Читать книгу: «Записки отверженного. Повесть», страница 6

И сам ведь знаю, в чем, так сказать, корень зла: в том, что самим же собой недоволен, себе же самому не могу простить своего бессилия, неограниченность притязаний своего мятежного духа не могу соизмерить с ограниченностью, даже скудостью своих реальных возможностей. Оттого и ношусь – ношусь, конечно же, внутренне, про себя – со своим амплуа отверженного (курсив мой – О. Я.), подобно тому как какой-нибудь святоша носится с ореолом великомученика, и очень даже по душе мне это самоистязание, как если бы не мог найти в жизни истинно утонченного наслаждения (да и что тут говорить – действительно не могу!).

В Упанишадах атман, живущий в каждом существе, есть одно целое с брахманом, и поэтому именно он – истинный владыка миров. Величайшая, поистине дьявольская ирония в том и заключается, что владыка миров, вездесущий и всесильный, себе же самому грезится как одно из многих существ, разделенных друг с другом в пространстве и, что главное, ограниченных в своем бессилии, – грезится как существо, которому он же сам, вездесущий и всесильный мировладыка, противоположен, наподобие бесчисленному множеству иных, чем оно, существ. Это – бессознательная, непреднамеренная самоирония божества, жертвами которой все мы являемся, особенно же – те, кто, подобно мне, ясно и отчетливо эту иронию осознает (точнее, в чьем лице эту дьявольскую иронию осознает само божество).

Суббота, 20 июня

(Любопытно, что на указании Отверженным этой даты его дневник внезапно обрывается. По правде сказать, оно и к лучшему: от концентрации злости в дневнике мне при его чтении становилось подчас дурно, вплоть до тошноты, причем не физиологической, а именно «Тошноты» – той самой, о которой писал Сартр. Больше чем уверен, что, продолжи бы Отверженный и дальше вести свой дневник, мы хотя бы и увидели определенное развитие сюжетной линии, связанной с течением его повседневной жизни, однако же в том, что касается «исповедальной» части дневника, все, что нам довелось бы обнаружить в дальнейшем, так это лишь вращающиеся по кругу излияния желчи, меняющиеся по форме, но остающиеся неизменными по сути. Поэтому, как мне представляется, у записок есть логическое завершение, которое мы, собственно, и нашли у самого Отверженного в его последней записи. Сознавал ли он это сам, почему и решил забросить свой дневник, и без того не отличающийся упорядоченностью, – вопрос открытый, и его решение я оставляю на собственное усмотрение читателя.

Что на себя обратило лично мое внимание, так это параллель, самим Отверженным проведенная между ним и другим «Парадоксалистом» нашего, точнее, почти нашего времени – главным героем фильма «Таксист» в блестящем исполнении великого Роберта Де Ниро. В самом конце Мартин Скорсезе делает прозрачный намек зрителю на то, что герой Де Ниро, учинив кровавую расправу в публичном доме, окончательно сходит с ума, и в этой связи мне представляется очень даже обоснованным предположение, что та же участь настигла и Отверженного, – предположение, которое, если читатель помнит, было упомянуто мною еще в предисловии к повести.

Впрочем, при чтении дневника мы хотя и убеждаемся в том, что Отверженный – явно патологический тип, все же заболевание его, скорее, духовной, нежели именно душевной природы. Душа у него, конечно, измученная, но и не нездоровая: напротив, налицо все признаки ясного, даже, не побоюсь этого слова, выдающегося ума, которым он, собственно, и отличается от героя Роберта Де Ниро. К тому же налицо перед нами признаки способного в литературе человека, и это обстоятельство крайне важно учитывать, поскольку в лице Отверженного мы имеем типичный пример ненадежного рассказчика, в изображении своей жизни, прежде всего внутренней, духовной (в широком смысле этого слова), охотно изобилующего таким художественным приемом, как гротеск. Так что, перед нами отнюдь не латентный социопат с маниакально-депрессивным расстройством, как это может представиться на первый взгляд иному впечатлительному читателю, а, скорее, актер, искусно отыгрывающий им же самим доверенную ему драматическую роль.

Думаю, читатель обратил внимание, что, при всей мрачности записок, есть в них одно, вселяющее надежду, обстоятельство – знакомство Отверженного с «доброй девочкой Ритой». Между прочим, именно по ее настоянию в повести настоящие имена действующих лиц заменены на вымышленные. Не исключено, кстати, что Отверженный не стал вести дальше свой дневник еще и по причине того, что, допуская возможность его предания суду общественности, не захотел распространяться о перипетиях взаимоотношений со своей на момент завершения дневника еще только будущей возлюбленной. Однако же, спеша удовлетворить вполне естественному любопытству читателя, заверяю, что ничего из ряда вон выходящего в этой истории не содержалось, и, доведись Отверженному продолжить вести свой дневник, мы бы не обнаружили ничего подобного тому, что можно найти в той же набоковской «Лолите»: «добрая девочка Рита», с ее же слов, непринужденно продолжала свое общение с Отверженным и, по своей же инициативе, сошлась с ним уже по окончанию ею школы. Удалось ли ей светом своей любви наконец-таки разогнать духовную тьму, сосредоточившуюся в сердце нашего главного героя? Как знать – по крайней мере, лично мне очень бы хотелось в это верить. Но, увы, таинственное исчезновение Отверженного, последовавшее едва ли не сразу за началом их с «Ритой» сожительства, дает все основания полагать, что его жизненная драма, отмеченная печатью глубокой личной трагедии, трагедией же и завершилась… – О. Я.)