Читать книгу: «Ловчие», страница 3

Глава 4

Ноги сами несли меня сквозь серые каменные «колодцы» дворов, я то и дело наскакивал на машины, сшибал прохожих или падал сам. Красной прерывистой змейкой путь мой отмечала кровь. Мерещилось, что щупальцерукий доходяга бежит всего двумя дворами ниже, следуя точно по этой самой змейке, и мне не уйти от праведного отцовского гнева.

Силы покинули меня на набережной Мойки. Я перегнулся через перила, хрипя и свистя, точно у меня было пробито лёгкое. Кровь с рассечённой щеки рисовала на льду внизу гроздья рябины, а чужое чёрное пальто теперь всё было исполосовано. Я не знал, что делать. Не знал, что думать. Я вообще больше ничего не знал.

Кроме одного: лысого на чёрной «Тесле» я найду и придушу. И тогда всё это кончится. Только тогда.

Не обращая ни на кого внимания, я сел прямо на снег, спиной к перилам, и постарался успокоиться. Мимо сновали безразличные люди, машины шуршали шипами по брусчатке, выплёскивая на тротуар снег, слишком быстро размокший после двухнедельной стужи. Было холодно и сыро, меня беспрестанно трясло, правый глаз заливало почему-то не останавливающейся кровью, и ни один прохожий даже не подумал остановиться, чтобы помочь. Но это ничего, пусть. Главное, чтобы вокруг было как можно больше глаз, тогда никто не надумает отращивать руки до пола или ещё как-нибудь трансформироваться.

– Эй, – окликнул меня кто-то.

Это был бомж, просящий на набережной милостыню. Наверное, он принял меня за конкурента и решил покачать права на этот кусок рабочего пространства. Этого только не хватало! Прохожих здесь было предостаточно, среди них имелись и туристы. Да и выглядел я подходяще. Но всё оказалось совсем не так.

– На, – протянул он сложенную вчетверо картонку из-под какой-то бытовой техники. – А то жопу отморозишь.

– Спа… сибо, – выдавил я.

– Не, не так. Надо говорить «благодарю»! – со знанием дела поправил бомж и, хрюкнув, противно рассмеялся, усаживаясь обратно на свой кусок картона.

Снег шёл крупными хлопьями. Попадая на лицо, он остужал горячую кожу и вроде бы даже немного успокаивал мысли. Я высунул руку за перила, взял пригоршню почище и протёр лоб и щёки. Стараясь не задеть рану, задержал снег возле неё, надеясь остановить кровь. Рассечение наверняка глубокое, по-хорошему под иглу хирурга бы…

По-хорошему! Ха! Ни хрена уже не будет «по-хорошему»! Куда я вообще попал, черт подери? Как в другой мир провалился! Что это за тварь была вместо моего соседа?! Как его руки стали… такими? Зазеркалье какое-то…

От этой мысли из груди вырвался болезненный смех, и я закашлялся.

Внутри меня тоже обосновалось нечто чужеродное и живое. И оно почему-то не выручило, когда напал убитый горем отец долговязой Саши. Тварь только рычала беззубо, но не придала и сотой доли той силы, что я ощутил тогда, рядом с Сабэль, или когда «убеждал» медсестру дать мне одежду. Почему?

Будто отозвавшись, сущность рыкнула и поскребла по полу мысленного убежища. Одновременно я почувствовал толчок в спину, словно кто-то всё же пытался согнать меня с этого места. Огляделся – никого. Даже бомжу больше не было до меня дела.

«Что ты такое?» – мысленно спросил я, но в ответ услышал лишь тишину. И, долго не раздумывая, чтобы опять не сдрейфить, таки насмелился войти под покров темноты внутри самого себя.

Это был какой-то полуразрушенный храм. Покинутый давным-давно и позабытый. Деревянные стены потемнели и потрескались, а занозистый скрипучий пол местами порос чахлым блёклым мхом. Воздух заполняла пыль пополам с запахом пересушенных трав, призрачный свет лился откуда-то сверху, с потолка в виде разбитого на секции круга с выцветшим «солнцем» посередине. Я замер, задрав голову. Подобную конструкцию называли «небесами» – я как-то был в Карелии, на экскурсии по памятникам древнего деревянного зодчества.

Что б мне провалиться! Внутри моей башки существовал храм!

В самом центре, на каменном ступенчатом постаменте, в окружении света стояло оно: собакоподобное, в загнутых книзу иглах по горбатой спине, с торчащими строго вверх неподвижными ушами, как у египетского бога смерти. Три хвоста существа то скручивались туго, то снова расплетались, шевелясь отвратными остроконечными червями. У основания постамента светилось что-то наподобие таблички или даже экрана с надписями. Издали виднелось только:

«Нхакал первой ступени».

Я приблизился осторожно, глядя под ноги – расстояние между досками пола кое-где было прямо-таки опасно большим. Всё это время я ощущал себя во плоти, дышал и всё чувствовал. Был сам внутри себя же, как чёртова матрёшка! Поразительно…

Ещё более удивительными были надписи ниже:

«Талант 1–1. Постоянная тяга к отмеченному; если отмеченный использует талант сущности, незамедлительно становится известно его точное местоположение. Преодоление любых препятствий на пути к отмеченному».

«Отрицательная сторона: неповиновение. Чем дольше отмеченный остаётся в живых, тем большую власть получает нхакал над телом ловчего».

Мы смотрели друг на друга, псина не сходила с постамента и даже не меняла позы, изредка издавая странные щелчки, очень похожие на эхолокацию каких-нибудь дельфинов. Я был ей не интересен.

– И что мне с тобой, падаль, делать?!

И вдруг нхакал повёл головой, вытянувшись в стойке, как борзая на зайца по зиме. Длинные клинья ушей заострились ещё больше, и в ту же секунду меня потянуло обратно в слякоть переменчивого Питера.

Я очнулся с хриплым вдохом и кое-как сморгнул колющую сухость в глазах. Я совершенно точно знал, где сейчас лысый тип! Увидел его! Он был всего в трёх кварталах отсюда! Опять на Литейном мосту!

– Херово, да?.. – надо мной нависла бородато-доброжелательная рожа бомжа. – Мужик, ты лучше бухай. На хер наркоту!

Я криво усмехнулся и поднялся, изо всех сил держа себя в руках. Непреодолимо захотелось от души врезать по этим кислым вареникам, что у него вместо губ! Не знаю как, но я сдержался. И даже сунул сердобольному бомжу мятые купюры из кармана чужого исполосованного пальто. Деньги теперь мне были ни к чему.

– Благодарю! – бездомный радостью аж подавился, смачно закашлявшись.

Стараясь не привлекать с себе лишнего внимания, я спрятал рассечённое лицо в стойку воротника и уверенным шагом двинулся навстречу людскому потоку. В голове почти не осталось мыслей – всё, чего я хотел, было связано с целью, обозначенной мне мифической псиной. И нхакал делал всё, чтобы я оказался у цели как можно скорее: вот, как-то удачно получилось обойти патруль полицейских, которых наверняка привлёк бы мой вид, а следом и светофор вспыхнул зелёным, едва я приблизился к проезжей части, хотя счётчик буквально только что показывал ещё с десяток секунд ожидания.

На месте я оказался быстро, спустя каких-то пятнадцать минут быстрого шага. И первое, что понял: лысый определённо любил мосты. Вот прямо слабость у него была к спортивным плевкам на дальность с высоты!

– Верблюд, сука… – сквозь зубы прорычал я, не сводя с него глаз.

«Тесла» опять моргала аварийкой у отбойника. Мимо сновало много народу, и только поэтому я не подошёл к лысому сразу, а остановился пятью пролётами ниже, у старинного чугунного столба. Мачо в змеином пиджаке не видел меня с такого расстояния. Да и подойди я ближе, казалось, лысый не заметил бы меня – разговором по телефону и плевками на лёд он был поглощён целиком и полностью.

Нхакал подталкивал, скрежеща когтями – я ощутил, как мышцы приходят в движение против моей воли. Схватить гада за отвороты пиджака! Вышвырнуть за парапет, чтобы башку размозжил об оплёванный им же лёд! Но я сопротивлялся. Ждал и думал. Ведь это почти наверняка конец для нас обоих – меня тут же скрутят прохожие, а после посадят лет на десять, а то и больше.

Не-е-ет… не так это должно быть. Я знаю, как нужно поступить!

Задумка казалась бредовой, но точно лучше, чем на глазах у сотни людей скинуть человека с моста. И едва она мелькнула, я снова ощутил толчок, только на этот раз противиться не стал: перемахнул через отбойник и с невозмутимым видом двинулся к чёрной машине, то и дело оглядываясь назад, чтобы не оказаться под колёсами.

Я ожидал оглушительного боя сердца и дрожи. Ждал хора панических мыслей, что могу быть не вовремя замечен, разоблачён, узнан. Что ничего не выйдет, и всё случившееся зря.

Но оглушительным было только одно. Спокойствие.

Взявшись за ручку задней двери, я услышал, как щёлкнул центральный замок. Лысый всё ещё говорил по телефону, и это не он открыл автомобиль, нет. Это сделал нхакал. Я быстро влез внутрь и втиснулся меж рядами сидений, хоть это и оказалось нелегко: комфортом пассажиров в спортивных автомобилях сознательно пренебрегали, и ноги их зачастую оказывались возле ушей. И стоило мне перестать шевелиться, как вдруг за лобовым стеклом мелькнула широкая тень. Водительская дверь открылась.

– …да, всё сделано. Я снова на Литейном, круг замкнулся, можно начинать ритуал, – он всё ещё говорил по телефону. – Да… Да… Нет. Я сказал: нет. Хорошо. Я сделал то, что ты хотела, – лысый плюхнулся на водительское и закинул руку за сиденье, едва не задев меня. Кожа на его запястье шелушилась и отслаивалась. – Я хочу в род. Но ты сама говорила, что… Нет, это ты послушай! Я сделал всё, на что ты меня зарядила, я стал хер пойми чем, я такую кашу заварил, а ты мне говоришь, что не можешь принять меня в долбаный род?! Да кем ты себя возомнила?! Я жизнь свою просрал, чтобы…

На том конце послышалось такое шипение, словно бы лысый говорил с самой Медузой Горгоной. Он отстранил от лица телефон, как если бы тот вдруг накалился, и подался к рулю. Я не видел мачо, но ощущал, что он сейчас выглядел так же, как та гнусавая медсестра при виде меня. Он явно разозлил своего Каа.

– Нет… прости… прости меня… Я просто хочу жить!.. За то, что я сделал, меня… Но если я не… Но ведь… – он был настойчив, хоть и трясся весь. И в итоге договорил: – Но ведь только род меня защитит! Ты же сама говорила, что род…

Шипение сошло на нет. Лысый закрыл водительскую дверь и заговорил шёпотом, словно его могли расслышать из проезжающих автомобилей. Он почти рыдал и постоянно скрёб ногтями кожу на голове.

– Ради тебя я пошёл на диверсию… Это же угодья Вотчины!.. Они слабы, но на меня-то одного у них точно хватит силёнок!.. И та машина – вотчинники же почти вышли на меня за неё! Двое в машине были «спящими», они не в счёт… Но баба… Она же… Нет… Нет, я этого не хочу… Но… Но… Послушай, послушай… Она меня нарисовала!.. Она была долбаным Истоком! И её охранял один из рода Вотчины! Как это – ты знала?!.

«Беги».

Я вздрогнул и остался незамеченным только потому, что хозяин авто сам ёрзал на сиденье, не находя себе места от телефонной отповеди, которую спровоцировал собственной наглостью.

Кто это сказал? Я ведь совершенно точно слышал чей-то голос! Старческий какой-то, сказочно-скрипучий будто бы. Там в багажнике что, дедок какой завалялся?..

– Если так, то обратно в Тайланд… – лысый уже скулил и просто-напросто вымаливал собственное спасение. – Да… пожалуйста… Нет, не Китай, там Триада меня точно достанет!.. Тайланд, только Тайланд! Там у меня есть… ну пожалуйста…

«Открой дверь и беги прямо сейчас, малец».

Нет, мне не почудилось. Потому как иглопёс с башкой Анубиса тоже расслышал неведомого старикана и незамедлительно перешёл к активным действиям.

Я впился зубами в кожу сиденья, чтобы не зарычать – настолько был сладок этот миг! Момент мести! Руки потянулись вверх, к толстой шее лысого, который закончил умолять начальство и с выдохом облегчения откинулся назад. Я уже почти слышал его хрип и хруст позвонков. Почти ощутил податливость живой кожи и тепло его поганой крови, текущей по моим пальцам.

– Чтоб у тебя рога вовнутрь проросли! – сплюнул он под себя и запустил двигатель.

«Тесла» рванулась с места слишком быстро, но мне это не помешало.

– Чё за…

Остальное лысый уже прохрипел, выпучив на меня в зеркале маленькие чёрные глазки. Его мощная шея была срощена с морщинистым затылком, длины моих пальцев не хватало, чтобы обхватить её полностью, но зато сила в них образовалась просто нечеловеческая! Казалось, я прикоснулся к студенистому желе и с лёгкостью мог раздавить эти недюжинные шейные мышцы!

Машина вильнула и врезалась в отбойник, одной рукой мачо попытался разжать мои пальцы, но впустую. Я был в миллиметре от своей цели, в доле секунды от неё – стоило лишь надавить посильнее! И нхакал стрекотал иглами всё громче, подталкивая к этому. Но желание видеть этот блеск – ужас в чёрных глазах, что мелькали в зеркале – было гораздо сильнее. Убийца должен был понять, кто я! Понять, за что я здесь и за кого! И я поддался этому желанию.

Зря.

Имя своей жены я выговорить не успел. «Тесла» резко ушла влево, стрелка спидометра упала, и лысый рванул руль в обратную сторону. Удар, металлический скрежет. Отбойник выгнуло, мир завертелся дикой каруселью и с громким треском ломаемого льда погрузился в темноту.

Надо мною вспыхнули огромные глаза: холодные змеиные агаты, почему-то полные насмешки и странного вызова. А живая шевелящаяся темнота вокруг услужливо размножила свистящий шёпот, издаваемый невидимой пастью с раздвоенным языком на мотив беззаботной частушки:

 
«Он лихой, разудалой
Понесётся вслед за мной.
Он единственный такой,
Кто покончит враз с Игрой».
 

Но я не умер. Был всё ещё жив, и когда меня тащили наружу, из последних сил сопротивлялся. Мне по-прежнему казалось, что в руках заветная шея, и что нужно давить, давить, пока пальцы на найдут друг на друга. Отбивался, ничего не видя перед собою, хоть и ощущал ногами стылую воду Невы.

Это был конец. Машина погружалась. Замыкался и мой круг.

– Трос цепляй!..

– Режь, Семёныч! Нет, стойку, стойку давай!

Визг циркулярной пилы спасателей вернул меня в реальность. На переднем сидении, почти целиком уже затопленном, не было никого, дверь водителя распахнута настежь, а на моих пальцах остался всего-навсего слой омертвелой змеиной кожи…

«Держи его! Держи в узде нхакала!».

Я не понимал, чего от меня хочет старикан «из багажника». Псина внутри стрекотала иглами на спине и пускала волну за волной этих своих эхощелчков. Камень постамента под её когтями крошился, и ярость твари была уже неостановима. Поздно.

Отмеченный ушёл.

Злость затмила взгляд и украла дыхание. Меня вынули из медленно тонущей машины, но даже белый снегом Питер теперь весь был чёрен: то там, то тут проступали пятна, они лезли наружу отовсюду, живыми нефтяными кляксами. И что-то шептали.

«Держи, малец! Погубишь ведь!» – надрывался старик.

Впустую. Я уже ничего не мог поделать. Или не хотел?..

Я стоял возле машины на ватных ногах, мокрый, не принадлежащий сам себе, прямо как тогда. Спасатель не успел заглушить бензиновую циркулярку – он думал, что внутри остался кто-то ещё и хотел было резать дальше, но… Одно быстрое движение – никем не замеченный толчок в спину! – и диск легко проходит сквозь спецовку и вгрызается в рёбра.

– А-а-а-а!..

– Семёныч, твою мать!..

Человек, только что вытащивший меня из небытия, теперь дико вопил и барахтался на снегу, тщетно стягивая края брюшины. Его напарник быстро оттащил меня и передал подоспевшим медикам, вторая бригада пробежала мимо, на ходу разворачивая носилки, чтобы унести беднягу со льда.

– Да как так-то, Семёныч?!.

Никто не видел, что это сделал я. Я бы и сам многое отдал, чтобы не видеть и забыть. Потому как, удовлетворённый кровью невинного, нхакал успокаивался и замолкал, возвращая меня в чувства, первыми среди которых были ужас и стыд. Остатки змеиной кожи на пальцах расползались, тлели и оборачивались слизью. Мерзкой липкой слюной.

Плевком.

Глава 5

Выкуривая одну за одной, от затяжки к затяжке я возвращался к гулкой, как удар в колокол, мысли.

Я убил человека. Он спас меня, вытащил из машины, уходящей в полынью, а я его толкнул на вращающийся диск циркулярной пилы. Кажется, хруст человеческих рёбер до сих пор звучал где-то в среднем ухе…

Конечно, можно было списать всё на пса в голове, и притом смело. В действительности ведь так и вышло – действовал-то не я! Точнее, не по своей воле! Я на такое не способен, нет. Ни за что. Никогда.

Я успокаивал себя, как мог, но что-то не позволяло вот так, запросто напялить белое пальто и включить над головой нимб невинной жертвы. Что-то колючее со всех сторон, но в то же время очень хрупкое – совесть. Разбить её, если решиться, можно бы легко. Но я всё ещё считался со своей совестью. Иначе не оказался бы в этом поезде.

Состав настукивал извечную колыбельную уже достаточно далеко от Питера, но мне до сих пор мерещилось влажное ледяное дыхание Финского залива меж вагонными стыками. Питер как бы говорил мне: «не возвращайся». Ставший родным город отвергал меня, изрыгал, как нечто чужеродное и опасное.

Нхакал ещё дремал, но я уже чувствовал его близкое пробуждение. Шесть часов прошло с момента, когда я в очередной раз сбежал из больницы, на этот раз решив не дожидаться визита «воробья» с «мятым». А уверенность, что придут именно эти двое, была почти мистической. Как и в том, что теперь у полиции более чем достаточно поводов, чтобы отправить меня в СИЗО. От побега меня не удержало даже мокрое драное пальто да тонюсенькие больничные штаны в качестве одежды. Когда принимаешь определённые решения, уже не до мелочей вроде воспаления лёгких.

Куда я ехал – не знаю. Тысячи рублей, что нашлась вдруг в другом кармане, рядом с ещё одной вкусно пахнущей травами визиткой, хватило на билет до какой-то станции меж двумя столицами. Какой именно, я не запомнил – выбрал наугад. Да ещё на пачку любимых сигарет с недорогой зажигалкой. Остальное я опять отдал какому-то бедолаге возле вокзала, который хрипло выкрикнул мне вслед: «Благодарю!».

На визитку я даже не глянул, сунул обратно в карман. И только тут, меж вагонами, вспомнил, что купюра в тысячу рублей вроде как была сухой…

– Следующая ваша, – предупредил молодой контролёр, опять зыркнул на мои больничные штаны, на рассечённое лицо, поморщился от дыма и вышел. Хорошо хоть впустил – поверил в чушь, которую я нёс. Я внимательно смотрел ему вслед, а до этого – в глаза. Теперь я многим всматривался в глаза…

Очень хотелось, чтобы станция оказалась безлюдной, да ещё и посреди чащи. Так было бы проще: ушёл в лес, чтоб не видел никто, да и замёрз на хрен. Замерзать не больно – замерзал как-то в армии. Страшно – да. Но умирать вообще страшно. Целый год вон тренировался, через день напиваясь до беспамятства, а толку-то…

Ничего иного я не заслуживал. Одно дело убить убийцу – это справедливая месть! Лишить же жизни спасателя… большей низости и выдумать-то сложно!

Но когда поезд за моей спиной тронулся, я оказался посреди раскидистой деревни, разрезанной напополам железной дорогой. Огляделся – кругом дома, заваленные снегом по самые окна, а то и выше; печные трубы дымят сизо, воздух колючий, пахнет берёзовыми дровами, прям как в далёком сибирском детстве. Ничего другого не оставалось: я укутался в бесполезное сырое пальто, поднял отвороты к ушам и пошагал, куда глаза глядят, твёрдо решив не попадаться на глаза местным и успеть до полного пробуждения нхакала. После бегства отмеченного эта тварь наверняка затребует крови и неизвестно что ещё заставит меня сделать…

Я шёл по улице, уставившись под ноги. Впереди, в каком-то километре-двух за деревней, сплошным тёмным пятном виднелся лес. Издали он даже походил на родной бор, в котором я провёл свои самые светлые дни, собирая ягоды и грибы в таком количестве, что даже заядлые собиратели смеялись: «А пацану-то леший помогает!».

– Здрасьте! – вдруг прошепелявил кто-то.

Я кивнул на автомате и прошёл ещё шагов десять, прежде чем остановился и обернулся. Краснощёкая ватага детей, заботливо запакованная мамками в шарфы-шубы-шапки, прокатилась мимо чуть ли не кубарем, визжа и смеясь так задорно, что улыбнулся даже я.

– Он!..

– Да не…

– Да он! Сказано же: на дурачка похож. И лицо в крови. Фу!

Вспомнив про нхакала, я отвернулся и ускорил шаг, но дети обогнали меня и преградили путь. Ничего не оставалось, кроме как смотреть на них по очереди, недоумевая от сути их спора: вовсю обсуждалась степень моего соответствия «дурачку». Самому старшему из ватаги было не больше десяти. И все – мальчишки.

Денису сейчас было бы столько же…

– Вам чего надо? – от холода язык слушался плохо.

– Вас, Константин Николаевич, – растолкав остальных, важно заявил щуплый, с тоненьким голоском и раскосыми глазками то ли бурятик, то ли казашонок.

– Меня?..

– Правда, на дурачка похож, – заключил другой и показал отсутствие двух передних зубов. Но тут же схлопотал по плечу.

– Во, видел? – сжал розовенькую варежку в кулак бурятик, что обратился ко мне по имени-отчеству. – Нам сказали вас проводить!

– Куда проводить? Кто сказал?

– Пойдёмте, пойдёмте! А то замёрзните. Пацаны! – взвизгнул раскосый «главарь», и я вдруг понял, что это девочка. – Алга за мной!

Детьми невозможно было не очароваться. Глядя на них, я позабыл про всё на свете, ненадолго поверив, что всё ещё может быть хорошо, и что это не конец. Ведомый кучкой звонко смеющихся ребят, словно в сказку попавший, наслаждался всем, как в первый раз: хрустом снега, их дурашливой игрой, первозданной тишиной, которая на пару с усиливающимся морозом довлела на деревней, изредка нарушаемая перекличкой собак.

Но когда мы очутились на самой окраине, возле одинокого пролеска из застывших сосен, я остановился как вкопанный. В реальность меня вернул рык и скрежет когтей по камню постамента. Нхакал проснулся: проклятые угли уже шарили из темноты, а первый пробный щелчок вспорол благодатную зимнюю тишину тупым зазубренным когтём.

Собаки смолкли во всей деревне, а мне захотелось сжаться до ничтожных размеров, исчезнуть, сгинуть, и чтобы всё это было не со мной. Но от себя не убежать.

Я оглянулся и понял, что остался один. Крича и смеясь, дети бежали обратно, вверх по улице, а меня бросили возле старого-престарого тына, что петлял между соснами и нередко устало на них приваливался. Я и забыл, что бывают такие заборы – из прутьев ветлы и ивы.

– Ну?.. Чего встал? – за тыном неожиданно возник дедок. Маленький какой-то, белее снега вокруг. И я готов был поклясться, что это его голос скрипел в моей голове, когда я тянулся к бычьей шее лысого.

– Давай-давай в избу! Иго вернётся – не отбрешешься от игры снежки или ещё чего!

Я нетвёрдо шагнул к калитке и понял, что не всё так просто. Что нхакал не хочет, чтобы я шёл туда. Меня уже знакомо потянуло прочь – я вдруг ощутил, услышал, почуял: лысый в аэропорту! За стойкой, тварь чешуйчатая, а в руках держит спасительный билет! Ещё немного, и его унесёт в Азию самолёт!

Дед молчал. Смотрел на меня с прищуром и покусывал единственным зубом верхнюю губу – приценивался. Точно так же оценивали меня дети пару минут назад – насколько я похож-таки на дурачка. Прошлый раз я не послушал дедка, и получилось то, что получилось… Но что, если я и ему нанесу вред? Что, если тварь с иглами заставит меня убить и его, а?..

Дед как будто бы знал, о чём я думаю, и кивал, пристально глядя, моим мыслям. Будь что будет. Не знаю как, но этот старик хотел помочь тогда и хочет помочь сейчас. К тому же явно не похож на человека, который боится смерти. С ней под боком он каждый вечер спать ложится.

– Иду, – сипло выдавил я, сделал шаг к калитке и…

Не смог сделать второй. Ноги как окаменели, я ощутил себя игрушкой на пульте управления, о которой вдруг вспомнили и включили побаловаться! Иглопёс не хотел, чтобы я пересёк черту калитки! Но он был слаб после того, что натворил под Литейным мостом, и поэтому надолго его воли надо мной не хватило.

«Избой» это язык не поворачивался назвать: домина в два этажа, добротный, с резной деревянной отделкой под дуб, с большими окнами в навесных ставнях, с черепичной крышей в цвет сосновой хвои. Один фундамент чего стоил: четверть метра бетона, и это над сугробами-то!

– Входи, входи… – скрипел дед в унисон двери, пропуская меня вперёд.

Внутри было тепло, светло и очень вкусно пахло травами. И сразу закралось ощущение чего-то неправильного, какой-то нестыковки. Я трясся на пороге, озираясь по сторонам, как в музее Пушкина, по стенам которого висели постеры «Металлики».

– Ну? Колбаса где? – дед обошёл меня – маленький, по грудь! – и проковылял к деревянному грузному столу, на котором стоял ноутбук.

– Какая?

– Кака-кака… Краковска! – ноут пискнул, выходя из спящего режима.

Я хлопал глазами, ничего не понимая. Меня нехило так трясло, и совершенно точно поднималась температура. Дед отвлёкся от экрана и посмотрел на меня удивлённо:

– Я ж тебе дважды написал: купи краковской колбасы. А то у Нюрки-то в магазине нет её. Не возют. Я уже лет пять, как её не ел.

Рука сама нащупала в сыром кармане сухой бумажный прямоугольник. Я вынул визитку, которая пахла точно так, как пахло в этом доме – душистыми травами. И на ней ведь действительно было написано ровно то, что он сказал. Слово в слово.

– Даже денег дал. Что за молодь така, а! – негодовал дед, а сам вовсю листал ленту соцсети.

Я решил ничему не удивляться. Да и сложно было, после всего-то, что со мной произошло. Скинул изодранное пальто, предусмотрительно вынув портсигар, огляделся в поисках вешалки.

– Нет вешалки. Гостей не привечам. Брось в угол, я сожгу потом. Садись, Котенька, – он указал напротив себя, забавно проглотив букву «с» в моём имени, – чаю попей. Грейся-согревайся. Привыкай-осматривайся. Скоро поужинаем, поговорим. Ты садись, садись…

Я сел. Чай под самым носом бил ароматом душицы и саган-дайля, а на вкус оказался чуток горьким, словно бы в него добавили щепотку полыни. Я взял кружку обеими руками и отпил чуть ли не половину, прежде чем увидел, что на её боку красовался Байкал – моя родина.

Лицо хозяина было – сплошь белая борода. Он бы великолепно вписался в образ этакого былинного мудреца, если бы не одна деталь: густые длинные волосы – в таком-то возрасте! – на затылке перехватывала в «конский хвост» тугая толстая резинка.

– Вот! Нашёл! – дед воссиял и улыбнулся во все свои… во весь единственный зуб. – Молодь сейчас это слухае?

Хиленькие динамики ноутбука с ходу не справились с тембром Муслима Магомаева. Дед всё ещё сиял, ожидая то ли подтверждения, то ли благодарности, а когда звезда эстрады семидесятых ворвался в припев, он сгрудил вьющиеся белые брови и со знанием дела начал подпевать:

– …преданным ска-ала-ам… ты ненадо-олга-а… подаришь при-ибо-ой!..

Я просто пил чай. Вариант, что я уже почти замёрз, лёжа где-то в снегу, никем не найденный, а это всё просто-напросто результат агонистической работы моего мозга, мне даже нравился. Всё сходилось: я никак не мог отогреться, постоянно и крупно дрожа, вкус чая был ну очень уж специфическим, а хозяин «избы» вёл себя как родной дедушка Шляпника из книги Льюиса Кэррола. Я бы даже не удивился, начни он сейчас отплясывать на столе камаринскую.

Да, я буду просто пить чай. Потому как с каждым глотком в меня втекало умиротворение. Жуткая мстительная тварь даже не думала щёлкать там внутри или рыть когтями свой постамент. Казалось, она медленно окуналась в дрёму. Чай усыплял её!

– Не ты первый, Котя. Не ты последний.

Дед выключил музыку, стал вдруг серьёзным, даже мрачным. Слез со скамьи и пошёл куда-то, а вернулся уже с обещанным ужином. Я не верил во всё это, стараясь не расслабляться. И он будто бы это почувствовал.

– Держать псину надо было тама. Тут – не надо. Тут я.

– А ты кто? – просипел я.

– Дед Пихто! – хозяин невесело хохотнул и глянул мне за спину.

Дверь «избы» с громким хлопком раскрылась, впуская внутрь снег, холод и нечто краснощёкое и раскосое.

– Де! Я дома!

– А вот и Иго… бей в набат.

Это была та самая девчушка, что привела меня сюда! Главарь банды. Она быстро скинула верхнюю одежду, бросив ту у порога, стянула обледенелые валенки, которые через секунду очутились по разным углам, и протопала к столу, оставляя на дощатом полу мокрые следы. Чай в моих руках как раз кончился, и я хотел было налить ещё, но дед остановил меня:

– Хвате. Или хочешь неделю сопеть в кровати?

– Де, а он тоже? – шмыгая носом, девчушка скинула полотенце с ужина, и то полетело на пол. Перед нами стояли три порции рыбы. Две – жареной. А одна – сырой.

– Тоже, – кивнул тот и посмотрел так, будто снова встречал меня у тына. – Ещё как.

Болтая ногами, девочка пододвинула к себе тарелку с сырой рыбой и принялась её поедать. Я смотрел на её зубки, в момент укуса становящиеся остренькими треугольниками, и не мог отвести взгляд. Было в ней что-то от… рептилии, что ли. Мир зарябил, как тогда, когда я глянул в окно своей квартиры на снегопад и услышал узбекские маты дворника Акбара.

– Может, объяснишь хоть что-то? – с вялой надеждой спросил я. Иго тоже посмотрела на деда так, словно объяснение интересовало и её.

– Отчего ж не объяснить, – задумавшись, дед смешно вытянул губы «дудочкой». – Ты не совсем обычный человек. Как и я. А она, – кивок в сторону Иго, – вообще другая.

– Без поллитра не разберёшь…

– Ты свои поллитра чужой кровью по снегу расплескал, малец! – надвинул брови хозяин, и мне вдруг сделалось не по себе. – Ты свои поллитра… – он осёкся, прожевал несказанное и придвинул тарелку поближе к смачно жующей девочке. – Кушай, цветочек мой, кушай…

Ужинали молча. Иго то и дело показывала мне язык, но я старательно делал вид, что не вижу, как иногда его кончик делился надвое. Рыба была вкусной и, главное, тёплой, но я всё ещё не мог отогреться. Дед почти не ел, листал ленту соцсети и иногда улыбался единственным зубом. Выглядело это, конечно, презабавно…

– Де, а он теперь наш? – беззастенчиво облизала тарелку девчушка.

– А как решит, цветочек. Вот поспит. Проснётся. Переборем ему ту гниль чужеродную да и спросим – наш он или нет. Всё, доня, – дед погладил девочку по спине. – Иди к себе. Завтра предпоследний день, ты же помнишь? Потом – спать.

– Но я не хочу спать! Витька и Кешка забудут меня! Как Толясик в прошлый раз! Опять драться придётся, чтобы главной стать!

– Позабудут, – кивнул дед. – А драться уже не придётся, поверь. Но чему быть, того не миновать, цветочек. Иначе никак. Ступай.

Она спрыгнула со скамьи, неловко увлекая за собой тарелку, которая едва не разбилась об пол, на что дед не обратил никакого внимания. Меня поразило, с какой любовью смотрел он вслед девочке. Ничего подобного я не встречал. Он прямо лучился теплом по отношению к ней!

– А тебе я вот что скажу, Котенька. Я старый, и мало что смыслю в том, что сделалось с нами. С такими, как мы. Века меняются, время иде, правила Извечной Игры хоть и на камне тёсаны, а тоже туда же. Да и забывать я стал многое… Потому ты должен помочь мне, чтобы я помог тебе. Мы вынем из тебя нхакала, но все эти ступени, числа, таланты… Я стараюсь, но… слишком давно я вне Игры. В моё время ничего этого не было. В моё время…