Читать книгу: «Лис, который раскрашивал зори», страница 3

А хотя… ну за что меня было щадить? Сайрика права, я просто не собирался быть с ней как надо, а жениться мне не мешало ничего – церемония занимала три минуты и самая дешевая стоила, как два средних обеда: мы могли обойтись без колец, нарядов и обещаний. Вполне возможно, Сайрике даже дали бы отдельную комнату в общежитии, где я смог бы раз от раза ночевать за счёт ПОРЗа.

Но мне было приятно болтаться между небом и землёй во всех отношениях – я и болтался. Я и сейчас понимал, что она имела право сделать то, что сделала, и где-то даже готов был понять, что произошедшее – это хорошо, но… но я всё равно упивался своими страданиями на моральном и физическом уровне и ничего толкового с этим поделать не мог.

Ну а когда мне полегчало, я уже, вроде как, и успокоился. Но это я здесь успокоился, в небе. Я начал несколько переживать за то, что будет, когда мне придётся опять спускаться вниз, тем более возвращаться в Изразцы, и оттого, остро нуждаясь в кампании, приплёлся с виноватым видом с Дивену.

Устроился в кресле напротив, свернувшись и сделав вид, что почти сразу же задремал.

Сам же я наблюдал, как Дивен корпит над своими маленькими часовыми механизмами (он взял работу с собой), и я был рад, что он тут, рядом. Казалось, что мой мир, в котором и Дивен, и Лёгкая с командой, и небо, покрыт какой-то очень тонкой оболочкой наподобие мыльного пузыря, а за ней – тёмная и страшная пустота. Но что было грустить? Мы выкрутились с заказом на этот раз, но… нет. Так думать не пойдёт – выкрутились и ладно. Это сейчас было главное. И я надеялся, что Сайрика будет счастлива. Счастлива, а значит, что-то у меня в жизни уже и получилось. Ох, запутался в мыслях… я спрятал морду под рыжий мех хвоста.

– Тебе уже можно оборачиваться, – промямлил Дивен, я поднял голову и навострил уши, – тебе уже можно оборачиваться, – повторил он, чуть отодвинувшись от часового механизма и начав его разглядывать от угла, – доктор сказал, что когда ты начнёшь маяться бездельем, то можно оборачиваться и возвращаться к обычной работе.

– Вот как, – хищно произнёс я, перекинулся, огляделся и, выйдя из кают-компании, рявкнул, – Рек! А ну сюда! Увижу ещё раз, что грязь такая – языком будешь вылизывать!

В действительности с санитарной обстановкой на судне у нас всё было в порядке. Я рисовался, чтобы всех (себя главным образом) подбодрить. На самом деле мне снова было страшно, и я опять не мог понять, почему.

Глава 3. Большой дирижабль Энкорра

Принцип работы ПОРЗа прост: в действительности небо вовсе не перекрашивается, то, что вы видите, – это оптическая иллюзия. Мы распыляем в атмосфере на определённой высоте сложные нетоксичные газы, при необходимости пропускаем через них магнитные линии. И в итоге кажется, что небо изменило цветовую гамму, светится, выписывая сполохами ваше имя, ну или как в нашем случае – стремительно темнеет. В действительности рабочие газы собираются у верхних границ межей, и город, таким образом, чем-то напоминает игрушечный шар со снегом, у которого вместо хрустальной оболочки межи, а вместо стеклянной крошки, имитирующей снежинки, – красящие газы.

Что же касается темноты, то тут нужно не столько, чтобы небо стало «черным», сколько то, чтобы на его фоне хорошо было видно представление: салют или световую феерию, погребальный костёр… Но чем светлее небо изначально, чем ярче оно над межами, тем задача сложнее, и тут наши заказчики оказались правы, позвав сразу два дирижабля – это гарантировало то, что результат получится что надо.

Мы прибыли вовремя и во всеоружии – я чувствовал себя просто великолепно, когда за что-нибудь держался (так меня ещё пошатывало). После того, как мы пересекли межи, то покружили немного над городом, выискивая коллег, и выяснили, что город оказался в трауре. Весь.

– А когда ты сдохнешь – о тебе никто не вспомнит, – объявила мне Лёгкая, когда я делал последние корректировки курса.

– О тебе и при жизни-то все забыли, – попытался сумничать я и взглянул за окно вниз. Чёрные флаги вяло трепыхались и тут, и там, окна домов были зашторены, мелкие лавки закрыты.

Угольные Спирали – большой город, чуть меньше Изразцов, но при этом куда как богаче. Через него проходит неслабый пассажиропоток и много грузов. Куча механоидов и големов, которые сейчас находятся в городе – не отсюда, и события городского масштаба их не касаются и им не интересны, но тем не менее, казалось, что всё затихло, помрачнело, словом, город грустно прижал уши. Мне это не понравилось – оставляло неприятное и лживое в чём-то впечатление.

Наконец, мы высмотрели второй дирижабль ПОРЗа, и я очень удивился, как мы вообще кроме него могли хоть что-то рассмотреть – такой он был огромный. Ну Тайрис, зараза, поднялся. Где он только нашел столько денег, второй глаз что ли продал? Я начал про себя прикидывать объём баллона и сколько эта зараза должна жрать при плавании, а Реку крикнул:

– Давай к ним!

– Ух ты, Кай, а почему у тебя не такой большой? – я смерил глазами девушку Река. Как там её звали? Вай… Вай… Забыл. А, ладно – я буду звать её Вай-Вай, тем более всё равно Лёгкая её уже никогда не простит за то, что она только что сказала, и второй раз на этом дирижабле ноги её не будет никогда.

– Потому что дирижабль должен быть правильным, а не большим, Вай-Вай. Вот Лёгкая, – я положил руку на стену, с ласковой уверенностью и надеждой подлизаться, – правильный дирижабль – она кормит себя и нас с Реком, а это недоразумение пустило бы своими аппетитами «Северное сияние» по ветру.

– Будь у тебя столько заказов, чтобы они оправдывали дирижабль такого размера, ты мог бы купить ещё несколько мест в команде, – не унималась девчонка.

– А зачем мне ещё несколько мест в команде? – беспечно задал я риторический вопрос, любуясь тем, как грациозно мы спускаемся.

– Жениться, – завершила логическую цепочку Вай-Вай и немедленно получила «дружеский» подзатыльник. Ох, Сайрика… я не мог привыкнуть к мысли, что я теперь один. Я её запомнил, эту мысль, да, но привыкнуть – никак.

Мы спустились. Я вздохнул и скомандовал:

– За работу!

Через четверть часа мы с мастером второго дирижабля молча смотрели друг на друга. Это был совершенно точно не Тайрис и не его экипаж. Я созерцал его как нечто, что мне не нравится, он меня – как досадное, но очень привязчивое недоразумение.

Сперва он велел нам отчаливать, потому что на это посадочное место он ждёт команду ПОРЗа, а потом, узнав, что это и есть мы, впал в вот такое безмолвие, в течение которого я демонстрировал взглядом как мог всю свою лучезарную неприязнь. Наконец, он спросил:

– Доложите о комплектации реактивами что ли…

– Всё готово у нас, – «доложил» я. Он протянул мне переданные помощницей (у него была личная административная помощница) бумаги.

– Просто проставьте галочки в спецификации.

Я с надменным видом передал бумаги Реку, не смотря в них. Парень с минуту повертел документы в руках, а потом спросил:

– Кай, это что?

– Просто проставь галочки, какие у нас реактивы есть, и укажи их количество.

– У нас ничего этого нет – я взял то, что нужно для чернения неба, Кай.

– Вообще ничего этого нет? – уточнил я, не сводя глаз с мастера большого дирижабля, у которого вот-вот должен был начаться какой-нибудь нервный тик, а пропустить этот момент я никак не мог.

– Неа…, – протянул парнишка, – я всю эту чепуху не брал, зачем она нам?

– То есть ты видел эту спецификацию перед полётом? – переспросил я для уверенности.

– Да не смотрел я эти спецификации – я что, без них не знаю, что делать? – с видом оскорблённой невинности раздразнился парень.

Лучше бы мы вообще сюда не летели.

– Господин Кай, – вежливо и тихо, как к умалишенному, обратился ко мне мастер большого дирижабля, – вам знакома специфика неба Угольных Спиралей?

– Да, я выполнил два заказа здесь, – гордо ответствовал я.

– В таком случае, каким образом ваш ученик мог предположить, что достижения цвета 854697 в данных условиях возможно с помощью стандартного набора реактивов? – почти промурлыкал он, и я понял, что, возможно, мы будем сегодня драться.

– Таким, что это небо ничем не отличается от всего остального неба, я полагаю, – так же нарочито медленно произнёс я и незаметно опустил руку в карман, где всегда держал пару гаек для утяжеления кулака при первом ударе.

– Хорошо, представьте тогда свою команду, я хочу познакомиться с вашим химиком.

– Рад знакомству, – я улыбнулся и отдал соответствующие знаки, – я наш химик, штурман, баллист, первый, второй, третий и четвёртый механики, оператор всех пушек и руководитель этого безобразия. А это, – я положил руку на плечо Реку, – мой заместитель по всем вопросам. Например, в этот раз дирижабль к полёту готовил он, – решил я похвастаться, но потом понял, что хвастаться тут нечем, и руку убрал.

– А я его девушка! – поспешила представиться Вай-Вай, – я воздушная гимнастка!

Дивен поймал на себе полный надежды взгляд моего оппонента и грустно признался:

– Я здесь оказался случайно, мастер… кто-то должен был дотащить до дирижабля команду, – Дивен глянул на Река и исправился, – не всю, хотя бы четверых механиков, штурмана и капитана…

– Два механоида – достаточная команда для работы на таком дирижабле, как Лёгкая, – с некоторым укором напомнил я. Вообще-то такому воздухоплавателю, как Вы, следовало бы знать это.

– Вы должны были подобрать дополнительный персонал на станции в Каменной Пыли, – поставил меня в известность вышеозначенный воздухоплаватель.

Я продолжал на него смотреть, а Рек с глупым видом протянул мне согнутые в пять погибелей и потрёпанные по краям бумаги, среди которых и правда было требование о дополнительных механоидах от ПОРЗа и ещё страниц двадцать дополнительных указаний по заказу. Ах, вот где, оказывается, был экипаж Тайриса!.. Ну, по крайней мере это прояснилось.

– У тебя это было с самого начала?

– Ну да… Койвин дал мне, вы ведь бумаги держать не могли…

– Ты мне этого не показывал. Почему?

– Вам же читать было нельзя, вас от чтения блевать тянуло, – объяснил мне парнишка.

Я от беспомощности кивнул с важным видом. Прилетели.

Всё это время я продолжал устремлять взгляд, полный ядовитой самоуверенности и элегантно сдерживаемой враждебности, на своего коллегу. Тот сам себе грустно отдал знак принятия. Нервный тик у него так и не начался.

– Пойдёмте со мной, – подвёл итог разговору мастер, и я вынуждено переместился на вражескую территорию для продолжения ведения переговоров. Река я с собой не взял.

Пока мы шли до каюты мастера, спесь с меня по некоторому количеству размышлений слетела, и я полностью погрузился в мысли о том, что заказ мы фактически провалили, что этот гигант, отделанный внутри красной парчой и позолотой, не нуждается в нас, и придётся, по всей видимости, лететь домой на попутных ветрах, если таковые будут иметься, так как если мы сожжем ещё немного топлива, то в следующий раз подняться в воздух уже будет не на чем. То есть подняться в воздух мы сможем, управляемо лететь – нет.

В общем, события последних нескольких дней, а точнее всё, что произошло с момента покупки злосчастного кулона, очень хорошо можно было бы определить как «финансовый и репутационный крах». Заказы обычного радиуса ответственности останутся за нами, но не более того.

Когда мы пришли на место проведения переговоров, мастер закрыл за нами дверь, достал пару стаканов, налил мне и себе. Я от выпивки отказался, честно объяснив причину. Заодно я рассказал, как и почему дирижабль поднимал в воздух и комплектовал перед плаванием пятнадцатилетний пацан, пока я валялся в отключке, почему не были изучены документы по заказу, почему у нас на борту воздушная гимнастка и часовщик-недоучка вместо дополнительного необходимого персонала.

Рассказал о том, какие и когда мы выполняли заказы, что умеем, чего не делали. Рассказал, как я никогда и ни у кого не учился и что умею из химии. Показал полученные во время самостоятельного обучения шрамы от ожогов.

Потом я выслушал про проблемы мастера – ему нужен был второй дирижабль в помощь ввиду сложности заказа и большого объёма распыляемых реагентов. Его собственный дирижабль, Энкорра, мог перевозить много груза, долго оставаться в воздухе и выполнять по пять-шесть заказов, не возвращаясь на базу. Так вот, этот заказ как раз был четвертым, и на нашу поддержку они рассчитывали.

Что касается пушек, то Энкорра была универсальным судном в том смысле, что у неё были специализированные пушки для всех видов заказов. Но если брать каждый конкретный вид реагентов в отдельности, то пушек, способных распылять, выходило не так и много – на Лёгкой было больше подходящих орудий, ведь на моей красотке всё было универсально до полной безысходности.

В общем, подводя итог, получалось, что мы с мастером Кейриком (я удосужился узнать его имя) были нужны друг другу, и не было между нами никакой неприязни. Просто недопонимание, неудача, но неразрешимых проблем – не было.

Чтобы выйти из положения, нужно было просто намешать нужное количество реактивов, да обучить Дивена и Вай-Вай обращаться с пушками на уровне чуть выше нулевого. Это все мы могли сделать.

Подбив итоги, мы решили действовать сообща. Кейрик отправился в город за материалом, а я вернулся на Лёгкую.

Ступив на борт, я раскинул руки и, лучезарно улыбнувшись, объявил:

– Мы в деле!

Лёгкая недовольно забухтела. Начала ревновать меня к Энкорре. Я обернулся назад. Шикарное судно. Если бы у меня было такое, я был бы уже женат, и моя маленькая Сайрика всегда была бы со мной. Мы были бы уже знакомы с сыном, он хоть бы толкался, когда я подходил, а то Дивена он узнавал, а меня нет… Этого… как его там, его тоже, возможно, узнавал… мой сын.

Лёгкая заворчала громче, и я очнулся от мрачных мыслей. Ну, пусть ревнует. Может, впредь сговорчивей будет.

Я собрал всех в кают-компании, объяснил текущее положение дел, и Дивен сразу же мотнулся в город за той деталью, за которой приехал, пока не привезли материалы для реагентов. Рек с Вай-Вай тоже тихонько покинули помещение, обещав быть на Лёгкой (ну конечно, где им ещё уединиться-то), а я взял бумаги, которые должен был изучить, и пошел к себе.

Лёг на застеленную койку, положив ноги на стену (я так всегда читаю), и приступил к изучению материала. Слова там попадались сложные, и я закрыл глаза, пережидая, пока голова перестанет кружиться, чтобы уделить им всё должное внимание.

Разбудил меня Дивен к ночи ближе. Проснувшись, я чувствовал себя совершенно разбитым, да и ноги затекли. Кот сходил куда-то, вернулся с книгой в руках и присел в кресло напротив меня. Несколько раз попытался придвинуться ближе, но потом вспомнил, что на моём судне всё привинчено.

– Я поговорил с коллегами, вот – одолжил. Это книга в основном о твоём отце и том, что он сделал для этого города. Она иллюстрированная, так что прочесть сможешь даже ты, – закончил он, видя мою кривую мину. Он периодически отпускал шутки о моём мнимо ущербном образовании, которые я стоически терпел. Дело было в том, что я начинал в работном доме четвёртой ступени для инженеров, а закончил – в шестой для трудных подростков. На кухне послышался шум. Я оглянулся туда, но разбираться не стал. Дивен посмотрел на меня в упор и укоризненно, – словом, раньше здесь были угольные разработки…

– Были? – переспросил для имитации диалога я и попытался размять затекшие конечности. Подпрыгнул до потолка, уцепившись за брусья.

– До тех пор, пока в угольных шахтах однажды не нашли металл с необычными свойствами, – наставительно вздохнул он.

– Да, здесь компас частенько барахлит, и реагенты немного иначе себя ведут с магнитными линиями, – промямлил я, спрыгнув на пол, и вспомнил, что имел в виду мастер Кейрик, когда спрашивал меня об особенностях этого неба. Здесь были особенности – и немаленькие. Ладно, теперь-то я их вспомнил. Будем работать.

– Металл стали добывать и продавать, но это всё было до твоего отца. Весь город в трауре потому, что твой отец сделал его особенным и создал возможность для его процветания – он научил город танцевать, – Дивен открыл мне книгу на центральной иллюстрации и закончил с интонацией дешевого доморощенного сказителя, – танцевать в воздухе!..

Я тупо уставился в рисунок, а потом судорожно начал листать страницы заказа, глотая глазами чертежи.

– Что за… что за… что это такое?

– Танцующ…, – Дивена прервал грохот на кухне и крик Вай-Вай.

– Что там? – уточнил я с леденящим душу пренебрежением.

– Ничего, – удивлённо протянул Дивен, – я просто попросил Река сделать нам чаю, тебе бы не помешало…

Не дослушав, я метнулся на кухню, сразу по прибытии поглядев на потолок. Как к нему оказалась прилеплена горлышком вверх турка, как она держалась, знал только один Сотворитель, но сразу под ней стояла оттягивающая тунику с огромным кофейным пятном посреди груди Вай-Вай. И это было опасно – я рванул девушку за руку и этим спас от травмы, причинённой упавшим вниз почти в тот же момент предметом кухонной утвари. Остатки горячего напитка окрасили кухню в коричневую крапинку, но ущерба личному составу не принесли. Я императивно стянул с Вай-Вай одежду, на которую был пролит кофе, и отшвырнул подальше.

– Эй! – завизжала она, но, наткнувшись на мой ледяной взгляд, застыла.

Я объяснился:

– Сваренный на земле Реком кофе может обладать свойствами разъедать текстиль и оставлять на коже химические ожоги. Платьице теперь на половые тряпки.

– Рек, а почему кофе, я же просил чаю, – вмешался в диалог Дивен.

– Ах, нужно было чай… – уныло протянул паренёк.

– Дивен, Вай-Вай, – обратился я к своей небольшой команде – ничего не поручайте Реку, когда он на земле. Не спрашивайте, почему. Просто запомните – и останетесь целы.

Из-за окон донёсся звук, однозначно свидетельствующий о том, что привезли реагенты.

– Ну, – ударил я в ладоши, – костюмы химзащиты – сами знаете где, одевайтесь и за работу. Рек, ты просто постарайся выспаться к завтрашнему утру. Править Лёгкой завтра, возможно, будешь ты. А возможно, править буду я, а ты – палить из пяти пушек. Посмотрим, как пойдёт.

Мы переоделись и направились в нашу импровизированную лабораторию под открытым небом – благо, не было ни облачка. Когда я спускался, к нам подошел посыльный из почтовой службы. Мне пришло два послания: одно письмо от Сайрики. Там были или извинения, или проклятия. Я знал, что письмо не о том, что она родила, потому что в таком случае мне писал бы Центр. Я не открыл письма – не мог пока вести с ней диалог иной, кроме мысленного.

Второе – от отца. Там я нашел небольшой прямоугольный свёрток с сургучовой печатью и моим именем на коричневой бумаге. Он прислал мне отложенный подарок. «Я обещал подарить тебе всё на свете, сын», – гласила сопроводительная карточка. В свёртке была упаковка цветных мелков.

Мы приступили к делу.

Глава 4. Черное небо белой ночи

В воздух мы поднялись в четыре утра. Распыление реагентов началось точно по графику, и к вечеру небо достигло нужного оттенка. Часов в шесть пополудни под нами в городе раздался оглушительный треск, который, впрочем, не был лишен некоторой мелодичности. Здания, одно за другим, стали отрываться от земли.

Они поднимались вверх, как воздушные шарики, прикреплённые к земле вместо тонких трогательных ниточек сверхпрочными цепями. Одни уходили выше, другие оставались ниже, но все они – все без исключения – стремились ввысь, стремились к верхней границе атмосферы, как привязанные к морскому дну буйки стремятся вырваться за пределы плена водной глади.

Тело покойника парило на большой платформе в центре поднявшегося вверх для прощального парада города. Я так никогда и не увидел его лица. Реагенты, продолжая взаимодействие, визуально сгущали несуществующие в действительности сумерки. Наши баллоны со сжиженным газом, как и баллоны Энкорры, почти опустели. Было темно. И стало тихо.

Вся моя команда, которая казалась мне сейчас такой многочисленной, собралась у смотрового стекла. Я сделал всем чаю, благо в моём исполнении всё более чем безопасно, и мы стали ждать.

Мы ждали прилюдного погребения механоида, с которым я имел наиболее близкий набор генов, так, как маленькие дети ждут новогоднего салюта – совершенно волшебного и совершенно мистического события, которое перенесёт их из одного года в другой, сделает старше и мудрее одним росчерком света поперёк притихшего звёздного неба.

Вай-Вай села Реку на колени и положила ему голову на плечо. Я смотрел на эту парочку – чувствовал я себя одиноко. Я не мог перестать думать о Сайрике. Запустил руку в карман, нащупал письмо, но открыть и прочесть опять испугался. Конечно, Дивен мог мне сказать, в чём я был не прав – такие как он, всё всегда знают наперёд. Но глубоко в душе сам я не понимал, в чём моя вина – я любил её, я работал ради неё как проклятый, я хотел, чтобы у нас всё было хорошо, и я точно знал, что она понимает меня. Она понимает, зачем нужно разрисовывать небо.

Глядите: вот есть механоиды – их жизни скоротечны и порой не подвластны им. Многим из нас так сложно выразить чувства словами или жестами или даже рисунком. И мы – живые мыслящие существа, мы можем создавать – мы можем творить, и наша немощь может быть выражена, отражена, может стать реальной таким бесчисленным множеством прекрасных, удивительных способов… Мир – это огромный часовой механизм, и всё важно в нём – каждая складочка на ножках карапуза, каждая морщинка на старческих руках. Но только если мы поделимся этим с кем-то ещё. Что стоит самое гениальное открытие, если о нём так никто и не узнал?..

И поэтому я должен раскрашивать зори – это важно, это часть бесконечного прекрасного водоворота выражения чувств. Такие, как я, дают слово немым, возвращают слепым дар видеть – мы… мы делаем этот мир более завершенным. И Сайрика понимала это, она понимала меня, но отчего же так доконали её наши разлуки? Неужели же не верила она в глубине своей души, что я люблю её? Мне стало холодно и страшно от этой мысли, я вдруг подумал опять, что никогда уже не поцелую её между механических пальчиков.

Дивен положил мне руку на плечо, я взглянул на него, сокрушенно и виновато вздохнул и улыбнулся. Там, внизу, погребальный костёр зажёгся. Теперь нужно было успокоиться, подумать о вечном. Расслабиться. Всё удалось.

Огонь танцевал, пожирая тело великого мечтателя, с которым я никогда уже не познакомлюсь. Оранжевые языки пламени танцевали, как мучимые ветром огромные шелковые шали. Вверх и вверх летели искорки и прогорали посреди парящего в небе города.

Внезапно загорелось ещё несколько костров. Языки огня начали перепрыгивать с одного двора дома на другой, словно струи воды танцующих фонтанов. Они разгорались и гасли безвредно для города, переплетались в воздухе, словно танцоры, ласкали друг друга, как преступные любовники, пожираемые страстью. Несколько домов оторвались от своих привязей и устремились вбок, меняясь местами, постепенно уходя вверх, их ловили другие цепи и подтаскивали вниз в такт музыке. Танцующий город исполнял последний прощальный вальс для своего создателя, скользя по воздуху в сари из огня и ветра.

Я поперхнулся чаем и прохрипел:

– Вниз! – закашлявшись, я не смог продолжить дальше фразу, которую хотел выстроить нецензурно. Дивен услужливо похлопал меня по спине, я прокашлялся и заорал уже во всю глотку, кинувшись к мостику, – Вниз, Рек, вниз!

Нужно сказать, что парень меня опередил и уже выполнял то, что я только хотел ему приказать.

Дивен и сброшенная Реком с колен Вай-Вай что-то у нас пытались выяснить, глядя, как мы опускаем судно, но что тут объяснять: огненная феерия – не место для дирижаблей, у нас под оболочкой легковоспламеняющийся газ, и не важно, что за дирижабль: большой или маленький, Лёгкая или Энкорра; огонь – это смерть для судна и, скорее всего, для экипажа.

Кстати, об Энкорре – я глянул на них – ребята также начали снижаться. По моей просьбе Дивен проглядел все присланные нам бумаги – об огненной феерии не было сказано ни слова. Нас не предупредили, а мы остались в воздухе на всякий случай. Случайность ли это, небрежность, или город точил на ПОРЗ зуб – я не знаю, но нам грозила смертельная опасность.

Спуститься для дирижабля – простая задача, но город под нами постоянно менялся: здания перемещались вверх, вниз, вправо и влево, и мы, так получалось, плыли посреди городских улиц и сполохов огня. Энкорру я потерял из виду и волновался за дирижабль.

На Лёгкой, не считая музыки, приглушенно доносившейся снаружи, была относительная тишина – только моторы работали. Все, должно быть закрепились, как могли, и смотрели, как я правил. Оставалось немного, когда я услышал тот звук, который не нравился мне раньше. Я отправил Река смотреть, что с мотором, но раньше, чем парень добрался до него, неприятный тон перешел в скрежет. Руки мои похолодели, а потом наступила настоящая тишина.

– Сдох! – крикнул Рек из моторного, – мастер, мотор умер! – погребальные гимны бросились в гондолу на место звуков двигателей.

Нас несло безумными ветрами от танцующих зданий. Я мог только править, но уже не выбирать, куда плыть. Пальцы окаменели. Внезапно прямо перед нами вынырнула из сужавшегося переулка Энкорра, нас понесло на неё, ребята попытались уйти выше, и я с ужасом увидел, как огненный поток направляется к их оболочке. Я смотрел на это совершенно молча, недвижимо.

И прекрасный большой дирижабль вспыхнул, как факел. Оболочка Энкорры обладала несколькими независимыми отсеками, которые сейчас изолировались друг от друга с помощью автоматических аварийных клапанов. Потому оболочка загорелась не вся, но судно начало терять высоту – весь личный состав погибнет, если не освободить гондолу и не замедлить падения.

– Правь на них! – крикнул я, передавая штурвал Дивену, чтобы тот его отдал Реку, когда он добежит до мостика, а сам мотнулся за тросами.

– Но там же пожар! – крикнул мне вслед кот, понимая, что наши судьбы уже вырваны из наших собственных рук или лап.

– Выполнять! – рявкнул я.

– Кай, вы куда? – попыталась выяснить Вай-Вай, пока я брал тросы, – Кай, вы чего? – уже не скрывала страха она, когда я открыл люк-для-идиотов и увидел пылающую бездну, в которую отсек за отсеком превращалась оболочка Энкорры – там, в гондоле, экипаж ещё оставался жив. Сам дирижабль страдал, но и у него сохранялся шанс выкарабкаться. Энкорра находилась чётко под нами.

Ну, тут у меня было два варианта: я пройду через пылающую часть оболочки насквозь и опалю свою рыжую шубку или напорюсь на жесткие части конструкции и поджарюсь.

Я прыгнул. Я знал, что нужно делать. Горячий воздух пахнул мне в лицо, я летел вниз механоидом, чтобы ускорить падение. Держался я так долго, пока мог терпеть жар, но, когда стало совсем невмоготу, перекинулся лисом и уже так ворвался в объятия огня. Моя механика это выдерживала, хотя шерсти не так повезло.

Я пролетел пылающий газ и приземлился на гондолу сверху: ещё несколько отделений оболочки замедляли её падение, трос уже начал натягиваться – горячий воздух поднимал Лёгкую вверх. Я перекинулся обратно и заметался между далеко расположенных мест для крепления, пристёгивая трос и не делая при этом ни вдоха. Это заняло немного – секунд двадцать. Затем я перекинулся обратно лисом, трос натянулся, и гондолу Энкорры поднимало вверх – теперь баллон Лёгкой держал обе гондолы, и под их тяжестью почти неуправляемый дирижабль должен был начать опускаться вниз. Ну, держись, Рек! Я в тебя всегда, парень, верил.

А меня поднимающейся гондолой тянуло на остатки прогорающей оболочки – в ипостаси лиса я мог потерпеть, но не слишком долго. К счастью, мастеру Кейрику удалось освободить гондолу от баллона изнутри, и ветер снёс пылающую громадину вбок, что спасло мне жизнь.

Всё это – от моего прыжка до уничтожения оболочки, считая все её защитные механизмы, разделение на отсеки, автоматические клапаны, огнеупорную пропитку тканей, заняло примерно полторы минуты. Я нашел собственный парашютный механизм гондолы и увидел, что изнутри он был спущен, но повредился от жара и не сработал. Если бы не везение, Энкорра бы разбилась и погребла под собой экипаж. Все прекрасно отлаженные на земле механизмы, все наши предосторожности – ничто против хитрости неба. Но у нас она ещё была – удача. Мы медленно начали дрейфовать вниз. Вырвались.

Рек великолепно справился со своей задачей, и остаток пути мы проделали с ювелирной поистине точностью. У меня здорово затекла шея следить за работой паренька, но всё прошло как надо, он справился.

Я спрыгнул с крыши гондолы ещё до того, как та коснулась земли. Взломал дверь и начал помогать экипажу выбираться – дыма здесь набралось полно, и многие пострадали. Лёгкая приземлилась недалеко, я к этому времени вывел уже половину экипажа.

Рек подоспел ко мне, когда я укладывал на землю сильно наглотавшуюся угарного газа девушку. Помощницу механика, если верить нашивкам. Она была, кажется, без сознания, но тут было сложно разобрать – фонари улетели вместе с домами, а феерия подошла к концу.

– Ты просто молодец, парень! – поздравил его я, но сразу же вспомнил о потерпевшей, – ну а тут нужен нашатырь и подышать кислородом под давлением «4» минут пять. Справишься?

Он радостно кивнул, сияя как начищенный таз, а я опять пошел в гондолу Энкорры, впрочем, у двери меня встретил мастер и сказал, что всё в порядке – все вышли. Все живы. Я выдохнул. Мы немного пообщались, и Кейрик заверил меня, что теперь он мой должник. Впрочем, много ли возьмёшь с воздухоплавателя без дирижабля?

Ко мне опять подбежали Дивен и Рек. Парень отрапортовался:

– Всё сделал.

– И как, она пришла в себя? – спросил я мягко, меня начало отпускать, и оттого – мелко потрясывать.

– Кто? – тупо переспросил Рек

– Девушка, я же велел тебе… – тут до меня дошло. Мы же были теперь на земле.

– Я подышал кислородом на «4», как вы сказали, и нашатыря…

– Кай, чем нужно помочь? – вмешался Дивен.

Я рассказал ему правила первой помощи и принялся было помогать сам, но понял, что это уже ни к чему – Дивена, Вай-Вай и мастера Кейрика вполне хватало. Поозиравшись, я поплёлся смотреть, что случилось с Лёгкой.

Спустился в моторный, нашел, в чём причина. Полетели те детали, которые я хотел заменить перед этим полётом, но не заменил, потому что Дивен заставил меня купить кулон. Дивен заставил? Нет…

Нет! Это как так вышло: либо кулон для сына, либо детали для дирижабля?! Можно раскрасить все зори мира, но в итоге не хватит на такое судно, в котором нашлось бы место для Сайрики! И чтоб я мог получить назначение для сына – сюда на свой дирижабль – так не получится! Так – не бывает!

Я могу работать сколько угодно, я могу вообще отказаться от обуви и ходить всесезонно голым, но иметь и семью, и небо – никак не могу! Почему?! Ведь я всё делал как надо! Не так, как Дивен это себе понимал, но так, как надо! Да, да, Сайрика права, что ушла. Да, она права! Но в чём же я был не прав? Что любил её?! Что сам от неё не ушел?! Что я не сдался, что я не отпускал ни её, ни свою мечту? Ведь я не могу без неё жить. И без неба я жить не могу тоже! Я не притворяюсь, не придуриваюсь – я дышу только ими обоими! Так зачем мне это было каждый раз говорить? Проклятье!