Читать книгу: «Седьмая тень», страница 4

С раннего детства Андрей гулял с Викой, играл с ней, забирал из детского сада, потом провожал и встречал из школы, учил с ней уроки, разогревал обед, и даже мыл посуду, хотя это была ее прямая обязанность. Зато она с удовольствием ходила в магазин и выносила мусор вместо него. Вообще Андрей по натуре был домоседом, даже спортом он занимался дома. Делал зарядку, поднимал гири, тренировал спину и ноги. Только теснота, в которой они жили, всегда угнетала его. Ему хотелось простора, много места и света, чтобы у Вики была своя комната, где она могла бы рисовать свои эскизы, – она хотела стать дизайнером по интерьеру и ландшафту. Вместе с Андреем они мечтали открыть свою маленькую фирму, строить людям жилье, придумывать необычную планировку, авторскую не типовую мебель, и даже поклялись выполнять одно условие, которое было для них первостепенным, жилье должно быть капитальным, надежным и самое главное доступным. Чтобы каждая семья могла позволить себе большую квартиру или дом, где у каждого ее члена будет своя комната и много простора.

Но однажды мечта в одночасье рухнула. Вика тяжело заболела, у нее неожиданно для всех обнаружили порок сердца, и она стала угасать на глазах. Нужна была дорогостоящая операция за границей. Денег на нее не оказалось. Теперь большую часть времени Вика проводила в больнице, а когда ей становилось немного лучше, она просилась домой, чтобы чаще видеться с Андреем. В эти дни он старался изо всех сил: поднимал ей настроение, уверял, что она гораздо лучше выглядит, что завтра ей непременно станет легче, и они обязательно осуществят свою мечту. Рисовал для нее новые проекты домов, предлагал подумать над их интерьером. На ее лице появлялась улыбка, в глазах теплилась надежда. В такие минуты мать уходила на кухню, якобы для того, чтобы вымыть посуду, включала там воду и плакала.

Отец реже стал появляться дома, брал сверхурочную работу, чтобы как-то насобирать денег на операцию. Все отказывали себе во всем. Брат перешел учиться на заочное отделение, устроился в охранное предприятие, дежурил сутки, через трое. В свободное время ходил подрабатывать вместе с отцом на стройку. Андрей после школы тоже приходил помогать отцу с братом. Матери пришлось уволиться с работы, чтобы ухаживать за больной дочерью. Вся семья сплотилась вокруг этого горя, и когда Вика засыпала, садились вплотную друг к другу за кухонным столом и молчали, но каждый, Андрей был в этом уверен, думал о Вике. Все хотели ей помочь, но не знали, как.

Как-то в очередной раз осенью, когда Вика лежала в больнице, Андрей ждал окончания обхода. Рядом сидела женщина с заплаканным лицом и теребила в руках носовой платок. Из палаты вышел врач, и подойдя к ней, не церемонясь, вынес приговор:

– Мы не сможем помочь вашему сыну, лечение положительных результатов не принесет, нужна операция, но у нас нет таких специалистов. Здесь нужен ас, операция очень сложная, в принципе у вас есть немного времени, чтобы собрать деньги и поехать за границу, но это большие деньги, но и там нужно встать в очередь, и если вам повезет, то мальчик будет жить. Я могу дать вам координаты хорошей клиники. Но больше ничем вам помочь не смогу.

– Доктор, – обратилась женщина к нему, – неужели у нас в России нет ни одного специалиста такого класса?

– Почему, есть, но очень мало, два – три человека, но очередь на операции у них расписана на несколько лет вперед, боюсь, что вы не успеете ее дождаться, да и оборудования у нас такого нет. К нам в глубинку, специалисты такого класса не едут, предпочитают практиковать в Москве, в крайнем случае, в Санкт-Петербурге или выезжают за границу по приглашению и становятся там миллионерами, – печально заключил он.

То же самое сказали и матери Андрея, когда та пришла в слезах домой и сообщила им страшный диагноз Вики.

Сидя тогда в этом коридоре, он и принял судьбоносное решение, он станет тем самым асом, в котором нуждаются люди, он не поедет ни в Москву, ни за границу. Он останется здесь, в своем городе и будет спасать больные сердца детей, их матерей и близких. И если успеет, то спасет и свою сестру.

Той осенью Андрей перешел в одиннадцатый класс, занятия только начались, и если раньше он интересовался математикой, физикой, черчением, теперь все чертежи были заброшены, на письменном столе появились медицинские энциклопедии, биология, учебник по хирургии и кардиологии, по ночам он сидел в Интернете и изучал медицинские сайты.

Когда он получил аттестат и отнес документы в медицинский институт, школьные учителя очень удивились. Они прочили ему другое будущее, но семья Андрея поддержала. Конкурс был большой, но когда преподаватели узнали о причине его поступления, и его истинных намерениях, то решили дать парню шанс. И Андрей их не подвел. Скоро он стал лучшим на своем факультете, параллельно с учебой он устроился медбратом в больнице, просился на все операции, связанные с кардиологией, и уже на третьем курсе ассистировал у местных ведущих кардиохирургов. В его огромных ручищах инструментов не было видно, но руки его были ловкими, движения отточенными.

Тем временем деньги на операцию Вики были собраны, часть собрали сами, часть одолжили у знакомых, но большую часть взяли в кредит. После всех бумажных оформлений, очередь в клинику теперь казалась бесконечной. Кардиохирург, рекомендованный лечащим врачом, операции проводил не чаще одной в неделю. К тому времени Вика уже все время проводила в больнице, где работал Андрей. Он часто сидел рядом с ней, держал ее за руку и убеждал, что это скоро закончится, и она станет снова веселой попрыгуньей и великим дизайнером всех времен и народов. Только надо чуть-чуть потерпеть, а главное не терять надежду.

Ухаживая за больными, он видел и других детей, и их родителей, которые также, как и их семья жили одной надеждой, и готовы были отдать все, лишь бы их ребенок встал на ноги. В соседней палате лежал сын той женщины, что сидела рядом с Андреем, когда он принял решение стать кардиохирургом, звали его Мишей, было ему восемь лет, состояние его ухудшалось с каждым днем, рядом с ним дежурили по очереди мать и бабушка.

Отец мальчика, не выдержал напряженной обстановки в доме и оставил жену с больным ребенком на руках. Ей приходилось работать на двух работах, чтобы хоть как-то продержаться. Мальчику нужны были дорогие препараты и витамины. Андрей даже боялся спросить встали ли они на очередь в клинику, нашли ли деньги на операцию. Эта чужая боль тоже стала ему родной. Когда в палате никого не было, Андрей сидел и с этим мальчиком, рассказывал ему разные истории из прочитанных книг, подбадривал его и внушал надежду, которая угасала с каждым днем.

Наконец-то Вике пришло приглашение на операцию. Нужно было лететь в Израиль. У Андрея в это время началась сессия. С сестрой улетела мать. Но целый месяц Вике ничего не делали, снова собирали анализы, занимались подготовкой к операции, да и хирург, который должен был её оперировать, уехал на несколько дней отдохнуть к теплому морю.

Все в этой клинике оказалось платным, и пребывание, и питание, и медикаменты, и даже все необходимые процедуры, а их требовалось не мало. Деньги, скопленные на операцию, катастрофически испарялись, а хирург все не возвращался.

Мать, прожив один день в гостинице при клинике, и узнав все расценки, жила теперь, где придется: на вокзале, в парке. Деньги на еду закончились, все средства уходили на лечение Вики. Все время в палате находиться ей не разрешали. Сжалилась над ней лишь пожилая иммигрантка, которая устроила ее в маленькое кафе ночной уборщицей. Хозяин разрешил ей поставить старую кушетку в кладовке между швабрами и ведрами, там она и жила. Денег, заработанных ею, хватало только на проезд и еду. Позвонив домой, и описав ситуацию, она надеялась, что домашние постараются найти деньги, но умом понимала, что взять их неоткуда, знакомым и друзьям они и так должны, а муж и сыновья, даже если сутками семь дней в неделю будут работать все равно не соберут такую сумму.

Когда, наконец, вернулся хирург, и назначили день операции, Вике вдруг стало хуже, и операцию перенесли еще на несколько дней. Деньги на нее муж и сыновья собирали по крупицам, набранных средств не хватало. Мать умолила хирурга все-таки сделать операцию дочери, а недостающие деньги обещала с процентами выслать чуть позже, и даже нотариально заверила все бумаги. Но было уже поздно, за день до операции Вика умерла.

В аэропорту вся семья встречала мать со специальным грузом, все оставшиеся деньги, собранные на операцию, ушли на оформление бумаг, транспортировку и сохранность этого «груза».

Мать постарела и осунулась, кроме безмерного горя над их семьей повис огромный долг. Пришлось продать свою отдельную квартиру, более-менее сохранившуюся мебель, и переселиться в коммуналку с клопами, крысами и тараканами. Но это не спасло, отдали только часть долгов, а в банке все росли проценты. Все работали только на них, не оставалось времени ни на отдых, ни на что другое. Старший брат Сергей бросил учебу, уехал на заработки на север, первые месяцы деньги высылал регулярно, но потом это стало случаться все реже и, в конце концов, он перестал их высылать, а потом и звонить. У отца от тяжелой физической работы и переживаний случился инфаркт, а потом инсульт. Мать, разрывалась между двумя работами и домом. Отец лежал, ни на что не реагируя, а Андрею казалось, что он просто смертельно устал, и теперь лег и отдыхает за всю свою прожитую жизнь. Иногда по его впалой покрытой морщинками и немного обросшей щеке катилась слеза. В такие моменты Андрею хотелось бежать без оглядки, пока не останется сил, потом упасть в траву и рыдать в голос, от горя, от безысходности, от подлой и жестокой жизни, от несправедливости. Но он говорил себе, ты не можешь дать себе расслабиться, ты нужен людям, ты должен сделать то, что обещал, ни смотря, ни на что. И он с удвоенным усердием занимался, корпел над учебниками, так же подрабатывал в больнице, старался выполнить работу побыстрее, чтобы оставалось время для учебы. Даже во время назначенных врачом процедур, между капельницами и уколами, перевязками и обработкой инструментов он мысленно повторял пройденный материал, вспоминал лекции, заучивал определения, а между сменами разгружал вагоны на товарной станции. Дома Андрей практически не бывал, заносил продукты, деньги и опять пропадал на несколько дней.

В те очень редкие часы, когда он бывал дома, они с матерью вдвоем сидели за кухонным столом, пили чай и разговаривали на посторонние темы, боясь даже невзначай затронуть больные места. В эти дни, мать старалась приготовить что-нибудь вкусненькое, и самый лакомый кусочек клала ему на тарелку.

Но впереди Андрея поджидал еще один удар. После смерти сестры, он всей душой привязался к мальчику Мише. Видя, как его мать тоже выбивается из сил, он чем мог, помогал им. Приносил соки, покупал лекарства. Экономил на своем обеде и ужине, а иногда обходился только чем-нибудь одним. Некогда здоровый парень похудел, осунулся, одежда, которая раньше плотно облегала его торс, стала слегка великовата. Только за счет накаченных мускулов он казался плотным.

Мать Миши сама не смогла собрать нужную сумму денег. В одной из очередей в банке по оформлению кредита, какая-то женщина посоветовала ей обратиться к своему знакомому, который смог бы ей помочь. Она встретилась с ним, и несколько месяцев ходила словно одухотворенная. Человек обещал не только помочь с деньгами, но и поспособствовать определить Мишу в клинику без очереди, как только сумма будет собрана. Даже пригласил телевидение и открыл счет в банке, куда все желающие могли перевести денежные средства для больного ребенка. Ролик о Мише прогнали по местному каналу несколько раз. Человек заверил мать мальчика, что скоро все будет хорошо, что сумма приближается к намеченной, надо только оплатить эфир на государственном канале, и без зазрения совести взял собранные деньги у доверчивой женщины. Через неделю вновь встретился с ней и успокоил, что все устроил, что ролик выйдет через два дня, но деньги, поступившие на счет в местном банке нужно перевести в другой и открыть новый счет, а так как женщина очень занята, то он сам от чистого сердца поможет ей с этой волокитой. Но не через два дня и даже не через две недели ролик по государственному каналу не прошел. Сотовый телефон этого «добродетеля» не отвечал, деньги с банковского счета исчезли. Человек с именем Петр Васильевич Соловьев, оказался банальным мошенником. Милиция обещала помочь, но пока поиски не увенчались успехом. Скорее всего, Соловьев был уже каким-нибудь Канарейкиным, и грелся под пальмами в южных странах.

У матери Миши случилась истерика, которая переросла в нервное расстройство, а потом в психоз. Теперь ей самой нужна была помощь специалиста. Она перестала за собой следить, часто сидела в коридоре с отсутствующим взглядом и не решалась войти в палату к сыну. Иногда медицинские сестры рассказывали друг другу, что видели ее в таком состоянии в парке на скамейке, или на автобусной остановке, или подолгу стоящей в магазине или в аптеке. От мальчика естественно все скрывали, бабушка приходила реже и все плакала. У Андрея разрывалось сердце, он не мог вынести еще одного предательства. Ему хотелось ускорить время обучения, пройти стажировку у мировых светил, нужно было уметь наверняка проводить те сложные операции, в которых нуждались дети. Но время тянулось медленно, опыта у него пока не было, и специалистом он точно себя не считал. Он как мог, облегчал состояние мальчика, тем самым, помогая себе справиться с горем, которое как ржа ело его изнутри.

Закончилась летняя сессия, наступило время практики. Андрея вместе со старшими ребятами с параллельных курсов отправили в маленький городишко Латуринск. Поселили их со Славкой Карауловым у бабы Фроси, так ее называли в городке. Для своих лет она была очень проворна и не в меру болтлива. Разговаривала всегда и со всеми: с квартирантами – парнями, соседями, мимо проходящими детьми, со своими двумя котами Кузьмой и Василием, с собакой Жучкой, с соседской коровой Майкой, с курами и поросенком Яшкой. Это бесконечное бормотание, причитание, сетование первое время выводило Андрея из себя. Но потом он привык к ним, и перестал обращать внимание.

Славка Караулов был большой любитель спорта, все вечера проводил, уткнувшись в телевизор, специально привезенный для этого, или в Интернет в телефоне. Андрея это вполне устраивало, он не любил подолгу общаться, не знал, о чем говорить, какую тему обсуждать, чтобы собеседнику было интересно. В большинстве случаев такому общению он предпочитал отмалчиваться и слушать других, либо отвечал односложно «да», «нет», «не знаю». Исключением была сестра Вика и мальчик Миша. С ними он мог говорить часами, и даже сам себе удивлялся, как легко находились разные темы, и ему даже не приходилось задумываться, что обсудить и о чем завести разговор.

Теперь Андрей находился в затруднительном положении. Впервые с ним происходило что-то необъяснимое. Его тянуло к этой строгой девчонке Тоне, которую он впервые увидел на практике. Ее волосы, глаза, движения, словно завораживали его. Рядом с ней он не мог дышать, сердце начинало предательски ускорять свой темп. Он боялся посмотреть в ее сторону, потому что ему казалось, она ослепит его, как солнце. Все валилось из рук, по ночам его мысли витали вокруг нее, он забывал о трудностях жизни, о несправедливости судьбы, и даже о своей святой цели.

После того случая в лесу, когда Тоня и Роман потерялись, в душе Андрея поселилось еще одно чувство, которое царапало, жгло, вызывало возмущение и гнев. Хотя Ромка Антонов был хорошим парнем, и у Андрея раньше вызывал только симпатию, теперь он стал ему казаться избалованным и слишком самоуверенным. А хуже всего было то, что Тоня с таким умилением и восторгом смотрела на него. Их что-то связало за эти три дня в лесу, но что, Андрей пока не знал, очень хотел узнать, но подсознательно боялся этой тайны.

За эти три дня он чуть не умер от горя и тоски. Ему казалось, если еще и с этим дорогим ему человеком случится непоправимое, он не вынесет, его сердце и так не зарубцевалось еще. Глубокие раны кровоточили и болели. Еще один удар, и это большое сердце разорвалось бы на мелкие осколки, как боевая граната.

Когда Андрей увидел Тоню с Романом, выходивших из леса, уставшими, но живыми, вздох облегчения разлил благодать по всему телу. Ему хотелось побежать, к Тоне обнять ее, потрепать запутанные волосы, зацеловать ее глаза, губы и не выпускать из своих объятий больше не на секунду. Но Максим схватил его за локоть и с силой потащил к «Ниве», куда только что, так же, как его, Губкин притащил Романа.

***

На все расспросы Роман отвечал как-то осторожно, тщательно обдумывая каждый ответ. Ничего вразумительного и точного сказать не мог:

– Да, они с Тоней заблудились, он потерял счет времени, находился в полуобморочном состоянии, поэтому частично ничего не помнит, потом потерял сознание, а когда пришел в себя, рука не болела, ему показалось, что кто-то показал им дорогу, и они с Тоней вышли к людям.

Но Максим не думал отставать:

– Ну, а руку-то, кто тебе ее вправил? А эта Тоня-то, ничего красивая, можно было и на неделю потеряться. Она ведь местная, ни за что не поверю, что она не могла найти дорогу. Да и каждый в городе знает, где живет эта бабка Лукерья, но вас у нее не было. Эта девчонка просто положила на тебя глаз, и водила тебя по лесу, как Моисей евреев по пустыне, чтобы ты привык к ней, нуждался в ней, а потом она тебя спасла. Вот только рука твоя сюда никак не вяжется.

– Как ты меня достал! – огрызнулся Роман, – я тебе еще раз повторяю, я не помню. Может быть, я без сознания был, не соображал ничего, мне показалось, что мы только одну ночь по лесу и бродили. Мне было сильно плохо, я потерял сознание на какое-то время, возможно, я упал на вывихнутое плечо, и оно само собой вправилось, и рука перестала болеть. И тогда мне померещилось, что кто-то указал мне дорогу. Мы пошли, стало уже светать, и вышли на тропинку, а тут вы. Все!

– Надо будет у Тони спросить, пусть она расскажет свою версию, – не унимался Максим.

– Оставь ее в покое! – в один голос выкрикнули Роман с Андреем. Взглянули друг на друга, на секунду их глаза встретились и задержались. Роману на мгновение показалось, что эта фраза относилась и к нему. Затем они разошлись в разные стороны. Максим пошел вслед за Романом, Славка за Андреем.

Чувства Романа смешались, с ним впервые происходило подобное, никогда раньше он не испытывал их столько одновременно: и злость, и раздражение, и ненависть, и любовь, и ревность, и соперничество.

Так вот значит, как бывает больно, когда ты находишься между этими чувствами. Наверное, тоже самое, испытывает и Андрей Тихомиров. Роман вдруг вспомнил, с какой нежностью Андрей смотрел на Тоню, как трогательно улыбался сам себе, когда видел ее идущей по больничному коридору. В другой ситуации Роман поступил бы не раздумывая, он сам себе сказал бы: «зачем мне эта Тоня – Антонина, ничего особенного в ней нет. Завтра будет Таня, послезавтра Оля, Даша, Света и другие». Но не теперь. В нем проснулся инстинкт охотника. Он приложит максимум усилий, но эта девчонка будет только его девчонкой. Если понадобится, он перевернет Землю, разобьется в лепешку, преодолеет все преграды на своем пути, но добьется ее любви. Андрей конечно отличный парень, с нелегкой судьбой, он его уважает, и даже в какой-то мере восхищается его силой воли, его стремлением к цели, но сейчас, они по разные стороны баррикад, Андрей – сильный соперник, но последнее слово будет за ним, Романом Антоновым.

Он уже поклялся тогда в лесу невидимым силам, что отдаст жизнь за эту девчонку, и свое слово сдержит. А поэтому без боя не сдастся. Ведь не зря все это происходило с ними, это – его судьба. Роман это почувствовал там, как голодный зверь добычу, именно это помогло им выжить и найти выход. Именно он предназначен для нее, их связывает общая тайна, и они вместе будут ее разгадывать.

Глава 6 «Ящик Пандоры»

Антонов долго не мог уснуть в эту ночь. Даже смертельная усталость не помогала забыться. Мысли все время возвращались к одному и тому же: почему их не было всего одну ночь, а все говорят, что вернулись они только через трое суток? Кто, та женщина в лесу, которая вправила ему руку и указала дорогу, если не бабка Лукерья? И что вообще происходило в этом странном лесу? Не мог же он все это придумать. А может быть, ему действительно все это померещилось? Надо будет поговорить с Тоней, – решил Антонов. Обсудить что с ними случилось им так и не довелось, потому что их, как на ринге растащили в разные стороны и объявили таймаут.

Дальше его мысли стали кружиться вокруг Тони, ее растерянных глаз, ее растрепанных струящихся волнами волос, испуганного худенького тельца. Интересно кто она? Почему выбрала медицину? Что собирается делать после колледжа? Все эти и множество других вопросов всплывали в уставшем мозге Романа Антонова. Он старался представить себе, как они с Тоней будут говорить обо всем этом, как она расскажет ему о себе, как они будут, держась за руки, идти вдоль реки, любуясь вечерним закатом, как ему будет хорошо и спокойно. Эти мысли плавно вытекали одна из другой, и наступала пьянящая дремота. Только Антонов начал опускаться в нее, как вдруг из-за плакучей ивы, что росла у берега речки вышла темная фигура и преградила им путь, Антонов поднял глаза и увидел лицо Тихомирова.

– Вот, гад! Ведь почти уснул, – вырвалось вслух у Антонова. А дальше уже про себя добавил: «все так было замечательно, пока ты не выперся, что тебе надо в моем сне? Теперь точно не усну».

Мысли начали виться и жужжать вокруг Андрея Тихомирова, потом перешли на надоедливого Максима Самохина, который сопел теперь в две дырочки на соседней кровати и смешно раздувал щеки. Ему, наверное, Светка сниться, а не всякие там Тихомировы, заключил Роман, повернулся на другой бок, и стал считать овечек.

Семьдесят третья повернулась к нему своей кучерявой мордой, и стала корчить рожу похожую на Тихомирова, семьдесят четвертая овца была похожа на Самохина, семьдесят пятая на Караулова семьдесят шестая на Губкина. Потом овца с рожей Губкина, хитро подмигнула ему, и начала рассказывать о предстоящем фронте работы. Откуда-то появился овца-Северский, который шевелил протезом вместо копыта и манил его в какой-то кабинет. Антонов шел по коридору за Северским в образе овцы, пока тот не остановился перед дверью с табличкой:

«Профессор медицины и секретных наук,

Бабка Лукерья.

Ведущий специалист в области парапсихологии, хирургии, кардиологии».

Антонов хотел спросить у Северского, что значит «секретных наук», но Северский жестом показал ему: «Тихо!» И Антонов промолчал. Бывший хирург открыл скрипучую дверь, там было темно и сыро: «Как в лесу подумал Антонов», его с силой толкнули в темноту, он упал на коленки и стал обшаривать пол, потому, что Северский закрыл за ним дверь. Что-то теплое и мягкое дышало ему в нос. Роман подумал, что это, наверное, семьдесят четвертая овца снова начинает корчить ему рожу Самохина. Он попытался разглядеть ее, и изо всех сил раскрывал глаза, но ничего не видел, только услышал, как завелся трактор, а потом тракторист стал расталкивать и трясти его. Овца вдруг приобрела рыжей цвет и превратилась в кота, а тракторист обрел лицо Максима Самохина.

– Ну, ты дрыхнешь! Не разбудишь тебя. Вставай быстрей, Маринка уже два раза приходила звать на завтрак.

– Это рыжее чудовище когда-нибудь задушит меня во сне, – сбрасывая недовольного кота на пол, зевая и потягиваясь, произнес Роман.

Быстро позавтракав, пришли к больнице. На улице уже Губкин раздавал поручения девчонкам. Тоня стояла в белой косынке с кисточкой в руках, и в ответ, на указания Губкина молча кивала ему головой. Заметив приближающихся ребят, она улыбнулась, и махнула им рукой. Остальные девчонки тоже обернулись в их сторону и замахали.

Славка с Андреем расчищали кладовку, выносили старую рухлядь, которая уже не подлежала ремонту, скопленную предшественниками Губкина и им самим за время работы в больнице. Ту мебель и допотопную технику, что еще не совсем развалилась, и могла быть починена, по мнению главврача, следующими практикантами, выносу на помойку не подлежала. Максим с Романом аккуратно складывали ее в углу, так чтобы места хватило для новой рухляди, принесенной из палат.

В обеденный перерыв все снова собирались в столовой. Андрей специально, как понял Роман, задержался у крана с водой, заметив подходивших к нему девчонок. Поэтому и Роман в обеденный зал сразу не пошел, хотя его туда с силой тащил Максим. Вкусно пахло едой, очень хотелось есть, но чувство соперничества было сильнее. Желудок предательски заурчал, но Роман не стал идти у него на поводу. Он достал сигарету, нехотя покрутил ее в пальцах, снова затолкал в пачку и подошел к девчонкам:

– Ну, как трудовое утро прошло? – поинтересовался он. Фронт работы выполнили? Без потерь и эксцессов?

– Нормально, – ответила Тоня, и улыбнулась. Ее глаза светились, и на душе Романа разлилось теплым бальзамом чувство блаженства.

– Кошмар какой-то, – отозвалась Лена Самохина, этот Губкин просто садист и маньяк. Я уже не чувствую ни рук, ни ног. А мой маникюр? Это что руки медицинского работника, фармацевта? – вытянув перед Романом свои длинные пальчики, пропела Лена. – Это руки доярной колхозницы! – заключила она тоном, не допускающим возражения.

– Колхозной доярки, – поправил ее Антонов.

– Какая разница, – не унималась Лена. – А волосы? Что теперь будет с моими волосами? Они пропитались этой вековой известковой пылью, я их теперь не отмою. У меня уже эта пыль впиталась в кожу, в легкие и, и…

– В мозги, – добавила за нее с иронической улыбкой Света.

– Я позвоню деду, пусть он накажет этого Губкина, у него есть связи, или заберет меня домой. Я больше не могу пахать здесь как на каторге, я ему не крепостная работница! – продолжала бушевать Лена.

– Крепостная крестьянка, – опять поправил ее Роман.

– Ой, никуда ты не позвонишь! – услышал за своей спиной Антонов, голос Максима. – Дед палец о палец не ударит, – и изменив голос, парадируя деда, произнес: – «Леночка, ты должна быть сильной, в жизни надо уметь преодолевать трудности, учись жить самостоятельно, как все. Благо не бывает вечным, оно ценнее тогда, когда ты сам его добиваешься».

Все засмеялись, а Лена метнула на него презрительный взгляд и театрально заплакав, уткнулась в плечо Антонова. Роман опешил. Что делать в такой ситуации? Он мельком глянул на лицо Тихомирова, тот стоял и довольно ухмылялся, Тоня повернулась и пошла в сторону обеденного зала, на миг Роману показалось, что она улыбнулась себе в плечо, Максим не скрывал своего счастливого, мстительного взгляда.

Все пошли обедать, а Роману теперь нужно было успокаивать эту «крепостную, доярную работницу».

На этот спектакль ушло сорок минут времени, все уже пообедали, желудок Антонова уже в голос подавал ему сигналы, издавая непристойные звуки, а Ленка все не унималась. Наконец, Антонов вырвался из ее цепких рук, уговори ее пойти поесть, набраться новых сил для вселенских подвигов во имя процветания медицины и хороших отметок по практике, а также рекомендаций «главврача-садиста».

В столовой они сидели одни, обед уже давно остыл, остальные отобедав вышли на улицу, и весело щебетали. В окно столовой Антонов видел, как Тихомиров с довольной рожей стоял рядом с Тоней, невинно улыбался ей, а сам ненасытным взглядом пожирал ее, радуясь тому, что так легко отделался от Антонова.

В столовой Роман еще двадцать минут слушал о бедах и несчастьях всех Самохиных, потом о конкретном невезении несчастной внучки, которая вынуждена прозябать в трущобах в лучшие годы своей жизни, а дед-тиран тем временем не желает им помогать и надавить на кого следует. Наконец обеденный перерыв закончился, и Антонов со вздохом облегчения, сообщил Лене, что ему пора на свой участок фронта.

Весь трудовой день Антонов ждал его окончания. Чтобы наконец-то поговорить с Тоней о приключении в лесу, обсудить так волновавшие его вопросы, узнать, что она рассказала девчонкам об этом происшествии.

Фронт постепенно отступал, погруженный в свои мысли Роман, машинально, как робот выполнял свою работу. Самохин уже в десятый раз предлагал сделать перерыв, но он его не слышал. «Ныть и жаловаться это у них семейное», – поставил диагноз Роман.

Губкин не мог нарадоваться своим практикантам. Все сделали хорошо, даже отлично, причем за короткое время. Остались сущие пустяки, на них уйдет еще пару дней, и ребят можно будет отпускать с хвалебными рекомендациями. Если бы не поиски этой потерявшейся парочки в лесу, то сегодня бы он их уже отпустил по домам на каникулы. Но три дня были потеряны, работа не клеилась, да и как тут будешь работать, если над тобой навис «Дамоклов меч», но слава Богу, все обошлось. Этот Антонов большая умница, операцию провел блестяще. Северский осмотрел мальчика и пришел к выводу, что у парня «золотые руки и голова», и что даже он не сделал бы ее лучше. На днях прооперированного мальчика можно будет выписать, родственникам он уже сообщил. Жаль, конечно, что бабушка умерла, но что поделать, так устроена жизнь.

За полчаса до окончания рабочего дня, прибыла машина с продуктами и медикаментами. И Илья Петрович попросил ребят помочь разгрузить ее. Андрей и Максим влезли в кузов грузовика и стали подавать ящики и коробки Роману и Славке. Работа спорилась быстро, не смотря на усталость, все хотели побыстрее разделаться с этим, как все надеялись, последним на сегодня поручением Губкина. У всех были свои планы на вечер. Но то, что случилось чуть позже явно не в чьи планы не входило.

Последний ящик оказался очень тяжелым и громоздким. Водитель объяснил, что его попросил по пути подвести и выгрузить в больнице, председатель соседнего колхоза, мол, это запчасти для ремонтной мастерской, в их машину этот ящик не поместился, они за ним приедут завтра и заберут. Сам он круг давать не будет, по «накладной» лишние сорок километров, он не поедет, «поди, потом объясни начальству, что ты не шабашил».

– Так, что выгружайте, господа-медики, мне еще обратно по вашему бездорожью два часа трястись, – похлопав по плечу Славку Караулова, заключил водитель.

Вчетвером они еле придвинули ящик к открытому борту машины, но как его снять, вопрос стаял открытым.

– Может скинем его? – предложил Максим.

– А вдруг там что-то хрупкое лежит, – возразил ему Антонов.