Читать книгу: «Семейная сага. Анна»

Сколько Анна себя помнила, отец всегда был рядом. Остальные дети постарше: Маня с Саней мамины помощницы, Ваня скотину пас – уходил рано утром, приходил вечером. И как – то так повелось, что Анна больше с отцом находилась. Приходил кто за помощью, а она уж бежит с ковшом воды. Отец молится над ковшом, а она притихнет рядом, прислушивается, присматривается. Как – то разговор родителей услышала, лет пять ей тогда было. Дети уже забрались на печь, старшие давно уснули, а она в щёлку занавесок поглядывала на родителей, те засиделись за столом.

– Нюрка – то к знахарству тянется, каждое слово впитывает. Будет мне кому дар свой передать.

– Да как же, Ваня, не по крови – то можно разве передать?

– Выходит, можно. По духу она мне близкая, ближе всех.

– Это уж точно, ни на шаг от тебя не отходит, каждое словечко ловит.

Мало что Нюра из родительского разговора поняла, но усвоила, что отец не против её желания быть рядом с ним. Она и матери во – всём стремилась помогать, за любую работу хваталась, иногда и непосильную для её возраста. А ещё любила она с отцом на ярмарки ездить. Ярмарочный гул, веселье, песни, а то и пляски завораживали её. Даже случающиеся драки были какими – то не страшными, а тоже с элементами веселья, потому что вокруг собиралась толпа, улюлюкала, подзуживала, хохотала.

В последний раз ездила она на ярмарку с отцом в 10 лет, больше он её не брал. В тот год слух прошёл, что в соседнем районе кто-то оспой заболел, район перекрыли, объявили карантин, но в Харике ярмарку всё же организовали: весна, вот – вот посевная начнётся, не до ярмарок уже будет. Иван свинью заколол, лапти наплёл к ярмарке – брали их хорошо. Лаптями Нюра торговала – сыпала прибаутками, зазывая покупателей, звонко смеялась ответным шуткам. Как всегда, вокруг неё толпа. Последний покупатель парень молодой, смешливый, затеял с Нюрой соревнование, кто кого частушками да прибаутками победит. Пели задорно, вокруг хохотали, Иван посмеивался в бороду – не было такого, чтобы Нюрку кто – то перепел, откуда что бралось, но сочиняла она на ходу. Так и есть, перепела парня. Тот со смехом подхватил её, закружил, звонко поцеловал в нос и поставил на подводу. Повернулся уходить, но запнулся на ровном месте, чуть не упал. Иван хотел поддержать, но парень уже выровнялся, вскинул на Ивана глаза, и тот остолбенел. Опытным взглядом знахаря он увидел то, что ещё не явно было остальным. Лихорадочный взгляд, пока ещё чуть заметные пятна на лице. Оспа! Потрясённо он обернулся к телеге, где стояла смеющаяся Нюра, которую этот парень только что поцеловал.

– Домой! – он запрыгнул на подводу, стегнул лошадь. Нюра от неожиданности упала на дно телеги, вскрикнула. Иван даже не обернулся, торопясь выбраться на дорогу.

– Тятенька, что случилось – то?

– Беда, Нюра, беда. Молчи, дай подумать.

Уже на выезде их окликнул сосед. Иван остановился, сделал предупреждающий взмах рукой:

– Никифор, скажи Марине, что мы на заимку по делам. Пусть завтра поутру придёт.

И, не дожидаясь ответа, стегнул лошадь. Сосед, собравшийся поболтать, остался на дороге, провожая его удивлённым взглядом.

Нюра больше ничего не спрашивала, притихла за спиной отца. Видела, что произошло что – то серьёзное, но что? Из – за соревнования этого песенного не мог рассердиться, из – за поцелуя? Так в нос парень поцеловал, да и она ещё маленькая, что тут такого?

На заимке отец сказал ей растопить печь, сам ушёл к ручью. Принёс воду, поставил чайник, присел к столу. Ей указал на лежанку, и она послушно села в отдалении.

– Разговор у нас с тобой серьёзный будет, Нюра. Парень этот оспой болен, и касался тебя. Домой нам возвращаться нельзя. Дней через 10-12 только ясно будет, заболела ли ты. Эти дни лечиться с тобой будем оба – намолённую воду пить, коренья я накопаю, будем отвары делать, травка уже появилась, поищу нужные травы. Не скрою, болезнь страшная, смертельная. Но даст Бог, преодолеем.

– Тятенька, а как же ты? Нельзя ведь тебе рядом находиться. Ну как заболеем оба, кто же нас спасёт тогда? – Нюра заплакала.

– Не плачь, девонька. Силы нам с тобой нужны, не будем их тратить зря. Ты лежи, сильно – то не нужно нам контактировать. Я отвары буду на табурет ставить, а ты забирать. Выпьешь, и туесок в мешок. Возле кровати поставлю. Я мешок потом сожгу. Туесков наготовлю, благо берёзовая роща рядом. Она и сок нам даст берёзовый, тоже хорошо. Будем с тобой это время кореньями да травами питаться, тяжёлую пищу не нужно принимать, силы на неё тратить. Ничего, дочка, справимся.

Нюра с надеждой взглянула на отца. Сколько раз видела, как привозили к нему умирающих, бессознательных, а уходили всегда на своих ногах, ни один человек не помер, недаром слава о знахаре Иване Борисове так далеко разошлась. А уж дочь свою любимую и подавно смертушке не отдаст. Она опустила голову на подушку, и вскоре уснула. А Иван долго ещё сидел у стола, тяжело задумавшись. Хватит ли у него сил и знания, чтобы спасти не только дочь, но и себя тоже?

Утром собирал травы, копал коренья, но от зимовья далеко не отходил – боялся прокараулить Марину. Видел, как пошла в кусты Нюра. С вечера договорились, куда будет ходить и забрасывать после себя землёй. Накопал ей земли побольше, лопату оставил. Нюра вернулась в зимовье, и в это время на краю поляны показалась Марина. Иван окликнул её:

– Марина, дальше ни шагу! Стой там.

Она остановилась, испуганно глядя на мужа.

– Беда у нас, Марина. Нюру парень оспенный коснулся. Домой нам нельзя, и вам сюда ходить тоже не нужно, предупреди в деревне. Собери нам исподнее бельишко, какое есть дома, оставишь на этом месте. Сменку – то жечь придётся. Крупы можно и соли, раз в день кашку сварить, а так кореньями да травой питаться будем, нам это важнее. Дай Бог, выкарабкаемся. Но на всякий случай наказ тебе строгий даю – раз в неделю приходи на это место, только сюда, больше нигде не броди. И приходи ближе к обеду, с утра за травами да кореньями ходить буду. Если что принесёшь, узелок так ставь, чтобы мне палкой удобно было зацепить издалека. Если не увидишь меня, покличь. Но не подходи к зимовью. Не выйду если, домой иди, а на следующий день снова придёшь. Если подцепили заразу эту, она дней через десять только вылезти может. Но в любом случае месяц нам с Нюрой здесь жить, если всё обошлось. А уж если нет, то Бог нам в помощь. Эти 10 – 12 дней нам даны, чтобы попробовать придавить болезнь, да запас сделать кореньев и трав. Самое главное говорить – то страшно, Марина. Если неделю к тебе не выйду, ещё дней десять ходи так же к обеду. Но не смей к зимовью приближаться, а то и себя, и остальных детей погубишь, да и в деревню беду принесёшь. Зимой тогда сожжёте зимовьё…

– Да что ж ты такое говоришь, Иван! – вскрикнула Марина, и заплакала.

– Мы постараемся с Нюрой, а вы молитесь за нас. Когда будешь приходить, долго здесь не задерживайся. Положила, что принесла, и уходи. Неделю, скорее всего, ничего не будет. А там уж, как Бог даст. Если уж не суждено нам выбраться, ты прости меня за всё.

– Ваня, да как же не суждено. Столько людей на ноги поставил, неужто себя с дочерью не вытащишь. И не сомневайся. Я приходить буду хоть издали взглянуть на вас. А что ж Нюра не вышла?

– Не нужно ей бродить. Вот до кустиков только, и обратно той же тропкой. Ты мне принеси старенькое одеяло, какое не жалко сжечь, я на чердаке пока спать буду. Иди, завтра увидимся.

Марина ушла, Иван заглянул в зимовьё:

– Нюра, я за кореньями. В туеске отвар, пей. Мамка завтра крупы принесёт, кашу сварю. Общаться пока с тобой не будем, только по необходимости, ты это понимаешь.

– Понимаю, тятенька. Нам главное – пережить беду эту. Всё перетерплю.

Иван улыбнулся дочери, и ушёл в лес. Потянулись дни напряжённого ожидания, так прошло более недели. Пили они только намолённую воду и всевозможные отвары, раз в день Иван варил кашу. На лавке стояла вся посуда, какая была в зимовье, наполненная отварами на тот случай, если не будет сил готовить их.

На десятый день по лихорадочному блеску Нюриных глаз Иван понял, что оспы избежать не удалось. И началась борьба за жизнь, слившаяся в сплошной кошмар. Нюра металась в бреду, плакала от страшной головной боли, от боли в мышцах, рвота просто выматывала – организм ничего не принимал, даже воду. Что Иван мог поделать? Не отходил от постели, обтирал мокрой тряпкой, на лбу не успевал менять, так быстро они высыхали от жара. На третий день, отчаявшись, намочил простынь и завернул Нюру в мокрую ткань. Та подсыхала, и он снова мочил и заворачивал. Глубокой ночью не выдержал – прилёг на полу передохнуть, и вырубился.

Проснулся, как от удара, сел. В зимовье стояла гнетущая предутренняя тишина. Напряжённо прислушался к дыханию Нюры – за эти дни и ночи привык к тяжёлому сиплому дыханию, к почти беспрерывному бредовому бормотанию, и проснулся от внезапно наступившей тишины. Сидел на полу рядом с лежанкой, смотрел на неподвижное маленькое тело, завёрнутое в простынь, как в саван, и плакал. Время шло, но сил подняться, подойти просто не было. Обида на своё бессилие перехватывала горло, так плохо ему ещё никогда не было. В какой – то момент боль и обида пересилила, и Иван зарыдал, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Тятенька, ты что? Тебе плохо? – услышал он испуганный шёпот.

Вскинул голову и уставился на торчащую из простыни лохматую голову Нюрки. Вскочил, склонился над постелью, положил руку на лоб – прохладный. Ещё не веря, опустился на колени, сгрёб её в охапку, прижал к себе:

– Нюрка, дочка, жить будем, похоже, – и радостно рассмеялся, – Разбудил я тебя, девочка? Испугал?

– Немножко. Испугалась, что заболел ты, от этого плачешь.

– Нюра, возможно, и заболею. Тогда ты за мной ухаживать будешь, ты – то теперь на поправку пойдёшь. И оспа тебе теперь не страшна, второй раз ею не болеют. Если заболею, температура высокая будет. Я на полу себе постелю. Простынь мочи и ею укутывай, я вот сразу не догадался. Отвары в рот вливай. Если на четвёртый день температура спадёт, как у тебя сегодня, значит, всё хорошо, жить будем. И ещё – пятна у тебя на теле появятся, на их месте потом гнойнички – не расцарапывай, как бы не чесались. Они сами прорвутся. Пока гнойники будут назревать и лопаться, корочки образовываться, тяжко тебе придётся – лихорадка вернётся, бред. Хорошо, если я сам не свалюсь в это время. Выстоим, дочка?

– Выстоим, тятенька. Кто же нам поможет, только мы сами.

– Ну, вот и ладно. Как корочки начнут отваливаться, легче станет. Рубцы на этом месте на всю жизнь останутся, но лучше уж с рубцами жить, чем на тот свет уйти.

Днём Иван внимательно осмотрел дочь. На кончике носа справа небольшое пятнышко, больше не видно. В голове не стал смотреть, что среди волос увидишь. Будут, конечно, среди волос всегда гнойники образуются, но это ладно, эти рубцы не видно будет. Если только на носу оспина останется, тоже хорошо. Обычно оспа обезображивает людей.

В обед пришла Марина. Иван порадовал её известием о Нюре, обрисовал ситуацию и сказал дней 10 не приходить. Им сейчас силы нужны будут. В деревню возвращаться нельзя не менее 40 дней с начала болезни. Марина ушла. Стадия до отпадания корочек прошла не так страшно, как они ожидали. А сам Иван не заболел. Были какие – то отголоски в виде ломоты в спине, боли в мышцах. Может, незначительно и температура повышалась, но всё прошло без последствий. На всякий случай прожили на заимке два месяца. Марина раз в неделю приходила, но меры предосторожности так же соблюдали. Через два месяца вернулись домой, и потекла жизнь по прежней колее, вот только Нюра с отцом стали ещё ближе, чем раньше.

 Глава 2

Нюре было 17 лет, когда в Харике началась вербовка на прииски в Читинскую область, среди прочих требовались и поварихи. Из колхоза не отпускали. Колхозники были даже без паспортов, а здесь такая возможность вырваться в большой мир. Неделю Нюра уговаривала родителей, и наконец Иван дал согласие, сам повёз дочь в Харик. В здравомыслии дочери был уверен, росла Нюрка хоть и бесшабашной с виду, но устои крепкие, характер сильный.

По распределению Нюра попала в Балейзолото, крупный комбинат по добыче золота и серебра. Получила койку в общежитии в комнате на четверых, с девушками подружилась быстро – вместе утром бежали на комбинат, в обед в столовую, вечером в клуб на танцы. Нюрой её здесь никто не звал, по документам – то она Анна, она и сама скоро привыкла к непривычному городскому имени. Хваткая, легко обучаемая, она быстро вышла в передовики производства.

В этот вечер она отстала от девчонок – с утра замочила бельишко, надо было постирать. Танцы уже были в разгаре, когда она подбегала к клубу. На крыльце курили трое парней, двое из их цеха, а третий незнакомый. Анна легко взбежала на крыльцо и чуть не упала, споткнувшись. Незнакомец подхватил её, и продолжал держать за плечи, разглядывая. Анна знала, что она не красавица, и никогда не комплексовала, но от наглого бесцеремонного разглядывания невольно покраснела. А незнакомец склонился к ней и поцеловал в губы. За спиной захохотали парни, и это привело её в чувство. Коротко размахнувшись, она от души врезала по наглой ухмыляющейся физиономии и, вырвавшись, прошла в клуб. Губы горели, а внутри всё кипело от бешенства – не о таком первом поцелуе мечтала она по ночам!

– Аня! – услышала она Катин голос, – иди сюда, мы здесь.

Она пробилась сквозь толпу к своим девчонкам.

– Ты что какая – то взбудораженная? И злая.

– Там на крыльце парень незнакомый. Не знаете, кто это?

– Кузьма Перфильев, в отпуске был, домой ездил. Не вздумай влюбиться в него, он шесть раз уже женат был, кобелина.

Анна рассмеялась: -

– Ну, уж это мне точно не грозит. Я таких кобелей и у себя в деревне достаточно видела.

На сцену поднялся Сашка – гармонист, и заиграл плясовую. Подружки подхватили Анну, и влились в круг. В середине круга отплясывали самые заядлые танцоры, и Анна сразу увидела Кузьму. Он плясал со Светой из их общежития, плясали красиво, слаженно, и Анна невольно следила за ними. Не красавец, обычный парень. Шесть раз уже женат был, это как же так, молодой вроде. Может, врут девчонки? Поймав себя на мысли, что слишком много думает о наглеце, Анна сердито отвернулась. Плясать расхотелось, и она вышла из круга. Постояла немного у стенки. Хорошего настроения как не бывало. Стёпка, заведовавший патефоном, пошёл ставить пластинку. Гармонист прекратил играть. Основная толпа отхлынула к стенам, но многие пары остались, ожидая музыку. Вздохнув, Анна пошла к выходу.

Дня три в клуб Анна не ходила, не было настроения. В выходные девчонки уговорили. Ещё издали увидела на крыльце группу ребят, и среди них высокую запомнившуюся фигуру Кузьмы. Настроение испортилось – и зачем пошла? Поднялись на крыльцо, и тут её взяли за руку. Анна резко повернулась, и лицом к лицу столкнулась со своим обидчиком. Зло взглянула в улыбающееся лицо:

– Тебе что надо?

– Да ничего, – пожал тот плечами,– что злая такая? Поцелуй не понравился?

Анна сплюнула ему под ноги: -

– Ещё раз сунешься со своим слюнявым ртом, пожалеешь.

Тот в ответ захохотал:

– Испугала, пигалица. Поди, и не целовалась до меня, спасибо должна сказать, что попробовала.

– Кому ты нужен, герой, – Анна вырвала руку и прошла в клуб.

– Аня, он что к тебе цепляется? Ты осторожнее с ним.

– Да знаю я, Катя. А вот что от меня ему надо, не понимаю. Вроде столько вокруг и девчонок, и разведёнок, что не прочь погулять. Да ладно, что о нём говорить. Так, языком ему захотелось потрепаться, а я под руку попала.

– Не скажи. Колька вчера подходил, про тебя спрашивал. Говорит, Кузьма интересуется, почему в клуб не приходишь.

Заиграл патефон, на середину зала начали выходить пары. И тут она увидела Кузьму – он шёл в их сторону. Анна растерялась. Если пригласит, отказывать не принято, это как оскорбление. Ну что он прицепился к ней, что надо то? Из – за пощёчины так взъелся, так он же первый начал! Она огляделась, собираясь сбежать, но не успела – Кузьма уже стоял перед ней, протягивая руку:

– Потанцуем, пигалица?

Анна сердито фыркнула, но руку подала, куда денешься. Присоединились к танцующим парам. Сквозь тонкое платье она чувствовала его горячие ладони, и незнакомое чувство будоражило, щекам было жарко. Кузьма крепче обнял, попытался прижать, но Анна руками упёрлась в грудь, остановилась, вскинув на него негодующий взгляд.

– Да ты и правда ни с кем ещё не гуляла, что ли? – удивлённо спросил Кузьма.

– Некогда мне глупостями заниматься. Да и какое твоё дело, что тебе надо.

– Да вроде бы ничего. Интересная ты какая – то, не как все. Ладно, давай танцевать, не буду больше прижимать, раз не нравится.

И действительно больше к себе не прижимал, но пальцы рук подрагивали, поглаживали незаметно, и у Анны замирало всё внутри от незнакомых ощущений. Танец закончился. Кузьма хотел проводить её на место, но Анна почти убежала, ловко лавируя среди толпы. Он усмехнулся, и пошёл к своим друзьям. Те встретили смешками, но это его не затрагивало. Руки ещё ощущали упругое тело, а губы помнили сорванный поцелуй. И чем так зацепила? Ведь не красавица. Обожгла негодующим взглядом, и притянула. А рука, надо сказать, тяжёлая, не девичья. Врезала так, что в ушах зазвенело. Нет, не упустит. Будут эти руки обнимать его, и губы эти он будет целовать, никуда не денется. Он поискал взглядом Анну. Подружки её стоят у стенки, а самой не видно. Неужели опять сбежала? Пошёл к девчонкам, спросил. Так и есть, ушла сразу после танца. Ну, что ты будешь делать с этой девчонкой!

Поставили новую пластинку. Кузьма окинул взглядом зал, ловя приглашающие взгляды, но остался стоять на месте. Танцевать расхотелось. Смешно, ведь второй раз всего увидел эту девчонку, а она уже верёвки из него вьёт, и пальчиком не пошевелив.

Вышел на крыльцо. Взял протянутую папиросу, закурил.

– Кузьма, ты на Аньку вроде глаз положил?

– Даже не знаю. Но зацепила чем – то, сам не пойму. Не выпущу.

– Девка неплохая. Работящая, хваткая, по характеру сильная, несмотря на свой рост.

– Да уж. Рука не девичья, врезала от души.

Вокруг засмеялись. Ребята ушли в клуб, а Кузьма медленно пошёл по улице. Подошёл к женскому общежитию. Заходить не стал, всё равно вахтёр не пустит, не положено. На крыльцо вышла девчушка с половичком в руках, отошла в сторонку и стала его трясти. Кузьма подошёл к ней:

– Привет! Ты Анну Борисову знаешь?

– Кто же Аню не знает.

– Позови её. Скажи, поговорить нам надо.

– Скажу, что не сказать – то. Пойдёт ли только. Не гуляет она с вашим братом.

Кузьма рассмеялся:

– Ишь ты, не гуляет с нашим братом. Но ты позови. А там уж сама пусть решает. Я же не гулять зову, а поговорить.

Девчушка хмыкнула скептически, и ушла. Кузьма ждал. Время шло, но никто больше не выходил. С досадой хлопнув по голенищу сапога, он развернулся и сделал уже несколько шагов, когда услышал негромкий голос:

– Ну, и что тебе надо?

Стремительно обернулся – на крыльце стояла Анна в том же платье, что и в клубе была.

– Поговорим?

– О чём?

– Да и сам толком не знаю. Присядем? – он кивнул на лежащее в сторонке бревно.

Анна спустилась с крыльца, подошла к бревну и села. Кузьма пристроился рядом, искоса взглянул:

– За что же ты нашего брата так не любишь?

– А за что вас любить – то? По углам обжиматься, а потом плакать в подушку? Незачем мне это. Поработаю год – два, и домой. А любить – уж не себя ли предлагаешь? – Анна насмешливо посмотрела на него.

Кузьма оторопел от такого откровенного вопроса:

– Ну ты, девка, даёшь! А если и себя – чем плох?

– Может, и неплох, кто знает. Да только мне это не нужно. Кем назовёшь, подружкой временной или женой? А если и женой, то какой по счёту? Седьмой? Каждый год меняешь жён? Ну, так мне это не подходит. Мне если нужен будет мужик, так на всю жизнь. Так что иди своей дорогой.

Анна встала с бревна и ушла в общежитие, ни разу не оглянувшись. Кузьма растерянно смотрел ей вслед:

– Вот ведь зараза. Пигалица, смотреть не на что, а туда же.

Он резко поднялся, и пошёл прочь. В клуб возвращаться, выслушивать хоть и дружеские, но всё – же насмешки, не хотелось. Пошёл побродить по посёлку, а мысли упрямо возвращались к этой девчонке. Что ему теперь, утереться и отойти в сторонку? Ну нет, девка, шалишь. От Кузьмы так просто не уйдёшь, никуда ты не денешься со своим гонором.

Анна в это время лежала в кровати, отвернувшись к стене, чтобы не приставали с вопросами, и перебирала события сегодняшнего вечера. Если быть честной перед собой, то Кузьма ей понравился. Друзей среди ребят было у неё много, но как- то так сложилось, что это была именно дружба. Острая на язык, легко сочиняющая хлёсткие частушки, умеющая хранить секреты, что редкость среди девчат – её уважали, считали своей в любой компании, но ухаживать побаивались, а ну как просмеёт при всех неудачного ухажёра. И вот Кузьма, не обращающий внимания на смешки приятелей, не обидевшийся на её пощёчину. Или обидевшийся, но виду не показывающий? Решивший взять реванш? А ведь думает о нём после этого треклятого поцелуя постоянно. Как будто камень бросил в стоячий пруд, всколыхнул его.

Анна вздохнула. Теперь – то не подойдёт больше, вон как она его обидела. Ну, и ладно. Жила без него, и дальше проживёт. В таком возрасте, и столько раз женатый, это же говорит о чём – то. Она плотнее закуталась в одеяло, и скоро заснула.

Утром собрались с девчонками на работу, Анна задержалась ненадолго возле вахтёрши тёти Любы. Переговорив, вышла на крыльцо и растерянно уставилась на Кузьму, сидящего на бревне.

– Ты что здесь делаешь?

– Тебя жду. Не договорили вчера.

Анна настолько растерялась, что не нашлась, что ответить. Спустилась с крыльца, и пошла к комбинату. Кузьма шёл рядом, пожёвывая травинку, руки в карманах брюк. Знакомые здоровались, с интересом поглядывали на них, но вопросов никто не задавал. После проходной разошлись в разные стороны, каждый в свой цех. Подошло время обеда, со всех сторон стекались в столовую рабочие, быстро заполнялись столики. Анна не торопилась, успеет. Всё это время раздумывала, как же ей вести себя с Кузьмой. Ссориться вроде причины нет, он же ничего не говорит обидного. Ну, ждал возле общежития, шёл рядом до проходной – так это никому не запрещено, дорога одна к комбинату. Зашла в столовую, встала в очередь к раздаче, и вдруг услышала:

– Аня, иди сюда!

Взглянула в зал – Кузьма стоит и машет ей рукой:

– Ты что так задержалась? Почти всё остыло.

А на столике перед ним два подноса с едой, и стул свободный, на нём кепка Кузьмы лежит, чтобы никто не сел. Анна растерялась – отвернуться и взять другой поднос? Но свободных мест за столами почти нет, да и как это будет выглядеть. Любой другой взял бы ей обед и она, не задумываясь, села бы за столик, поблагодарив. Если не сядет, все обратят внимание. И выглядеть это будет как ссора влюблённой парочки. Она вышла из очереди и пошла к столику. Села, недовольно взглянула на Кузьму:

– Ну, что тебе надо то? Что привязался?

Тот в ответ пожал плечами:

– Да я и сам не знаю, что мне надо. Но отстать не могу. Вот разберусь, и тогда либо отстану, либо наоборот не отпущу никуда от себя.

– А меня – то спросишь, может? Мне – то это надо?

– Ну, вот и разберёмся вместе, надо это нам или нет. А то пока по отдельности разбираться будем, тебя уведут из – под носа.

Анна невольно рассмеялась, да так заразительно, что вслед за ней и Кузьма начал похохатывать, а там и соседние столики, с интересом прислушивающиеся к такому необычному разговору, и вскоре хохотала уже вся столовая. После такого сердиться уже было просто невозможно, и Анна насмешливо взглянула на Кузьму:

– Ну, давай разбираться.

После смены они вместе пошли домой. Кузьма проводил её до общежития, придержал за руку:

– В клуб то придёшь?

– Приду. Надо же нам как – то разбираться с тобой, – и со смехом убежала.

Кузьма усмехнулся, постоял немного у крыльца, и пошёл к своему общежитию.

Когда Анна вошла в свою комнату, подруги сидели вокруг стола, ожидая её.

– Ань, не боишься, что поматросит и бросит?

– Не боюсь, девочки. Я ведь деревенская, а у нас в Сибири с этим строго. Пока штампа в паспорте не будет, никакого «поматросит».

– Ну, смотри. И не против даже седьмой женой стать?

– Говорят, цифра семь счастливая, так что посмотрим. Да и надо ли это ему. Посмотрит, что не обломится ему ничего, да и отстанет. Ну, хватит об этом. Давайте ужинать, да будем в клуб собираться.

Ещё издали Анна увидела среди ребят на крыльце Кузьму. Увидев её, он отбросил в сторону папиросу. Когда девчата поднялись по ступенькам, без слов взял Анну за руку, и в клуб они зашли вместе.

Посреди зала танцевало всего несколько пар. Кузьма, не выпуская руки Анны, прошёл в центр и присоединился к танцующим. Его нисколько не смущало, что на них смотрят и переговариваются. Анна, сначала чувствовавшая себя неловко, наконец освоилась и смело вскинула руки на плечи партнёра. Музыка смолкла, но пары не расходились, и Кузьма тоже остался на месте, придерживая Анну за талию. Поставили новую пластинку, и они продолжили танцевать. Анна любила танцы, а в паре с Кузьмой это было просто замечательно. Он не топтался на месте, как многие парни, а уверенно вёл её за собой. А следом включили вальс. Анна так его любила, но танцевала только с девчонками, потому что мало кто из ребят хорошо танцевал вальс, а терпеть оттоптанные ноги она не хотела. Танцоры отошли к стенкам, осталось всего три пары, в том числе и Анна с Кузьмой. Она вздохнула, но в это время Кузьма поймал такт, и они плавно закружились по залу. Это было волшебно! С подругами Анна всегда была ведущей, и следовать за партнёром, подчиняясь его ритму, было так необычно, но так приятно. Она расслабилась, и полностью отдалась танцу. Они кружились в обе стороны, что даже мало кто из девчат может, и Анна была просто счастлива! Когда музыка смолкла, она взглянула на Кузьму. Он улыбался:

– Здорово танцуешь! Давно я не получал такого удовольствия. Вот видишь, одно у нас уже есть, ради чего стоит быть вместе.

Анна засмеялась:

– Ради танцев?

– А почему нет, это тоже много значит. Чувствуешь, как души наши сливаются, когда танцуем?

Она покраснела, и отвернулась. Но в это время снова заиграла музыка, Кузьма взял её за плечи, развернул и они снова начали танцевать. Время летело незаметно. В конце вечера на сцену поднялся гармонист, заиграл частушки, и началось весёлое соревнование, в котором Анне не было равных. Кузьма не пел, всегда отшучивался:

– Кому – то медведь на ухо наступил, а мне на горло.

Сам не пел, но слушать песни любил, а уж частушки тем более. И сейчас с гордостью следил за Анной, вместе со всеми хохотал от души над теми, что были на грани хулиганства, когда по рифме ожидаешь совсем другое слово. Конечно, перепеть её невозможно, то ли знает столько, то ли сочиняет на ходу. Вечер закончился, и молодёжь с шутками и смехом повалила из клуба.

Кузьма с Анной вышли в числе последних, он обнял её за плечи и повёл по направлению к общежитию. Не доходя, остановился в тени кустов, склонился. Анна хотела вырваться, возмутиться, но когда он взял её лицо в руки, замерла, таким нежным было это движение. Его губы коснулись век, скользнули по щеке, коснулись уголка губ. Поцелуи были лёгкими, губы неожиданно мягкими, ласковыми, и она расслабилась, впитывая эти незнакомые ощущения. А руки Кузьмы скользнули ей на шею, поглаживая, прошлись по плечам и коснулись груди. Анна вздрогнула, и отшатнулась. Всё очарование пропало.

– Ах, ты кобель! Потанцевал вечер, и всё, заполучил подружку!

Резко толкнув его в грудь, она бросилась бежать по улице. Добежав до общежития, села на бревно, возвращаться к девчонкам не хотелось. Слёзы обиды и злости наворачивались на глаза, и она сердито смахивала их. Ещё не хватало, чтобы кто – нибудь увидел её плачущей. И только успокоившись, пошла в комнату. Девчата уже спали. Анна легла, но в голове всё прокручивались события сегодняшнего вечера, и она не знала, что делать, права ли она? Но уж слишком быстро всё развивается. Она и сама ещё не знает, нравится ли ей Кузьма настолько, чтобы встречаться с ним, а за неё уже всё решено. Уснула, когда за окном светало.

Проснулась от девичьих смешков, звона ложечек в стакане. Кто – то уже принёс кипяток с вахты, второпях завтракали. Анна встала, быстро заправила кровать и тоже стала собираться.

– Как вы вчера танцевали, Аня, просто загляденье. Нравится тебе Кузьма?

– Не знаю, Катя, слишком быстро всё. Даже страшновато. Не знаю, что и делать.

– А ты сразу ему скажи, что с тобой гулять так не получится, что только если серьёзные у него намерения.

– Да какие же тут намерения, мы и не знаем друг друга толком. Один вечер только и были вместе, а я ему – женись на мне, что ли? Вот и не знаю, что делать. Опозориться – то перед всеми не хочется.

Позавтракали, всей гурьбой пошли к выходу. Выйдя на крыльцо, Анна сразу увидела Кузьму. Он подошёл, придержал её за руку. Подруги убежали вперёд, они пошли следом.

– За вчерашнее прости. Но я же мужик, тоже должна понимать.

– Да понимаю я. Но не по мне такие гуляния, давай уж оставим всё это. Девчонок много свободных, разведёнок тоже, гуляй на здоровье. Я домой рано или поздно вернусь, в деревню, а у нас с этим строго. Так что не получится у нас с тобой, Кузьма, ничего.

– Не будем загадывать. Запала ты мне в душу, сам себе удивляюсь. Я постараюсь себя в руках держать, что я, совсем уж без понятия. Наш цех ближе к столовой, я займу на тебя так же столик, имей в виду.

Анна кивнула. Дальше шли молча, каждый думал о своём. После проходной Кузьма напомнил о столовой, и разошлись по цехам. В обед вместе обедали, после смены вместе шли домой. Проводив до общежития, Кузьма ушёл к себе, но к девяти вечера вернулся. Сидел на знакомом бревне, курил, ждал Анну и думал. Чем она его так зацепила, и сам не знал, но отступать не собирался. Снова танцевали, после клуба проводил. На прощание поцеловал, и быстро ушёл. И так изо дня в день. Но время прощаний всё более затягивалось, поцелуи становились всё смелее, ласки всё настойчивей, вот только самого сокровенного местечка Кузьма так и не коснулся. Здесь был твёрдый запрет, и он подчинился. Все вокруг уже понимали, что дело идёт к свадьбе. Близилось Восьмое марта.

– Ань, а ты любишь Кузьму? – с любопытством спросила как – то утром Катя, подсаживаясь к ней на кровать.

– Наверное, люблю. Приятно мне с ним, легко. А вот то, что голову не теряю, лишнего не позволяю, правильно это? Любовь ли? Сама об этом думаю последнее время. А какая она, любовь, откуда я знаю. Он мне и опомниться не дал, сразу прилепился, не оторвать. А может, так и надо? Сказал, что поженимся. И боюсь, Катя, и жду. А чего жду, и сама не знаю. Какая она, семейная жизнь, чего ожидать от него. Ведь уходил почему – то от жён. Шутка ли, шесть раз женат был. Поэтому и осторожничаю, наверное, боюсь довериться. Вот и не получается полюбить так, как в книжках пишут. А может, и нет её, такой любви, как в книжках? Чтобы и горела вся, и пылала от страсти, и с ума сходила? – Анна захохотала, повалила Катю на кровать, а сама вскочила и побежала умываться.