Читать книгу: «Ловчие», страница 2

– Пейте! – безапелляционно заявила Сабэль. – Я понимаю, как это выглядит, но… Я вижу, что вы пока не готовы к тому, зачем мы здесь. Выпейте, прошу.

И я закинул горячительное в голодную пустоту внутри себя, ощущая, как та в ответ, теплея, набухая и пульсируя, стискивает горло привычными уже тоской и злобой. Но Сабэль всё ещё чего-то ждала, разглядывая моё лицо, словно один из портретов.

Тогда я налил и выпил ещё одну, не дожидаясь обслуживания.

– Я слушаю, – и эта стопка отправилась в пустоту.

Снегопад за окном как-то враз усилился. Белый мир зарябил, как от помех, и показалось, будто вот-вот пропадёт эта кривая картинка, и всё… изменится. Во дворе заистерил прерывистый автомобильный клаксон, послышалась родная речь Тамерлана – старый дворник Акбар отчитывал очередную умницу, бросившую свою машинёшку посреди и без того тесного дворика.

– Нет. Вы не готовы пока, – гостья закурила.

Один из портретов жены, казалось, согласно покивал.

– Сабэль, – выдохнул я, подбирая слова повежливей, – вы, кажется, хотели сказать, кто был за рулём той машины. Чего тянуть, ну? Я слушаю.

– Я хотела вам его показать.

– На картах, что ли?

– Нет, – качнула она медными локонами. – Выпейте ещё. Чего вы боитесь?..

Даже если она подсыпала чего-то в водку, то было уже поздно. С холода в тепло, да шестую почти подряд, да на старые дрожжи – я по её глазам понял, что необходимая кондиция, наконец, достигнута.

– Показывайте! – махнул я рукой, точно велел начинать кордебалет. Ещё немного, и меня разбил бы болезненный смех.

– Хорошо. Тогда смотрите, – Сабэль как-то уж больно легко отодвинула тяжёлый журнальный столик, что был меж нами, и уселась на стуле прямо напротив. – Видите? Он в этой комнате!

Тишина образовалась такая, что стал слышен шелест снежинок о стекло. Даже Акбар больше не ругался. И то ли злость накатила такая, то ли вправду рябь белого от снега мира втекла из-за окна в душную комнату…

– Вон, – указал я на дверь, медленно вставая.

– Смотрите, Константин, смотрите же!

– Пошла прочь… – голос мой просел, стал чужим совсем.

– Посмотри на него!! – рявкнула медная львица, и ноги мои подкосились – ржавчина в глазах Сабэль наползла на зрачки…

Презрение я ощутил кожей. Портреты незнакомых людей, что изо дня в день писала Лена, уставились на меня, как на испражняющегося в музее подонка. Они шептались меж собой, кидали друг другу многозначительные взгляды, полные солидарности в том, что я – не достоин. Не достоин был её, такой талантливой и красивой. Недостоин был сына. Семьи не достоин был – ведь вместо того, чтобы лезть в ледяную воду и пытаться спасти их, я в шоке стоял на набережной и курил незажжённую сигарету.

Где-то зарычала собака. Большая и злая псина. Огромная даже, потому как такой рык мог принадлежать только волкодаву-переростку на стероидах. Зверь был где-то здесь… Где-то рядом… Прямо в моей квартире…

– Вы… слышите?.. – непослушным языком промямлил я, ничего не понимая.

– Смотри! На! Него!

Противиться властному голосу Сабэль было уже невыносимо. И я посмотрел.

Он тоже зыркнул на меня. Маленькими глазками, запрятанными под выступающий лоб. Чёрненькими такими, кожа вокруг которых лоснилась от крема и пары косметических операций. Змеиный пиджак, как влитой, сидел на широких плечах, а его обладатель, казалось, насмехался надо мной, секунду назад смачно сплюнув на пол моей квартиры прямо со стены, где он висел в дешёвой некрашеной раме.

Я уже не слышал ничего, кроме звериного рыка. Голова кружилась, а пульсация вен больно отзывалась в голове, усиливая непонятную рябь перед глазами.

Закинув ногу на ногу, Сабэль пила вино с таким видом, будто ничего не произошло.

– Это какой-то фокус?.. Это наркотик, да? – странно растягивая слова, спросил я, но ответа удостоен не был. Да я и не хотел слышать никаких ответов! Я хотел только одного: стереть с моложавого лица лысого эту поганую ухмылочку! Ведь это был он! Тот хрен на «Тесле», что плевался с моста ровно в том месте, где мы слетели… Где… он нас… подрезал…

Подобно полночному цунами, рёв смёл всё. Никакая не псина это была. Это рычал и ревел я, не в силах двинуться и ничего перед собой не видя. Под кожей вздулись горячие вены, глаза зажгло, я был готов убить эту самодовольную сволочь прямо сейчас, сию же секунду. Голыми руками раскрошить рёбра, вывернуть суставы, утопить его в собственной поганой крови!

– Ты этого хочешь?

Оглушаемый боем сердца, я разлепил веки.

Ей будто кто стеклянные протезы вместо глаз вставил. Но вот Сабэль сморгнула, посмотрела на меня и улыбнулась этой своей снисходительной улыбкой. Блуза её вздымалась – пепельная, тонюсенькая. В нос било корицей, и нестерпимо захотелось ощутить ещё и коричный вкус…

Какой-то частью себя, древним и позабытым подсознанием, я понимал, что сейчас будет. И как бы в подтверждение тому портреты жены брезгливо отвернулись. Все, кроме одного, ухмылка которого становилась всё шире.

– Да. Хочу.

– Тогда я дам тебе такую возможность.

Она оскалилась – своенравная и надменная хищница. Одним движением скинула с себя блузу и оказалась верхом на мне, овеяв и опьянив собственным жаром и коричным ароматом.

Зверь действовал за меня. Я приподнялся и схватил её, позабыв про какую-то там нелепую боль. Пальцы утонули в мягких кудрях, я потянул их, заваливая медную голову набок. О да!.. Глаза её – ошалелые, горящие – смотрели на меня искоса и зло, ноздри раздулись, заалевшие губы раскрылись, показывая тонкий острый язык.

Я швырнул её лицом в диван и навалился, сбив ей дыхание своим весом. Юбка исчезла почти магически, как будто и не было её. Лифчик и трусики лопнули под моими пальцами, Сабэль рычала низко, совсем по-львиному.

– Да!..

Мир вспыхнул, когда я вошёл в неё. Я двигался небыстро, рывками, как не делал никогда. Я заломил ей руки и взял за волосы, о чём и помыслить раньше не мог. Я был другим. Становился другим. А из ржавых глаз, казалось, стекало жидкое пламя, которое зажигало всё вокруг: диван, паркет, одежду, стол и стулья, портреты и обои. Голодным пламенем вскоре взялась вся квартира.

Вся моя жизнь.

Глава 3

Когда я открыл глаза, то нисколько не удивился белизне вокруг. Даже успел усмехнуться: Сабэль всё-таки маньячка, а мне – конец. И где-то тут наверняка суровый ключник Пётр, за спиной которого врата, в которые мне уж точно не пройти. Но вместо апостола я увидел медсестру и…

Пожарного?

Мордастый мужик в брезентовой спецовке что-то подписывал, и меланхоличная медсестра, судя по всему, его явно утомила. Он слушал нехотя, кивал, подписывал, снова кивал и всё норовил ускользнуть. Когда бюрократия себя, наконец, исчерпала, пожарный шагнул ко мне, наклонился немного и доверительно выдал:

– Друг, завязывал бы бухать.

Он ушёл, оставив после себя стойкий запах гари и полную растерянность. Это что получается, вчерашним вечером я зажёг в прямом смысле? Но мне стало совсем не до шуток, когда следующими в палате оказались трое полицейских.

– Константин Родин? – заговорил самый маленький из них, юркий и неспокойный, похожий на постоянно готового взлететь воробья.

– Да, – услышал я собственный голос: другой какой-то, глубокий и чистый, без обычной хрипотцы.

– Родин Константин Николаевич? – уточнил он, то и дело глядя в свои записи. – Одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого?

Я кивнул и попробовал приподняться на руках, чтобы сесть на кровати поудобнее. И даже покривился по привычке – ведь подобное всегда отзывалось противным скрипом где-то в районе таза и долгой тупой болью, будто сустав ходил там насухо. Да только вот зря. Больно не было. Совсем.

– Что употребляли вчера? Водку? Много?

Я промычал что-то невнятное, немного растерявшись от такого вопроса. Какая им разница, что и сколько я вчера пил? Казалось бы, эти бравые ребята должны были явиться для того, чтобы хотя бы спустя год отрапортовать: так, мол, и так – появился подозреваемый, доказательства его причастности к аварии тоже есть. Ну, или хотя бы чтобы объяснить мне, наконец, по какой такой мифической причине не работали злосчастные камеры. А они пришли меня… допрашивать?

Но, видя их более чем серьёзные лица, я сдержал негодование и прислушался к себе.

Похмелья не чувствовалось вообще, хотя судя по тому, что в памяти осталась едва ли половина вчерашнего вечера, надрался я знатно. И вроде как даже отключился. Да, точно, не запомнил, как заснул. И Сабэль… изнасиловал? Да нет же. Она ж сама оседлала меня, точно!

– Ваша квартира сгорела, вас едва вынесли из огня, – протараторил «воробей», обескуражив меня напрочь.

– Как это – сгорела?

Я прочистил горло, не зная, что сказать. Посмотрел на служителей закона по очереди, но никто и не думал улыбаться. Ни чуточки. Всё было более чем серьёзно.

– Из-за тебя погибла девушка, – вдруг вклинился другой полицейский – уставший, мятый весь и небритый. – Погибла – ты понимаешь, алкаш? Задохнулась дымом во сне!

Я сглотнул и ещё поднялся на руках. Мысли пронеслись быстрые, скользкие, как стайка гольянов в ручье: молчать, ничего не подписывать, пока не пойму, что к чему. Ну не может же такого быть! Я ж ничего не сделал! Это всё чушь какая-то!

Хотя… Огонь! Да, был же огонь…

Третий полицейский молчал, скрестив на груди волосатые руки. Он был в тёмных очках, хоть солнце в палате и не слепило. Можно было подумать, что он надрался вчера похлеще моего, потому как даже не моргал, тупо уставившись в стену поверх моей головы.

– Чего шарами вращаешь? – «мятый» был зол, как три чёрта. – Короче, так. Ты загремишь под подписку, это я тебе как доктор говорю! Уяснил? Потом мы дождёмся результатов по причине возгорания. А вот тогда жди повестку. И сухари суши.

Я ничего не понимал. Решил было даже, что это какая-то ошибка, тупой розыгрыш, я не знаю… Меня обвиняют в поджоге собственной квартиры и гибели Сабэль, а моё тело не болит – вообще ни капельки! Ну не бывает же так! Не бы-ва-ет!

Сон?.. Это какой-то кошмар, что ли?..

Но если так, то заканчиваться он и не думал.

«Воробей» с «мятым» задали по очереди ещё несколько дежурных вопросов, на которые я отвечал на автомате. Все мои мысли были сейчас там, рядом с Сабэль, во вчерашнем вечере. Я помнил её голос, движения, помнил и то, что она показала мне. О да, это я запомнил здорово! Как видел перед собой полные укоризненных взглядов портреты жены! Помнил тот звериный секс и… стоп. Огонь из её глаз. Настоящий, живой!

Получается, что это она подожгла нас?! Хрень какая-то… Чушь! И пусть я прекрасно помнил, что это было на самом деле, в суде-то я что скажу? Что «девушке было настолько хорошо, что из глаз её посыпались искры, которые и послужили причиной возгорания»? Так, что ли? Бред… Надо выяснить, что случилось на самом деле. Выбраться из больницы и вернуться домой. Может, там найдётся что-то… что-нибудь…

– Не сопротивляйся, – вдруг сказал-выдохнул полицейский в очках, выдернув меня из раздумий.

– Да и не собирался…

– Будешь сопротивляться – пострадаешь. Будешь сопротивляться долго – пострадаешь не только ты. Это всё равно сильнее.

И вышел вслед за коллегами.

Ни с того ни с сего меня вдруг прямо потянуло с койки, аж дыхание перехватило. Второй постоялец палаты, тоже явно имеющий проблемы с алкоголем, и почище моих, валялся в отключке. Я встал, потрогал себя: лицо, грудь, плечи, руки-ноги. Цел. Ни одного ожога, даже самого маленького, разве что запах гари обосновался в носу да слюна вязкая, противная. Шагнул, расставив руки в стороны, готовый, если что, на них упасть. Ещё шагнул, ощущая себя младенцем, который только-только учится переставлять ноги.

И ничего. Боли не было вообще, и тазобедренный сустав больше не отзывался сухим противным костяным скрежетом. Это ж надо… Окрылённый позабытым ощущением свободы, я осторожно подпрыгнул на месте. Тоже ничего. Сердце зашлось от радости, я прыгнул ещё – у меня получалось, получалось!

– По-моему, вас не в то отделение определили… – прогнусавила невесть откуда взявшаяся в проёме медсестра.

– Просто, – я смутился и пожал плечами, – просто мне не больно.

– Очень. За вас. Рада. Итак, ни документов, ни полиса, денег тоже нет. Раз прыгаете, значит здоровы. Кислородные маски мы на вас расходовать не станем – на улице кислорода полно.

– Я свободен?

– Словно птица в небесах, – безразлично кивнула медсестра, но тут же преградила мне путь какой-то бумагой. – Подпись. Вот тут и тут. Нет, тут. Да, где «отказываюсь».

– А моя одежда?

– Мужчи-и-ина, вы были го-олый! – гнусаво урезонила она.

– Но я же не могу пойти по улице вот так! – указал я на больничную пижаму с ещё советским штампом.

– Я не знаю, что вы можете, а чего нет, – она развернулась полубоком, давая понять, что мне пора. – У меня пациенты!

Как это вышло, не понимаю. Почему я поступил именно так, откуда взял слова – тоже. Я положил руку ей на плечо, она дёрнулась, но вяло, а уже в следующую секунду смотрела на меня, как бандерлог на Каа.

– Одежду. По размеру. Быстро, – звук шёл откуда-то из грудной клетки, из самых её глубин. Там, где раньше я ощущал только сосущую пустоту, теперь что-то было, что-то поселилось. Сверкая из темноты глазами, оно рычало и скреблось – дикое, мстительное, но пока ещё тихое. Я ощутил дрожь женщины под пятернёй. Понимал, что могу на раз раздавить ей ключицу, и что… хочу этого. И это чувство мне очень не понравилось.

Спустя полчаса я шагал по снежному Питеру, медленно оттаивающему после двух недель лютых морозов. Сначала осторожно, не особо торопясь и соображая. Рука то и дело сама пыталась опереться на ненужный теперь костыль. Первую остановку я пропустил как бы случайно, подумал: почему бы не пройтись до следующей? Следующую проигнорировал уже сознательно. А потом ещё одну. Я всё ускорялся и ускорялся, и в итоге сам не заметил, как перешёл на бег.

Это было непередаваемо! Расчудесное ощущение свободы – полное владение собственным телом! Я, наверное, и впрямь был похож на беглого завсегдатая палаты номер шесть, который на бегу сдерживал рвущийся наружу громкий хохот.

Но вскоре улыбка стекла с моего раскрасневшегося лица.

Чёрные «ресницы» копоти тянулись от окон моей квартиры местами выше соседских – настолько сильный случился пожар. Всюду вокруг была причудливо застывшая вода, грязные кляксы и разводы по стенам ниже, мусор и въедливая вонь. Седанчик Сабэль тоже был тут – как всё, укрытый свежим снегом лишь поверху, стыдливо.

Ещё никогда это место, этот дом и тёмная парадная не отталкивали меня настолько. Даже год назад, сразу после аварии, не было так тошно смотреть на опустевшие окна. И дело тут даже не в пожаре, вовсе нет.

Меня физически тянуло прочь. Назад, куда-то вглубь города. Пока ещё не сильно, но я догадывался, что это только начало, что скоро вряд ли смогу этому противостоять. Да и нужно ли?

Теперь я чувствовал, где находится мужик змеином пиджаке! Каждую секунду! Знал, где он находится прямо сейчас! Странно, ведь это нисколько не пугало меня, будто это нормально – так, по идее, и должно быть, а всё, что было раньше, весь этот бесконечно длинный год, прожитый напополам с пустотой, всего лишь подходивший к концу кошмар.

Я похлопал по карманам в поисках портсигара, но вспомнил, что одет в чужие вещи, и чертыхнулся. Вместо сигарет нашёл небрежно смятые деньги и какую-то безвкусно свёрстанную визитку, пахнущую почему-то знакомыми травами, словно бы из детства. Руки тряслись, и курить хотелось страшно! Но куда сильнее – отвернуться и пойти прочь.

Нет, я должен войти… Должен!

Зачем? Войти, чтобы что?.. Тела Сабэль там нет, доказательств моей невиновности в случившемся – тоже. Какие тому могут быть доказательства? Зачем я вообще сюда явился? В таком пожаре наверняка не уцелело ничего…

И я бы поддался этой мистической тяге, что тащила меня прочь, если бы не услышал вдруг за спиной речь Акбара, нашего старого дворника, крывшего матом почему-то пожарных, мэрию и «того шайтана». Не желая быть застигнутым на месте преступления, я поднял воротник и всё же вбежал в парадную.

Квартиру опечатали предупредительной лентой, но запирать её было некому, да и не на что – с замком пожарные не церемонились. С верхней лестничной клетки почему-то тоже капала грязная вода, будто и там что-то горело. Убеждаться, так ли это, я не стал.

То ли петли от температуры повело, то ли смазка в них выкипела, но дверь едва поддалась. Шагнув внутрь, я непроизвольно задержал дыхание.

На первый взгляд, внутри выгорело всё. Диван по центру зала, на котором мы с Сабэль занялись сексом, превратился в бесформенную кучу с торчащими железками раскладного механизма, журнальный столик, шкафы, стулья – ничего этого попросту не было. Прихожая тоже пострадала сильно, из мебели тут остался обугленный комод да лопнувшее от высокой температуры зеркало над ним. Пожар пощадил только кухню, в угол которой жался белый старикан-холодильник, помнивший детьми ещё родителей Лены, наверное.

В центре зала я опустился на корточки. Что-то блеснуло в пепелище дивана, и я осторожно запустил туда руку. Удивительно, но это был портсигар: целый, как будто и не побывал в пожарище, притом не замарался даже, а внутри – бурая от крови сигарета. Одна, та самая. При том, что остальные превратились в пепел. Какого чёрта?..

Я поднялся, скользнул взглядом по стене, где ещё недавно висели работы Лены. И тут же поёжился, прямо-таки ощутив на себе презрительный взгляд незнакомцев с портретов. Всё. Сотни часов её работы, бессонные ночи и переживания – всё прахом! Хорошо хоть остальные картины она хранила в мастерской неподалёку от Сенной площади…

Когда перед глазами всплыло ухоженное лицо лысого в змеином пиджаке, я стиснул зубы. Это что получается, Лена знала этого урода?.. Но она же говорила, что не пишет с живых людей! Что все эти портреты – плод её воображения. Тогда как так вышло? Видела его где-то раньше? Наверное…

А вот как могла Сабэль подвести меня прямо к нему на Литейном мосту, я и думать не хотел. Она ведь именно это сделала! Устроила так, чтобы я вживую увидел его!

Неважно. Какой толк стоять тут и думать над этим? К чёрту всё! Теперь я найду его, где бы он ни был. И вот тогда он точно станет просто плодом воображения!

В прихожей я стёр с лопнувшего зеркала слой сажи и напоследок, как бы окончательно прощаясь с прошлой жизнью, заглянул в него. На миг почудилось, что за спиной копошится с кедами Ден, а Лена никак не может определиться с высотой шарфа, чтобы можно было прятать низ лица, как она делала всегда. Я обернулся, но увидел лишь чёрные стены.

Что теперь?.. Купить новый телефон?.. Да, наверное… Позвонить на работу, пусть не ждут. Надо к Митричу сходить – мужик он хороший, наверняка про всё уже слышал и денег на первое время займёт. Паспорт восстанавливать замучаешься…

Внезапно меня выгнуло, вены на шее вздулись – горячие, словно по ним устремился самый настоящий огонь!

Убить! Задушить гада его же раздвоенным языком – запихать ему в трахею! Вот что теперь!

Сущность внутри меня отозвалась скрежетом, низким рыком и какими-то щелчками. Я впился пальцами в обугленное дерево комода и приблизился к разбитому паутиной трещин зеркалу почти вплотную, пытаясь разглядеть в собственных глазах то, что там обосновалось.

Кто ты?.. Что ты такое, твою мать?!

В ответ – тишина. Я видел темноту внутри себя и мерцающие в ней, алчущие мести угольки. Но не в зеркале, нет. Просто – внутри. И я ощущал, что могу как бы войти, заглянуть под этот покров, для чего стоило просто закрыть глаза. Но из страха оставался на пороге.

Что бы это ни было, в его появлении виновна Сабэль. Именно оно, по мнению несчастной гадалки, должно помочь мне свершить справедливость. По коже побежали колкие мурашки, а во рту пересохло от медленно укрепляющейся мысли: внутри меня какая-то потусторонняя тварь. Настоящая, живая. Со своей, сука, волей. И разве это всё реально?..

Сбоку вдруг хрустнул обгорелый порог, заставив меня резко обернуться.

Высокий бледный мужик в дверях весь был перемазан сажей. Так запросто в нём было и не узнать соседа сверху, отца той приветливой дылды-скрипачки, Саши, что встретилась нам с Сабэль впотьмах в парадной. Он выглядел не уставшим даже, а измождённым, без сил опершись на дверной косяк. Видимо, он тоже помогал тушить…

– Как вы нашли нас? – голос его, сухой и стылый, походил на сквозняк из заброшенного склепа. Какого-то чёрта, едва он раскрыл рот, волосы на моём затылке шевельнулись.

– Я… Мы… – слова застряли в горле. Что-то с ним было не так… Что-то в его облике пугало меня до чёртиков!

– Как вы нас нашли?! – рявкнул мужик совсем не по-человечески как-то. И я понял, почему не могу выдавить ни слова.

Руки его медленно росли. Становились неправдоподобно длинными, как в старом кино про чудовищное нечто. Лицо мужика оставалось вполне нормальным, да только вот выражение холодной ярости на нём делало его страшнее десятка выдуманных страшил.

– Никто не мог найти нас! Я предусмотрел всё!.. Я видел тысячи вариантов сотни раз! Отвечай: как вы нас нашли?!.

Я пятился, не в силах оторвать взгляд от волочащихся по полу рук. И раскрыл рот, скорее, чтобы закричать, чем ответить, но вмиг схлопотал хлёсткий удар в скулу. Сосед, какой-то длинный весь и вытянутый, чернее чёрта, надвигался на меня подобно самой смерти, а остекленевшие глаза его блестели холодной решимостью убивать. Он замахнулся ещё раз, но не ударил.

Не ударил и я, готовый драться до последнего. Сосед вдруг остановился и опустил руки, которые теперь медленно уменьшались до нормальных размеров. Его стеклянный взгляд схлынул, он отшагнул, покачнулся и сел под треснувшим, вычерненным копотью зеркалом в прихожей.

А я пытался поймать хоть сколько-нибудь кислорода, удушаемый ударами своего же сердца.

– Тебе же ничего не сказали… – просипел чудовищного вида сосед. – Ты ж не принадлежишь никакому роду, да?.. Или ты… Постой-постой… Ты – просто случайность. Слепой жестокий случай! Подо мной всё это время жил прирождённый! Вот почему я не увидел…

– Я… я не понимаю…

– Он не понимает!.. – надрывно рассмеялся мужик и шумно, с болью, сглотнул ком. – Конечно, ты не понимаешь! С хера ль тебе что-то понимать! Ты ж пуля теперь! Снаряд! Но я скажу тебе, чтоб ты понимал… Скажу! Эта сучка заразила тебя премерзкой сущностью – нхакалом! Как египетским триппером наградила, понимаешь! Ты же мстить хотел, дурак? Вот и будешь теперь мстить! Кто у тебя в отмеченных? Кого ты так ненавидишь, что впустил в себя эту погань?..

Он беззвучно рассмеялся – болезненно, ломая до жути гибкие руки. Чёрное лицо омывали слёзы, и казалось, что его волосы белели прямо на глазах. Глядя на него, я вдруг почувствовал какое-то смутное чувство вины, но за что – не ясно.

– Она ж не виновата была ни в чём! Это всё я! Я!.. – он посмотрел на меня с такой ненавистью, что стало холодно. – Не виновата! Я столько прятал её, столько укрывал… Она ни для кого не была опасна… Она ж на скрипке…

До меня доходило. Вот почему сверху тоже капала чёрная вода. Вот почему он весь перемазан сажей. Пожар по старым деревянным перекрытиям перекинулся и на их квартиру! О ней говорили полицейские: в пожаре погибла девушка, но это была не Сабэль! Господи, это ж добродушная скрипачка Саша задохнулась угарным газом!..

Я стоял и тупо смотрел на него, ища в голове хоть что-то, что можно сказать отцу в такой момент. И, дрожа от страха, нашёл единственное:

– Мне жаль…

– Мне тоже, – ледяным голосом произнёс он и резко встал.

Удара я даже не заметил. Кожу на лице как хлыстом рассекло, я инстинктивно закрылся, отшагнул, но тут же ощутил жжение в плече – вместо рук у него выросли самые настоящие бичи! Он наступал, постоянно разрезая ими провонявший гарью воздух, и бил, бил, бил меня хлёсткими ударами, от которых на раз лопалась кожа.

Тварь внутри зарычала, и я решил: вот оно – спасение. Попытался ответить, ударить, но не тут-то было! Тычок мой получился корявым и вялым, в нём не было и сотой доли той мощи, что я ощутил в больнице! Я тупо пятился, крича от боли, а по полу уже стелился пунктирный кровавый след…

Шаг, и вот уже кухня. Прямо под её окном – бетонный козырёк, а значит, лететь уже не два этажа. Ничего уже не видя, я развернулся и с криком сиганул, выбив хилую старенькую раму. Но сгруппироваться не успел, приземлился на бок, лишь чудом не угодив виском в бетон. Что-то громко хрустнуло в спине, тело прошило болью, и на мгновение я лицом к лицу столкнулся с той темнотой, под которую побоялся заглянуть минуту назад.

Собакоголовое существо с горящими червоточинами глаз внутри меня ощерилось и харкающе рассмеялось, стуча несколькими хвостами по выщербленному камню.

Очнулся я на бегу. Я весь превратился в бег.