Читать книгу: «42, или Крестовый поход дураков»

Автор не гарантирует, что прочтение этой книги даст ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого… но 42 медяка за попытку оно точно стоит.

Глава 1. "В кузнице Господа»

(или "Как я научился не верить в чудеса и полюбил молот")

Боден. Дыра над дырами. Если бы Господь задумался о создании идеального места для воспитания идиотов, он бы выковал Боден на своей небесной наковальне и поставил табличку: «Здесь живут дураки. Не кормить».

Я, Карл, сын кузнеца, провёл первые четырнадцать лет своей жизни, вдыхая гарь, слушая звон металла и наблюдая, как наш священник отец Губерт каждое воскресенье изобретает новые способы объяснить, почему число «42» – это «путь к спасению».

– Вчера мне было откровение! – орал он, размахивая бутылью с мутной жидкостью, которую называл «святым елеем». – 42 – это количество дней, которые праведник должен провести в посте!

– А на прошлой неделе ты говорил, что это возраст, когда Дева Мария родила второго Христа, – пробормотал я, чистя наковальню.

– Именно! – не смутившись, воскликнул Губерт. – Вот каково величие Господа! Одно число – и столько смыслов!

Мой отец, кузнец Горд, обычно в таких случаях только хмыкал и бил молотом посильнее. Он вообще мало говорил. Его философию можно было выразить тремя фразами:

1. «Крепче бей»

2. «Не тупи»

3. «Если клиент идиот – бери с него втридорога»

В тот роковой день, когда всё началось, отец работал над странным заказом – дюжиной железных пластин с выгравированным числом «42».

– Кому это? – спросил я.

– Тем, кто платит, – ответил отец.

– А зачем им?

– Потому что идиоты верят, что кусок железа сделает их умнее.

Он не успел закончить работу. Когда я вернулся с реки (где, как обычно, безуспешно пытался поймать хоть какую-нибудь рыбу), отец лежал на полу кузницы, хватая ртом воздух. В руке он сжимал одну из пластин.

– Сорок… два… – прохрипел он и умер.

– Что 42? – спросил я, наклоняясь ближе.

– Страшно! Очень страшно! Мы не знаем, что это такое! Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое! – вдруг завопил соседский мальчишка, заглянувший в дверь.

Я швырнул в него подкову. Не попал. Она пробила стену – последнее, что скрепляло эту развалину.

Отец слабо ухмыльнулся:

– Сын, ты кузнец от бога. Плохой, но кузнец.

– Отец, а ты оставишь мне что-нибудь после смерти?

– Я не оставлю тебе долгов – это лучший подарок в наше время.

Его рука разжалась. В ладони лежал ржавый гвоздь с выцарапанным числом «42». Последний подарок от человека, который за всю жизнь не сказал мне ни одного доброго слова, но и ни разу не ударил без причины.

На похоронах отец Губерт орал о «божественном знамении», тыча пальцем в этот гвоздь. Народ охал и крестился. Я же думал о том, что теперь делать с кузницей, которая разваливалась на глазах.

На следующий день священник уже объявил на площади:

– Чудо! Святой кузнец перед смертью узрел число спасения!

– Он всю жизнь делал подковы, – пробормотал я. – Каков из него святой?

– Именно поэтому! – обрадовался Губерт. – Простой человек, как все мы!

К вечеру в кузницу начали приходить люди. Одни хотели прикоснуться к «месту кончины святого». Другие – купить «благословенные пластины». Третьи просто тыкали в меня пальцем и шептались.

А наутро явился баронский управляющий:

– Его сиятельство желает узнать тайну числа 42.

– Какая тайна? – искренне удивился я. – Это просто число.

Управляющий посмотрел на меня, как на особенно тупого телёнка:

– Мальчик, в этом мире есть три типа людей: те, кто знает тайну 42; те, кто не знает; и те, кто знает, но притворяется, что не знает. Ты к какому относишься?

Я хотел ответить, что отношусь к четвёртому типу – тем, кому плевать, но вовремя вспомнил, что у барона есть дыба, специально для таких умников.

По дороге домой зашёл к пекарю Томасу.

– Хлеб, как обычно – черствый и невкусный, – бросил я монету на прилавок. – А ты не думал делать его менее мерзким?

Томас усмехнулся:

– Моя задача – грамотно маневрировать между отвратительным качеством и доходами до того момента, как меня не побьют. В конце концов, я монополист (и откуда я знаю это слово). Не нравится – ищи другого пекаря. Сюрприз: его нет на ближайшие сорок километров.

В ту же ночь я собрал вещи, взял отцовский молот (на рукояти которого тоже было выгравировано это чёртово число) и поджёг кузницу. Пусть теперь гадают – то ли это «знамение», то ли просто я был плохим сыном.

На дороге меня догнал только отец Губерт:

– Куда, чадо?

– Искать правду.

– А что такое правда? – ухмыльнулся он.

– Когда-нибудь узнаю.

– Вот и отлично! – обрадовался священник. – Когда найдёшь, вернись и расскажи. А я придумаю, как это продать!

Так началось моё путешествие.

С одной стороны – таинственное число.

С другой – молот, который иногда светился в темноте.

И с третьей – твёрдая уверенность, что где-то за горизонтом должны быть люди, которые не считают цифры священными.

Хотя… если подумать, в это верится с трудом.

Глава 2. "Дорога дураков» (или как я научился воровать хлеб и разочаровался в человечестве)

Дорога из Бодена в Гротту – 25 километров отчаяния. Если бы Господь решил создать аллегорию человеческой жизни, он бы вымостил её битым стеклом, по краям посадил крапиву, а в конце написал: "Простите, но ваш путь был бессмысленным".

Я шёл уже часов пять, когда понял, что забыл самое важное – еду. Отец всегда говорил: "Кузнец должен держать молот в одной руке, а хлеб – в другой". Я же держал в одной руке молот, в другой – молот (ну мало ли), а хлеб вообще забыл.

Первая попытка добыть пропитание провалилась. Я попытался поймать кролика. Кролик поймал меня – точнее, мою руку – и сбежал, прихватив кусок рукава. Вторая попытка была умнее: я нашёл ягоды. Через полчаса я сидел под деревом и думал, может ли человек умереть от поноса в одиночестве. Оказалось, может. Но мне не повезло.

Когда солнце начало клониться к закату, я увидел дымок. "Гротта!" – обрадовался я, а потом вспомнил, что в переводе это значит "Пещера". Отличное название для деревни. Прямо как "Добро пожаловать, здесь живут троглодиты".

Первое, что бросилось в глаза – виселица на въезде. На ней болталось чучело с табличкой: "Так будет с каждым, кто не верит в 42". Я поспешил пересчитать буквы. 41. Чувство облегчения сменилось разочарованием – даже в угрозах они не могли соблюсти собственные догмы.

Таверна "Пьяный крот" встретила меня запахом кислой капусты и ещё чего-то, что я предпочёл не идентифицировать. За стойкой стоял тип, похожий на помесь кабана с пещерным медведем.

– Мальчик, – прохрипел он, – у нас два правила: не спрашивай про 42 и не плюй в эль. Первое – потому что устали. Второе – потому что эль и так на половину состоит из слюны.

Я заказал хлеб и сыр, а когда трактирщик отвернулся, сунул булку за пазуху. В этот момент кто-то схватил меня за шиворот.

– Ах ты мелкий воришка! – заорал медведь-кабан.

Я уже приготовился получить по зубам, когда из-под ближайшего стола раздался голос:

– Оставь пацана, Борис. Он же священное число украл!

Все замерли. Даже я, хотя не понял, о чём речь. Трактирщик выпучил глаза:

– Что?

«– Ну смотри», – сказал голос, и из-под стола вылез человек. Вернее, нечто, напоминающее человека, если бы человека скроили из грязи и плохого настроения. Он выглядел как помесь барсука и старого ковра, с глазами, которые видели слишком много и давно перестали удивляться – Хлеб стоит три медяка. Сыр – два. Вместе – пять. А он взял один хлеб. Пять минус один – четыре. Дважды четыре – восемь. Восемь на пять – сорок. Плюс два – сорок два! Он украл священное число!

В таверне воцарилась тишина. Потом кто-то ахнул. Кто-то перекрестился. Трактирщик выпустил меня, с благоговением прошептав:

– Святой вор…

Так я познакомился с Мармотом. Когда мы вышли на улицу, он расхохотался:

– Видал? Стоит сказать "сорок два" – и все сразу становятся идиотами. Хотя погоди, они и так идиоты.

Мармот оказался дезертиром. Как он объяснил, он не столько дезертировал из армии, сколько "перешёл на вольные хлеба", что, по его словам, "звучит лучше, чем 'сбежал, потому что боялся'".

– А почему ты помог мне? – спросил я.

– Во-первых, я ненавижу Бориса. Во-вторых, ты рыжий. А в-третьих… – он понизил голос, – у тебя в руке молот с числом 42. Я такие видел. Их делали для…

Он не договорил. В этот момент из таверны вывалилась пьяная толпа, начавшая орать: "Он знает тайну числа!". Мы бросились бежать, петляя между домами, пока не оказались на окраине деревни.

– Вот дерьмо, – пробормотал Мармот, оглядываясь. – Эти идиоты готовы растерзать нас за любую чушь. Давай валить в Сегль, пока не начали считать, сколько у нас пальцев на руках.

– А если там тоже самое? – спросил я, переводя дух.

Мармот хитро улыбнулся:

– Там хуже. Но хотя бы вино дешевле.

Мы двинулись в темноту, оставляя за спиной крики фанатиков. Мой молот слабо светился в темноте, будто подмигивая нам: "Вы оба идиоты, но хотя бы весело".

Глава 3. "Лес, кобольды и философия под луной"

(или "Как мы чуть не стали ужином, но зато нашли общий язык")

Дорога из Гротты в Сегль пролегала через Чёрный Лес, который местные жители называли так не из-за цвета деревьев, а потому что каждый, кто в него заходил, чернел от горя.

– Тут водятся кобольды, – предупредил нас старик на краю деревни. – Мелкие, вонючие, но, если их правильно приготовить, вполне съедобные.

– А если они приготовят нас? – спросил я.

Старик задумался.

– Тогда, полагаю, вы будете вполне съедобны для них.

Мармот фыркнул и сунул мне в руки палку.

– Вот, держи. Если что – бей. Если не поможет – отдай им меня первым. Я старый и жёсткий, пока будут жевать, ты убежишь.

Лес встретил нас густым мраком и странными звуками. Ветви скрипели, будто старухи, сплетничающие за спиной. Где-то вдалеке ухал филин – или это был пьяный крестьянин, заблудившийся в чаще.

Первые три часа прошли спокойно, если не считать того, что Мармот дважды споткнулся о собственные ноги, а я наступил на что-то мягкое, что потом долго трясло ботинком.

– Ты знаешь, что самое страшное в кобольдах? – спросил Мармот, разгребая сухие ветки для костра.

– То, что они едят людей?

– Нет. То, что они умнее большинства людей.

Я хотел возразить, но в этот момент из кустов выскочило нечто зелёное, вонючее и с горящими глазами.

«– Человеки! Убивать! Грабить! Потом… эээ… может быть, съесть!» – завопило оно.

За ним появились ещё штук пять таких же. Они прыгали вокруг нас, размахивая заржавленными ножами и вилами.

– План так себе, – заметил Мармот. – Даже у меня в худшие дни фантазия была богаче».

Я поднял свою палку, но тут мой молот вдруг вспыхнул ярким светом. Кобольды зашипели, как коты, которых облили водой.

– Магия! Плохая! Бежать! – завопил один из них, и вся компания моментально исчезла в кустах.

Мармот посмотрел на меня, потом на молот, потом снова на меня.

– Ты… это… специально?

– Нет, – честно признался я.

– Отлично. Значит, теперь у нас есть волшебная палка и куча вопросов.

Мы разожгли костёр. Огонь трещал, будто спорил сам с собой. Мармот достал из рюкзака бутыль с какой-то мутной жидкостью.

– На, выпей. От страха помогает.

– А от чего ещё?

– От сознания.

Я сделал глоток и тут же закашлялся. Это было похоже на то, как если бы кто-то решил перегнать в алкоголь старую кожаную обувь.

– Что это?

– Вино. Ну, или то, во что оно превратилось после того, как его три года прятали в моих штанах.

Мы сидели молча, слушая, как в темноте шуршат кобольды (или может, это были просто очень наглые ежи).

– Почему ты ищешь это число? – спросил Мармот.