчик. Марк, может быть, дворянского рода, и он будет братом ее ребенку! А Исаак и вовсе изначально другой веры, из другой страны. Как все перепуталось!

Ребенку не суждено было родиться – в ветреный февральский день начались боли, Исаак побежал за врачом, когда тот пришел, все было кончено.

Доктор утешал ее:

– Вы молоды, у вас еще будут дети. Такое бывает, не вы первая, не вы последняя.

Анюта рыдала дни напролет. Исаак был внимателен и нежен, приносил пирожные, какие-то мелочи.

Все это, конечно, было ей не нужно.

Исаак вызвал тетю Лидию, и как-то утром Анюта проснулась от знакомого голоса:

– Бедная моя девочка!

Тем же вечером они гуляли по улицам Дебрецена.

– Очень многие теряют первого ребенка, – спокойно говорила тетя Лидия, – но это не значит, что детей больше не будет. Исаак говорит, что летом хотел бы отправить тебя на воды – соглашайся! Поговори с врачами, лучше с разными, чтобы больше такого не повторилось.

– Мне жалко этого, – дрожащим голосом сказала Анюта.

– Понимаю. Но уже ничего не поделать. Ты ни в чем не виновата, запомни.

Удостоверившись, что Анюта взяла себя в руки, тетя Лидия уехала, несмотря на все на все уговоры Анюты и Исаака:

– Мне надо домой, мои дорогие. Кадри там одна.

Жизнь снова потекла своим чередом. Анюта иногда плакала, но скоро обрела утешение: маленький Марк, очень ждавший брата или сестру, стал называть ее мамой. Было непривычно, но приятно, да и Исаак расцвел.

– Я так благодарен тебе, – говорил он, – без тебя мы не были так счастливы.

Летом на воды Анюта не поехала – хотелось в Таллин. Марка она взяла с собой.

Тетя Лидия встречала ее на вокзале.

– Где Кадри? – удивилась Анюта. День был воскресный, – неужели работает сегодня?

– Нет, – сдержанно сказала тетя Лидия, – но придет к вечеру.

На такси они добрались до дому, Марку достали старые игрушки. Тетя Лидия стала накрывать на стол.

– У вас все в порядке? – просила Анюта.

– Да, – не сразу ответила тетя Лидия, – или… В общем, Кадри собралась замуж.

– Но это же прекрасно!

– Не сказала бы. Ты вышла замуж очень удачно и по любви; она выходит по дурости.

– Почему же? Кто он и откуда?

– Из России, бежал сюда с матерью в двадцатом, кажется, году. Совсем молодой, ваш ровесник. Красивый, утонченный юноша, совершенно потерянный и неприспособленный. Пытается где-то служить, что-то делать, но живет в крайней бедности. Его мать сдает комнаты, шьет, гадает на картах и все в этом роде. Он пишет стихи, тоскует по России, хочет бороться за ее освобождение, правда, не очень понимает от чего, да и бороться больше готов на словах. Кадри влюблена как кошка. От немедленной свадьбы их останавливает только то, что им негде и не на что жить.

Анюта улыбнулась. Кадри всегда была влюблена – то в учителя в гимназии, то в приказчика из магазина, то в соседа-студента. С каждым она планировала долгую жизнь и непременно троих детей. Через несколько дней она остывала, но с предметом оставалась в самых дружеских отношениях.

– Я тоже поначалу решила, что это как обычно, – угадала ее мысли тетя Лидия, – но все, кажется, куда серьезнее. Надеюсь, что она передумает, и этот Миша, или Мишель, как его называет мать, перейдет в разряд друзей дома…

– Бабушка! – закричал Марк, вбегая в кухню, – я нашел паровозик, чей это? Неужели в него играли мама или тетя Кадри?

– Нет, мой дорогой. Я так ждала тебя, что купила маленький подарок… Ты проголодался? Покормить тебя?

Хлопнула входная дверь, и в кухню влетела Кадри. Она бросилась обнимать Анюту:

– Но какая ты красивая! – кричала она, – нарядная! Какое платье, а какие туфли! А кто этот большой мальчик? Неужели мой маленький племянник?

Тетя Лидия кашлянула. Кадри обернулась:

– Ах, да. Мишель, проходи же!

В кухню вступил невысокий юноша. Анюта невольно залюбовалась им – красивые черты лица, мечтательные грустные глаза сразу привлекали внимание.

– Знакомьтесь, – весело сказала Кадри, – это моя сестра, Анна, и ее приемный сын – Марк. А это – мой жених, Мишель. Хотя тебе, Анюта, будет приятнее звать его Мишей. Я рассказывала тебе, Мишель – Анюта из России.

– Я знаю вашу историю, – картавя «р», сказал Миша, – она поразила меня.

Анюта улыбнулась, не зная, что сказать.

– Представляю, как вам трудно на чужбине, – продолжал он, – а теперь, как мне известно, вы живете в Венгрии… Сочувствую вам.

– Отчего же? – спросила Анюта, – чужбина давно стала мне домом – и Таллин, и мой Дебрецен. У меня семья – и здесь, и там.

– Садимся ужинать, – решительно сказала тетя Лидия, – Анна и Марк голодные, мы ждали вас.

После ужина тетя Лидия разлила чай и принесла торт.

– Купила в твоей любимой кондитерской, Анюта, – сказала она.

Анюта схватилась за вилочку. Марк, рассказывавший Кадри о путешествии, тоже подсел к столу:

– Можно мне тоже?

– Пожалуйста. Мишель, вы присоединитесь? – спросила тетя Лидия, – наша Анна обожает торты и пирожные.

– Анна, а вы помните кондитерскую на Невском? – спросил Миша, – «Норд»?

– Нет, кажется, – растерянно сказала Анюта, – или да… Папа часто покупал пирожные домой, а вот ходить по кондитерским или ресторанам у нас было как-то не принято.

– А конфеты «Жорж Борман»?

– Нет.

– Но как же? Все дети в Петербурге знали эти конфеты и печенья… Была одна неприличная шутка про Жоржа Бормана, помню, мне как-то за нее влетело…

– Жорж Борман! – воскликнула Анюта, – точно! Про карман!

– Да, да! – подхватил Миша.

– Что это за неприличная шутка? – пристала Кадри.

Пришлось просить Марка сходить за паровозиком и, пока он отсутствовал, рассказать. Кадри расхохоталась, тетя Лидия покачала головой. Вернувшийся Марк стал приставать, почему все смеются, и Кадри была готова рассказать, но Миша отвлек мальчика паровозом.

Вечером Кадри, Анюта и тетя Лидия сидели в столовой. Марк уже спал, Миша ушел.

– Как тебе Миша? – спросила Кадри.

– Славный, – ответила Анюта, – а чем он занимается? Он служит, или же учится?

– Ни то, ни другое, – сердито сказала Кадри, – тебе уже мама все рассказала? Да уж конечно!

– А ты собиралась держать это в секрете? –спокойно спросила тетя Лидия.

– Не в секрете, но я просто представляю, как ты все это преподнесла. Не всем достаются богатые, мама; Анюта вышла замуж в особняк, нам же светит только комната в каком-нибудь дрянном доме. Но я уверена, мы будем счастливы в любой лачуге!

– А я в этом совсем не уверена, – сказала тетя Лидия, – впрочем, ладно. Прости, Анюта, что ты, приехав домой, вынуждена все это слушать. Простите, девочки, я пойду спать. Завтра мы с моим внучком собираемся ехать на море; он еще не знает, что ему куплены кораблик и мячик!

– Вы балуете его, – заметила Анюта.

– На то и бабушки, – резонно заметила тетя Лидия и вышла.

Девочки остались одни.

– Маме не нравится Мишель, – горько сказала Кадри, – и она думает, я ничего не вижу и не понимаю!

– О чем ты?

– Я и сама вижу, что он совершенно неприспособлен. Мы встречаемся уже три месяца, и ни разу он не принес мне цветочка, ни разу не пригласил выпить кофе на Ратушной площади. Я вовсе не считаю, что он должен одаривать меня подарками или водить в рестораны! Но он мой жених, и уж отметить помолвку в кондитерской мы могли бы… мама растила нас одна, и то после гимназии мы нет-нет, а заскакивали в то кафе выпить горячего шоколаду с печеньем.

Кадри встала, подошла к окну.

– Он совершенно пассивен, – сказала она сердито, – мы давно могли бы пожениться, но нам негде жить.

– А здесь? Я уехала, неужели и ты хочешь оставить тетю Лидию?

– И я думала так, как ты. Я спросила маму – как она посмотрит, если мы с Мишелем поселимся в моей комнате. Видела бы ты, как она на меня посмотрела! Как на умалишенную.

– Наверное, тетя Лидия не видит, что Миша о тебе заботится, – сказала Анюта, – и в этом случае, конечно, не хочет вашего брака. Тебе надо убедить его найти службу, доказать, что он способен содержать семью, и тогда все наладится.

– Пойдем спать, – сказала Кадри.

Дни в Таллине летели быстро. Тетя Лидия все свободное время проводила с Марком, они ездили на море, ходили в зоопарк или осматривали старый город. Кадри служила в больнице и возвращалась только вечером. Приходила она обычно с Мишей, все вместе они ужинали, потом разговаривали, играли в лото или карты.

Днем Анюта была предоставлена сама себе. Она долго спала, потом пила кофе и уходила гулять.

Во время прогулок она думала о Мише.

Странный, изнеженный юноша чем-то привлекал ее. Его то было жалко; то он раздражал. В доме тети Лиды он казался чужим, лишним, и это чувствовали все, и Кадри тоже. Наверное, это было ей обидно: ведь Исаака приняли сразу, и маленького Марка все обожали. Кадри не подавала виду, но Анюта все понимала.

Миша был лишним, и Анюта как-то подумала, что была бы рада с ним встретиться и поговорить отдельно. Может быть, он снова сказал бы что-то такое, как Жорж Борман, и она бы что-то вспомнила, как тогда.

Как-то раз он ей приснился – они шли по какому-то парку, он держал ее за руку, сон был странный, тягучий, проснулась она с чувством неловкости и решила перестать заниматься ерундой: поехала на пляж с Марком и тетей Лидией, вечером оставила мальчика с Кадри, а сама повела тетю Лидию в кондитерскую. И потом она старалась проводить время с ними, водила мальчика по музеям, с тетей Лидой ходила по магазинам или собирала всю компанию и отправлялась к морю.

Анюта с удовольствием осталась бы в Таллине еще, но Марк стал скучать по отцу, и в начале августа они уехали домой.

Анюта вернулась веселой, отдохнувшей, и после поездки она была уверена, что сразу забеременеет, и на этот раз все будет хорошо. Но шли месяцы, ничего не происходило, и она постепенно стала впадать в отчаяние. Вспоминая голодные годы в Петрограде, потом болезнь в доме тети Марты, Анюта начинала думать, что все дело в тех событиях, что она по сей день нездорова, потому и не получается иметь ребенка. Она сделалась мнительной, каждое утро замеряла температуру, при малейшем кашле укладывалась в постель, отгоняя Марка:

– Я больна, отойди…

Исаак вновь привел врача, тот не нашел никаких отклонений; Анюта не поверила. Она чувствовала себя слабой и никчемной, начала сторониться мужа и Марка. Исаак написал тете Лидии, но она не могла приехать: как раз тогда в Эстонии произошел переворот, было неспокойно, и тетя Лидия побоялась, что не сможет вернуться.

Как-то, гуляя, Анюта увидела детей из приюта. Придя домой, она спросила Исаака:

– Может быть, нам усыновить ребенка?

Он растерянно покачал головой:

– Не знаю, Анюта. У меня же есть Марк… То есть у нас, Анюта, у нас!

Анюта повернулась и вышла из комнаты.

Тем вечером она долго думала о том, что ребенок, по сути, нужен ей одной. У Исаака, действительно, был Марк. Марица, надо думать, не жаждала дополнительной работы, которая неминуемо появилась бы с появлением младенца.

– Я хочу вернуться домой, – сказала она вечером.

– Я сказал глупость, – жарко заговорил Исаак, – я, как и ты, хочу еще ребенка или нескольких. Если ты хочешь приемного – ну что же, давай возьмем!

Это намерение осталось разговорами. Исаак согласился на приемного ребенка, но никаких действий не предпринимал и сам об этом не заговаривал. Анюта написала о своих планах тете Лидии, надеясь, что та ее поддержит, но та ответила совсем не так, как ожидалось. Она писала, что у Анюты есть ребенок, Марк, о нем можно заботиться, растить, любить. Разве его мало?

Ты пишешь, что хочешь своего ребенка, писала тетя Лидия. Что значит – своего? Марк твой, он зовет тебя мамой и обожает так, как редко любят родную мать. Разве ты не считаешь его родным сыном? Почему тогда ты думаешь, что родным тебе станет ребенок из приюта?

Моя дорогая девочка, подозреваю, ты просто хочешь испытать все это – счастливую беременность, роды, то чувство, когда ребенка впервые кладут тебе на грудь. Но приемный ребенок этого не даст.

Когда я увидела тебя, то сразу прониклась симпатией. Ты была хорошая, милая девочка, мне было легко и приятно с тобой. Но до той материнской любви, которую я испытываю к тебе сейчас, было еще далеко.

Мой тебе совет – подождать. Ты молода, доктор уверяет, что ты здорова. Может быть, посети другого врача, съезди на воды. А самое главное – наслаждайся жизнью, мужем, сыном, прекрасным городом, в котором ты живешь. Займись чем-нибудь, отвлекись.

Чем отвлечься, Анюта не знала. Но как-то раз, войдя к Марку, она увидела, что он играет в фигурки животных. Анюта запомнила фигурки, а вечером села и нарисовала книжку с этими животными в качестве главных героев. Рисовать она, как прежде, не умела; но мальчик пришел в такой восторг, что стал требовать книжек каждый день. Как-то из Будапешта приехала на два дня кузина Исаака с двумя дочками. Марк показал им свои книжки, нарисованные «мамочкой», и целый вечер в доме была тишина – дети рассматривала картинки.

Интерес к этим книжкам был не только у Марка; Марица, убирая в детской, останавливалась и подолгу перелистывала страницы; Исаак по возвращении домой спрашивал:

– Новая книжечка есть?

В книжках почти не было текста. Но как-то раз Марк, уже умевший писать, захотел в письме тете Лидии приписать пару слов по-эстонски; и Анюта принялась составлять книжку с эстонскими словами и выражениями. Марк учился так быстро, что Анюта не успевала рисовать.

Как-то вечером она сидела в своей комнате, перед ней лежал лист бумаги. Марк с Исааком вышли пройтись, Марица была в кухне. Анюта задумалась, взяла карандаш и стала водить им по бумаге.

… Здесь стоял столик, а тут кресло. Тут две кроватки – друг напротив друга, а тут – кукольный домик, папа заказывал нарочно у мастера на рождество. В домике два этажа, они тогда ужасно поссорились: обе хотели поселить своих куколок на второй этаж. На их крики прибежали мама с папой, и папа сказал:

– А может быть, обе куклы будут жить на втором этаже? А на первом можно устроить гостиную и столовую.

И на следующий день он принес им кукольный сервиз. Мама качала головой:

– Балуешь их!

Второй этаж перегородили картонной коробкой, сделали две комнаты.

– Мамочка, это кукольный дом?

Анюта вздрогнула:

– Но как вы неслышно вошли?

– Прости, Анюта, – сказал Исаак, – я не успел поймать Марка, так он ворвался… Мы помешали? Можно взглянуть на рисунок?

Анюта непонимающе смотрела на рисунок.

– Послушай, Исаак, – сказала она медленно, – я задумалась, рисовала не знаю что… Не знаю, могу объяснить…это наша детская, Исаак, и наш кукольный домик, и… папа сервиз купил!

– И Марк помешал тебе! – сокрушенно сказал Исаак.

– Да нет, ну что ты… Просто так странно – я… не понимаю, видела или вспоминала? Не могу объяснить!

С того вечера к рисункам Анюты стали относиться еще серьезнее. Исаак запретил Марку вбегать в комнату с мольбертом:

– Может быть, мамочка вспомнит что-то еще! И вы, Марица, пожалуйста – потише!

Анюту это смешило и раздражало: сколько бы она ни старалась вогнать себя в тот транс, ничего не выходило. Она водила карандашом по бумаге, потом разглядывала линии, пытаясь что-то в них увидеть.

Наконец, она махнула рукой, перестала пробовать, но как-то сидела, смотрела в окно и вдруг увидела там отражение – полосатый диван, буфет, небольшую этажерку с книгами. К дивану подбегали две девочки-одна побольше, другая поменьше, та, которая поменьше, тащила большого кота.

Когда она очнулась, на бумаге перед ней была нарисована та самая комната.

– Я все равно не уверена, что это воспоминания! –говорила Анюта Исааку. Он стоял и разглядывал листы бумаги – их собралось уже пять, – может быть, это просто какие-то… фантазии, а может быть, это и в самом деле чьи-то комнаты, но совсем не наши, например. Я не знаю; я не уверена.

Она встала, прошлась по комнате.

– Но даже если это настоящие мои воспоминания, – грустно сказала она, – они ничем не помогут.

Конечно, ведь давно не было и тех комнат, и не было той квартиры, и не было той страны. Анюта все это понимала и усмехалась наивности Исаака:

– Но ведь может такое быть, что ты все вспомнишь, и улицу, и дом, и мы когда-нибудь сможем туда поехать… – говорил он горячо.

Анта ни во что не верила, но картинки, которые рисовала, как она говорила, после «озарений», тщательно берегла.

Жизнь текла своим чередом. Через год Анюта вновь собралась в Таллин – Кадри все-таки собралась замуж за своего Мишеля. Марка на этот раз она не взяла.

Свадьба была скромной, молодые зарегистрировались в ратуше и отправились домой, где тетя Лидия приготовила праздничный обед.

Анюта помогала на кухне. Все казалось каким-то странным, безрадостным, неприятно поразила мать Мишеля – еще довольно молодая, но совершенно некрасивая и неухоженная женщина, сын ее, казалось, стеснялся. Она, в свою очередь, вела себя заносчиво и глупо, все вспоминала блестящую жизнь в России и приставала к Анюте:

– И что же, дитя мое, вы совсем не помните парадный Петербург? Не помните его набережных, дворцов? Ну тогда, считай, вы и не петербурженка вовсе…

Услышав, что мужа Анюты зовут Исаак, скривилась и хотела было что-то сказать, но натолкнулась на холодный взгляд тети Лидии.

Кадри с Мишелем сняли крохотную квартирку в Каламая и ушли туда после обеда. Мать Мишеля посидела какое-то время, потом тоже распрощалась. Анюта убрала со стола, вымыла посуду:

– Нет, тетя Лидия, отдыхайте.

Закончив с делами, она вернулась в гостиную. Тетя Лидия сидела в кресле.

Анюта хотела было что-то сказать, но промолчала.

– Какая странная и неприятная у Мишеля мать, – вырвалось у Анюты.

– О, и не говори! Она совсем не в восторге от Кадри. Как нелепо все вышло! Ей совсем не нужен этот муж, да и она ему не нужна. Когда я смотрю на тебя с мужем, мне радостно: он любит тебя, ты любишь его, вы взрослые, разумные люди, с деньгами, растите ребенка… Здесь же все совсем бестолково: Мишель за две недели до свадьбы устроился куда-то в контору, но там, как он пояснил, грубо говорили о его России, и он ушел. Подозреваю, грубо говорили не о России, а о его способности работать; ну, да что уж! Не знаю, на что они рассчитывают… Жить без денег очень трудно, начнутся ссоры, семейный разлад…

Анюта задумчиво кивнула. Сама она не думала о деньгах с первого дня замужества, Исаак никогда не в чем ей не отказывал, деньги он клал в ящик комода в ее кабинете, и она тратила столько, сколько считала нужным, не давая ему отчета. Конечно, она не была транжирой, не скупала все подряд, но купить себе платье, или игрушку Марку, или заказать в магазине какой-то вкусной еды – все это было можно, доступно.

– Как было бы хорошо, если бы Кадри вернулась домой, – вырвалось у Анюты.

Тетя Лидия грустно улыбнулась.

– Ты читаешь мои мысли, Анюта. Она замужем лишь несколько часов, а я уже мечтаю, что она придет домой, я окружу ее заботой и вниманием, она будет читать, гулять, отдыхать. Денег нам хватит…

– Об этом даже не думайте, мы всегда поможем вам деньгами, – сказала Анюта, – вы знаете, как Исаак к вам относится.

– Спасибо, Анюта, но я надеюсь вас не обременять. Ну, посмотрим.

Дни в Таллине прошли быстро и сумбурно. Кадри приходила два раза, к себе не пригласила, отговорилась там, что еще ничего не устроили, не прибрали. Анюта и не рвалась. Хотелось домой, к семье.

Дома она продолжила свои рисования, писала маленькие книжки, и под рождество Исаак сделал ей сюрприз: взял рукописную книжку и отнес в издательство, ее отпечатали. Как-то вечером они втроем пошли гулять, смотрели праздничные витрины, и вдруг в окне книжного магазина Анюта увидела свою картинку – удивленную лошадку, смотрящую на небо. Она не поверила своим глазам, подошла ближе и увидела, что это не просто картинка, а книжка, и даже автор был указан – Анна Шпиро. Она повернулась к Исааку, они с Марком улыбались, как два заговорщика.

– Что это значит? – спросила Анюта.

– Давай зайдем? –предложил он.

Они зашли в магазин, Анюта указала на книжку:

– Простите, что это?

– О, эта книжка неизвестного автора, нам переслали прямо из типографии, – заговорил продавец, – все дети тут же обращают внимание, просят у родителей, почти все раскупили… вам завернуть?

– Нет, спасибо, – ошарашенно сказала Анюта.

– Почему же, мы возьмем, – возразил Исаак.

На улице он протянул ей упакованную книжку:

– Ты не сердишься? Я подумал… Все друзья Марка в восторге от твоих книжечек, и меня они ужасно затягивают. Мне все кажется, что я снова в детстве, рядом с мамой, папой, братьями. Эту я купил тебе, а другая лежит у меня в кабинете на работе.

– Спасибо, – еле слышно выговорила Анюта.

Ася, 1935 год.

Мы переехали. У Толи случились неприятности на работе, и папа очень категорично посоветовал нам уехать. Толя начал было возражать, говорить, что он прав, никуда бежать не собирается, но папа увел его в палисадник, долго в чем-то убеждал. Потом они вернулись, и Толя быстро и смущенно проговорил, что мы на время уедем под Ленинград.

И вот мы переехали.

У Толи, как оказалось, был тут товарищ, еще с давних времен, по школе. Он составил протекцию, Толю приняли на работу. Нам дали квартиру – на первом этаже двухэтажного дома.

Мы познакомились с женой Толиного товарища – очень славная, веселая. Она работает деловодом в конторе; уже в три часа свободна. Я же пока на работу не устроилась – июнь, мне велели подойти в июле.

Таня – моя новая подруга – забегает ко мне почти каждый день, мы идем с ней гулять, она показывает мне окрестности.

Вчера с Таней ходили смотреть старинную усадьбу. Чья она, Таня не знает: ее это не интересует. Я-то непременно узнаю, потом пойду в библиотеку, посмотрю.

Сам усадебный дом красного кирпича, двухэтажный. Неподалеку хозяйственные постройки, там сейчас и гараж, и конюшня, и какая-то мастерская, все затоптано, грязно, в усадебном доме общежитие, но зато за домом начинается парк, и вот удивительно, что этот парк совсем нетронутый, между столетними дубами идет главная аллея, от нее разбегаются тропинки, выводят на берег пруда, а там – искусственный водопад. Таня со смехом рассказала, что этот парк очень ценится среди молодежи летом.

Вот рассказала – и перестала мне нравиться. Я ханжа, наверное, старомодная.

Я рассказала про парк Толе, и он сказал, что такое место грех не использовать: хорошо бы поставить там летнюю сцену, наладить волейбольную площадку, а может быть, даже освободить общежитие под детский сад или дом пионеров.

Мне совсем не хочется, чтобы в парке что-то делали. В центре нашего поселка все это есть – и сцена, и площадка, и дом пионеров занимает одно крыло школы.

Сегодня я гуляла в старом парке.

В детстве мы с Анютой все время читали сказки и мечтали жить во дворце. Но как-то раз папа повез нас гулять, конечно, я не помню, куда, и там мы видели усадьбу – очень похожую на эту. Я даже думаю, не она ли это и была? Ведь это не так далеко от города.

Около той усадьбы гуляла молодая грустная барышня, и нам так все понравилось – и парк, в который можно было заходить, и этот дом, и барышня, что мы перестали играть в принцесс и дворцы, а стали играть в усадьбу.

Мы придумали игру: мы были соседками, жили в соседних усадьбах, они располагались через парк друг от друга. Конечно, у нас были мужья и дети. Анютин муж был генералом и все время воевал; мой же был ученым и работал в своем кабинете. У Анюты были две дочки – ее куклы, и у меня – две. Дружили и мы, и наши дочки. Мы все время ходили друг к другу через парк в гости, или же просто в нем гуляли, разговаривая обо всем на свете – о воспитании детей, о дороговизне, о нарядных платьях. Кроме того, мы придумывали и наши дома: я до сих пор могу рассказать, как выглядела детская, кухня, столовая, какой был сервиз и что подавали к столу.

И Анюта была совершенно уверена, что так и будет. Поначалу в игре мы были соседками; но как-то она сказала, что мы будем играть по правде, и мы стали сестрами и в игре, а наши куклы стали кузинами.

Ну вот, я живу в усадьбе!

Парк переходит в лес, поначалу такой приятный, а потом делается совсем дремучим. Интересно, если идти через этот лес, выйду ли я к другой усадьбе? К усадьбе, где ждет меня моя сестра?

Что-то я стала такой сентиментальной, все время плакать хочется.

Оказалось, я такая плаксивая неслучайно.

Толя счастлив, ой, как он счастлив. Когда мы только женились, он все говорил, что хочет детей, и много. Я первое время детей не хотела – слишком много было работы и других дел, а потом захотела, но никак не беременела. И вот – наконец – свершилось!

Толя говорит о ребенке так, как будто он уже есть, я же так не могу. Я постоянно нервничаю, постоянно в напряжении; хоть наш поселковый врач и уверяет меня, что все хорошо, я никак не могу успокоиться. Да, у нас в стране делается все для охраны материнства и детства, но все же детская смертность велика.

У мамы с папой до Анюты был мальчик, он умер от скарлатины. Мама тогда как раз ждала Анюту.

И та девочка, которую мы с Анютой так ждали – она родилась мертвой. Папа говорил, от переживаний: мы как раз тогда потеряли Анюту, мама места себе не находила, все плакала, плакала.

Когда я все это вспоминаю, то тоже не нахожу себе места.

Только бы родился этот ребенок, только бы прошло все благополучно. Я так его жду!

Сегодня опять была в парке, гуляла одна. Совсем скоро я буду гулять там с малышом. Надо будет купить ему колясочку, говорят, в Ленинграде можно достать.

Сегодня, 15 октября 1935 года, родилась наша Наташа.

Как трудно воспитывать ребенка, а ведь я учительница! Она совсем меня не слушает, бежит куда глаза глядят. Чинно гулять по парку ей, видите ли, не нравится; то лезет на пенек, то норовит нырнуть в пруд. Толя говорил, что хотел бы еще детей, что ж, оставила ему Наташу на денек, а сама поехала навещать подругу. Теперь что-то молчит про второго ребенка, никак передумал!

Прошло семь лет. Анюте казалось, что они не прошли, а пролетели, пронеслись, так мелькали дни и ночи.

Книги Анюты можно было купить по всей Венгрии. Поначалу она была недоверчив; напечатав вторую книжку, заходила в два местных книжных магазина и интересовалась, покупают ли вот те картинки. Кто-то узнал ее, тайна была раскрыта, и Анюта стала местной знаменитостью. Книжки попали и в Будапешт, и в другие венгерские города, она с удивлением узнала, что ей теперь платят деньги.

Она никак не могла поверить, отправилась в библиотеку Реформатского колледжа, набрала там много альбомов по искусству, рассматривала картины и понимала, что ее мазня – это просто мазня, детские картинки, Марк в три года рисовал лучше… она рассматривала дорогие книжки Марка, с красивыми, тщательно нарисованными картинками… но почему-то именно ее рисунки охотно раскупали, к ним бежали дети.

И она рисовала теперь каждую свободную минуту, пробовала и краски, и карандаши, зарисовывала каждую безумную историю, родившуюся у нее в голове, путешествия собачки, нелегкую жизнь крестьянской лошадки, приключения куклы, потерявшей хозяйку.

Марку было уже одиннадцать. В девять лет он поступил в гимназию и радовал родителей отличными успехами. Анюту он звал мамочкой и очень ею гордился. Больше детей у Анюты не было, всю свою любовь она обратила на сына, они были очень дружны – гуляли, читали, ходили в кино.

С Исааком отношения становились только лучше – его внимание, нежность, заботливость сопровождали ее все эти годы, и она отвечала ему тем же. Беспокоило только его здоровье: он быстро уставал, тревожно спал, его мучила слабость и головные боли. Каждое лето они отправлялись на курорты, откуда Исаак возвращался окрепшим.

Несколько раз Анюта ездила в Таллин. Там дела шли не очень: Мишель постоянно сидел без работы, Кадри работала в больнице, брала себе дополнительные дежурства. Тетя Лидия помогала чем могла, но зять был недоволен ее помощью. Кадри была встревоженной, раздраженной. Как-то Анюта предложила им приехать в Дебрецен, погостить, отдохнуть, воспользоваться водами, Кадри усмехнулась, Мишель оживился:

– Что же, отличная идея! Благодарю тебя, Анюта. Но готов ли твой муж принять бедных родственников? Хочу сразу предупредить, денег у нас хватит только на билеты…

– Что же, мы оплатим все расходы Кадри и тети Лидии…

– Тети Лидии? Что же, она тоже едет?

Анюта непонимающе посмотрела на Мишеля. Кадри, нахмурившись, поднялась со стула:

– Давайте закончим этот разговор.

– Нет, отчего же? – спросил Мишель, – конечно, это не то, чего я жажду – путешествовать вместе с тещей… Но что делать?

– Может быть, мы не поняли друг друга, Мишель, – заговорила Анюта, – мы с мужем готовы оплатить путешествие Кадри и тети Лидии. Что касается тебя, то ты, как муж Кадри, тоже желанный гость в моем доме. Но оплачивать твои расходы мы, разумеется, не будем, мы не можем оскорбить твое достоинство мужчины.

– Вот как? – прищурился Мишель, – от моего достоинства давным-давно не осталось и следа. Какое достоинство, в этой убогой стране, в этой убогой квартире… Что же, дорогая женушка, ты едешь в Венгрию без мужа: у него нету денег, а твоя названная сестра не хочет оскорблять мое мужское достоинство.

Он встал и вышел. Кадри стала складывать детские игрушки.

– Кадри, дорогая, – обратилась к ней Анюта, – я, наверное, плохо поступила по отношению к тебе, но он ведет себя как настоящий наглец! Он что, рассчитывал, что…

Кадри хотела было что-то сказать, но промолчала.

Из их поездки ничего не вышло – то ли Кадри не захотела ехать без мужа, то ли он просто ее не отпустил. Тетя Лидия приехала один раз, на все расспросы отмахивалась, лишь в последний день горько сказала:

– Не знаю, что ее держит рядом с этим человеком, Анюта! Раньше была влюблена, как же, русский аристократ… Потом жалела, наверное, мальчиком он видел все эти ужасы, голодал… Но он давно уже не мальчик; да и был ли кто-то, кого в России не коснулся этот переворот? Но нет, он ведет себя так, как будто он единственный пострадавший. Прости меня, Анюта, но я часто сравниваю его и тебя. Ты ребенком осталась одна, без семьи, без памяти, но нашла себя в жизни, у тебя есть семья, занятие… А он?

– Мне повезло, что я встретила вас, – сказала Анюта.

Тетя Лидия улыбнулась:

– Спасибо, моя девочка. Ты не представляешь, как повезло мне.

Она уехала, Анюта, скучая, все время звала к себе Кадри, но та коротко отвечала, что пока приехать не сможет.

Анюта собралась было сама, но снова дала о себе знать болезнь Исаака: он резко ослабел, похудел. Перепуганная Анюта бросилась искать лучших докторов, и профессор из Будапешта нашел у Исаака катастрофические изменения в сердце. Он серьезно посмотрел на больного, потом на Анюту и медленно сказал: