Читать книгу: «Подвиг некроманта»

TW: воспаление мировоззрения.

Данный текст является описанием вымышленных событий, происходящих с вымышленными персонажами в вымышленном мире. Автор текста не может иметь прямого отношения к мыслям, словам, суждениям и прочим феноменам субъективной деятельности персонажей как физически (потому как существует в отличие от них в реальном мире), так и метафизически (не того автор полета птица).

Скептически настроенным читателям может быть лишь выражено безмерное уважение, ибо, естественно, по здравому рассуждению, нам, коллеги, прекрасно известно о невозможности существования каких-либо магических феноменов, какой бы та магия ни была: черной, белой или даже оранжевой.

Иным же – кто любит искать и находить черных кошек в темных комнатах, даже если их там нет – мое почтение.

Прочим, менее строгим к реальности, искренне хочется пожелать, чтобы мертвые не пришли по их душу, и никакой некромант не смог бы наслать на них свои злые чары.

POV: по мнению уважаемых в некоторых кругах экспертов, данный текст – это просто «100% байт, написанный токсичным делулу, в котором он агрится на жизнь олдовым языком и форсит душные идеи».

Подвиг некроманта

I

Темный колдун Ваня

Ночь была тёплой, светлой и тихой, какой она бывает – хоть и нечасто – в разгаре лета на просторах средней полосы. Большая полная луна тайком косила колдовским глазом на пустые улицы спящего города. Тишина была почти космическая, и нарушали её разве только редкие таксисты, проезжающие на своих катафалках по освещенным проезжим частям.

Ночь была прекрасной, чарующей и манящей, какой она может быть для нетрезвого гуляки или романтически настроенного кровопийцы. Она не была тёмной и полной ужаса, какая бы подошла для упоенного злым умыслом крипа. Оттого, наверное, в городе было так безлюдно.

Шёл второй час ночи. Фонари над дорогой горели через один, но этого хватало, чтобы осветить и припаркованные машины и недавно выросшие здесь приземистые новостройки.

Зловещие санитары скрылись за углом, и Ваня, обрадовано оскалившись, вылез из-за низенького куста сирени, в синем уличном свете казавшимся из-за своей блеклой фактуры растением из мира мертвых. Времени было ещё достаточно, но медлить, все же, не следовало – летние ночи коротки, а санитары обязательно появятся снова.

Ваня снова оглядел засыпанную дроблеными временем костями площадку перед домом, которой уготовано было стать не то газоном, не то просто зелёной зоной. Он покачал головой и снова стал осматривать фасад. Нет, – думал он, – это не тот домик… Эх, а ночь-то какая! Жаль пролетит быстро, успеть бы.

Окончательно убедив себя в том, что дом не тот, он вернулся на мощеную полированными черепами тропинку и затопал к следующему зданию.

И как только они ходят по этим черепам? – краешком ума думал Ваня, то и дело чуть не спотыкаясь. – Чисто треш! А ещё ведь и на велосипедах ездят, и на самокатах, и коляски возят.

Следующее строение, как показалось Ване, выглядело многообещающе. Он воровато огляделся, несмотря на вопиющую пустоту улицы, и достал из заднего кармана протертых джинсов кусочек зелёного стекла. Окуляр тьмы – как сам он называл этот осколок пивной бутылки – мог, при определенном свете луны, показать то самое окно, которое было объектом поиска. Надо было только посмотреть сквозь окуляр на полную луну (и чтоб ни тучки не было!), а затем оглядеть сквозь него окна дома. Нужное окно сразу слабо засияет мертвенно-бледным кладбищенским светом.

Медленно, словно бы боясь расплескать из чаши последний в мире эликсир бессмертия, Ваня воздел над головой стекло и поглядел сквозь него на бледный диск луны. По его телу пробежала привычная дрожь, он снова ощутил на мгновение невыразимую сладкую истому, которую каждый раз выражал для себя словами: «О, Геката, как же ты прекрасна! Ты моя богиня, клянусь Астартой!». Посмотрев на луну лишь пару мгновений, Ваня сделал волевое усилие, чтобы согнать морок, и перенёс окуляр на окна. Он переводил взгляд с одного проёма на другой довольно быстро, ведь надо было успеть, пока заряд лунной энергии не иссякнет. Дивясь серо-багровому однообразию ещё не разложившейся до конца мертвой плоти, из которой состояли стены, Ваня разочаровано спрятал стекло обратно в карман. Опять ничего. Ни одно из окон не обозначилось нужным образом в окуляре тьмы, а значит – ни за одним из них нет квартиры мощного колдуна или медиума.

Пора было перебираться к следующему зданию.

Вдали, со стороны перекрёстка послышались голоса. Кажется, судя по гуляющим обертонам и взвизгиваниям, какая-то подвыпившая компания бредёт в его сторону. Ваня насторожился и решил спрятаться за небольшим склепом, аскетично внимавшем плоской своей крышей безразличному небу, под которым ему полагалась роль трансформаторной подстанции.

Не то чтобы Ваня боялся, хотя не без этого, но его ночное дело было настолько важно, что любые нежелательные контакты могли легко все разрушить. А, сказать правду, для него любые контакты были бы сейчас нежелательными. Конечно, думал он, крипы или просто бухие чечики это не то, что санитары или менты, но и с ними мне толковать не о чем.

Что греха таить, Ваня остерегался, помимо провала своей «операции», ещё и просто получить по морде. Комплекции он был не атлетической, боевыми искусствами не владел. И вообще, надо сказать, парень он был не грозного вида, да и нрава не сурового. А его внешность смогла бы стать триггером для агрессии очень даже легко. «Пусть дединсайд внешне, зато сигма внутри» – так характеризовал себя он сам, и если первая часть описания была очевидна, то со второй мало бы кто согласился.

Ваня притаился за склепом и замер. Прижиматься к стене было не комфортно из-за всюду торчащих из неё костей, некоторые из которых больно кололись неровно сломанными краями. Подстанция была ещё советской постройки, потому и кости от времени растрескались и разломались. У Вани даже мелькнула мысль о том, какое это яркое доказательство контраста современности: здесь выстроили целый новый микрорайон, а подстанцию так и оставили старую, только обшив её дешевым сайдингом.

Голоса приближались, становясь громче. Громче, но не отчетливее: стало слышно больше каких-то визгов и рычания, слов же было не разобрать.

Вот же набухались, до потери дара речи, – шепотом язвил Ваня.

Через полминуты компания уже почти доплелась до склепа. Ваня не выдержал и выглянул из-за стенки. Удивился он не слишком сильно, а вот досаду за малодушие и потерянное драгоценное время испытал порядочную.

Получилось как у Пушкина:

…Что же, вместо вурдалака,

Вы представьте Вани злость:

В темноте пред ним собака

На могиле гложет кость.

Только тут их было две. Обе дворняги бежали по тротуару, комично вцепившись в одну огромную кость, и рычали друг на друга. Одна была чуть меньше, и редкое грубое ворчание её перемежалось с жалобным повизгиванием, отдаленно напоминающим горькие жалобные восклицания. Собака как бы и угрожала, требуя у соплеменницы отдать кость, и одновременно умоляла поделиться с ней.

Когда собаки пробежали дальше, Ваня вышел из-за подстанции и улыбнулся им вслед. Вот дурынды, – подумал он, – кругом сплошь кости, а вы из-за одной грызётесь.

Делать было нечего, нужно было идти к следующей новостройке и просвечивать её окна окуляром тьмы. Время не ждёт, ночь коротка, да и следующего полнолуния ждать долго.

Пройдя по черепам тротуара еще метров сорок, Ваня задрал голову к луне, готовясь зарядить окуляр, и разочарованно вздохнул. Маленькая, похожая на размазанного по стеклу комара, тучка наползла на священный Гекатовый диск. Следовало подождать, пока тучка уплывёт.

Странно, думал Ваня, небо чистое, откуда эти тучки берутся?! Он опустил взгляд, полный надежды и чуть влажный, и увидел в нескольких метрах отделяющиеся от мертвого мяса фасада две фигуры. О, Озирис! Но почему именно сейчас?

Мысли заметались броуновскими частицами, бестолково и беспорядочно. Ваню заклинило от страха, и если в его голове и мелькнула мысль «бежать», то в какофонии он её не услышал, а так и стоял на месте. Однако смятение духа  не помешало ему зачем-то вспомнить фразу «как лось, ослепленный фарами», слышанную им как-то на душной лекции от преподавателя по культурологии, лысого скуфа с большой родинкой на щеке. Культуролог тогда рассказывал случай из жизни, а может пытался на примере объяснить механизм панического ступора, в который попадает человек в минуту внезапной опасности. Совсем как тот лось, что ночью вышел из леса на проезжую часть прямо перед мчащимся грузовиком, да так и остановился в ожидании столкновения.

Короче, Ваня так и стоял, чуть трясясь от нахлынувшего, но не востребованного адреналина, пока зомби-гопники деловито и молча к нему подковыляли.

Увидев их вблизи, он пожалел, что не дал дёру сразу, и убедился, что теперь ему не сбежать уж точно. Подсознательно он похоронил себя со всеми почестями, положенными тёмному колдуну.

Один из гопников был коренастым, пузатым   мертвяком с типичным самодовольным лицом имбицила. На нем были засаленные (или просто грязные) бриджи неопределенного цвета, рваная футболка без рукавов, из прорех которой тут и там торчали то кишки, то рваные куски несвежей мясной трухи. Обут толстяк был в натянутые на изорванные носки сланцы. Левый глаз его был полностью затянут бельмом, а правый  был похож на гноящееся багровое месиво.

Второй мертвец выглядел не столь колоритно, но не менее жутко: растянутые на пару размеров трёхлампасные штаны, мешком висящая на тщедушном тельце черная рубаха с коротким рукавом, потертый кожаный кепарик и остроносые туфли. Наиболее жутким Ване показалось в нем даже не то, что вместо левой руки у него была раздробленная в фарш культя, а то, как асинхронно двигались его маленькие хитрые глазки,  беспрестанно бегая по сторонам, каждый – в свою.

Ваня открыл было рот, сам еще не зная, что будет говорить, но худой зомбак быстрым движением замахнулся на него, и Ване пришлось непроизвольно съёжиться, вскинув руки для защиты от удара.  Удар, меж тем, последовал совсем в другое место. Толстяк пнул Ваню в пах. Несильно, но Ване хватило, и он тут же, скрючившись, повалился на землю.

Зомбаки лениво пошарили по его карманам и вывернули наплечную сумку. Ничего кроме бумажек в сумке не обнаружив, они бросили её рядом. Во всё время этой процедуры они хрипло матерились и посмеивались над Ваниным прикидом. А он все лежал, изображая страшные муки и держась за пах, хоть было уже не так и больно, он косил, чтоб не врезали еще.

Убедившись, что кроме пары сотен и старого айфона с разбитым экраном взять с него нечего, мертвяки также спокойно и деловито пошли дальше, оглянувшись только по привычке на далёкий вой сирены.

Ваня полежал ещё с пару минут для надежности и поднялся на ноги. Посмотрев вниз, он с облегчением обнаружил, что все важное, что вытащили из сумки, валялось на грязных костях: и манускрипт и блокнот.

Чуть трясущейся рукой он потрогал носок на левой ноге и нащупал там спрятанную иголку от шприца в колпачке. Эта игла была важнейшим инструментом для проведения ритуала, поэтому сунуть ее в носок казалось наиболее надежным способом уберечь от потери. Казалось бы: фух, не все потеряно! Но вот он стал шарить по карманам в поисках окуляра тьмы…

Физической боли вообще-то и не было – толстяк не попал своим пинком в цель, а только шаркнул грязным сланцем по внутренней стороне Ваниного бедра, просто пришлось симулировать. А вот боль душевная запылала где-то внутри огненным вихрем. Они забрали его! Забрали окуляр тьмы! Грёбанная гопота! Им-то нафига этот кусок стекла? Видать, козлы, в  темноте не разобрались, хапнули, подозревая, что может какая побрякушка свэговая. Суки! Суки!! Чтоб вы… Чтоб вас! Надо было и окуляр в носок запихать…

Ваня опустился на корточки и тихо зарыдал.

II

Некровидение

Ночь застыла пролитой с неба иссиня-черной смолой, густо истыканной желтоватыми угольками окурков. В липком влажном воздухе кроме жужжания насекомых не было почти никаких звуков. Весь район спал, как и положено всякому спальному району. Где-то в грязном кармане толстого зомбака на Ванином стареньком айфоне часы показали 2:00.

     Исчезновение Окуляра Тьмы так сильно встряхнул Ваню, так грубо и неожиданно стукнуло по его внутреннему миру, что с мира этого слетела вся декорация. Теперь он брел по ординарному тротуару, мимо обычных вперемежку старых и новых домов, глядя на привычный кривой асфальт под ногами. Мертвая плоть, черепа и кости растворились, как растворилась та часть Вани, что интимным идентификатором отличала его от прочих девятнадцатилетних закомплексованных студентов, глядящих вперед, не далее кончика своего носа.

Домой идти не хотелось совсем, и он решил просто ходить по этой треклятой улице взад-вперед, переживая свой тильт и самозабвенно отдаваясь рефлексии в ожидании мерзкого рассвета.

     Произошедший коллапс восприятия, как он надеялся, был временным; к тому же подобное уже случалось. Совсем недавно, на сессии после второго семестра, он никак не мог сдать последний экзамен. Кажется, это была «социальная геронтология». Сам предмет вроде ничего, средней токсичности, но вот преподша… До того это душная бабка, что ни у Вани, ни у одногруппников не хватало словарного запаса чтоб выразить негодование. «Старая ведьма» – самый ласковый из подходящих к ней эпитетов. Надо сказать, что злость студентов здесь была весьма оправдана, бабка действительно часто была необъективна при проверке знаний и, как правило, то, какую именно она поставит оценку, зависело от её самочувствия или настроения.

Ваня сам для себя определял пожилую преподавательницу как «мудила», но не в ругательном смысле, а от слова mood, то есть – настроение, мол очень оно у нее переменчивое.

Он ей почему-то не нравился особенно. Думая об этом, Ваня даже иронично подмечал, что дело тут в его внешности. Уж очень он похож своей худобой и светло-русыми патлами на Раскольникова, каким тот был воплощен в старой советской экранизации. Ему довелось как-то случайно заценить этот олдовый и скучный фильм на затянувшемся загородном бэд-триппе. Ну а какое может быть отношение у бабки к Раскольникову? Ведь пусть и не процентщица, а станет ли тот разбираться, когда топорик-то вынет. Да и выражение лица у Вани тоже всегда соответствующее: этакий угрюмый народоволец, мечтающий взорвать как минимум генерал-губернатора. А бабка уж очень напоминала (помимо ведьмы) засушенный сухими ветрами перемен современный эрзац дворянской предводительницы, пусть и отошедшей от дел. И, если уж говорить всю правду, почти половину ее лекций и семинаров он просто скипнул, не испытывая ни малейшего угрызения совести.

В общем, не мог Ваня сдать эту чертову геронтологию, хотя учил целых два дня перед экзаменом. Не смог сдать раз, не смог два, вот и повис над ним долг. А это было для него недопустимо по многим причинам, среди которых личная уязвленность была на первом месте. Вот тогда вечером он также брел домой и вдруг заметил, что наблюдает мир обычным, лживым и тривиальным. Ни тебе костей, ни гнилой плоти, ни зомби, ни тленного смрада в воздухе.

    Это в тот раз случилось впервые, и продлилось дня три. Ваня был, чего и говорить, в таком отчаянии, что чуть не слег на нервной почве, и его мать даже вызывала скорую. Она тогда подумала, что сын так сильно переживал из-за экзамена, и усиленно пичкала его успокоительными.

     Но в конечном итоге тогда все обошлось, некро-видение как-то само вернулось, стоило только разделаться с экзаменом. Ваня сдал на «четыре» благодаря, как позже выяснилось, находчивым товарищам по несчастью. Они что-то подмешали процентщице в чай и та вдруг резко подобрела.

А в этот раз, думал он, через сколько дней оно вернется? О, Нергал! Ждать до следующего полнолуния!? Ведь еще найти надо, где живет этот медиум, чтобы зафорсить тему… А если в нужную ночь будут тучи и ни черта я не заряжу окуляр… Ваня при этой мысли скорчился как от сильной боли в животе. Окуляра-то нет. Как же он без него найдет окно?! Сделать новый можно, это вопрос техники и времени, но последнего-то как раз и не хватит. Тут не меньше четырех недель нужно, чтобы стекло прошло все нужные ритуалы осквернения, чтобы духи приняли жертвы и снизошли до Ваниных просьб передать окуляру часть своего могущества.

Несколько минут ему понадобилось просто недвижимо стоять под гнетущим битумом ночного неба, глядя сквозь дырявую его пелену куда-то в изначальную вечность, для того, чтобы миновать этап тревожности и проскочить мимо пропасти уныния, куда неумолимо толкали его безрадостные заключения ума.

Он всегда так делал, с тех пор как почитал Тускуланские беседы Цицерона. Точнее, он осилил только отрывок, но усвоил его на зубок. «Отчаиваться и предаваться унынию – бессмысленно и недостойно сильного мужа» – писал римский политик и философ. Сам себя Ваня не вполне относил к сильным мужам, но был уверен в некоей своей внутренней силе, которая только и ждет реализации.

И правда, кому прок от уныния? Никому. Он закрыл глаза, сосчитал мысленно до двадцати, и не без усилия воли дал себе понять, что тревога и волнение прошли, а теперь следует отвлечься от мыслей и просто прогуляться, наслаждаясь тишиной и ночной мглой, благо скудное уличное освещение способствуют. Если же вновь явятся зомбаки, то есть гопники, то надо сразу бежать. Да и что теперь гопники! Все, что можно у него уже отняли… Хотя нет, иголку не нашли.

Еще пару раз досчитав до двадцати, Ваня открыл глаза, ухмыльнулся и двинул по тротуару дальше, на этот раз высоко держа голову и разглядывая даже с интересом всё вокруг, что можно было в такой тьме разглядеть.

Свой «дар», которому было дано имя некровидение, Ваня впервые ощутил три месяца назад после одного нехорошего случая, когда они с друзьями сильно выпили крепкого пива за гаражами.

Друзья были у Вани в принципе ребята нормальные, вполне типичные миды. Но многим прочим нормальным людям они показались бы как минимум странными, если не сказать криповыми.

Андрюха, по прозвищу кальмар, был высоченным – чуть ниже двух метров – узкоплечим очкариком с мутным взглядом и большим курносым носом, которым беспрестанно и громко шмыгал. Свое прозвище он получил после тематической вечеринки в десятом классе, куда он припёрся в костюме Ктулху. Точнее, он думал, что был похож на персонажа Лавкрафта, все же одноклассники просто увидели висящего на его лице бордового кальмара.

Смеялись даже учителя. Андрей же невозмутимо и гордо проходил в костюме до конца вечеринки, хоть и заляпал его пивом. Зов Ктулху была его любимой книгой, даже несмотря на то, что кроме неё он почти ничего не прочёл, и относился он к содержимому мрачных страниц очень серьезно.

Другой друг – Пашка, болтливый и вечно пахнущий потом кругломордый крепыш, никогда не унывающий и не знающий усталости в попытках себя развеселить. Умом он, как впрочем и Андрей, отличался не особо, зато мог сильно дать в ухо, зачастую совсем неожиданно и по сомнительному поводу. Впрочем, парень он был не злой. Еще в восьмом классе Пашка подсел на траву, тяжелую музыку и видеоблоги диванных конспирологов. Неудивительно, что к своему совершеннолетию он стал пластмассовым нигилистом и социал-революционером сатанинского уклона в отдельно взятой квартире. Сатанизм его, правда, не был прикладным, а выражался только в увлечении Black-металлом, особенно старой школы.

Ваня даже несколько раз ловил себя на мысли, что Пашка порой просто бесит своими беспрестанными россказнями про «крутых чуваков» из Блэк-метал групп. Особенно он надоедал байками про некоего Глена Бэнтона, вокалиста американской группы Deicide, который «настолько реально риззовый и трушный, что даже выжег себе на лбу перевернутый крест, чтоб все видели, какой он тру сатанист, а не просто позёр». Ваня запомнил имя этого музыканта невольно, но потом как-то читал про него в интернете, и убедился, что про перевернутый крест Пашка не врал. Ваня выяснил еще и то, что эта группа играла в жанре Death metal, а не Black, о чем сделал где-то внутри себя маленькую пометку (все ж таки death – в переводе «смерть»), но не стал говорить другу, опять же не без оснований опасаясь получить в ухо.

Когда пива оставалось меньше половины, а веселый дурман в головах приближался к пику, и мир вовсю казался нормальным и даже правильным, Андрюха как раз закончил очередную байку про живые кошмары, способные материализоваться в повседневности и нарушить любую идиллию. Пашка хмыкнул. Ваня, в своей манере, опустив голову, улыбался. И тут Андрюха вдруг достал из-за пазухи маленький фасовочный пакетик.

В пакетике оказалось что-то белое, похожее на сахарную пудру. Пашка, увидев этот порошок присвистнул, с видом знатока кивнул и назвал его как-то странно: то ли «свист», то ли «скорость». Он еще по школе приторговывал наркотиками через интернет, но потом, когда он что-то не поделил со старшими, его бизнес сошел на нет, а он сам едва остался жив.

Конечно же, друзья не имели никаких сомнений по поводу того, чтобы тут же употребить эту пудру, хотя, не будучи наркоманами, только теоретически представляли ожидающий их эффект.

Позже, когда Ваня уже лежал в реанимации, он тщетно пытался вспомнить, что же с ним действительно случилось. Воспоминания были отрывочными, как переживания гриппозного сна. Только от Пашки с Андрюхой он потом узнал, что вырубило его не от порошка, а от удара током.

В одном из обрывков воспоминаний Ваня видел, как он хулигански дернул щепоть порошка, тут же облизал его с пальцев и пошел в самый дальний угол закутка, чтобы справить нужду. Долго терпел, стало невмоготу. Там как раз было место, условно принятое всеми за туалет.

Расстёгивая штаны непослушными пальцами, Ваня заметил в полутьме под ногами дохлую кошку. Труп животного был в апофеозе разложения, на истлевшем брюхе разверзлась прогалина, кишащая личинками. Ваня отчего-то вместо обычной брезгливости ощутил только нечто вроде дежавю. Ему показалось, что он это уже видел, и не раз, и вообще это является ему постоянно. Но тут, как это и бывает, наваждение сгинуло.

Направив струю прямо на ничего не подозревавших опарышей, Ваня, улыбался только что выдуманной шутке, которая не была отчетливо выразима, но казалась смешной и вполне понятной. Что-то про то, как эта кошка оставила свою плоть в наследство мухам, а те – сразу передали добро личинкам. И все бы ничего, все рады, кроме, разве, кошки, но тут пришел Иван. Пришел и в прямом смысле изгадил всё.

Саму мысль о том, что любая смерть в нашем мире может легко стать источником жизни он, лежа в больнице, уже не помнил, но в его подсознание впечатался этой мысли дагерротип, выросший позже во что-то большее.

Удара током он тоже не помнил. Единственное, что возникало в тумане Ваниной памяти это неясная вспышка, от которой вдруг стало невероятно светло. Еще ему мнилось, что сзади к нему подкралась огромная дохлая кошка и ударила его по голове чем-то большим и тяжелым.

Оказалось, незадолго до того дня сильный ветер повредил протянутые прямо над железными гаражами провода, и теперь они болтались совсем низко, то и дело задевая на ветру крышу оголенными культями. Ток проходил по железной туше гаража, а из неё – через какой-то погнутый длинный штырь – в землю. Кошачий труп лежал как раз на этом штыре. Вот Ване и не повезло.