Читать книгу: «Моя жизнь. Воспоминания», страница 3

Глава 5

Мое детство и юность

Я родился в 1914 г. В семье крестьянина самым последним из детей. Мы уже жили в новом доме. Так как я родился летом, то в страду меня брали в поле, где за мной присматривала сестра Лена. Когда я подрос, то отец из плакучей березы делал качели. В общем вырос я в поле, на покосе.

Шла гражданская война, Колчак свирепствовал в Сибири. Однажды на побывку из Нижнее-Удинска в Кучеровку прибыл Сенченко Андрей, сам спал на сеновале, а винтовку оставил в избе. На второй день его пребывания, утром в село нагрянул отряд колчаковцев. Побежал он было за винтовкой в избу, тут то его и прихватили. Он был повешен в центре села на березе вместе с командиром партизанского отряда Сафроном Моронкой, которому было 25 лет. Когда мы ходили в школу, нам о них рассказывали и показывали ту березу. Но есть и другая версия гибели Сафрона. Вот что об этом пишет Николай Толичков. К середине 19 года партизанская война охватила половину нашего района. Наиболее активные действия велись под Тинской, в деревнях вокруг Кучерово, где располагался партизанский штаб. В селе был сформирован сводный отряд из «Кучеровцев» и жителей соседних деревень, из бежавших из плена красноармейцев, из жителей дальних сел Белого Моста, Абана, Тосеево. Во главе того отряда стоял Сафрон Моронко. В июле 19-го на взгорке, по которому проходила дорога на Нижний Ингаш, в километре от Кучерово завязался бой белых с партизанами. Фланги партизан прикрывала тайга, здесь белые не могли передвигаться на лошадях, тем более везли за собой пушки, дорога же хорошо простреливалась. Бой шел три дня. В этом бою погиб наш сосед Тищенко Ананий и сродный брат Михаил Франкович Силков.

Партизанский отряд действовал и в соседнем Иланском районе, им командовал Силков Исаак Франкович. Из уездного города Канска им навстречу был выслан отряд карателей с кавалерией и пушками под командованием капитана Миськова Дмитрия, выросшего в Кучерово и хорошо знавшего местность. Посовещались командиры, взвесив силы пришли к выводу, что противостоять им невозможно, нужно отступать и сберечь силы. Штаб вместе с бойцами, которым нельзя было попадаться на глаза белым, организованно ушли в тайгу. Был оставлен небольшой заслон- отряд Моронко, который некоторое время сдерживал белогвардейцев. В районе Табагаши партизаны устроили штаб – соорудили шалаши и вырыли землянки, огородили загоны для лошадей. Сафрон и Севостьян решили отправиться в Табагашет, навестить тестя Севостьяна – Романа Тимофеевича Шелимонова. Поехали налегке, без охраны, взяв с собой лишь партизана Галкина. Это был день 12 июля – Петров день. Приехали к дому. Роман услышал тележный скрип и вышел встречать гостей. Поговорили, повздыхали, покурили и пошли в избу. Разделись, решили помочь Роману поплотничать в сенях, наган повесили на костыль в избе. Поработали часик и сели перекурить, услышали разговор на улице. Сафрон выглянул из-за косяка и разглядел двоих верховых, по разговору понял, что это разведка белых. Он метнулся к брату, толкнул его в нежилую комнату, а сам бросился в избу к оружию. Быстро спрятал гранату и патроны в железную печку, а наган, висевший на костыле, завесил полотенцем. Было ли это трусостью и почему они не воспользовались оружием и внезапностью не понятно, одно ясно наверняка – это была их роковая ошибка. Я думаю это трусость и неимение навыка. Сафрон метнулся к нагану, дернул за ручку двери, но не успел. Грянул выстрел, в спину толкнуло, обожгло. Смертельно раненый Сафрон вышел на крыльцо, где и рухнул замертво. Роман, услышав выстрел, побежал в сторону леса, где поджидал Галкин. Оба белогвардейца кинулись за ним. В это время Севостьян покинул убежище и тоже побежал к лесу. Романа поймали и колотили прикладами до смерти, свернули цигарки, покурили, запалили избу и тела бросили в огонь.

Белые и Красные, а ведь это один народ. Это наша история и боль, которая прошла через всю нашу жизнь.

В 1942 г. я вернулся из госпиталя и, когда немного поправился, женился на дочери Сафрона – Ларисе. После женитьбы мы с Ларисой уехали жить на север в Дудинку. Мать ее, моя теща, Агафья Панкратьевна к тому времени жила в Решетах, вышла замуж за Желанника и имела от него дочь и сыновей Леонида, Николая и младшего Виктора. Она рассказывала, что труп Сафрона белые привезли в деревню и повесили вместе с Сенчинком для устрашения.

Дочь – Зинаида работала в Кучерово медсестрой, я ходил к ней на перевязки. Леонида призвали в армию, вскоре пришла похоронка. Николай выучился на помощника машиниста и работал на ж/д в Иланске.

В конце августа 1919 г. матери сообщили, что полк, где служил Филипп, переводят на запад, добивать Врангеля. Мне в то время было 5 лет. Мать всю ночь пекла пироги, а на утро мы отправились на станцию, где на запасном пути стоял эшелон. Мне все тогда было в диковинку, я в первый раз увидел поезд и своего брата. При встрече радости было много. Брат поднял меня на руки. Родители желали ему скорее вернуться и быть невредимым, обнимали его.

После взятия Крыма брат служил в Симферополе, командовал взводом или ротой. Там он познакомился с Феней Коваленко. Она была очень красивая, и обучена грамоте. В 1921 г. они приехали к нам погостить. Меня Феня Георгиевна обучала грамоте, Филипп помогал по хозяйству. Мы вместе пережили голодный год, в течение которого я и мать переболели сыпным тифом. В 1922 г. брат с подругой уехал в Крым, где у них родился сын Коля.

Весной, с появлением проталин, мы начинали играть в городки, а когда подсыхало, то и в лапту. Биты, мячи и городки делали своими руками. Ходили в лес собирали лук и черемшу. Качались на самодельных качелях. Бегали босиком, наживали цыпки, мать потом смазывала ноги сливками. У нас была большая дружная ватага. Курты Алексей и Михаил, Тищенко Николай, Миськовы Филипп, Терентий и Прокоп, Сумаковы Николай и Миша, Ноздри Алексей и Костя. Мы часто собирались в избе Филиппа Миськова. Мать его была вдова и жили они вдвоем. Изба у них была большая. Филипп, когда подрос, работал на почте, позже стал начальником и уехал на Дальний Восток. Мать его вышла замуж.

Почти все мы бегали босиком, зимой была очередь на пимы и опорки. Миша Курто бегал к нам и зимой босиком, отморозил ноги и стал хромым. В кампании были и девчата – Алена и меньшая Наташа Курты, их подруга Шупик Ганна. Собирались вместе с девчатами и пели песни, Тищенко Николай играл на гитаре и балалайке, а Иван Доморацкий на гармошке.

Мы играли в Чапая, строили плоты в половодья. Однажды мы с Николаем Тищенко, катаясь на плоту, оказались в ледяной воде. Сушили одежду в его бане, домой было страшно являться. После этого я сильно простудился и долго болел. Мать меня лечила муравьиным спиртом, я с трудом ходил в школу, иногда меня встречал на лошади отец. Из нашей кампании курил только Тищенко Николай. Зимой катались на самодельных санках.

С 8-ми лет отец сажал меня на кобылу, и я боронил. Когда бывало засыпал и падал, кобыла останавливалась сама, и я карабкался обратно, либо отец подсаживал меня. В 11—12 лет меня отправляли пахать самостоятельно. В обед приходила мать или отец, распрягали коней, кормили меня, потом отдыхали в балагане. В посевную меня отрывали от школы, и я брал задания для домашней подготовки, по субботам ходил к учителю и отчитывался.

В 13 лет я боронил на вожжах, а отец сеял. В паре была молодая 3-х лет кобылица. На повороте кольцо соскочило с крючка и коромыслом ударило по ногам лошади. Бороны были железные в станке. Вот лошади рванули я держал вожжи и полетел кубарем. Пролетел 5 метров и отпустил. Хорошо, что в 150 метрах был околок Мины (островок леса) и мерин прямо на него повел кобылицу. Там остановились и никто не покалечился. Все обошлось, бороны не перевернулись. Отец вывел лошадей и в пару перепряг старушку Машку.

В 14 лет учился пахать и жать серпом. Летом, когда готовился пар, выезжали с ребятами в ночную пасти лошадей. С собой брали картошку, буряки, соль, ночью жгли костер, рассказывали сказки, пекли печенки. Лошади паслись рядом, спутывали вожака, чтобы не уходили далеко. Утром рано поили лошадей и ехали домой отсыпаться. У нас была два коня и племенная кобылица орловской породы.

Как-то раз я пахал на второй раз под пар. Закончил рано. Плуг поднял, и собрался домой. Ехать до дому было с километр. У поскотины открыл ворота, вывел лошадей, закрыл ворота, сел на плуг и тронул лошадей (не посмотрел, что кольцо сорвалось с крючка у пристяжной). Лошади и понесли меня. Наш дом стоял на левой стороне улицы, на правой – дом Тищенко Данила. Переулок был широкий, мы играли там в лапту и городки. Лошадей я направил прямо на дом Тищенко. Палисадник был из тына, вот я и врезался в него. Снес половину. Лошади остановились и я остался жив. Одна сильно покалечила грудь, потом долго лечили. Палисадник отец восстановил. Поверни я вправо, ко своему дому, обязательно бы опрокинулся и попал бы под плуг.

До 1926 г. мы жили одной семьей с Игнатом, потом ему построили дом, куда он переехал с Дусей. Игнат работал избачом и был секретарем партийной организации села Кучерово.

Сестра Лена, несмотря на запреты врачей, по настоянию мужа, забеременела двойней и при родах скончалась. На троицу 1927 г. мы ее хоронили. Я об этом написал в письме Филиппу. Он приехал осенью 1927 г. с новой женой Верой Михайловной Волошиной. Мы тогда на гумне молотили хлеб конной молотилкой, когда после обеда они появились. Пришли налегке пешком с Тинской. За вещами съездили позже.

В 1928 г. Игнат уехал в Красноярск учиться на курсах лесо-химиков. По окончании, через шесть месяцев, был направлен в один из районов Улан-Уде, где и остался жить. Позднее и семья его перебралась к нему.

ФОТО 8. СИЛКОВ ИГНАТ ЛАВРЕНТЬЕВИЧ 1939 Г. (ИРКУТСК)

Фото 9. ИГНАТ ЛАВРЕНТЬЕВИЧ С ПЛЕМЯННИКОМ И … 1955 г.

Отец с Филиппом сделали пристрой к старой избе в виде гаража, где Филипп занимался машинным ремеслом. Он выучился этому в Крыму и имел удостоверение шофера.

По-прежнему мы занимались хозяйством, разводили племенной скот, заготовляли дрова и т. д. Но времена менялись, менялась и жизнь вокруг нас.

Правительство объявило о начале коллективизации. В 1929 г. брат уехал в Красноярск с семьей, где стал директором кирпичного завода «Красный бугай». Мы с отцом вступили в колхоз. В селе было организовано пять бригад. Наша бригада находилась в доме Абрама Воронцова, который был раскулачен и выслан из Кучерово.

Сын его служил или работал на Дальнем Востоке, позднее он приехал в Кучерово жениться на Осипенко. Дочь Абрама Дуся вышла замуж и жила в поселке Соколово, я был на их свадьбе, когда там работал учителем.

Я учился в школе, а в летнее время работал в колхозе. Работали вместе с ребятами Сумиковым Николаем и Мисковым Терентием от зари до зари, днем, правда, отдыхали. В 1931 г. я закончил школу, и мы с ребятами договорились покинуть колхоз. Загвоздка была в том, что без справок нас бы нигде не приняли на работу. В сельсовете работал Иван Бобко, который был старше нас на 2 года, вот он то и выдал нам справки с печатью во время отлучки председателя.

Пять юношей: Матузко Федор, Сумаков Николай, Доморацкий Иван, Рабецкий Степан, я и моя сестра Клава получили документы и поехали в Красноярск.

Филипп нас принял на сезонную работу – делали, возили и складывали кирпич. Ребята жили в общежитии, мы с Клавой у Филиппа. Обедали в заводской столовой, где поваром был китаец, кормили сносно.