Читать книгу: «Мальчик с сердцем цвета индиго», страница 2

Глава 2

Тем временем дни сменяли ночи, Солнце – Луну, недели шли, а месяцы и годы пролетали вереницей событий жизни. Илан рос и развивался, как и случается ребенку в большой дружной семье, очень быстрыми темпами и учился жизни и ее правилам с каждым восходом солнца. И так наступил день, когда ему необходимо было уже идти в школу. Он был заранее готов к этому дню, и много раз уже с него отец брал обещание, что он будет учиться на самые высокие оценки, успевать и быть если не самым первым, а это непременно было бы здорово, то хотя бы одним из первых. Этот груз ответственности он нес на своих плечах уже не первый месяц и понимал, что никак не может отступать от старших братьев и сестер, которые были успешными учениками. Старшие братья: благородный Амирам, на которого во всем можно было положиться, и харизматичный Ашер – душа любой компании— заранее его подготовили к вопросу о том, что, возможно, необходимо будет иногда защищаться от заносчивых мальчишек-одноклассников, но уверяли его, что в любом случае они всегда рядом и всегда его будут защищать от нападок старших детей, если это будет необходимо. Кроме ощущения неуверенности и страха перед новыми обязанностями, которые уже легли тяжелым грузом в его сердце, все остальные аспекты школьной жизни его не беспокоили, а наоборот, даже очень притягивали к новым приключениям.

Исмаил за это время уже начинал чувствовать, что ожидания его насчет младшего сына мало оправдываются, но принимать это и верить в это никак не хотел. Ко всему вдобавок мальчик оказался левшой, во что Исмаил очень долго не верил и за каждым ужином поправлял мальчику приборы в руках, чтобы тот правильно ел. Момент с ручкой и кистью он пропустил, о чем очень сожалел. Он готов был горы свернуть, всем доказывая, какой Илан сильный, мужественный мальчик, как может задать всем уличным мальчишкам трепку. И ничего не хотел слушать про такие пустяки, как современное понимание доминантного полушария и зависящих от этого талантов людей. Это, по его словам, были обобщения, которые готовы принимать современные родители. Его сына это никак не могло касаться. Когда же замечал мальчика за бумагами с красками с Идит и Ирит, а еще хуже, в игре с куклами, то выходил из себя и яростно высказывал Ханне, что всех сыновей она воспитала девочками. Что он, занимаясь работой в своей лавке, не видит детей, которые постоянно в школе, а дома занимаются женскими делами. Однажды он заявил ей, что с этих пор он будет приезжать домой и забирать Илана после школы и выполнения уроков к себе в магазин. Мальчику необходимо больше общения с отцом и видеть образ поведения и занятий, как подобает растущему молодому человеку. Иначе так он совсем будет испорчен девичьим обществом.

Первые месяцы школьной жизни воспринимались Иланом интересными, уроки давались достаточно легко. Хоть ему гораздо больше нравилось слушать мамины сказки и читать книги, в области математики у него тоже были высокие баллы, чем он очень радовал отца. Вспоминая эти моменты во взрослой жизни, он отчетливо определял, что ни разу у него не возникало чувства удовлетворения от себя за эти баллы и радости от достижений. Он только выдыхал каждый раз, когда получал наивысший балл, что не придется перед отцом оправдываться.

Наступил день, когда Илан приехал первый раз после школы к отцу в лавку. Конечно, Исмаил уже давно готовил сына к тому, что ему необходимо будет поступить непременно в то учебное заведение, куда он когда-то сам не смог поступить, и стать экономистом, о чем мечтал его отец, дедушка Илана. После этого, по окончании, он сможет продолжить дело отца, и, возможно, однажды Илан станет большим, успешным бизнесменом. Илан ходил по маленькому магазину и восхищался своей значимостью, и почти с любовью рассматривал товар на прилавке. Ему показалось, что было бы здорово расставить его по-другому, чтобы цвета сочетались более контрастно, формы создавали узоры, а там, где был самый темный уголок магазина, на столе он увидел белые коробки с коричневым кусковым сахаром, покрытым пудрой из сушеной вишни. Он жутко не любил вишню, но коробки были уж больно сверкающими. Это были подарочные коробки, которые чаще всего было принято в этом городке молодым людям дарить при обручении своим избранницам. Самой интересной в этой коробке была как раз ленточка, которой они были перевязаны, на ней были золотые полоски, которые на солнце переливались так, что ослепляли глаза. На белом фоне крышки коробки сверкала Красная глянцевая надпись «Саанди».

Не заметив, как он вошел в свою роль, он взял несколько таких коробок столбом и решил передвинуть к окну, чтобы они там сверкали своими лентами и вызывали восхищение у покупателей. Непременно всем бы понравилось видеть такую красоту. Он не заметил, что уже давно ходил с развязавшимся одним шнурком на левой ноге, но так как он ходил, доверяясь подсознательному, то шаги были ровно настолько правильно рассчитанными, что шнурок не мешал его бодрой походке. А тут взяло верх сознательное: чтобы пройтись максимально аккуратно между стойками товара, он начал отсчитывать каждый шаг, который не видел за столбом из коробок в руках. Не прошел он и 2 шагов, как свалился с коробками лицом на пол, а рядом лежащий товар из сладостей различного состава, вкуса, цвета и формы свалился сверху. Произошел некий маленький погром лавки отца, хотя намерения были самые благие. Ему хватило одного только взгляда отца, чтобы понять, насколько он опрометчиво поступил. Илан вскоре оказался дома, отец сообщил Ханне, что мальчишку пока рано брать в магазин, а вечером они вместе будут обсуждать и распределять его новые обязанности по дому. Илан сидел в своей комнате и жестко решил, что однажды, став хозяином этой лавки, он выбросит все эти коробки с сахаром с вишней и больше никогда не будет их заказывать. Что за недоразумение – покрывать сахар вишней!

Учитывая постоянные грубые замечания папы, связанные со всеми кондитерскими изделиями в его магазине, в какой-то момент жизни Илан осознал, что вообще не любит сладкое, и мало понимал других ровесников, которые стремились всегда к лакомствам подобного характера. Он мало понимал и осознавал, что те лишения, которыми обычно одарял его самый значимый взрослый в его жизни, что все грубые замечания по поводу его состоятельности как оптимально удобного ребенка, тихо точили в нем эту защитную позицию отказа. Отказа от сладкого, порой даже красивого. Отказа от своих потребностей и своих желаний. Отказа от себя. Он всегда хотел и желал оправдать ожидания отца, хотел быть таким, каким его хочет видеть Исмаил, быть хорошим сыном, но чем больше он старался, тем хуже почему-то получалось. Он никак не мог подобрать тот ключ, который бы идеально подошел. Если это было относительно учебы, то всегда возникали вопросы вместо поддержки и похвалы. Если был получен не наивысший балл, то отец спрашивал, сколько детей в классе получили именно его. Если самый высокий балл был у Илана, то вопрос относился к количеству других учеников, кто получил также. В общем, всегда наступало обесценивание. Обесценивание любого вклада. Самым сложным были уроки чистописания. Особенно если учесть, что Исмаил всегда славился своим красивым почерком, который он перенял у своего отца. И в молодости он был одним из самых известных мастеров по созданию вывесок на магазинах. Уроки по чистописанию иногда мальчику приходилось переписывать до пяти, иногда даже десяти, раз. Пока все дети гуляли и радовались действительности, Илан провел несчетное количество часов жизни за тем, чем он никогда так и не занялся в последующем в жизни.

С тех пор, как он уронил те ненавистные теперь коробки сахара с вишневой пудрой, прошло 3 года. На день рождения в десять лет отец подарил ему огромный многофункциональный калькулятор. Илан был счастлив. Ему нравилось, что этот аппарат мог все посчитать, красиво сверкая цифрами. Самое неприятное, что было связано с этим аппаратом, это то, что частенько мальчика посещала мысль, от которой становилось безумно страшно: «А что, если его разобрать его и посмотреть, что там внутри за механизм?» Но он прекрасно понимал, что это практически было бы равноценно катастрофе, поэтому, защищая себя от этих дурных мыслей, от которых ему становилось перед собой даже стыдно, он ненавидел порой свою фантазию и считал, что в эти моменты в его голову поселялись бесы. Он много о них слышал от мальчишек во дворе. Иногда так выражался его отец, когда кто-то совершал злодеяния по оценке отца. Также он слышал, что от них можно избавиться, и о методах избавления успел хорошо расспросить у своих друзей. Поэтому каждый раз при мыслях о разборе калькулятора он исправно и дотошно выполнял все обряды по изгнанию бесов из своей головы.

Дела в магазине шли тоже не самым лучшим образом. Калькулятор мало помогал в понимании, что надо сделать, чтобы «бизнес взлетел». А этого непременно надо было добиться, так как отец один все тянет на себе, и ему никак не удастся этого добиться в одиночку. Илан – именно тот, на кого можно положиться, и только он сможет быть опорой отцу в этом вопросе, когда вырастет. Юноша мало понимал, почему, раз он такой единственный и неповторимый, такой интеллектуально развитый и сильный, каким отец его описывал перед знакомыми и друзьями, он в один момент превращался в «малосостоявшегося сопляка», который ни на что не способен. Он никак не мог сопоставить эти две чаши весов, чтобы они смогли, наконец, прийти в равновесное состояние. Чем больше расходились чаши, тем больше он стремился к этому равновесию. Он продолжал стараться быть лучше и работать над собой, чтобы максимально удовлетворить ту чашу, которая его хвалила, и нагрузить ее, чтобы она чуть хотя бы спустилась. Но почему-то чем больше он клал в нее силы, старания, оценки, знания, книги… тем легче она становилась, и требовалась больше усилий.

К началу подросткового периода жизни Илан был уже в глубокой фрустрации в отношениях с отцом. Учитывая то, что наладить отношения и найти поддержку и нить связи с отцом у юноши так и не получалось, наступила пора принятия и отдаления от этой связи. К четырнадцати годам Илан уже мало был ориентирован на отца и больше укреплял свои связи со старшими братьями, которые ему казались уже совсем взрослыми. Оба брата посещали высшее учебное заведение, куда поступили сами на бюджетной основе, чему отец несказанно был рад и чем гордился. Избранная Идит, окончив с самыми наивысшими баллами во всем городке школу, поступила по квоте в иностранный университет и уже год, как обзавелась крыльями и улетела в дальние края. Илан изрядно тосковал по старшей сестре и очень хотел, чтобы Ирит навсегда оставалась с ними. Разговоры о помолвке и свадьбе сестры и отъезде в чужой дом очень расстраивали его, хотя он понимал, что это обычная вереница событий жизни и все идет своим чередом. Ему было сложно принять эти расставания своим сердцем. Каждый раз, когда отец его пытался приструнить указами о том, что необходимо делать и как надо жить, он приходил к маме, ничего не говоря, просто просил рассказать ему свои сказки из детства. Залечивание ран души не знает времен и поколений, это он узнал и научился у мамы и сестер— обладательниц этой древней тайны пробуждения жизни в любом израненном и даже убитом сердце. А также он в своем еще столь раннем возрасте уже хорошо проследил, что передаются эти тайные знания и мудрость от матери к дочери уже много тысячелетий вертикальной струей энергии тепла, доброты, принятия и бесконечной любви. Ибо он имел очень зоркое, наблюдательное и чувствующее сердце.

Чем больше Исмаил пытался привлекать Илана в дела своего бизнеса и настаивать на его образовании в области экономики, требуя самых высоких успехов в математике, тем более он замечал отдаление сына и его сопротивление, что приводило его порой в ярость. Юноша напрочь невзлюбил как сам этот школьный предмет, так и учителя. Ему гораздо ближе были его краски и кисти, которые ему дарили Амирам, Ашер и Ирит на накопленные средства, выдаваемые отцом на карманные расходы. Мама и братья с сестрой всегда восхищались его умением передавать самые тонкие, еле различимые тоны красок, переливающиеся в целостной живой картине. Он мог часами смотреть в одну точку и видеть десятки различных оттенков одного только голубого цвета в медленных, тихих волнах моря в теплые дни. Наблюдая за небом, рисовал картины, в которых были облака, словно ожившие, они двигались и летели, как мягкая пушистая вата. А порой, особенно в пасмурные дни, когда солнце светило ярко сквозь местами серые облака, у него получалось передать даже то свечение ярких лучей светила, которое ослепляло наблюдателя своим желтоватым сиянием. Однажды маме он на день рождения нарисовал небольшую картину ее любимых цветов сирени в оттенках от светло-лилового до баклажанного цвета. Картина получилась такая, что смотрящему с определенного угла хотелось взять и поднять красивую ветвь с листа черной бумаги. Он очень любил рисовать на черном фоне, так как контраст получался еще ярче, а картина более живой и объемной. Подарок он преподнес, когда отца еще не было дома. Все были в очередной раз восхищены его работой. Ханна знала, что Исмаил считает это занятие тратой драгоценного времени, которое можно израсходовать на более важные и ценные дела. И знала, что, увидь это он, Илану крупно достанется в виде длинного монолога нравоучений отца. Недолго думая, она спрятала картину в свой сундучок с драгоценностями, которые ей дарил Исмаил.

Вечер маминого дня рождения ждали все. Позвонила Идит, с которой вдоволь пообщалась не только мама. Исмаил каждый раз, разговаривая с дочерью, не мог сдержать слезы, отчего сильно нервничал, особенно когда вся семья была в сборе. Он так и не смог принять то, что отпустил свою девочку в столь далекое путешествие. После разговора с Идит все сели за праздничный стол, и отец семейства был очень доволен, что мама в красном платье, которое он ей так долго выбирал ко дню рождения в подарок. Он держал большую, красиво украшенную мелкими узорами ложку для того, чтобы взять себе салата в тарелку, и понял, что во всей красоте Ханны чего-то не хватает – украшений. Внезапно он встал и направился в спальню, чтобы самому выбрать украшения к платью супруги. На вопросы, куда он пошел, он лишь улыбнулся ей и подмигнул. Открыв сундучок с бережно хранимыми сокровищами своей любви, он заметил маленькую картину сирени. Конечно, в первую очередь он был поражен красотой веточки, но потом какая-то неизвестная сила в нем разбудила того, кого остановить было уже нельзя.

Вернувшись в обеденный зал, он обратился к Илану:

– Ты где сегодня был?

– Делал дополнительные задания по математике, я же тебе говорил,– ответил с колебанием в голосе юноша.

Он ненавидел говорить отцу неправду, но это был единственный вынужденный способ выбираться смотреть на волны и рисовать закаты. Молодой человек еще сам не понимал, что для него это как вода для растений, без которой их ждет увядание, как воздух, без которого невозможно выжить. Он не понимал, что в доме его души погаснет навсегда свет, если он оставит свою страсть созерцать красоту и покинет кисть и краски. Он сам еще этого не понимал, что говорить об отце.

– Я тебя сегодня попросил заменить меня в магазине, пока я отъеду за товаром и встречусь с клиентом, а ты мне еще и нагло в лицо лжешь?

Ярость его охватила его в первую очередь из-за того, что сын занимался недостойными и нелепыми в его глазах занятиями, да еще и украдкой. А вдобавок его и обманули. Это была высшая точка, которую можно было кому-то в семье достичь в его пирамиде злодеяний. И тогда он добавил практически шепотом, сквозь стиснутые зубы:

– Где эти твои девичьи игрушки? Где твои краски?

Ничего не оставалось, как встать и пойти принести все свои краски и кисти с бумагой. Больше их Илан не видел. Несколько последующих лет. Он из этой истории помнил только то, что мама плакала, что было для него гораздо больнее, чем сломанные кисти и выброшенные краски, купленные на лишения, которые себе создавали Амирам, Ашер и Ирит. А еще он очень четко запомнил, что возненавидел рисовать. Потому что это доставляет боль маме. Причинно-следственная связь все еще была не очень отточенной в его светлой голове и добром сердце. Все, что он пока умел делать, – это ограничивать себя в наказание. Конечно, от этого мало было плодов: жизнь мамы не облегчалась, ситуация не менялась, отношение с отцом не становилось более понимающим, а сам Илан не приобретал новые навыки и способности к развитию, но так его существование воспринималось легче. Ведь защитные механизмы все равно срабатывали, пусть и не всегда правильно и с пользой.

Глава 3

Наступила очередная весна. Выпавшие, поблекшие листья, которые были унесены ветром и осенью, ветки, которые были покрыты холодом и порой даже инеем зимой, вдруг заиграли вновь новыми красками. Необычайная способность природы возрождаться всегда, даже после самой разрушительной катастрофы, найти в себе силы снова задышать, цвести и расти. Удивительная история, которая уже много тысячелетий видна каждому, но до сих пор не принята никем. После опустошения, после разрыва и гибели чувств, после завершения какого-то этапа жизни маленькое существо— человек— думает, что это тот самый билет в одну сторону. Возникает ощущение конца и бесповоротности судьбы. Сколько проливается слез и проживается грусти и страданий. Но поразительно, что мы видим веками написанный сценарий вокруг себя, но так слепо не умеем читать эти ясные строки, словно младенцы, которые еще не научились грамоте. А чтобы дойти до того уровня, поднимаясь на холм, чтобы увидеть картину по ту сторону, чтобы дойти до того момента, когда, наконец, начнем видеть эти изящно выведенные рукою мастера буквы и сложить их в слова и фразы о жизни, многим приходится трудиться вслепую до самой старости…

Но мы вернемся к нашему герою, который начал основной долгий путь своей жизни к обучению грамоте. Ему предстоял хоть и долгий путь, но он еще многие годы не будет понимать, что его сердце было создано, чтобы научиться видеть и читать раньше других. Что ему не только предстоит научиться читать самому, но он окажется еще и проводником другим на этом пути. Что не одна жизнь вот так зацветет или вновь расцветет новыми весенними листьями и почками благодаря его бескрайнему сердцу и всевидящему глазу. Не одно ценное зерно будет посеяно в плодовитую почву жизни тех, чьи пути к достижению вершины холма познания будут пресекаться с его тропой.

***

В дни, когда в весенние выходные устраивались ярмарки, Илан весь день помогал отцу в магазине. В эти дни особенно много было туристов и покупателей. В основном молодых, так как в стране, где Илан жил, было принято весной, в пору созревания новой жизни, создавать новые связи и заключать помолвки и браки. Молодые пары всегда приходили на эти ярмарки присмотреться к мебели и прочим мелочам, которые создают красоту и уют в доме. Конечно, эти походы обязательно завершались покупкой красиво упакованных сладостей для невест. Юноша все еще прекрасно помнил свою историю про те ненавистные коробки, которые скалой встали на его пути к сближению с отцом и успешному началу карьеры в лавке отца. В эти дни эти коробки пользовались особым спросом!

После полудня в один из таких дней он вышел из магазина и пошел к другу Дову, чтобы выпить вместе послеобеденный чай и поговорить о школьных делах. Дов был большим, тучным молодым человеком, добрым и очень легким в общении. Он ощутимо превосходил Илана по росту, несмотря на его собственный высокий рост. В моменты, когда они дурачились на школьной территории, Дов старательно пытался не разбить кости своему другу самого раннего детства, так как весовые категории у них были самые что ни есть разные. По дороге к дому Дова Илан заметил необычную картину, которая заставила его остановиться и прислушаться, сам того не желая, к чужому разговору. В эти моменты, когда он видел что-то истинно ценное, он забывал все правила приличия и мог уставиться самым завороженным взглядом и впитывать энергию добра, лучи света, красоту любви и сияние мудрости.

На дороге прямо посреди улицы на тротуаре сидела молодая, современно одетая мама с ребенком и что-то рисовала и рассказывала своему сыну, которому на вид было около 6–7 лет. Он подошел ближе, чтобы посмотреть рисунок. Хотел спросить разрешения, но мама так увлеченно рисовала, что ему стало очень неловко прерывать этот порыв музы, а он знал, что это такое, не понаслышке. Подойдя поближе, он увидел, что вся тетрадь изрисована разными человечками в самом примитивном виде в разных жизненных ситуациях: с машинами, на дороге, в каком-то здании, с разными эмоциями на лице. И тут он вслушался в речь мамы.

– Видишь, милый, чем эти два человечка отличаются друг от друга? – спросила мягким голосом мама.

Ребенок ответил жестами. Судя по всему, ответ был в том, что рисунки ничем не отличаются, так как обе фигуры были приблизительно одного роста и размера и оба улыбались.

– А теперь представь: один из них держит ружье. Помнишь, мы читали книжку про охотника, который стрелял в зверей в лесу, про оленей, помнишь?

Ребенок кивнул маме. После этого она продолжила:

– Ну а теперь они тебе все еще кажутся одинаковыми?

Мама смотрела на сына своими красивыми глазами, которые освещали жизненный путь этому маленькому мальчику, и добавила:

– Теперь ты понимаешь, что внешнее – это совсем неважный признак, добрый ли человек или злой, хороший или плохой, друг тебе или враг. Неважно, во что он одет, какого цвета его волосы или на каком языке он разговаривает. Важно, что он несет в своем сердце и какие у него намерения. Понимаешь?

Илан продолжил свой путь в раздумье. Он сам не заметил, как уже стоял у дверей дома Дова. Он даже не знал, давно ли тут стоит. Вернула его к жизни младшая сестренка Дова, девочка 4 лет, крикнув на всю улицу его имя. Девочка бросилась к Илану и начала требовать от него сразу же поиграть в ее любимую игру. Открыв дверь и зайдя за калитку, Илан тут же стал считать, закрыв глаза, а девочка уже давно убежала прятаться.

За чаем друзья вдоволь наговорились и обсудили школьные проблемы и планы, после чего Илан описал другу историю об увиденном сегодня случае. Дов не умел так красиво говорить, как его друг, и рассказывать о своих эмоциях и чувствах, но ощущал он жизнь и природу не меньше и не слабее Илана. Они прекрасно понимали друг друга, иногда не произнося ни слова. Дов был также впечатлен умением той мамы так просто и наглядно объяснить столь сложные и важные, особенно в их стране, вопросы. Он даже предложил, что надо было бы такую маму клонировать и ставить во всех школах основным преподавателем.

После того, как все разговоры были уже завершены, Дов решил, что друг сегодня в хорошем настроении и можно попробовать поговорить с ним о том, что уже давно стояло комом в его горле, но он никак не мог выдавить из себя. А так как он не умел особенно красками размазывать и узорчато раскрашивать свои речи, то начал прямо и без затравки.

– Илан, когда ты вернешься к своим картинам? – выдавил он из недр своих воздухоносных путей практически одним выдохом и сразу почувствовал небывалую легкость.

Юноши смотрели пристально несколько мгновений друг на друга, после чего Илан собрался с мыслями и произнес одно только слово:

– Никогда.

Они оба прекрасно понимали, как ему тяжело, что он бы с удовольствием вновь начал, ноох уж эти наказания! Он так к ним привык… Все прекрасно знали, что и мама, и братья, и сестры, и его друг, и, главное, он сам— все хотят одного, чтобы Илан вернулся к кистям и краскам, к своим живым картинам. Все это понимали, но и то, что эта игра «Преступление и наказание» настолько хорошо заучена, что отказаться от нее будет целой историей вновь зарождения. А для этого нужна новая весна! И все ее ждали.