Читать книгу: «Параллель. Повесть», страница 7

– Конечно, – Эвальд потёр бровь, – Сказать, что я думаю? Вы, парни – молодцы. Я уважаю то, за что вы пытаетесь бороться. И даже не очень осуждаю некоторые из ваших методов. Но я не кучкуюсь в группы. И знаю, что вам ничего не изменить. Ты говоришь, что это всё вокруг, – Эвальд повернулся к Василию, – всё верно. Но будь это заговор – вы с этим ничего не сделаете. Как не сделаете и со стихийным развитием человека. Я даже промолчу о том, как вы пытаетесь использовать мою кратковременную популярность. Серия видеоблогов? Интервью в газетах? Об этом уже все забыли.

– Нам всё равно нужны люди…

Начал Вася, но Иван остановил его жестом, положил на стол кулаки и сжал челюсти, отчего его левый глаз практически поностью исчез под опухшим синяком.

– То есть лучше ничего не делать?

– Вы можете делать всё, что принесёт вам успокоение, но это всё равно ничего не изменит. – "А сейчас, наверное, пора уходить" – Спасибо, что прикрыли, но я бы и сам справился.

Смысла задерживаться дальше немец не видел.

– Мы хотя бы пытаемся что-то сделать! – крикнул ему в спину Иван.

Чуть не сбив в дверях какого-то щуплого мужичка, упорно смотрящего себе под ноги, дышащего перегаром и даже не обратившего внимания на столкновение, Эвальд пошёл к подземке. Разговор оставил лёгкий осадок. Как если не нашёл в кармане мелочи, чтобы подать нищему. И вроде не спасло бы его три червонца, но угасшая надежда от наблюдения пустой руки, потянувшейся до этого к карману…"Тьфу, бред. Игры детские. И почему нищий? Потому что такие же ущербные? Но ведь они-то и правда молодцы. Потому что юродивые? Ну да, кому ещё в здравом уме придёт в голову совершать обстрел краской парад в честь дня равенства? Или здравый смысл заключается как раз в действии, а не в пассивном протесте и смирении с ходом жизни?".

Немец вдруг представил город видом сверху, в кромешной тьме. Чужой город, который все ненавидят, и поэтому тут живут. А те, кто носит чёрное – крап света. И он всё равно задохнётся.

У дома Ирины была целая вереница карет скорой помощи и органов правопорядка. Милиционеры стояли по два-три, вяло переговаривались и переминались с ноги на ногу. Врачи, кажется, как раз собирались уезжать. Захлопали задние дверцы, затем передние – некоторые милиционеры махнули вслед рукой – и скорые, одна за другой, проехали мимо Эвальда, вовсю завывая и моргая сиренами. Немец пробежался взглядом по окнам соседних домов – кое-где заметил безучастные или любопытные лица.

Скучающе милиционеры достали жёлтую ленту, начали огораживать участок с окровавленной оградкой и кашей красного снега, так же скучающе, но с зарождающимся хищным интересом посмотрели на единственного прохожего. Однако не окликнули.

Глава IV. Пустыня

Виреска

Ты услышишь в этой песне сразу

Любви мотив и радости тепла. Но!

Если… если… не моргнёшь ни разу

Не узнаешь, что уже мертва

Просыпаться не хотелось совершенно. Одеяло плотно придавливало грудь, солнце щекотало глаза сквозь веки. Правда подушка довольно великовата, я чуть ли не сижу. Да и одеяло какое-то колючее, несколько шерстянных волосин по-видимому пробились сквозь пододеяльник. Кольнут живот и грудь, и сразу становится жарко. Зато в промежутках так хорошо…

Что мне там последнее снилось? Дюк, пустыня, грязно-бурые пылевые стены. А ну и пусть будут они. Вот забудусь сейчас, и по ходу дела насню себе что-нибудь повеселей.

– Эй!

Прозвучало где-то в затылке. Уже засыпаю?

– Эй!!!

Подушка выросла до безобразных размеров, скинув меня на пол. Что-то жёсткое давило в подмышках. Спину обожгло, в груди сдавливало всё сильней, мне начало не хватать воздуха, и я брыкнула ногой, стараясь сбросить невесомое одеяло и увидеть свет.

В третий раз никто никого не звал. Пощёчина. Грубая рука на моём подбородке и насильное вливание горячей сладковатой воды. Вспоминаю, что не сплю уже сутки, никакого одеяла нет, я, как тот рюкзак, болтаюсь подвязанная за руки к спине проводника, а мои ноги волочатся по красному раскалённому песку. Дюк непривычно говорлив, но я даже не силюсь понять, говорит он со мной или с собой вслух. Но слова «лучше не смотри» точно были адресованы мне, когда во время одного из коротких моментов просветления я попыталась задрать рубашку и почесаться. Это всё одеяло виновато. Это всё оно. Надо просто привыкнуть и не обращать внимания. Надо спать дальше…

Вновь доносящиеся откуда-то сверху голоса. Сил хватает лишь на то, что слегка приподнять голову и увидеть нависшего надо мной старика с длинной чёрной бородой. Он тычет мне меж рёбер какой-то длинной швайкой и восторженно матерится. А вот и Дюк. Отпихнув старика в сторону, забрал спицу и сам начал меня колоть. Я чувствовала твёрдую иглу внутри себя, где должно было быть правое лёгкое, но боли не было, лишь как прежде – сильный зуд.

– А вот это моя лаборатория, – Эд открыл очередную дверь и пропустил меня вперёд, – на самом деле это просто мой склад. Из каждого нового места я приношу кусочек мира. Приятно иногда просто посидеть и повспоминать.

Он показывал камушки, веточки, баночки с песком, землёй и водой, кристаллы разных цветов и размеров, кости, сосуды с плавающими частями чего-то экс-живого, а иногда за мутноватым стеклом даже что-то копошилось. Никакой системы я не заметила, всё стояло вперемешку, надписи на полках или наклейки на самих экспонатах иногда отсутствовали. Почти каждый предмет Эд брал в руки и любовно гладил, изредка пытался всучить мне – оценить. Я лениво подыгрывала. Да и на прогулку по своему жилищу он меня выманил хитростью: принёс тонкие и нежные ломти вяленой рыбы, как только я проснулась. А добил большой кружкой холодного сладкого варева, которое почему-то назвал чаем. Отказывать было неудобно.

Из всего имеющегося на полках мне понравился небольшой синий камень кубической формы. Он стоял за клеткой из прутиков на другом камне – обычном, каких много валяется просто на дороге. Его грани были обточены слегка небрежно, но идеально гладкие плоскости очень приятно ощущались пальцами. Я сама взяла кубик, пока Эд что-то рассказывал про кость зимнего волка из каких-то там гор. Свет наполнял минерал глубоким ультрамариновым свечением, а затем, преломляясь, падал на ладонь россыпью оттенков синего.

– А, это осколок метеорита, нашёл его на горном плато лет пять назад. Правда, вернуться туда мне так и не довелось. По сути и незачем, место безлюдно, а граница охватывает одни лишь пласты горной породы. Не знаю, может передел что-то изменил… – он забрал у меня куб и положил обратно.

Я ещё несколько раз оглядывалась на него. Синева завораживала, и я еле сдержалась, чтобы не начать выпрашивать себе сувенир.

– А это узнаёшь? – он указал на большую колбу с чёрной, мохнатой и полой трубкой внутри.

Штука эта была, наверное, из разряда «экс-живых». Её концы заканчивались рванными волокнистыми раструбами, и по всей длине она так же была покрыта короткими волосками. А рядом стояла баночка поменьше с обычной пиявкой, в неё Эд тоже ткунл пальцем:

– А вот такие они до того, как присосутся.

Я рефлекторно потянулась к груди и потёрла занывшие вдруг рёбра.

– Вот-вот, – продолжил Эд, – мы с Дюком это из тебя вытащили. Самое тяжёлое это нащупать её сердце. Ты первая, кого мне удалось не убить во время извлечения. Когда червь присасывается, он впервую очередь впрыскивает дозу яда, затем пронизывает насквозь жертву, пускает отростки во все стороны и начинает медленно иссушать тело. Человек может пролежать парализованным целую неделю, медленно умирая. Правда, он не всегда понимает происходящее, так что это страшно только со стороны.

Но и к этому я быстро потеряла интерес. Болтовня, болтовня… мне это надоедало всё больше и больше. Эд без остановки рассказывал какие-то небылицы про свои похождения, после каждой байки делал короткую паузу, видимо, чтобы у меня было время прочувствоваться важностью услышанного. А ещё меня начал нервировать его закос под волшебника средиземья. Теперь я на все сто была уверенна в том, что его борода до груди – парик, а жёлтый камзол с светло-зелёными полосками на рукавах и большими медными пуговицами – с чужого плеча. Постоянно собирался складками на груди или съезжал на одну сторону, отчего руки казались разной длины. И вообще вид у хозяина башни был какой-то жалкий. Или это только его голос на меня так действует?

– Я устала, пойду в свою комнату.

– Да-да, конечно. Я тебя провожу.

В комнате я первым делом открыла небольшое окно и выглянула наружу. Пустыня полыхала жаром, сушила кожу, стоило лишь немного высунуться за раму. Панорама города раскинулась до самого горизонта и также колыхалась. Я не была уверена, всё ли я верно вижу, или за окном просто плавает мираж. Кольцо из мелких камней и трёх осколков монолитной гранитной породы плавно плыло вокруг башни. Почему-то не верилось, что всё это строение держится вот на нём. А хозяин, кстати, не спешил уходить. Не знаю, чего он добивался, может хотел меня смутить, потому что молча смотрел, как я поправляю постель и ложусь «отдыхать».

– Когда вернётся Дюк?

Молчание надо было хоть как-то разбить, потому что просить его выйти вон было бы немного неудобно. Сам пусть валит.

– Не знаю, как пойдёт. Он не хотел тебя брать, потому что там, куда он пошёл, довольно опасно, а ты только-только с операционного стола. Хочешь чего-нибудь? Может, принести ещё чаю?

– Нет, я просто посплю.

Разумеется, спать я не собиралась. Как только шаги за дверью стихли, я встала и облазила всю комнату вдоль и поперёк, заглянула под каждый стул, подвинула каждый сундук, ощупала каждый подозрительный камень в кладке, насколько возможно, высунулась поочерёдно из всех окон и осмотрела башню снаружи. Никаких карнизов или выступов, по которым можно было бы в случае чего спуститься. Да и высота более чем приличная. И зной, просто дико изнуряющий, от которого моментально слабеют руки и тяжелеет голова. Пока что ладно. Оружие при мне, и хоть пользоваться им я так и не научилась, с ним спокойней.

Прошла почти неделя. В пути как-то сбивалась, но сейчас я просто царапаю чёрточки на стене после каждого заката, и их накопилось шесть штук. Завтра я их перечеркну и начну новый отсчёт. И ещё что-то мне подсказывает, что Дюк может не вернуться. По разным причинам. От безумного рандома с переходом или несчастного случая с летальным исходом до банального нежелания за мной возвращаться. Эд утверждает, что мой провожатый вот-вот появится, что у них какие-то общие дела, но это он так говорит.

Поймала белую мышку. Она меня цапнула за палец и спряталась за одним из сундуков. Помалу я прикормила её и всё же смогла выманить. Теперь она ест из руки. Назову её Лолой.

Повторно исследовала всю башню, теперь уже сама. Эд особо не возражал, кроме случая, когда я спустилась в подвал. Не знаю, как «не-маг» узнал, и чего вообще разорался, каморка была почти пустой. Я обязательно должна узнать, что там.

Кстати, я поначалу думала, что это именно тот человек, который дал Дюку карту. Поначалу, то есть в первые минуты после пробуждения. Ну да, как же. Максимум, который мог выдать Эд, как мне кажется, это высечение из рук снопа искр, и то после долгих обрядов, песнопений и плясок в ритуальном наряде у костра. Ну не могу я представить его хоть сколько-нибудь приличным колдуном! Всё.

Вообще было много забавных и интересных штуковин, но ни одной из них я не нашла применение. То есть я предположила, для чего та или друкая хрень может пригодиться, но это никак не помогло бы мне выжить в пустыне. Как сам хозяин выживает снаружи? Не поверю, что он тащит за собой зонт с той же способностью держать прохладу, как у этого жилища, и тем более мне кажется сомнительным вариант с перемещением всей башни в нужное место.

Ну вот, неделя. Сдув с узкого подоконника пыль из расцарапанного камня, пробежалась взглядом по быстро темнеющему горизонту, по вечно пустым широким улицам города и увидела чёрную точку на красно-жёлтой кирпичной дороге. Первое живое движение за всё это время, и почему-то мне кажется, человек этот не собирается бродить по руинам. Пожалуй есть ещё немного времени. Оттолкнулась ногами и проехала по гладкому подоконнику к другой стороне каменной оконной арки, где хранились мои художества. Может, стоило поискать бумагу, но мне было смешно царапать анимешных человечков в камне. У старика такая тоска в доме – хоть останется после меня украшение. Знаю, слишком жирный подарок, но ничего, я снизойду до милости.

Поудобней взяв замотанный в тряпицу гвоздь, начала царапать контур для следующего действующего лица. Прямоугольники кладки как нельзя лучше служили рамкой, и идея рисовать постановки вместо единичных персонажей родилась сама собой. Вот только начинать нужно было сверху… а то мой комикс стал мангой, и смотреть его приходится с конца, снизу. Жаль, текст проблематично вставлять, настолько мелкие царапины нечем наносить, да и не разгядишь, наверное.

Совсем стемнело, под высоким потолком загорелся жёлтый кристалл. Думаю, уже пора.

Выйдя из комнаты и прислушавшись к тишине, скользнула к лестнице и спустилась почти в самый холл. Не знаю, зачем было красться. Наверное, чтоб в темноте не навернуться и не скатиться по ступенькам. Или просто прорезаются новые привычки. Вроде той, чтоб спать в обнимку с оружием.

Немного посидела, ожидая скрипа засовов или хотя бы криков агонии от опрокинутого чана смолы. Нет, казана не видела и вообще не знаю, что там, за воротами. Но к интерьеру подошёл бы. Наконец стук. Дверь из подвала скрипнула, по каменным плитам зашаркала пара ног. Эд ещё и ходит как старик…

– Кто?

– Аргат, – едва различимо послышалось из-за массива двери.

– Окно или через границу?

На этот раз ответ я не расслышала. Как и на следующий вопрос «где?».

Стукнул отодвигаемый засов, послышался какой-то тонкий треск, как от искр электро-зажигалки, в воздухе ненадолго повис запах озона. Когда шаги немного отдалились, я выглянула в арочный проём. В неровном свете кристальных ламп чётко рассмотрела навьюченого осла и две фигуры в длинных плащах до пола. Один из гостей был явно мужчиной: неимоверно широкие плечи заслоняли собой идущего впереди Эда. Правда, немного странно смотрелся накинутый на голову капюшон, слишком маленький для такой комплекции. Как если бы голова незнакомца была детской и росла прямо из плеч. Позади семенил второй гость, судя по всему – женщина. Она то и дело тянулась к рукаву своего спутника и вертела по сторонам головой, когда тот мягко отводил её ладонь. По мере их продвижения кристаллы загорались и угасали, пока Эд не провёл визитёров на большой склад.

Я сунулась было следом, чтобы послушать, что интересного расскажет гость Эда, но, как только моя нога опустилась на каменную плиту широкого коридора, ближайший настенный кристалл мягко загорелся жёлтым светом. Ну и ладно, не сильно-то интересно было.

Трись! – осколки сорклупы стрельнули во все стороны, а ящер закинул орех в рот. Трись! Уже весь пол завалил мусором, а всё сидит, лущит. Смотрит на меня. Его подруга с длинной русой косой подаёт ему новую горсть из большого мешка. Трись! Скоро перестанут быть видны резные ножки стула, на котором сидит гость Эда.

Чем больше я всматриваюсь в его лицо, тем больше понимаю, что это скорее человек. По ящику всякого насмотришься: и языки себе разрезают люди, и рога наращивают, и тело шрамируют под чешую. Но не похоже, что у этого узоры на лице и вокруг глаз – татуировка. Время от времени он моргает, и когда его верхнее веко начинает приподниматься, я успеваю заметить полупрозрачное третье веко. И лицо вытянутое, губы тонкие и язык ну точно змеиный, и даже пальцев на руках четыре, а кожа покрыта хоть не чешуёй, но рельефным узором – слегка поблескивает. И несмотря на всё это, он больше похож на человека.

Когда я наконец решила подняться к себе и прийти уже к ужину, появился Эд. Поставил большое блюдо с крышкой на стол и со скрежетом вытянул его в центр комнаты.

– Прошу, – Эд снял с блюда колпак.

Опять какая-то непонятная ерундень. Похоже на чьи-то запечённые ноги: то ли паучьи, то ли рачьи. Немного колючие, с трескучим и довольно твёрдым панцирем. Но мясо внутри нежное, как яичный белок. А на вкус пресное. Эд с ящером трепались про какую-то посылку с болот, которая прибудет не раньше трёх дней, про недавний передел, какие места он затронул, чего нового появилось. Ну, как трепались – Эд с замашками аристократа, держа спину прямо и закатив рукава камзола, спрашивал с набирым ртом, вытирал рот об плечо и бросал хитин себе под ноги. Ящер говорил слегка растянуто, со странным произношением – делал ударение на последний слог.

Я не знала, о чём можно говорить с этими двумя. Можно было бы попробовать пообщаться с девчушкой, но как-то сильно она держиться этого уродца, а вроде без ошейника…

Завернуть было не во что, так что я зажала в кулаке немного бело-розового мяса, поблагодарила за обед и пошла к себе. Я бы взяла с собой за стол Лолу, но я всё же не дома, в гостях.

В коридоре она меня догнала. Девочка. С виду младше меня года на три, из-за этого особо неприятно было видеть её в компании чело-ящера.

– Привет, – даже по-детски улыбается и тянет маленькую ладошку в приветствии, – я Ния. Давай поиграем?

– Давай.

– Пойдём, он будет заботиться о нас, он всех нас любит! – Ния приближалась мелкими шагами, протягиая ко мне руки, будто просящие милостыню, – зачем сопротивляться? Он хороший!

Она не обращала внимания на оружие в моих руках, в её блестящих телячьих глазах не было даже намёка на искру разума.

– Пойдём, пойдём с нами!

Отступать было некуда, я уже упёрлась спиной в шершавую стену комнаты, ставшей вдруг моей клеткой. Ящер стоял в дверях, безучастно наблюдая за происходящим. Я ещё крепче сжала эфес, уперев локти в бёдра, чтобы унять дрожь в руках.

Она не останавливалась. Упёрлась солнечным сплетением в острие клинка, сдавленно выдохнула и посмотрела на распоротую ткань платья, быстро пропитавшейся кровью. Подняла на меня удивлённо-просветлённое лицо и шагнула последний раз. Я почувствовала, как лезвие бесшумно и податливо продавило плоть и упёрлось в позвоночник. Ния уронила руки и начала оседать, из её рта потекли две неровные струйки крови, и, даже заваливаясь набок, она не отрывала от меня глаз, по-прежнему полные фанатичного огня. Я разжала онемевшие ладони, отскочила в сторону. Из-под сердца к горлу накатил ледяной ком, в ушах тонко зазвенела оглушающая тишина, и, кажется, я что-то говорила или кричала…

Выросший за спиной ящер сцепил на моей шее мёртвый захват, зажав локтём подбородок, и поташил в лестнице. Его гладкая холодная рука воняла старым террариумом, а стальные мышцы никак не реагировали на мои отчаянные удары. Молниеносно сбежав вниз и по длинному коридору, ослабил хватку, но лишь затем, чтобы выкрутить мне руки и связать за спиной. Я пыталась лягаться, но изворотливый гад делал всё быстро, очень больно и оставался для меня недосягаем.

У ворот уже стоял навьюченный ишак, а второй с улыбкой кружил вокруг ящера и что-то лепетал, постоянно одёргивая и поправляя ядовито-зелёные рукава камзола.

– Ты заберёшь свою невесту? Нет? Тогда… это дополнительные хлопоты…

Ящер сунул руку в нагрудный карман и высыпал на подставленные ладони горсть орехов. Некоторые упали, запрыгали и покатились по полу. Эд недоумевающе посмотрел на валюту в своих руках и поднял глаза на гостя. Трусость боролась в нём с негодованием, и я бы даже позлорадствовала, не будь привязана к седлу воняющего дохлой скотиной ишака.

– Мы так не договаривались

– Верно, мы так не договаривались, – спокойно ответил ящер, накидывая на спину осла сумки, – всё оговоренное я тебе уже уплатил.

– Так нечестно! – дрожащий голос сорвался на последнем слоге, и Эд швырнул орехи в сторону.

– Хм… ты говорить мне о чести? Ты заказал смерть человека и продал невинную девушку, как какую-то вещь. Это не противоречит твоей морали?

– Ты, ты!..

На этом Эд заткнуля. К нему вплотную подошёл ящер с моим мечом в руках, взял старика за рукав и тщательно вытер об него кровь. Потом «ты-ты» сунул оружие в ножны и так же привязал к седлу, взял осла за холку и повёл к воротам.

– Открывай, Эд, не заставляй меня задерживаться, – не оборачиваясь, негромко попросил ящер.

Цок-цок… копыта стучали по плитам коридора. Я даже отсюда слышу сопенье этого ублюдского старпёра. Я ведь догадывалась, что с Дюком что-то случилось, чего я ждала всё это время?

И эта дурочка… из глаз сами собой полились слёзы. Не знаю, о чём я жалела больше – об умершей или о себе, ставшей убийцей? Но ведь она сама! Моментально повисла в глазах её придурковатая улыбка, нелепое платье и закинутая на плечо длинная коса с ленточками. Меч, которым любовалась, как красивой игрушкой, который, казалось, никогда не использую по назначению, теперь давил и обжигал лодыжку, и я чуть не взвыла от мысли, что напоминание о содеянном будет жить не только в моей голове, но и ощущаться телом, находиться постянно перед глазами.

Створки ворот со скрипом и треском начали открываться. Оборачиваюсь с чувством, что ещё немного, и моя злоба, ярость и отчаяние материализуются, испепелят Эда. Сколько яиц отложил этот кугут? Ненавижу, ненавижу!

Но вместо пены бессильной обиды замечаю на его лице страх. Скотина подо мной останавливаемся, я смотрю на открывшиеся ворота. В песочном вихре, образованном в предбаннике ворот сильными порывами ветра, различаю знакомый силуэт.

Ящер делает шаг вперёд. Щелчок. Мой пленитель гулко оседает на пол, расплескав при падении оставшиеся в проломленном черепе мозги. Остальная их часть вместе с ошмётками костей и капюшона украшают стены и пол длинным шлейфом до самых ног Эда. Сам он падает на задницу. Тут же вскакивает и пытается бежать. Всё здание вздрагивает, плиты с грохотом вылезают из своих притёртых мест в стенах и полу, стыкуются по новой, преграждая старику путь.

Эд в бессильи бьёт по стене, сползает на пол и взахлёб начинает голосить о прощении. Дюк неспешно идёт по коридору, переступает через лужу крови, натёкшую из ящера. Приседает на корточки рядом с Эдом.

– Мирт где?

– Умер, умер он, год тому ещё!

Проводник подбирает с пола обломок цементной кладки, крошит в ладони на пыль.

– В подвале, в подвале! – взывает старик, срывает с себя бороду и судорожно расстёгивает пуговицы одежды, – прости, прости меня! Дай мне уйти, и ты больше никогда меня не увидишь! Я сделаю всё, что скажешь, прости, прости!

Его по-бабски молодое лицо в пыли, по щекам бегут дорожки слёз, а руки, едва сладив с пуговицами, потянулись к Дюку.

Проводник встаёт, отходит на несколько шагов. Стены и пол вновь оживают, огоражиают коридор, заглушая грохотом вой.

Подходит ко мне, развязывает руки. Его лицо буквально потемнело, и вовсе не от загара пустыни. Зрачки слились с белками глаз в блеклые, едва живые пятна. И что-то давило меня вниз и одновременно отталкивало от него. Он мотнул головой, но я осталась стоять. Несколько шагов. Обернулся.

– Ну, ты чего?

– Да пошёл ты!

Пожав плечами, отчего воздух вокруг него всколыхнулся, а под ногами подпрыгнула пыль и каменное крошево, Дюк выполнил мою просьбу и пошёл. Стиснула зубы и, осыпая его проклятьями, поплелась следом.

Свернул к лестнице в часть башни, где располагались комнаты Эда. Самая верхнаяя комната. Проводник хозяйски-мрачно осмотрелся. Снял с пояса футляр, вынул и развернул похрустывающий пергамент.

Я устала… я просто присяду у дверного косяка…

В противопоставленной комнате башни лежит на полу окровавленный труп. Часть меня будто навечно осталась там. Неужели я обречена возвращаться мыслями в каменную клетку?

Дюк бросил карту на пол и взмахнул руками, встав на изготовку, как дирижёр. Все полки вмиг с грохотом обрушились, в воздух взмыли так любимые Эдом экспонаты. Завибрировали и взорвались фейерверком радужных искр, но всё это тут же закружилось вихрем, и осколки не долетели до меня. Смерч, блестя перламутром, приблизился к Дюку, заполз на расстеленную карту и стал уменьшаться. Всего пара мгновений – и будто бы ничего не было. Вихрь впитался, свист сошёл на нет, в комнате остались лишь голые стены и ломанные доски.

Обратно по лестнице… За перегородкой уже не воет – слабо стонет и рыдает Эд. Тряпка…

Знакомый уже подвал. Дюк срывает вместе с карнизом тяжёлую ширму, отбрасывает в сторону. Лёгким пинком пробивает в стене брешь, не дожидаясь, пока осядет пыль, заходит внутрь. Тут светло. За большим столом, заваленном всяким механическим хламом, сидит ссохшийся лицом со столешницей труп.

Дюк обходит его со всех сторон, аккуратно вешает ему на шею потёртый круглый медальон на толстой нитке.

– Тебе лучше подождать на улице.

Выхожу на пустую улицу города. Оказывается, здесь не так уж жарко. Даже пробивает озноб, несморя на то, что солнце близится к зениту. Башня высится нелепой шахматной фигурой с воротником из плавающего кольца камней. Не проходит и пяти минут, как Дюк выходит следом, ведёт за гриву осла.

Лицо проводника вновь прежнее, спокойное, отчего я ненавижу его ещё больше. Свободной рукой он достаёт из кармана измазанные кровью орехи, ломает пальцами скорлупу и кидает ядра в рот.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***

Девочка проспала три дня, и неизвестно, сколько проваляется ещё. Предложение Эда кажется выгодным, так что время терять нет смысла. Сейчас, когда город остался позади, подумал, что можно было бы взять у неё на время оружие, оно куда лучше того обрубка железа, что я взял с собой в дорогу. Если Эд хотя бы вполовину перенял навыки своего учителя, то девочка в безопасности.

Мирт был хорошим механиком.

Хотя я не понимаю маскарада – город всё равно вымер.

Дневник памяти, день 3***

Он мне соврал! Тягун перестал есть и пить, стал идти совсем медленно и сдох почти у границы. Думаю, я смогу сдержаться до момента возвращения, чтобы и Эд понял, насколько я расстроен.

Сумки тянут к земле, будто он нагрузил в них булыжников.

Дневник памяти, день 3***

Укрытие так себе. Пули свистят и выбивают из валуна крошево. Один перезаряжает…

Хорошее оружие. Бьёт на расстоянии, и бьёт очень больно. Есть и минусы, но где их нет?

Пауза. Поочерёдно щелчки, пристуки.

Переговариваются. И меня зовут.

Обе сумки остались лежать под обстрелом. На одной из них лопнула шнуровка, на песок выкатилась пара каменьев, завёрнутых в промасленное тряпьё и в серебристые металлические листы. Обычные камни.

Снова грохот, щелчки снарядов. Ещё немного, и моё укрытие целиком превратится в щебень. Ещё немного.

Их человек пять, не больше. Но мозгов с пятерых даже ложки не насребёшь. Могли засесть так же и на хребте противоположной дюны, чтобы обзор был лучше. Наверное, так бы и прожили подольше. Нужно будет спросить, за что Эд пожелал мне смерти.

А ведь можно было обойтись без этого.

Всего шагах в двухстах правее явственно различается стена перехода. Переливается жидким изменчивым зеркалом, то отражая красные просторы пустыни, то пропуская взор сквозь себя и открывая вид на топь, подгнивающие деревца и мелкий кустарник. Давно знакомое болото с тропами, ведущими в в знакомые места.

Кричу наёмникам, что они ещё могут уйти, и я даже не буду за ними гнаться. Как всегда бывает, высмеяли моё предложение.

Поднимаю в воздух каменное крошево за своей спиной и посылаю хаотичным роем лететь к песчаному холму. Чувствую, как осколки прошивают одежду, тела, дробят кости, мнут металл оружия. Нет, наёмников я понять могу. Не приемлю, но понимаю. Эд же поступил непростительно. И я даже не вижу чёткой мотивации.

Дневник памяти, день 3***

Я расстроен. Очень. Настолько, что не заметил обратного пути. И за всё это время плохое настроение ни капли не убавилось.

Открыть ворота большого труда не составило. Представшая передом мной картина позабавила своей тривиальностью. Значит, всё ради моей спутницы… Ха-ха-ха, некоторые, в погоне за своими пороками, теряют голову. Вот и этот потерял – такой здоровяк, а голова мелкая. Брызнула, как переспевшая ягода.

Эд справил нужду, не снимая одежды. Не верится, что Мирт взялся его обучать. И не верится, что механик погиб от руки это слабака. Тем не менее, мёртвого надо почтить.

Эта падаль осмелилась носить кулон Мирта, но догадался его отдать.

Труп был в подвале, в рабочей комнате. Трус заложил дверь камнем, не осмелился сделать всё своими руками. Оставил медлено умирать.

Попросил Виреску подождать снаружи. Странное чувство, почти отвык от него – неуверенность. Я стоял перед двойной перегородкой, в которой был заперт человек, трижды меня обманувший, и я не был уверен, что с ним делать. Хотелось обрушить потолок и похронить под камнями. Можно оставить всё как есть, чтобы эта тварь почувствовала то же, что и её жертва. И ещё совсем немного хотелось убрать преграду, взять его тонкую куринную шею одной рукой и метелить о пол до тех пор, пока его тело не станет похрустывающей мочалкой. Это принесло бы мне сиюминутное успокоение.

Но я всё же поступил правильно. Оставил всё как есть.