Читать книгу: «Паранормальная лингвистика. Роман о сверхвозможностях, любви и верности», страница 3

Сестра демонстрирует артефакты

– Вот теперь сидите здесь и думайте, что нам делать. Я поехал на встречу с агентом.

Так Чеканкин сел в автомобиль и позвонил:

– Доброе утро, Мария. Нам нужно встретиться. Сейчас.

Конечно же, Митя при задержании не мог видеть сестру в автомобиле Чеканкина. Это было пророчество, некая досрочная материализация.

Автомобиль тронулся. Чеканкин ехал на встречу с Марией.

Около двух недель назад Чеканкину позвонила неизвестная женщина и предложила встретиться. Сказала, это в его интересах и в интересах ведомства, которое он возглавляет, и назвала фамилию Оного. Чеканкин помнил, что это какой-то молодой и буйный ученый, выходящий из-под контроля, но ничего серьезного там нет, и быть не может. Тем более, к нему приставлены люди. И он отказался от встречи. Теперь же он сам звонил Марии (профессиональная привычка – сохранять звонки).

Они встретились посреди мира, совершенно бесстыже, и принялись торговаться. В этот ранний час в караоке-баре не было никого, все черти спали. Чеканкин нередко посещал сие заведение, ибо очень любил петь. Ему с детства виделись сны, где он – в центре зала, посередине мира, на вершине славы. Но билетик достался иной – Чеканкин стал солдатом невидимого фронта, и его фамилию даже в газетах печатать нельзя было.

Станислав Лаврентьевич извинился перед Марией, и для начала спел романс «Хризантемы». Подумал и вывел немыслимым фальцетиком плясовую. Вытер пот со лба (хотя пота и не было), еще раз извинился и вдруг сделался совершенно серьезным.

– Мое Ведомство с некоторых пор может больше, чем все думают. Я не преувеличу, если приравняю его к государству. Итак, Мария Андреевна, что вы хотите дать нашему государству и какую услугу желаете получить от него?

Мария Андреевна молчала и снова курила какую-то сигареллу. Закончив это занятие, взяла свою сумочку и ударила ею Чеканкина по голове. Он вскочил было, но Мария схватила его за ту часть тела, которую принято сравнивать с галстуком (пусть так) и резко рванула вниз – начальник норского отделения ГБ взвыл от боли и покорно рухнул на стул. После чего Мария плеснула ему вино в лицо. Потом протянула салфетку, вяло сказала: «Утрись, подлец!» – Чеканкин сидел раздавленный. Он пригласил даму в заведение, пел ей из своего, пусть не богатого, репертуара, а она его избила, унизила, схватила за малый его узелок.

– Теперь, когда вы перестали играть в шута горохового, мы поговорим.

Чеканкин поднял глаза на нее, но тут же отвел взгляд – она показалась ему демонически всесильной.

– Что вам известно обо мне? Говорить!

– Вы, Мария Андреевна, экзальтированная особа, уставшая от глупых мужей, которые все оказывались рядом с вами слабачками и пузырями мыльными; от детей уставшая, ибо они слишком медленно растут в сравнении с вашим динамизмом. Вы уехать хотите – из города, из страны, из нашей страшной сказочки. Но средств у вас нет серьезных. И вы, ненавидя и презирая наш слабый мир, в странных домах укрылись – там дикари: они ярче, эмоции гуще, нет этой долгоиграющей тоски серенькой, душной…

– Неплохо. А теперь я расскажу, почему вашей организации нужен мой братик. Он нужен вам для могущества.

Тут Мария из сумочки, которой незадолго до этого лупила Чеканкина, извлекла две газеты.

– Посмотрите на это фото, товарищ. И скажите мне, сумасшедшенькой, кто это?

– Это есть брат ваш единоутробный, Оный Димитрий, вне сомнений всяческих.

– А теперь разверните газету, посмотрите дату выпуска и прочитайте-ка мне вслух статью под фотографией моего брата.

Чеканкин сразу понял, что газета очень старая – сейчас и бумага другая, и печать, и так далее. Газета называлась «Аткарские известия» и была выпущена в Саратовской области 23 июня 1975 года тиражом три тысячи экземпляров. Чеканкин помнил дату рождения Дмитрия из протокола, это был год 1976. Чеканкин стал читать: «Как сообщает Линейное отделение милиции, сегодня ранним утром при обходе железнодорожных путей был задержан странный гражданин. Он вел себя не вполне адекватно, при этом нетрезвым не выглядел. На нем была нелепая одежда, документов задержанный не имеет. Гражданин (его фото вы можете видеть здесь) сообщил, что отстал от поезда и ехал будто он до ст. Райск Тамбовской области, хотя всем нам известно, строительство железнодорожной ветки до Райска начнется, согласно планам, только через год. Также гражданин не мог сориентироваться в нынешней дате. Во время сопровождения в областную больницу для обследования сей гражданин исчез при невыясненных обстоятельствах. Всем, кто видел или увидит этого человека, просим срочно сообщить в дежурную часть города Аткарска по тел. 02 или по телефону 18—56…».

– Мария, я уверенно вам могу сказать, вот этот четырехзначный нумер есть нумер Отделения ГБ Аткарска (раньше все наши номера начинались на единичку – с чего, так сказать, начинается родина…).

Был ли предел потрясению Чеканкина?

– А это набор открыток с видами города Райска. Посмотрите.

Главный смотрел открытки, город был красив.

– Да, симпатичный современный город!

– Захолустье, провинция, овраг. На открытках изображен Райск 2025 года, – видимо, там к тому времени найдут нефть или газ, – Мария устало махнула рукой, точнее, отмахнулась от них. И действительно, Чеканкин увидел, открытки отпечатаны в городской типографии города Райска в 2025 году.

– Мой гениальный братик подарил мне их ко дню рождения. Он остер, не правда ли?

– Похоже, это его фирменный стиль – хранить тайну, при этом сыпать тонкими умными намеками, провоцировать действительность на будущность. Мария, мне нужно связаться с аналитическим отделом…

– А что тут анализировать? Братик в первый раз не «долетел» и по времени, и по расстоянию, оказавшись в Аткарске в 1975 году (не так уж далеко по расстоянию, кстати). Во второй раз был «перелет» по времени, но точное попадание в пространстве.

– Он хочет именно в Райск?

– Да, и хочет в определенный год.

– Какой же?

– Думаю, в 1997—1999. Где-то в один из этих годов. Тогда все было хорошо: его любимая девочка не превратилась в чудовище и пустышку…

А Чеканкин уже мысленно записывал пункты:

1) отработать другие возможные путешествия Оного (не факт, что их было только два, о которых рассказала Мария, и еще одно прошедшей ночью);

2) связаться с товарищами из Райска – его интересовала девочка, с которой у Дмитрия была платоническая связь.

– Довольно на сегодня, Станислав Лаврентьевич. Я устала от вашей медленной манеры мыслить и существовать. Вы имеете дело с человеком, который вполне успешно учится передвигаться во времени и пространстве. Сегодня учится сам, завтра может учить других. Кто будут они, эти другие?!

– Да-да, я понимаю…

– Не думаю. Но теперь у вас есть некоторые данные. Свяжитесь с более высоким начальством, вам объяснят, что я прошу совсем немного внимания к себе в обмен на могучество.

Мария словно читала мысли Чеканкина, оперировала его понятийным аппаратом, так и говорила – могучество.

А потом Мария ушла. Чеканкин некоторое время сжимал свою голову в цепких руках, пока лицо его не стало синюшным. И тут вскочил, запел в микрофон громко и весело «Устал я греться у чужооого огня… Ах, где то сердце, что полюбит меня?!..»

Энергетические стихи. Анне становится страшно

Когда Чеканкин вернулся в отдел, он застал у себя в кабинете Анну, сидевшую за компьютером; Хамитов же звонил по внутреннему телефону в Райск.

– Какие новости?

Анна выдала информацию.

– В компьютере Оного найдены останки поэтических текстов, которые напечатаны на одном из поэтических сайтов под псевдонимом raisk99.

«Так, значит все-таки 99-ый год. А этот его псевдоним – некое проговаривание цели, декларация намерений, тонкая и пронзительная провокация реальности», – подумал Станислав Лаврентьевич.

– Анна Евгеньевна, выведите мне все тексты автора с этим никнеймом. Мы с вами займемся поэзией. Он улыбнулся. Улыбнулась и Анна. Чеканкин так никогда и не поймет, что она улыбнулась в ответ на его самонадеянность.

И действительно, «заняться поэзией» у Чеканкина не вышло. Он долго таращился в тексты и даже пытался делать умное лицо, но ничего не менялось. Ему казалось, что Оный просто издевается над читателем. Анна Евгеньевна пробовала объяснить Чеканкину, что это, скорее всего, еще одна игра Оного. Так они решили впутать сюда эксперта. Экспертов было выбрано сразу два. Первый – аспирант одного северного университета, попавшийся на попытке продать китайцам засекреченные документы, связанные с фольклорными традициями Приамурья. Разумеется, в той истории было еще что-то тайное, потому было решено студента держать на коротком поводке. Второй эксперт был профессором, спецом-текстовиком высочайшего уровня. Он давно работал с Ведомством из убеждений, сделал много полезного, яростно любя свой труд. Экспертам были отосланы тексты с просьбой расшифровки как самих текстов, так и личности автора. А пока спецы изучали и думали над кощунственными стихами, товарищ из града Райск прислал ответ на запрос Хамитова о платонической девочке. После чего Чеканкин объявил «летучку», и вначале ему пришлось ввести своих подчиненных в некий транс, когда он рассказал им о газете из прошлого и открытках из будущего, показанных Марией.

– Дело обстоит еще хуже и темнее. Дмитрий Оный настолько далеко ушел в своей науке, что может не только возноситься вверх и парить до земли, но и… – Чеканкину было неловко и страшно это произнести. Он даже боялся за свой рассудок.

– Перемещаться во времени, – пришла на помощь начальнику Анна Евгеньевна.

– А каким образом он это делает? – спросил Хамитов, чтобы «поучаствовать», но двое других на него посмотрели как на дурачка.

– При помощи языковых колебаний. Методом оригинального подбора звуков, которые и дают соответствующий резонанс, – снова говорила Анна. – Если работают древние заклинания, почему не могут работать новые, точно подобранные ключи? Как мы видим, все возможно.

– Да вам откуда это известно?

– Кстати, сама не знаю!

Тут старый служивый волк Хамитов подумал, про фразу «все возможно» – даже за образ мыслей такой раньше по крайней мере уволили бы. А сейчас это, наоборот, широта взглядов, которая приветствуется. Тьфу!

– Понятно, что он вполне может уйти от нас. Не через дверь, а так… Мы будем его отпускать. Оный с нами, пока ему это интересно.

– Наша цель?

– Он должен работать на нас. Или на нас, или вообще не работать. Ведь это будто персонаж фантастических фильмов – Оный может возвращаться в прошлое, участвовать в будущем.

– Он опасен. Мне даже страшно! – проговорила Анна таким голосом, что все посмотрели на нее с любопытством. И каждый подумал так: а эта дамочка случайно не… Оооооо!

– У нас есть его тайна: платоническая подростковая влюбленность в девочку, которая потом стала… хм, да. Еще есть сведения, что его книга «Энергетические стихи» стоит на вооружении армии из вражеского блока, – добавил Хамитов. А потом и вовсе удивил:

– Послушайте, если он создает языковые вибрации, мы можем оторвать Оному язык, сломать челюсть…

Чеканкин теоретически допускал такое развитие событий в самом крайнем случае, но должен был сказать другое:

– Перестаньте нести дичь!

Но и Хамитов, и Чеканкин сразу поняли, – именно так они станут действовать, если ситуация выйдет из-под контроля.

– Станислав Лаврентьевич, решать вам, но мы должны обратиться в Главк.

– Зачем еще?! – взбунтовался деланно Хамитов. – Мы его взяли крупно, а в Главке медальки и премии получат?

Но все понимали, что если в Главке узнают о происшествии в Норске из газет, то всему местному ведомству будет несдобровать – их всех намочат, а потом высушат. Но в ту субботу министр охотился, воспользоваться сотовой связью Чеканкин постеснялся, а дежурный офицер в столице казался ему фигурой слишком мелкой для такого события. Так Оный остался в руках троицы до понедельника.

Муравьи рыжие разбегаются по всему вашему золоченому телу

Оного решили отпустить, пока он сам не ушел навек, – так подумали. Но прежде нужно было как-то извиниться, что ли, – прощались ненадолго, да и прощались ли? Но Дмитрий отказался покидать камеру, пока не закончит выполнять комплекс отжиманий. Пришлось ждать. А когда его ввели, он улыбался.

– Дмитрий Андреевич, долг велит нам извиниться…

– Только долг?

– …но и вы поймите нас: случай неординарный, выдающийся…

Тут Митя посмотрел на Анну внимательнее и заговорил, будто обращаясь к кому-то внутри нее, к некой глубинной и отзывчивой материи: «А знаете ли вы, что есть такие быстрые поцелуйчики, которые везде – словно муравьи рыжие – разбегаются по всему золоченому телу вашему и, вот они уже внутри, роятся и радуются. Победы празднуют! А известно ли вам, что выражение „зацелую до смерти“ сначала было реальным фактом действительности, уж потом обрело выраженную крылатость?».

Оказалось, Анна ждала этой странности от Мити. И спросила резво:

– Скажите, а почему люди во время поцелуя стремятся язык друг друга отыскать?

– Ого! Да вы хорошая! Думаю, так мы открываем коды, делимся энергией. Вспомните птиц, которые крыльями (а язык даже по форме на крыло похож) трутся и передают знания о маршрутах, зимовьях, опасностях.

– А зачем люди языками тела любимых исследуют?

– Хотят узнать историю тела, погибель духа. Заметьте, язык всегда к овражкам устремляется. Как сказал один поэт: «Язык мой – враг мой, и твой любовник».

– А не тот ли поэт сочинил сборник «Энергетические стихи», который потом всем тиражом оказался в министерстве обороны Израиля? – поинтересовался Чеканкин.

– Я не знаю, как тираж пропал. И экземпляры редакторские. Но я поспешил тогда уничтожить и рукописи, и черновики – уж слишком зловеще тогда все сбывалось.

– Вы можете послужить народу, Родине, – вдохновенно начала агитацию Анна.

Оный развеселился.

– Вы сейчас пытаетесь меня завербовать? Бросьте. Я в состоянии заметить подмену понятий. Впрочем, я не проводил глубинных исследований «энергетических стихов», но в наше Министерство обороны письмо написал. Меня назвали фантазером. Что поделать, в силу наших танков генералы верят больше. Но мне сдается, что танк можно остановить словом на «ять».

Тут вышел из-под самоконтроля Хамитов.

– Слушайте, а не сказочки ли вы нам здесь рассказываете? Не слишком ли вы уверовали в возможности языка, а мы в ваши возможности?! Не фантазия ли эта ваша… паранормальная лингвистика?

Дмитрий улыбнулся. Он часто считал самым действенным просто проулыбать ситуацию. Хамитов же вспомнил, при каких обстоятельствах этой ночью был взят Оный, и сразу сгорбился, отвел взгляд.

– Простите, «не проводили глубинных исследований», но поверхностные все-таки были? – уцепился тонко Чеканкин.

– Так точно, – улыбнулся Оный.

– И? – хором спросили трое и даже непроизвольно сделали движение к нему навстречу.

– И продолжал жить. Не спал четверо суток, не нуждался в отдыхе, каждые восемь часов произнося некую словесную формулу. Я прекратил испытания на пятые сутки.

– А вы могли бы восстановить эти чудесные тексты? – был вопрос Анны.

– Теоритически – да. На это ушло бы некоторое количество времени, так как там тонкие связки, которые я позабыл, кажется, но в процессе вспоминанья обязательно нащупал бы… Но не сейчас. Я погружен в другую работу.

– Скажите, а не связаны ли эти ваши необычные возможности с Ларисой Нарциновской, ее историей? – спросила Анна, а Чеканкин после этих слов как-то долго и странно смотрел на женщину.

Оный попросил воды. Он, кажется, начинал утомляться. Потом заговорил: «Вы так уверенно говорите про сверхспособности… Что ж, я не отказываюсь. Очевидно, наши предки давным-давно умели гораздо больше, чем мы. И упоминания об этом встречаются в древних летописях, но упоминания иносказательные, явные были уничтожены, ибо не могут же язычники проклятые большего уметь, чем христианские праведники. А Лариса… Лариса хорошая. Ей не повезло… Мог ли я ее спасти? Наша любовь (пусть так) – совсем несбывшееся что-то, придуманное мною, сочиненное. Лариса меня вряд ли помнит – мне было 14, ей 12 – любовь не могла тогда воплотиться, заиметь плоть. Был только дух…

– Лариса помнит, – тихо сказала Анна. И всем показалось, что между Анной и Дмитрием возникает прямо сейчас, у всех на глазах, тихий заговор.

– Как вы сказали?

– Лариса помнит.

– Лариса – то ли девочка, то ли веточка, блуждающий огонек в ночи, хрустальная весна, первая взрослая книжка… – Оный помолчал, потом продолжил. – Мой бесконечный междометийный ряд, горе звонкое на всю жизнь, шкатулка краденая. Чувства мои были безысходны, потому прекрасны. Впрочем, первый свой стихотворный шок я описал именно тогда, то есть погружаться в язык от того чувства и начал. Какая она была? Золотая она была. Золотая и серебряная. Знаете, как красиво и долго звучало эхо от ее имени над прудами и оврагами! Как волновались травы от ее имени! Как безнадежно кончалось детство, как обязательно останавливалась карусель! Да кто вам сказал, что я буду рассказывать о ней?!

Анна вывела на стену через проектор изображение, потом еще одно, и еще.

– Это Лариса?

Дмитрий поднялся, глядел на фото. Подошел совсем близко, смотрелся долго.

– Уставшая совсем, золотая девочка. Золотая бедная девочка. Мы жили в разных городах, на придуманных планетах, в разные времена.

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

Зачем все это? Я не люблю ее больше. Включите свет! Пожалуйста, включите свет!

Свет включили. Все заметили, Оный был близок к панике. Он еще косился на пустой экран, был недоверчив и немножко смешон, как зверек, когда с ним играют люди.

– Кем-то тиражируется мнение, будто жизнь без любви ущербна и неестественна. Но это слишком прямолинейное утверждение. Так под любовь маскируют блуд, страстишку, головокружение на работе и прочие мелочи и недостойности. Жить без любви можно. Есть ли жизнь на Земле вне любви? – Митя снова улыбался, – Я вот живу не только без любви, но и от любви, – и снова посмеялся. – А теперь мне пора. Я хочу побыть один. Завтра воскресенье, мне надо готовиться к встрече со студентами. С ними так интересно! В каком-то смысле мы обмениваемся кровью. Да, я люблю, когда кровища! – ха-ха-ха!

Паутина

Чеканкин был уверен, в ближайшее время Оный не станет проводить испытания. В этом его убедила более всего Анна Евгеньевна, свое мнение обосновавшая тем, что каждое новое испытание может стать последним для Дмитрия, если он не подготовится как следует, не подберет стоп-слово для данного случая. Велика, очень велика возможность не вернуться в настоящее время и в ту точку координат, откуда он стартовал. Потому Оного отпускали без особого страха. Но Чеканкин понимал, что нужно бороться за него, бороться более всего с ним самим. Для этого его Ведомство должно стать частью самого Оного, спутать и спутаться с его близкими. Потому он сел за разработку программы. Это была очередная паутина опытного паука. Только в этот раз, и Чеканкин это понимал, ему будут даны такие полномочия и методы, которые изберет он сам – уж слишком важна была цель. Чеканкин решил действовать сразу в двух направлениях: родные и Нарциновская. Из родных была выбрана сестра Мария – она сама пошла на контакт, у нее был свой интерес. Нарциновская… Чеканкина интересовала даже не сама эта уездная дама, сколько та кочка, какую она создала в судьбе и мироощущении Оного. Этим странным тяготением луча по сумеркам и собирался воспользоваться Станислав Лаврентьевич. С Марией он решил работать сам, до Нарциновской же отправил Петрову – ему нравилось, как умно и тонко работает Анна Евгеньевна с этим грандиозным делом. И Чеканкин именно ее видел своим замом в будущем.

В жизни Станислава Чеканкина случилась темная ночь при ярких звездах. Ночь, полная мучительных надежд и головокружительных страхов. Эта ночь царствовала с воскресенья на понедельник, именно в понедельник ему предстояло доложить о происшествии в Норске министру, именно в понедельник он должен будет отдать им Оного – такую потрясающую находку, летающего мальчика, знающего заповедные слова. Отдавать им Дмитрия не хотелось, и причин было великое множество. Во-первых, у Чеканкина теперь настал такой статусный возраст, а статуса вроде и не было. Начальник городского отделения Управления Госбезопасности в тихом провинциальном захолустье, где нет ни шпиенов, ни террористов, где жизни нет – разве это достижение для такого умного мужчины, мужчины блестящего и с талантами?! А тут дело – настоящее, высоченное, которое можно та-ак раскрутить! Да это же волд сенсейшн, на первых полосах и всех каналах! Этот Оный не просто так вылез здесь и сейчас. Он мне карьеру нагадал, великую карьеру – аж голова кругом! Вторая причина поначалу показалась Чеканкину бредом, да потом все настойчивее зазвучала внутри. А что, если отнять у бескорыстного великолепного дурня Димки Оного все его лингвистические находки, весь его сундук выпытать, да и встать у Руля рульного, Властью властвовать, казнить и миловать, но более казнить?!

Длилась ночь, долгая и темная, и длились думы Чеканкина. И боязно ему становилось: а вдруг не сдюжит? Дело необычное, и великие умы могут надорваться. А вдруг не только не возвеличит его чокнутый ученый, но погубит натурально? Жить-то хотелось, и моглось: жена-красавица и любовница-умелица. И еще знакомства. Он начальник. Серый кардинал. Его сам мэр уважает и побаивается. У него и на мэра есть в тихой папочке буковки и даже пленочки. И караоке-бар ему принадлежал. И еще угодья. Но хотелось, мечталось въехать в столицы в новой форме, и не на вырост чтобы, а в самый раз – с погонами новыми и высоким званием. Пройти по Ведомству с ликом злостным и карающим, наводя ужас и внушая фатум этим щеголям московским, не знающим, почем фунт и почем лиха; выделить взором хищным дам фигуристых и пригласить их на собеседование перстом властным… Эх, и слог у меня хорош, – чем не Гоголь! Пропаду я и скисну в этой дыре темной, в Норске-норовиче. А что, если министр саморучно возвысит до своего уровня? Проявлю свойственную мне тонкость и смелость в решениях при докладе, попрошусь вести дело – и в Москве меня оставят… Сначала временно, а потом и навеки веков. Хороша жизнь в Москве – как в раю, что посредине ада!..

Длилась, длилась ночь, пил вино сам с собою Стасик, гадал и выгадывал – как ему возвыситься, что же такое совершить над этим Оным, чтобы в Короли выйти? Или отпустить его? Пусть продолжает работу. Он ведь скоро изменит мир. Итак, мир изменится… А я? Я так и буду в этом овраге, среди людишек темных и пустых?! Нет, не отпущу я его. Никогда уж теперь! Я с ним навеки темные сросся, в тот самый миг сросся, как увидел, что он возвысился, воспарил над людом прочим на двенадцать высоких мэтров… И какой же красивый он там парил, нездешний совершенно! И я хочу возвыситься, но иначе! Дай, дай мне высоту, Оный! Дай! Дай! Да-а-а-ай! – так Чеканкин завыл ближе к рассвету, строил рожи в темень, пугал ангелов и сам пугался. И рассвет он встретил с грезою на сердце и взором искрящимся. А утром чисто выбрился и пошел на встречу с Марией.