Читать книгу: «Параллель. Повесть», страница 6

Наконец, избиваемый издал звук, но это был не всхлип и не стон, не крик о помощи и не мольба о пощаде. Яков захохотал. Булькая разбитым ртом, убрал руки в стороны и заелозил лицом по земле. Налётчик отпрянул и сплюнул.

– Тьфу, дебил!

Яков поднялся на колени, сплюнул тягучую слюну с кровью и упёрся ладонями в землю. Обернувшись ко мне, прохрипел:

– Бегите!

Почва под ним вздыбилась, и в мгновение ока вырос холм в два человеческих роста, отбросив парня в сторону. Лишняя земля и листва осыпалась, формируя голову, руки, туловище, ноги, и первый же шаг великана сотряс землю. Грабители залпом выстрелили и попятились, судорожно перезаряжаясь. Это сорвало с меня оцепенение, я побежал прочь.

– Вали, вали его!

Оборачиваюсь на бегу. Двое налётчиков продолжали пятиться, третий бежал в ту сторону, куда отшвырнуло Якова. Сейчас они заняты не мной, всё остальное не важно.

Несколько раз чуть не растягиваюсь на земле, поскользнувшись на листве. Втягиваю голову в плечи, когда за спиной прогремели один за другим два выстрела. По лесу прокатился душераздирающий вопль, и почти сразу же – второй.

***

Виреска

Иногда, ложась спать, я думаю о том, как хорошо было бы назавтра проснуться и уметь что-нибудь эдакое. Вон Дюк: и рану залечить может, и землянку одним движением руки выкопать, и костёр разжечь. Но это всё как-то мелко, бытовуха сплошная. Дерётся всё равно мечом, а не каким-нибудь посохом, усиливающим умения; спит под открытым небом; ходит пешком, а не верхом на големе или…

– Тут драконы водятся?

– Кто?

– Большие крылатые ящерицы.

– Встречал. Но не такие уж большие – не больше локтя.

– Какие они?

– Обычные. Большие уши, сросшиеся с телом и передними лапами. Летать не умеют, только далеко прыгают.

– А драконы?

Молчит. Значит, что-то скрывает.

Может, он не настолько силён, чтобы иметь в друзьях дракона? А я бы хотела и колдовать уметь, и подружиться с кем-то интересным. Хотя бы с феей.

Спотыкаюсь о корень, дугой выпирающий из земли, и чуть не задеваю головой один из низко висящих ульев. Ну как, ульев. Свисающие на тонких лианах большие сливовидные штуковины, покрытые вязью узоров из прожилок и изредка вспыхивающие изнутри тёплым жёлто-голубым светом. Только вместо пчёлок летают мотыльки и светляки, беспорядочно кружат вокруг своих домов, смешно потрескивая, когда натыкаются друг на друга. В полумраке из-за высоких крон, плотно смыкающихся и едва пропускающих свет, ульи похожи на уличные фонари. Ну вот. Мне же умения всякие не просто так нужны. Хочу без страха гулять по красивым местам, не думать о том, что из-за дерева выскочит какая-нибудь гадость. Хочу безмятежностои и уверенности. Неужели я так много прошу?

Проводник природой не любуется. Вроде и смотрит во все стороны, но чешет вперёд без остановки, а когда мы только вошли в эту часть леса и я дотронулась до мягкой бархатной стенки улья, так сразу одёрнул, что останавливаться нельзя.

Лес поредел, влажный аромат цветов и немного тяжёлый запах сминаемого нашими шагами высокого мха стал сменяться сухим и горьковатым дыханием степи и полыни. Мотыльки остались позади, как до этого и оранжереи с лианами, плющами и зарослями дурманяще пахнущих цветов, а ещё раньше – пруд с кристально чистой водой, каменистым дном и серебристыми водомерками с мою ладонь. Бегунки оказались агрессивными, Дюк вовремя сбил одного из них камнем, когда я подошла посмотреть поближе. Но всё равно это очень красиво. Было. А привала не было.

Рельеф тоже поменялся, теперь нам приходилось продираться сквозь высокую траву и чаще обходить особо глубокие овраги. Но скучно не стало. Деревья не исчезли совсем, огромные, просто исполинские поваленные стволы с рельефом замысловатых бугров иногда преграждали нам путь. Это были головы. Эти вырезы, прорези, бугры, тонкие волокна, даже кривые ветви – всё это было головами животных, выточенные прямо из стволов с сохранением пропорций, изображением шерсти и морщин на мордах, канальцев отпечатков на тёмных носах. Кабаны с коричневыми клыками, олени с ветвистыми рогами, медведи, лисы – словно живые смотрели в небо или на нас, нам в спину. Все они были примерно на одинаковом расстоянии от корней. Я не знаю, кто и зачем вырубил это на деревьях, не знаю, почему все они лежали в одном направлении, и ещё большей загадкой было для меня то, почему деревья не высохли, крона продолжала зеленеть, но место с головами оставалось гладким, не тронутым короедами, и не прорастало новыми ветвями, не обрастало корой.

Пошли курганы и новый лес, и проводник наконец соизволил дать привал. Спросил, сколько еды я успела потратить. Чудак, за те полчаса, что его не было, я бы при всём своём желании не смогла бы уничтожить все запасы провизии.

Я думала, что он хочет подлечиться – всё сильнее хромает на правую ногу. Но привал был до ужаса коротким. Как только Дюк затолкал в себя кусок вяленого мяса ии два сухаря, так сразу же вскочил и сказал, что пора. Мы шли строго на заходящее солнце, не обходя теперь ни холмы, ни овраги. Дюк будто остервенел, пёр напролом. Я начала временами оглядываться, не гониться ли за нами кто, но – нет, не гонится. Тогда в чём дело?

Иногда с голой вершины холма я успевала бросить короткий взгляд на лиловый диск солнца, ватные розовые облака и верхушки деревьев. Не успеваю насладиться красками. Даже такой радости лишают.

Когда лес немного поредел, а холмы переросли в невысокие горы, я заметила первую пещеру. Или это правильно назвать гротом? Небольшое углубление в скале, слегка обросшей лишайником и жёстким кусарником, будто склеилось с лесом пространственным клеем: деревья, пробиваясь к свету, ломали скальную породу не только корнями, но так же впивались кроной в свод пещеры и выглядывали снаружи густой шапкой листвы на голом камне. Наверное, не стоит и надеяться на ночёвку в одном из таких укрытий.

Да, чёрт побери, я устала! И Дюк, по-видимому, тоже. Он заметно сбавил шаг, не ради меня. Вон, извозился весь в пыли, когда спускались в последний раз с холма. Даже сыпется из штанины. Хоть бы вытряхнул – мне бы было неудобно ходить в запесоченной одежде и обуви.

Сегодня перед сном загадаю ездового некро-коня. Хотя и он такими темпами долго не протянет. Да и к чёрту коней – научусь открывать окна, и не рандомные, а адресные!

***

Валентин

Налётчики швырнули на землю рядом со мной Вагана и от души пнули по разу с брата. Одному не так скучно, но я же не сволочь, чтобы радоваться его поимке. Да, жаль, что он не смог убежать.

Они устроились тут же, развели костёр и поставили на огонь наш котелок, накидав в него наши же припасы. Десять человек. И все с огнестрельным оружием – ружья, обрезы, пистолеты. Не знаю, сколько у них боеприпасов, но точно нечего надеяться на то, что Бригадир вступит с ними в бой, чтобы вызволить двоих своих работников.

Якова не видать, я покрутил головой – может, привязали где-то к дереву? Не, ну кто бы мог сказать, что он умеет такое? Слепил бы сразу своего этого… защитника, и никто бы не сунулся даже. Конспиратор хренов.

– Прыткий оказался.

– Кто, ара?

– Не, тот, третий. Который голема наколдовал. Я его неплохо так отбуцкал, а он дёру давал будь здоров.

– Ага. Жаль, что пришлось его прикончить.

– Ну дык… голем Пашку с Серёгой порвал, начал меня догонять. Пришлось.

Ваган завыл, вскочил и протаранил головой ближайшего налётчика, навалился сверху и вцепился зубами в лицо. Откусив кусок щеки, плюнул кровью на тех, кто уже охаживал его прикладами и оттаскивал в сторону.

– Порву, суки! Яков! Яков, брат! С-суки-и! Порву, всех порежу!

Его вырубили и снова избили ногами.

Ближе к вечеру нас накормили остывшей похлёбкой. Жертва дикарского поцелуя с перевязанным лицом не упустил шанса плюнуть в миску Вагана и, злорадно осклабившись, сел неподалёку в ожидании. Миска отправилась в полёт, и парня снова избили. Я съел лишь половину, но мне не дали поделиться с Ваганом, забрали, после чего надели нам мешки на голову и уложили под дерево с короткой инструкцией «Спите!».

Даже при большом желании я не смог бы уснуть. Туман не улёгся, меня накрыли какой-то дерюгой, но это не особо помогло, было по-прежнему сыро и холодно. Несмотря на дикую усталость, так и не удалось забыться, в лагере началось движение, и вскоре с меня сдёрнули мешок. Я сел и прислонился к дереву спиной. В лагере прибавилось новых лиц. Эти тоже были при оружии, но стояли в стороне и разговаривали с главарём налётчиков, постоянно смотрели в нашу сторону. Спорят о чём-то. Однако в конце пожали руки и подошли ближе.

– Я обоих возьму, – сказал один из новых.

– Вот как. Ну смотри, ара диковатый.

– Тогда делай скидку.

– Вот ещё. Он зато прыткий.

– Тем более скидку делай.

– Прыткий – в смысле живучий. Так что перетопчешься со скидкой.

– А за опт?

Налётчик закатил глаза и вздохнул.

– Ну вот опять начинаешь. Берёшь или нет? Я их и по одному легко раскидаю.

– Да беру, беру. Две штуки, коробки плотно законопачены, чтоб не отсырело. Проверять будешь?

– Со временем. Если недостача будет, следующего проводника дам тебе одноногого. Будете тащиться за ним долго и весело.

– Где же ты такого найдёшь?

– Сам из здорового сделаю.

– Я же говорю, что каждый патрон пересчитан.

– А я говорю, что посмотрим. Забирай.

Ваган угрюмо молчал, изредка отрывая взгляд от носков своих сапог, чтобы посмотреть вперёд. На конвоиров наших он не оборачивался. Знаю, глупо надеяться на побег. Да и куда бежать-то? Утонуть в болоте не многим лучше заряда дроби.

– Чувствуешь? – мой спутник прищурился, к чему-то прислушиваясь, сам себе кивнул и добавил, – корицей пахнет.

– Не знаю, может быть. Что с того-то?

– Кажется, я знаю, куда мы идём.

– Даже если так, что делать-то будем?

– Молиться, – глухо произнёс он.

Я раздражённо дёрнул плечом. Ваган же вынул руки из карманов и прижал скрещенные ладони к груди.

– Православный, мусульманин, баптист?

– Буддист, блин!

– Буддист, так буддист. Тогда мантры читай.

Раздражённо фыркнув, пнул подвернувшуюся под ногу кочку. Ваган вдруг бешено зашипел:

– Жить хочешь? Молись, дурак!

Далее он сделал постное лицо, закрыл глаза и, слегка склонив голову, пошёл наугад, бормоча себе под нос. И что это с ним? Всё же повторяю положение его рук, прищуриваю один глаз и вдруг понимаю, что в голове нет ни одной связной фразы.

– Отче наш… что-то там… хлеб… лукавый…

Нет, ну бред же! Сую руки обратно в карманы. Скорей бы дойти до места. Перед ночной стоянкой и сдёрну.

Ваган всё бормочет. И как это он с закрытыми глазами идёт? В промежутках между чавканьем под ногами слышны обрывки тарабарщины.

– Аствац им азатир инц аис чар тардканциниц им пркутюне кезаниц ем акнкалум ко вохорма цутямб…

М-да, как говорится, без комментариев.

– Эй, зяблики! – окрикнул один из торговцев, – держите пальцы крестиком, авось пронесёт в этот раз. Вы не подумайте, мы не изверги какие – десять ходок – и вы снова свободны!

Оборачиваюсь и показываю средний палец.

– Ах ты!.. ну погоди у меня!

– Подойди и возьми, сосунок!

Торговец вскинул ружьё, я же останавливаюсь и раскидываю руки в стороны.

– Давай, шмаляй!

Тот лишь сплюнул и опустил оружие, но другой торгаш прокричал:

– Никто тебе быстро помереть не даст, так что топай давай!

Я потопал. Ну, хоть немного душу отвёл. За пару широких шагов догоняю Вагана, и ещё минут пять слушаю ещё бормотанье, которое становится всё настойчивей и громче. Он вдруг останавливается и задирает голову. Я тоже смотрю вверх.

– Эй, чего встали? – сразу же отреагировали наши конвоиры, но я их уже не слушаю.

Слой сплошного тумана стал рассеиваться, обнажая низко плывущие свинцовые тучи, но и те на глазах расступались, теснимые неведомой силой. В образовавшийся просвет рухнул шар ослепительного света. Земля под ногами дрогнула, и уши заложило от оглушающего взрыва десятков кубометров в одно мгновенье испарившейся воды.

– Не смотри, не смотри!

Ваган заорал мне прямо в ухо, и в этот момент нас сбило с ног волной обжигающего зловонного пара. Мой спутник тянул меня за рукав к земле, но я отмахнулся и посмотрел на это чудо. Не сходя с места, ОНО взмахнуло рукой, расчертив пространство новой вспышкой. Пронзительные крики предсмертной агонии наполнили воздух, и на том месте, где стоял обоз, закружил, вздымаясь к небу, огненный вихрь. Я упал на колени и обратился лицом к парящей над землёй фигуре в белоснежных одеждах, чей благодатный свет наполнил всё и вся.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***

Здесь другая земля. Понял это, когда перестал чувствовать ногу. Граница в дне пути. Я не дойду.

***

Виреска

Мерное гудение роя убаюкивает, я начинаю забывать про мертвенную усталость; невыносимое нытьё перетруженных мыщц приглушается, становится мягким, ватным и, в конце концов, я начинаю проваливаться.

Не спать! С трудом разлепляю веки. Глаза слезятся, глаза просят покоя. В почти кромешной тьме даже не за что зацепиться взгляду. Дюк тяжело сопит где-то рядом. Я не вижу его лица, и это самое приятное, что случалось со мной за последние дни. Почему-то кажется, что он смотрит в небо и не моргает.

Янтарное свечение понемногу растёт, пробивается сквозь плотный покров насевших пчёл. Я осторожно выглядываю из-за ствола кедра. Рой копошится, оживает, гудит всё громче, из-за этого хаотичного движения свет монолита играет на деревьях и земле пятнами дискотечной светомузыки.

Молчание проводника заставляет нервничать. Уже помер? Или вот-вот?

– Научи меня делать искры, как ты тогда, в хижине.

– Этому не учат, – немного погодя, пересохшим голосом отвечает он.

Жмот.

Повезло же мне забрести именно сюда. Хотя, когда волочишь пять пудов живого веса, не особо дорогу выбираешь.

Солнце включилось внезапно. Испуганным ураганом пчёлы сорвались с места, оглушающе завыли, наполнили собой воздух, чуть повторно не устроив ночь. Я вжалась в землю, натянула на лицо капюшон и замерла. Когда шум стих а небо прояснилось, я выглянула из укрытия. Одиноко возвыщающийся янтарный монолит, покрывало приземистых лазоревых цветочков, пара пчёл. Наверное, можно идти дальше.

Через силу встаю. Берусь за рукава его плаща. Ещё не начала тащить, а уже чувствую, как слабеют руки от одной лишь мысли о нагрузке. Что бы ты сдох, Дюк! Не мог сделать заранее костыль?

Из его штанины больше не сыпется пыль. Теперь она промокла и оставляет на траве неровную багровую полосу. Ну, хотя бы тащить меньше веса, вот только легче не становится.

Лишь бы закончился лес… и что дальше? Я перестану терять время, таща проводника в обход упавших деревьев, но что мне делать с сэкономленным временем? Он умрёт, и я ничего не могу с этим сделать. Я даже не понимаю, зачем тащу его дальше, почему я бросила рюкзак, а не это бесполезное тело.

– Эх ты, я почти начала тебя уважать…

Сорвалось вслух. Ничего, ему уже всё равно. И мне скоро станет… падаю в траву рядом с ним. Его лицо посерело, глаза не моргая смотрят в пустоту, грудь тяжело и редко вздымается. Почувствую ли я облегение, когда он умрёт? Определённо. Пока не высплюсь. А потом покручу в руках карту, поплюю на неё, потру об землю и пойду бесцельно бродить по лесам.

Нет, всё это усталость ноет. Не я.

Поднимаю голову на новый шум, с губ срывается нервный, захлёбистый смешок. Обычные, мать их, волки! Я думала, что заслуживаю больше, чем такая банальщина. Где злой дракон? На худой конец – лич? Должны же они тут быть! Найти последний приют в брюхе собаки?!

Остановившись в паре метров, облизали траву, один из них встретился со мной взглядом, пригнул голову к земле и оскалился. Всё ещё лёжа на животе, медленно достаю из ножен саблю, но это их ничуть не настораживает. Медленно подходят, скалясь, цепляются разом в штанину Дюка, рвут ткань, тянут на себя. Может, ну его? Сам виноват, доходяга.

Привстаю на колено, волки насторожено косятся, всё ещё цепко держа штанину проводника. Сжимаю покрепче рукоять, прицеливаюсь так, чтобы не задеть этот мешок мяса. А разве… они не нападут в ответ? Ещё не поздно свалить.

По траве пошли волны, ветер сменил направление, усилился, подул сильными толчками. Потянуло затхлой водой и тиной. Волки прижали уши, зарычали, один попятился и убежал, но второй оказался настойчивей. Знакомое уже голубоватое марево, оплавив близстоящие деревья и сплющив под собой бузиновый куст, повисло у меня за спиной в полуметре от земли.

Свободной рукой беру Дюка за ворот и пячусь к окну. Глупое, нелепое противостояние не прекращается. Я тяну и матерю всех собак и проводника вместе с ними, но нет сил даже махнуть оружием и отогнать тварь; волк тянет, рычит, упирается. Дюк молча смотрит в небо. Ещё немного, совсем чуть-чуть…

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***

Нога заживает хуже, чем в прошлый раз. Впитывая жидкую муль, отсеивает саму воду. Слишком медленно.

Восстановив немного крови, вытянул тело на небольшой клочок земли, закатил штанину, расковырял кочку и сунул в углубление обрубок. Всё равно слишком медленно. И слишком больно.

Дневник памяти, день 3***

Отросло только до колена.

Девочка так и не очнулась. Если за пару дней не встану на ноги сам, не смогу ей помочь.

Дневник памяти, день 3***

Мощный подземный толчок заставил очнуться. По болоту разнёсся крик. Предсмертный. Не знаю, насколько далеко, туман глушит и искажает звуки. Попробовал, и удалось пошевелить пальцами правой ноги. К туману подмешался серый дым, повеяло душным теплом горящего болота. Хватит валяться.

Встал, наросшие корни с треском оборвались, от резкого движения слегка потемнело в глазах. Виреска так и лежала на животе, вывернув голову в сторону. Под лопаткой чернела клякса с округлым провалом, в котором была видна мутная болотная вода, собравщаяся под телом. Нет, живая. Перевернул. Шевелит губами, улыбается. Ещё есть немного времени.

Сделал из плаща захватку, привязал девочку к себе. Земля почти не отвечала, глушилась водой и присутствием других людей, и приходилось искать проходимое место.

Жар был всё ближе. Шипела и потрескивала запёкшаяся муль, хрустела под ногами и впивалась в мягкую ещё подошву босой ноги. А туман обступил ещё плотней, на пару шагов вокруг было уже ничего не разглядеть. Нашёл пятерых, много провизии и воды. Вся тара испорчена, обувь на всех – сгорела. Даже гвозди поплавились. Стащил в кучу, под одним из трупов уцелела поясная сумка, сгорел только ремень.

Самое время взять пробу. Пергамент покрылся рванными клочьями чернил, с множеством неровных стыковок и пустых участков. Главное, выбрать правильный и не попасть в недавний лес.

Глава ноль – IV. Мат

Ирина перевернула жестяной контейнер, слегка помятый, с поддёрнутым ржой изображением соснового леса, потрясла, постучала по дну. В медный заварник упало ещё несколько пылинок. Для верности заглянула внутрь, на ободок шва – да, пусто. Залила кипятком то, что было. Затем подобные манипуляции проделала с пузырьком без наклейки и большой кружкой с отломанным ушком. Холод в квартире больше не бодрил, а доставлял неудобство. Девушка провела ладонью по замёрзшей руке, осмотрелась, выглядывая случайного посетителя. Но никого не было. Пока что. Закрыла дверь на балкон, включила газ.

Долго тянула горячий крепкий чай без сахара. Чёртов немец… с горькой улыбкой девушка вынуждена была признать, что всё же немного ждала его визита. Он хотя бы умеет молчать. И не обижается никогда. Робот. Который пытается выдать себя за человека.

Ну и пусть! Пусть она к нему немного привязалась за эти дни. Это всё лучше, чем по бичовникам ночевать, в надежде перехватить чего полегче и посидеть в шумном месте. А то, что считает её ненормальной… в какой-то мере он и прав.

Кружка полетела и разбилась о стену. К чёрту всех! Надеяться на кого-то? Три "ха"! Хотя… если до сих пор не сбежал, то надо выжать из него столько, сколько возможно. Пусть воображает себя рыцарем и дальше. Или уже ушёл под лёд? Обещался к обеду, а уже десять минут третьего.

Девушка некоторое время задумчиво смотрела, как чаинки сползают по стене и исчезают в ночном бархате рисунка мужской фигуры. Сняла с заварника крышку и плеснула ещё, ближе к потолку, над головой силуэта. Заперла выход на балкон, села обратно на табурет и потёрла плечи. Струйки вылитого чая сбегали в черноту и медленно впитывались, не оставляя и следа. Вдогонку отправился и заварник. Ещё одна вмятина. Спасибо сестре, что перестала таскать фарфоровые, догадалсь принести этот. Прям раритет из позапрошлого века.

Ира фыркнула, натянула шарф, куртку, предварительно хлопнув дверью балкона, вышла на лестничную клетку. С нижней площадки слышалось какое-то шушуканье, нервное шиканье и, кажется… это был всхлип? Поручиться сейчас за что было сложно.

Тень из швов между плитками, щелей между дверью и рамой густой пастой стекала на пол. Капала, слегка поблескивая, со светильника на потолке. Подтянулась и поползла за девушкой, то дробясь и расползаясь решетом, то вздымаясь над полом, перескакивая через ступеньки. Ира шла полуобернувшись, смотря на своего спутника и не зная, как правильно реагировать – пнуть назойливый хвостик, либо не обращать внимания. Дверь на чердак стала полупрозрачной, и… нет, не полупрозрачность это, всего лишь запоздалое отображение в мозгу уже открытого проёма. Придерживаясь за стену и нащупывая ступени не только ногами, но и второй рукой, Ира пыталась добраться до второй двери. Мучительно долгий подъём закончился, ноздри резанул морозный воздух.

Вдруг стало необычайно ясно, что пора бы купить новую одежду. Странно, что не сделала этого раньше. Но ноги не хотели слушаться, оставив свою хозяйку сидеть в снегу.

В проёме двери появились целых три чёрных кляксы. Немного замедлили ход, когда Ира обернулась к ним. Было двинулись обратно, но шёпот, шёпот, шёпот… затекли на невысокий парапет крыши. Снова громкий неразборчивый шёпот. Ирина хихикнула, снова попыталась встать, и на этот раз – удалось. Тени колыхнулись. Оказывается, что не такие они и чёрные. Вон, там розовое, там фиолетовое пятнышко. И они же никогда раньше не издавали ни звука? А эти всё шумят, громче и громче.

Вскрик. Пятна почти синхронно, одно за другим исчезли за краем ограждения. Ноги вели следом, чтобы подыграть этим нелепым пряткам, но что-то больно ударило по левой голени, Ира присела и нащупала конусообразную крышку вытяжки. Хм.. такая шершавая, холодная и скользкая сверху. Захотелось согреть ладонями слежавшийся снег и потрогать металл.

Пальцы быстро закоченели, челюсть уже было не удержать, и зубы теперь дробно стучали. Мир перед глазами вновь стал обретать чёткость, а пустота внутри почему-то выросла… затуманенный взгляд обвёл пустую крышу. Дверь чердака манила внутрь, к теплу.

Вернувшись в квартиру, Ира пережила лёгкое дежа вю, закрывая дверь на балкон.

***

Хвост был не очень умелый, потому что Эвальд, не будучи натренированным военным или сотрудником каких-либо специальных служб, почти сразу заметил две группы людей, следящих за ним на разном расстоянии. Троих из первой взял на заметку после пересадки на кольцевую, хотя видел их ещё при входе в метро у своей станции. Они не садились на свободные места, стояли в другом конце вагона и вроде как говорили между собой. Обычное дело. Но недавние события всё же заставили Эвальда быть более осмотрительным, и он несколько раз поймал на себе внимательный взгляд, брошенный сквозь динную тёмно-синиюю чёлку одного из "случайных" пассажиров. Узнали или следят? В любом случае расслабляться не стоит.

Несколько раз выходил на перрон, пропускал поезд и садился вновь. Чтобы убедиться в своей правоте. Тогда и заметил ещё двоих, тоже примелькавшихся – в тяжёлых кожанных куртках, потёртых джинсах и ботинках, но без зелёных элементов одежды. Двойная слежка, шифровка под врага? Ради одного него? Эвальд чуть было не заулыбался смущённо от такого количества внимания. Но хотелось поскорее избавиться от ненужной компании и отправиться по своим делам.

Поначалу думал пуститься в чехарду по станциям метро и подвижной дороги или, что ещё проще – взять такси. Но быстро отбросил эту нелепость. Вышел за одну станцию до нужной и не спеша свернул во дворы. Расстегнул на пальто все пуговицы, убрал в карман шарф. Нашли один раз – найдут снова. Как ни печально, за всё хорошее приходится платить ещё большей кровью. А хорошее ли оно тогда?

Двор сужался, серые девятиэтажки смыкались над головой, сливаясь с туманом и низко плывущим белоснежным шлейфом из трубы ТЭЦ. Наледь влажно поблескивала на карнизах, обшарпанных перилах и ржавых оградках миниатюрных грядок перед затемнёнными и зарешёченными окнами окнами первых этажей. И так ещё десяток кварталов до нужного дома.

"Если я ещё дойду" – усмехнулся немец, прислушиваясь к ускоряющимся шагам за спиной.

А вот на этом узком крыльце больше троих человек не поместится. И наверняка ускорятся ещё больше, чтобы не потерять за кодовой дверью и не ждать чёрт знает сколько. Сейчас, сейчас…

Эвальд схватился за шаткие перила, перепрыгнув через пять ступенек разом, встал перед дверью, изображая поиск ключей в карманах. Напрягся и вовсю насторожил слух, отсчитывая вместе с ударами сердца торопливые шаркающие шаги. Обернулся на короткий вскрик и даже разжал кулаки от удивления: в двух метрах от крыльца, на котором стоял сам Эвальд, его преследователи злостно били друг друга по сусалам. Один челкастый уже валялся на земле навзнич, неестественно вывернув ноги в разные стороны, двое других приспешников радуги были таскаемы за вихры и цветастые шарфы своими монохромными оппонентами.

Преимущество внезапности исчерпалось. Цветастые кое-как отбились, расцепили хватки на своих шеях. Третий начал шевелиться и вставать. Вот тут и пошла настоящая потасовка. В воздухе замелькали кулаки обычные и наманикюренные, ботинки тяжёлые и лёгкие кроссовки. Ни вскриков, ни угроз. Только надсадные выдохи и хрипы от прилетающих по корпусу подач. У одного из анархистов хлынула из носа кровь, он задрал голову, попятился и тут же повалился через оградку, получив кулаком в челюсть. Оставшийся выбрал одного из своих врагов, вцепился в него и стал обрабатывать коленом, не обращая внимания на сыплющиеся ещё с двух сторон тумаки.

Стук! Цветастый выпал из клинча, свалился набок от удара локтём по лицу. Чёрный с разворота протаранил головой ближайшего противника, повалил его на землю и добил резким ударом лба в нос. Третьего наугад лягнул кованым ботинком и попал по колену, лягнул ещё раз – в пах. Вскочил на ноги и зарядил корчащемуся парню коленом в лицо. Третий аут. Подскочил к товарищу и только тут подал голос, обращаясь к немцу:

– Ну, чего встал, помоги!

Оцепенение сбрасывать не пришлось, его не было вовсе. Эвальд молча наблюдал за дракой. Примерно даже понял, что происходит, но вмешиваться не стал. Зачем?

Помог активисту привести товарища в чувства, поставили на ноги.

– Идём назад к метро, я там чебуречную видел, – предложил чёрно-зелёный, когда его товарищ, зажимая нос тыльной стороной ладони, пошёл сам, отказавшись от помощи.

Эвальд с долей уважения и сочувствия посмотрел на разбитые лица. Остановились ненадолго у большого сугроба, немец подождал, пока его экс-преследовали сломали наст и набрали для компресса свалявшегося относительно чистого снега.

Дошли до забегаловки с длинной столешницей и стульями прямо в узком проходе к окошку заказов. Но имелся тут и небольшой закуток с круглым столом на высокой ножке.

– Будешь чего?

Эвальд покачал головой.

– Слушай, не в службу, а в дружбу – возьми нам по чебуреку и кофе. А то сам понимаешь, – новый не-знакомый положил на столик пятисотенную купюру и покрутил пальцем у слегка заплывшего глаза и разбитой губы.

Кивнув, немец подошёл к окошку, достал из кармана и накинул на шею шарф, чтобы добраться до кошелька.

– Спасибо, – искренне поблагодарил и, наконец, представился, – Иван. Это Вася, – кивнул на товарища, старающегося на капать на стол талым снегом с кровью.

– Шифруетесь? – усмехнулся немец.

– Ничуть. Именя настоящие.

"И когда уже к делу?"

Когда кофе был допит, активист снова придвинул деньги Эвальду, но тот лишь качнул головой.

– Ладно, – решительно выдохнул Иван, вытер рукавом рот и поморщился, – не буду титьки мять впустую, спрошу прямо: к нам пойдёшь? Официально, в партию. Нам очень не помешало бы такое лицо.

Эвальд полуулыбнулся и снова покачал головой. Это ничуть не обескуражило собеседника, и он продолжил:

– Никаких богатств от членства не обещаю, но у нас все идейные, как и ты. Это, считай, одна большая семья, – наткнулся на спокойный, немигающий взгляд. – Ладно… скажи: почему ты тогда вступился за нашего?

– Потому что он был в беде, нуждался в помощи.

– И ты помог…

– Верно, – кивнул немец.

– Но теперь мы нуждаемся в твоей помощи. Вся страна, всё будущее нашего общества. Посмотри: куда мы катимся? Не надо быть особо религиозным, чтобы привести аналогию с Содомом. И такой же финал ждёт всех нас. Вырождение, понимаешь? И эта поганая радуга – всего лишь вершина айберга. Продукты, которые вызывют бесплодие, стабильные цены на алкоголь, тогда как всё остальное дорожает по несколько раз в год. Тлеющие войны на Востоке и на границе с Европой. Положительная динамика детской смертности, эпидемии всё новых болезней, якобы оттаявших в вечных льдах – не говорю уже за само таяние льдов и повышение общего уровня мирового океана.

– От такого и оглохнуть можно… не забудьте упомянуть масонскую ложу, – подсказал Эвальд.

Иван замолчал. Возможно, пытался понять, насколько сильно стоит оскорбиться. Но на лице вежливого немца нельзя было прочитать ни намёка на снисходительность или издёвку, ни какую-либо другую мысль.

– Думаешь, мы сгущаем краски? – заговорил, наконец второй, шмыгнув носом, – Да, всемирный заговор – бредово звучит. Но даже без этого нельзя отрицать, что человечество болеет. Достаточно просто посмотреть вокруг.

Но вокруг были лишь потёртые стены и тяжёлый дым горелого масла.

– Скоро примут закон – а его примут – и тело общества обретёт ещё одну язву. Подумай сам – что дальше? Многожёнство покажется воплощением целомудрия, когда все виды извращений полезут на свет и начнут считаться нормой. У тебя, наверное, нет ещё детей, но ты хотел бы, чтобы они росли в таком окружении? И заметь, что это лишь одна из проблем, с которыми мы боремся. И ты можешь принять в этом участие, в наших рядах важен каждый неравнодушный.

Забегаловка временно опустела. Повар, оставшись без занятия, с интересом и без стеснения разглядывал помятых посетителей. Эвальд продолжал молчать, скрестив руки на груди.

– Я, конечно, понимаю, что мы только что полезли в драку, чтоб отдать должок за одного из наших, – Иван слегка наклонил голову вперёд, – но как ни крути, сейчас они шли за тобой, а лица разукрасили нам. Так что можешь хотя бы снизойти до ответа?