Читать книгу: «Седьмая тень», страница 3

После обеда все вновь разошлись по своим объектам.

Ремонтируя больничную кладовку, Антонов невольно возвращался мыслями к обеденному столу. А ведь он не слышал ее голоса, она, наверное, молчала и слушала трель Максима. А сам Антонов по привычке разглядывал и давал характеристики всем собравшимся за столом. Интересно, смотрела ли она в его сторону? Разгадывала ли его, как он ее? Какое впечатление он произвел на нее?

Впервые в жизни его это почему-то волновало. В этот момент он оперся на неудачно закрепленную скобу, и она сорвалась. Антонов падая, решил ухватиться за другую, она была отколота и острыми краями разорвала ему ладонь. Упав на пол, он повредил себе плечо. К горлу подступила тошнота, плечо жгло и болело, с разорванной ладони тонким ручейком лилась кровь. Подбежал рядом работавший Андрей.

– Ромка, ты что? – с испугом спросил он.

– Хотел полететь, не получилось, – ответил Антонов.

Вышли в коридор, на шум прибежали девчонки, из кабинета выскочил Губкин.

– Быстро обработайте ему рану и перевяжите, – скомандовал он.

Девчонки исчезли. Но ладонь беспокоила Антонова меньше плеча.

– По-моему, я плечо выбил, – сказал он Губкину.

Губкин побледнел, и стал в надежде смотреть в сторону Максима и Андрея. Но те тоже переминались с ноги на ногу.

Что с них взять, подумал Антонов, – Самохин – фармацевт, Тихомиров – кардиолог, да и учится он только на четвертом курсе.

Прибежали девчонки. Раздвигая всех локтями, к нему рвалась неумеха Ленка, трясущимися руками она отматывала бинт, но увидев окровавленную руку Антонова приостановилась в растерянности…

Роме захотелось, как в фильме ужасов еще больше напустить на нее страху, например, пошевелить у нее перед глазами этой рукой, закричать и скорчить гримасу. Но он сдержал себя, да и больное плечо не давало волю движениям.

Тоня выхватила из ее рук бинт, (Антонов облегченно вздохнул и расслабился) промыла рану, смазала ее и ловко перевязала.

– Здорово у Вас получается, – похвалил ее Роман, и добавил – большое спасибо.

– Всегда, пожалуйста, – ответила она, улыбнувшись одними глазами и отошла.

Теперь он услышал ее мягкий, волнующий голос. Разглядел в близи ее серые бездонные глаза, в которых можно было утонуть, русые мягкие волосы, выбивающиеся из-под косынки, редкие и такие милые веснушки, которые сочетались с белыми крапинками известки на ее смуглом лице. Такое лицо, подумал он можно снимать крупным планом в мелодрамах и триллерах. Одни глаза выражали все эмоции и чувства, не нужно было слов и жестов, все было понятно и так.

В ее глазах он прочитал, сначала страх, потом в них мелькнуло волнение, затем появилась уверенность в правильности своих действий. Как только она коснулась его руки, боль тут же стала проходить, веяло от нее надежностью и добротой.

– А как же мне быть с плечом? – поинтересовался Роман.

– Я, конечно, могу попробовать, но за стопроцентный успех не поручусь, – отозвался Губкин, – икнул издав легкий запах свежего перегара. – А так надо либо в область ехать, а лучше к бабке Лукерье идти, она практически все болезни лечит, во всяком случае, лучше областных специалистов.

– И где живет эта бабка Лукерья? – спросил Антонов

– В лесу, за городом, – ответил Илья Петрович

– Как мне ее найти? – не унимался Роман, плечо ныло тупой навязчивой болью. Эта боль была повсюду, – в голове, в солнечном сплетенье, в пояснице.

– Девчонки вы местные? – спросил Губкин, обращаясь к Тоне и Свете. На Лену он даже не посмотрел.

Тоня кивнула, Света отрицательно покачала головой.

– Проводи его, – обратился он к Тоне.

***

Полчаса ждали «карету» скорой помощи, в которую уж действительно осталось лишь впрячь пару, тройку лошадей, для скорости. Этот УАЗик, был старше Антонова лет на двадцать, и ломался через каждый километр. Во время вынужденных остановок Роман узнал очень много нового о названиях запчастей и инструментов, а также о самой машине и Губкине, причем в колоритном исполнении пожилого водителя. Наконец выехали из города, хотя пешком его можно было пройти гораздо быстрее. На «скорой» помощи, они преодолели это расстояние за два часа двадцать четыре минуты. Потянулась проселочная дорога, УАЗик прыгал на кочках как мячик, подлетали к потолку и Тоня с Романом. В конце концов, на очередной кочке машина подпрыгнула, уткнулась носом в высокую траву и замерла. Антонов понял, что больше им не суждено ехать, да и сил у него не оставалось, каждая кочка отдавалась нестерпимой болью, рука опухла так, что казалась надутой резиновой перчаткой.

– Еще далеко? – спросил Антонов.

– До леса нет – отозвался водитель, – а от леса до бабки Лукерьи еще километра полтора не меньше. Все равно я вас только до леса могу довести. А там дальше дороги нет, пешком пойдете.

– Мы и к лесу сами дойдем, так быстрее будет, – успокоил его Роман,– пошли, – обратился он к девушке.

Через двадцать минут ходьбы, за холмом появился лес. С верху он казался черным и бесконечным, виляя, к нему бежала узкая тропинка, зажатая с двух сторон луговыми травами. Солнце пыталось помахать им из-за леса своими последними лучами. В траве звенел, жужжал, роился и стрекотал местный насекомый народец. Редко пролетали птицы, спешившие на ночевку. Ветер колыхал макушки травы и луговых цветов. Тоня шла впереди, подол ее платья качался в такт траве, а кисточка русой косы напоминала маятник часов. Если бы не сильная боль в руке, Антонов согласен был идти за ней долго и далеко, хоть на край света. Тишина и покой казались такими желанными, такими завораживающими. Он благодарен был Тоне, что она шла молча, видимо тоже наслаждаясь этой тишиной и покоем. Антонов пошарил по карманам в поисках сотового телефона, но его не было, – «наверное, выпал в машине, когда она скакала по бездорожью», – подумал он. – «Позвонить не получиться, и время посмотреть тоже».

Когда подошли в плотную к лесу, солнце совсем скрылось из вида. Веяло прохладой, пахло ельником, тропинка становилась все уже, высокая густая трава постепенно сменялась реденькой малорослой, а потом мхом. Плечо еще сильнее заныло, каждый шаг отдавал острой болью в висках. Антонов шел на автопилоте в полуобморочном состоянии за светлым платьем девушки, уже не различая деталей. Чем глубже они заходили в лес, тем темнее там становилось. Вдруг светлое платье резко замерло на месте. Антонов чуть не врезался в него.

– Что случилось? – спросил он.

– Я не знаю куда дальше идти. Темно. И я тут никогда раньше не была, – дрожащим голосом выпалила Тоня.

– Зачем же ты пошла меня провожать? – с растерянностью в голосе вновь спросил Антонов.

– Не знаю, Илья Петрович сказал, я пошла. Да и не думала, что мы так долго ехать будем. Мне кажется, что идем мы уже часа три, а в лесу никаких признаков жизни не видно, – упавшим, голосом ответила девушка.

– А ты с тропинки не сходила? – поинтересовался Роман.

– Нет, она одна была, а теперь вдруг закончилась, – с тревогой отозвалась та.

Антонов понял, что девушка перепугана. В темноте он не видел ее лица, но оно представилось ему таким же, как перед операцией мальчика. Тогда он подумал, если он сию секунду не примет решение, то она умрет раньше мальчика. Теперь по ее голосу он понял, что она в таком же состоянии. Ему самому хотелось взвыть от безысходности, опустится сейчас прямо на мягкий мох и дать волю чувствам и покричать на этого «Ивана Сусанина» в светлом платье, и даже позаимствовать пару, тройку фраз из лексикона водителя УАЗика. Боль и паника подступились к горлу и застряли в нем колючим комом. Надо было что-то сказать этой глупой девчонке, пока с ней не приключилась истерика. Но что сказать? Что сделать? Голова не работала, мозг был занят подавлением боли и страха. Воображение рисовало мрачную картину: они никогда не выберутся из этого леса, найдут их разложившиеся тела какие-нибудь грибники лет через пять, если еще раньше их не найдут какие-нибудь милые звери из породы псовых.

– Ладно, давай присядем, а то я уже плохо соображаю от боли, – предложил Роман.

Тоня кивнула, скорее, угадал, чем увидел он. Сели там, где остановились. Антонов вынул из кармана зажигалку, она была снабжена мини-фонариком. Посветил на тропинку, ее действительно было не различить, причем и в обратном направлении она тоже исчезла.

– Давно тропинка пропала? – обратился он к девушке.

– Минут десять назад, – отозвалась Тоня.

– Почему ты сразу не сказала? – почти простонал Антонов.

– Думала, стемнело вот и стало плохо ее видно, – ответила та.

– Придется просидеть здесь до утра, – заключил Роман и попытался опереться спиной о дерево. – Звери тут водятся? – опять обратился он к девушке.

– Наверное… Точно не знаю, – с еще большим волнением отозвалась она, и подвинулась ближе к Роману.

– Странная ты, – живешь здесь всю жизнь и ничего не знаешь, – чтобы отвлечь девушку от страшных мыслей завел разговор Антонов.

– Я детдомовская, в этот городок меня перевели десять лет назад в интернат. На экскурсии нас не водили, достопримечательности не показывали, если и отпускали погулять, то ненадолго. Сказки и истории на ночь рассказывать было некому. Слышала я о бабке Лукерье от нашей интернатской медсестры: что лечит она заговорами, да травами, что ходят к ней люди со всего городка и даже приезжают из близлежащих деревень и поселков, что живет она в лесу, за городом, а больше ничего не знаю, – с раздражением проговорила девушка.

– Ладно, не переживай, выберемся, – скорее успокаивая ее, чем себя заключил Антонов.

Усталость брала свое: хотелось есть и спать одновременно, но плечо не давало покоя. Ноги гудели от пройденных километров. Хотя бы воды попить, чтобы желудок немного успокоился. Антонов закурил сигарету, он не был заядлым курильщиком, вполне мог обходиться и без этого, но в экстренных случаях ему хотелось затянуться, чтобы подумать или успокоиться. Сейчас был как раз такой момент.

Может быть, развести костер, или идти назад, соображал он. Надо было отдаться Губкину на русское «авось». Лучше уж он бы вправил мне плечо, чем неизвестно какая бабка Лукерья. Может быть, она совсем не костоправ, а костолом какой-нибудь. Эта, вон еще Антонина «Сусанина», сидит, трясется, прижалась к нему, как будто он сможет ее защитить от волков или медведей одной рукой. Единственное, что он сможет сделать для нее, так это попросить лесных зверей, чтобы они съели его первым. Хотя надо отдать ей должное она старалась не подавать виду, что боится, и тряслась в сантиметрах пяти от Романа. Но он ощущал бы ее дрожь, даже если бы она была от него на расстоянии пяти метров. Хорошо, что не истеричка, не рыдает, не бьется в предсмертных конвульсиях, а сидит молча.

Послышался шорох, как будто кто-то подкрадывался к ним, старался не шуметь и не наступать на сухие сучья. Антонова накрыло горячей волной, он быстро затушил сигарету, в его мозгу пронеслось: вот она смерть подкрадывается, чтобы нанести свой когтистый или зубастый удар. Он вскочил на ноги, схватил здоровой рукой девушку и толкнул ее так, чтобы она оказалась за его спиной, а сам повернулся лицом к приближающемуся звуку:

– Кто здесь? – спросил он, обращаясь к шороху, и машинально ища в джинсах зажигалку, чтобы посветить, туда, откуда он доносился.

Шорох затих. Никто не отозвался. Наконец Роман нащупал кнопку фонарика, узкая полоска света выхватила то ли пенек, то ли кочку, на секунду показалось, что эта кочка шевельнулась и замерла. Антонов почувствовал, как мурашки пробежали по его коже, обдало холодным потом, он даже забыл о своем больном плече, нагнулся и стал лихорадочно искать на ощупь палку покрепче, не отпуская из виду кочку, что попала в полоску света. Но кочка больше не шевелилась.

Вдруг сзади вскрикнула Тоня и схватила его за больную руку. Антонов резко обернулся, что-то косматое замерло в метрах трех от них. Глаза его отдавали зеленым блеском, словно у кошки. Для волка большой, для медведя маленький, промелькнуло в сознание Романа. Надо было костер разводить, ругал себя он. Животные бояться огня, и так близко бы не подошли к ним. А теперь, они были легкой добычей для всех обитателей леса, включая «комаров-вампиров».

– Кто здесь? – снова спросил окружающее пространство Антонов. Но никто и не думал отзываться. Где-то вдали мелькнул огонек, а может, это только ему показалось. Но Антонов схватил девушку за руку, и потащил в том направлении, где только что замаячил хоть какой-то призрак жизни. Чувство времени как-то пропало, и сколько они шли, или бежали ни Роман, ни Тоня сказать не могли. К моменту, когда взошла луна, они оказались на небольшой лесной поляне. Где-то в траве журчала вода. «Ручей» – подумал Антонов, надо умыться и попить. Лицо и руки были исцарапаны в кровь, потому, что приходилось почти на ощупь пробираться через валежник и молодой ельник.

Когда напились и умылись, Роман спросил:

– Слушай, а у тебя сотовый есть?

– На зарядке остался в больнице, – ответила девушка.

– И я свой в машине посеял, – посетовал Роман.

– Почему мы сюда пошли? – спросила его девушка.

– Мне показалось, что где-то здесь свет был. Я подумал, может быть, это люди, – объяснил Антонов и добавил, – давай костер разведем. А то опять придется бегать.

Начали собирать хворост и сносить его на середину поляны. Одной рукой Антонову было не удобно, да и каждое движение отдавало острой болью, которая из плеча, казалось, перетекла в грудную клетку, и теперь ныло все тело. Но Роман старался не думать о боли. Больше всего на свете, ему сейчас хотелось, чтобы скорее наступило утро, и они нашли дорогу обратно. Боль уже казалась ему не столь важной. Сейчас важным было выжить, и не удариться в панику, чтобы не напугать девчонку, которая доверяла ему и надеялась, что он ее спасет. Сам на себя Антонов не надеялся, но страх постепенно отступил.

Они разожгли костер, пламя осветило близлежащие деревья и кустарники. Кустарник оказался калиной. Оранжевые ягоды бусами свисали с веток. Есть ее еще было рано, спеет она поздней осенью, да и на вкус горчит и вяжет во рту.

За калиновым кустом Роман разглядел сухую корягу. «Надо ее в костер подбросить» – подумал он. Встал и пошел к калине. Под корягой лежал большой камень-валун, что-то привлекло внимание Романа к нему. Он достал зажигалку, включил фонарик, здоровой рукой смахнул с камня кору и старые истлевшие листья. Там было изображение чего-то, но разобрать было невозможно. Роман поводил фонариком вокруг камня и увидел три тропинки, разбегающиеся в разные стороны. Как в сказке подумал он: направо пойдешь коня потеряешь, налево голову сложишь, а что случиться, если прямо пойдешь, он не мог вспомнить. Но все равно ничего хорошего это уж точно. В сказках богатыри предпочитали либо голову сложить, либо коня потерять, и тогда им фартило, находили они меч-кладенец, Елену Прекрасную или Василису Премудрую, молодильные яблоки и другие сказочные вещи, а вот налево никто никогда не ходил.

Антонов подтащил корягу к костру. Тоня сидела и переплетала косу, пока бежали, ветки растрепали ей волосы. Они вились крупной волной и ручьем падали на землю. В свете костра она была еще прекрасней, и казалась такой хрупкой и беззащитной, что Роману захотелось прижать ее к своей груди и гладить по волосам. В этот момент он дал себе слово, что сделает все, чтобы ее вера в него нашла свое оправдание. Он отдаст свою жизнь, чтобы она жила, дышала этим густым ароматным воздухом, смеялась, ходила босиком по мягкому мху, чтобы она никогда в нем не разочаровалась. Как только он это понял, в его мозгу, как ему показалось, сработал какой-то механизм. Словно завелся маленький моторчик, мозг стал отдавать команды его телу: – нельзя здесь сидеть, надо идти, если не уйти сейчас будет беда, стучало в висках. Все тело сковало предчувствие надвигающейся бури, холодок пробежал по коже.

– Вставай, надо идти, – скорее приказал, чем сообщил он девушке.

– Но ведь мы не знаем куда идти, да и зачем тогда костер надо было разводить? – С недоумением подняла на него глаза девушка.

– Пойдем, надо идти, – уже схватив ее за руку, на ходу сказал Роман.

Он шел быстрым шагом, за ним еле поспевая, почти бежала девушка. Он был рад, что она не задавала ему вопросов, на которые он и сам не знал ответов. Он просто чувствовал, что надо было идти и все. Тропинка петляла между деревьями, как трусливый заяц, то пряталась под кустом, то опять появлялась перед глазами.

Лес неожиданно зашумел кронами деревьев, луна быстро пропала за облаками, в одно мгновенье стало темно так, что невозможно было разглядеть собственных пальцев на руках, даже если поднести их к самым глазам. Роман включил фонарик на зажигалке, ускорил шаг, который плавно переходил в бег, увлекая за собой девушку. Темнота сгущалась, ее уже можно было ощутить не только зрением, она стала осязаемой, словно текла сквозь деревья. Антонов побежал со всех ног, не обращая внимания на боль, одна рука висела плетью, другая вцепилась в запястье девушки мертвой хваткой. Она не успевала за ним, но он знал, что скорость, это их единственный шанс выжить. Ветки деревьев били по лицу, цеплялись за волосы и одежду, вонзались острыми иголками и сучьями в кожу. Все тело жгло и саднило.

Впереди мелькнул свет, и тут же пропал за деревьями. Антонов спешил к нему, тропинка уходила вверх по холму, бежать стало тяжело, Антонов слышал биение своего сердца, оно хотело выскочить из груди. Сзади тяжело дышала Тоня, рука ее была холодная, наверное, он передавил ее в запястье. Но Роман боялся ослабить хватку, он почему-то был уверен, если он хоть на миг разожмет свою руку, он потеряет Тоню навсегда, и тогда случится что-то непоправимое. Вихри ветра звенели в его ушах: «Не успеешь… Не успеешь…. Не успеешь…». И уже из последних сил он втащил ее на вершину холма, дорожка побежала вниз, там был свет. Роман понял, что успел…

Как только они пересекли невидимую черту, разделяющую свет и тьму. Антонов тут же почувствовал, как земля уходит из-под его ног. Как свет расплывается перед его глазами, как что-то тяжелое наваливается на него и тянет к земле. У него не было больше сил сопротивляться, он закрыл глаза и утонул в темноте.

Глава 5 «Предназначение»

Тоня стояла на островке тусклого света, который падал от свечи в старинной лампе, в руках пожилой худощавой женщины. Тьма, что преследовала их по пятам отступила и затаилась в лесной чаще. Женщина склонилась над внезапно рухнувшим парнем, провела рукой по его лицу и груди и произнесла:

– Аb initio!²

Потом Тоней овладел страх, и что делала и говорила женщина, казалось ей странным и непостижимым. Она не понимала ничего, речь женщины казалась каким-то набором слов не относящимися ни к ней, ни к лежащему на земле парню, ни к врачеванию. Как будто та была в каком-то глубоком трансе.

– Встреча – только начало, соединение будет в конце. Смерть одного неизбежна. Соблазн будет велик, тьма спустится на землю. Судьба Мира уже решена, он должен сделать свой выбор. Скоро настанет его час, – заключила женщина, и тяжело вздохнула. Потом перевела усталый взгляд на девушку и добавила:

– У каждого свой путь, за человека в его судьбе очень многое решают другие, но главный выбор он всегда делает сам.

Затем она снова провела рукой по груди и лицу Романа, и глядя будто сквозь него, сказала:

– Иди в дом, там, на сундуке, лежит полотенце, а на печке стоит ковш с отваром, принеси их сюда.

Тоня только сейчас обратила внимание на то, что в лесу действительно стоял деревянный сруб. Домом его язык не поворачивался назвать, скорее он был похож на избушку только без курьих ножек. Дверь была приоткрыта. В щель пробивалась полоска тусклого света.

В избушке было тепло. Ее убранство состояло из потрескавшейся беленой печки, которую недавно протопили, широкой деревянной кровати, видимо срубленной из того же материала, что и сама избушка, стола с начисто выскобленной крышкой и двумя лавками по обе его стороны. На столе горела толстая восковая свеча. В углу висела полка с посудой. Посуда в основном была из меди и керамики, «скорее всего позапрошлый век», подумала девушка. К потолку избушки на разноцветные веревочки были подвешены небольшими снопиками разные травы, и сухие цветы. Пахло только, что приготовленным отваром. На сундуке под посудной полкой лежало льняное, домотканое полотенце. Взяв все, что просила женщина, Тоня вышла на улицу.

Женщина ловко навязала на полотенце большие узлы, обвила им плечо и предплечье Антонова стала потихоньку тянуть за его концы. Узлы помаленьку перемещались с места на место, пока все полотенце не прошло от плеча до локтя, лежащего без сознания на земле парня. По мере того, как все полотенце оказалось в руках женщины, она быстро развязала на нем узлы и сложила в несколько раз. Взяла из рук девушки ковш с отваром, приподняла голову Романа, и влила глоток жидкости ему в рот. Он пошевелился и стал приходить в себя.

Сквозь далекую черноту оторвавшегося сознания Роман почувствовал тупую боль. Она была далекой еле различимой, будто бы чужой. В ушах нарастал звон, казалось, что били в колокол над самой его головой. Этот звон достиг такого резонанса, что вот-вот должна была лопнуть голова. И вот этот звон так же резко прекратился, как и возник. Из глубины сознания донеслось бормотание какой-то женщины, затем теплом разлилась по телу сладковато-горькая жидкость и заполонила собой каждую клеточку организма. От этого тепла захотелось спать и не просыпаться, по крайней мере, несколько часов. Но внутренний голос приказал открыть глаза, и Роман их открыл.

Перед ним на коленях стояла женщина, придерживая одной рукой его голову, другой держа ковш с какой-то жидкостью. По другую его сторону со свечой в руках стояла Тоня с перепуганным лицом и растрепанными волосами. Антонов оперся на локоть и ощутил, что боль в плече прошла, рука свободно двигалась и гнулась в локте, и даже опухоль начала спадать. Он сел, выпил остаток отвара, поданный женщиной, и почувствовал себя гораздо лучше.

– Спасибо, вы настоящая волшебница. Рука вообще не болит, как вам это удалось? – спросил Антонов.

– Помогаю избранным, – ответила женщина, заглянув в его глаза.

Этот взгляд был тяжелым, заглядывал в душу и мысли, словно сканировал рентгеном. Затем она взяла его за руку подержала ее в своих горячих ладошках и тихо, почти шепотом проговорила:

– Береги себя, и ее тоже, кивнув в сторону Антонины, добавила она, – тяжелые времена грядут, ты должен быть сильным… Удачи тебе.

Потом поднялась с колен, подошла к девушке, долго молча, смотрела в ее глаза, тяжело вздохнула, взяла из ее рук свечу и, махнув в сторону рукой, сказала:

– Дорога там… Вас уже ждут. Идите….

И не оглядываясь, пошла к избушке.

Роман взял Тоню за локоть, она вздрогнула, словно очнулась от оцепенения.

– Пойдем, нас ищут уже, наверное, – сказал он ей, и потянул в сторону, куда указала женщина.

***

Когда вышли на опушку леса уже рассвело. Шли не долго, примерно минут сорок. Впереди замаячила знакомая тропинка, бегущая к небольшому холму. Вчера за ним остался водитель со старым УАЗиком, – интересно, подумал Антонов, уехал он обратно, или остался их ждать? – Наверное, уехал, не ждал же он их тут всю ночь, – сам, мысленно ответил он, на свой вопрос. А вслух спросил:

– Слушай, а почему ее бабкой Лукерьей зовут? Она ведь еще не старая. На вид ей лет пятьдесят, ну пятьдесят пять не больше.

– Не знаю, – отозвалась Тоня, я ведь ее тоже никогда не видела. Да и странно все как-то. Почему мы сейчас шли по дорожке, и так быстро вышли к опушке. А вчера, по ней же, мы шли несколько часов. И что вчера вообще происходило в лесу? Что-то ведь нас преследовало. Я чувствовала это, ощущала каждой клеточкой тела.

Антонов и сам задавал себе этот вопрос, но ему было легче, он мог списать это на полуобморочное состояние, на болевые галлюцинации, да на что угодно. Но Тоня, она ведь тоже все это видела и чувствовала. Значит, ему это не показалось, значит было реальностью, но что это было?

– И эта женщина, ее слова, она говорила по латыни, ты не находишь это странным? – продолжала девушка. – А как она смотрела на меня, мне казалось, что все внутренности вынули из меня, всю энергию выкачали. Мне стало так плохо, что казалось еще мгновение, и я потеряю сознание. Если бы ты не потянул меня за руку, я бы упала.

– А что она говорила? – спросил ее Роман.

– Ты знаешь, это было похоже на бред, вроде этого: «все только начинается кто-то с кем-то встретиться, чья-то судьба предрешена». Но главное не в этом, – она нас ждала. Как будто знала, что мы идем, и что у тебя повреждено плечо. У нее уже все было готово, – и отвар, и полотенце, – заключила Тоня.

– Наверное, ей позвонил Губкин, рассказал, что у меня с плечом, а пока мы с тобой по лесу бегали, отвар двадцать раз приготовить можно было, – заключил Антонов.

– Не знаю, мне показалось, что она не пользуется сотовой связью, да и вряд ли тут есть роуминг. В центре города и то связь ужасная, а на окраинах ее и вовсе нет, а ты хочешь, чтоб она в лесу была. Да и электричества тут нет, как она по-твоему, телефон заряжает, от свечи что ли, или от печки? – не сдавалась Тоня.

Антонов не успел ничего ответить, так как за холмом оказалась куча народа. Завидев Романа с Тоней, из толпы им на встречу бросился Губкин с криками:

– Слава богу, вы живы! Где вы были? С вами все в порядке? Мы вас уже четвертый день ищем.

– Как четвертый? – удивился Рома, – мы только вчера вечером с больницы уехали.

– Какой вчера, во вторник вы уехали, – возмущался Губкин, – Валерьяныч вас до утра прождал, потом сам к бабке Лукерье сходил, вас там не было, ну он в панике в амбулаторию, полгорода вас искать ходило, прочесали весь лес вдоль и поперек. Уже думали, если до вечера не найдем, то сгинете вы в этом окаянном лесу, а я под суд пойду.

– А сегодня разве не среда? – осторожно поинтересовался Роман.

– Суббота уже! Слушай, а ты точно только плечо повредил? Головой не ударялся? – Озадачено поинтересовался главврач.

Антонов не знал, что и подумать, неужели он три дня был без сознания. А как же Тоня? Почему она не сказала ему, что он так долго был в «отключке»? Но спросить он у нее ничего не успел, стая девчонок уже оттащила ее в сторону и обвила плотным кольцом. Все бурно обсуждали их поиски, Губкин цепкой хваткой тащил Романа к машине. УАЗика не было, вместо него стояла грязная «Нива», за рулем сидел худощавый мужчина средних лет, его лицо было пепельно-серое и одутловатое, под глазами были мешки, в глазах читалась боль и грусть.

Завидев приближающегося Губкина тянувшего за собой парня, он вышел им на встречу из машины, и спросил:

– Ну, что нашлись? А то я уже спасателей вызвал из райцентра с кинологами. Надо позвонить пусть не приезжают. В этот момент его глаза встретились с глазами Антонова, он протянул левую руку для рукопожатия, и Роман только теперь обратил внимание на то, что вместо правой – у него протез.

– Иван Николаевич Северский, – представился он.

– Роман Антонов, – протянул в ответ ему руку, наконец-то вырвавшийся из мертвой хватки Губкина парень.

Народ стал расходиться. К «Ниве» подошли Максим с Андреем.

– Ну, вы даете, – с иронией в голосе начал причитать Максим, весь город на уши поставили. Мы две ночи не спали, в больнице такой переполох… Бабуськи-медики только и судачат о вас: сгинули, пропали, утонули в озере и еще кучу всяких небылиц напридумывали, сами на себя страху нагоняют, потом им сердцем плохо, давление скачет, мы только и делали, что их спасали, да выхаживали.

Андрей был чем-то расстроен, и явно всеобщей радости от того, что Роман с Тоней нашлись, не разделял. Единственный раз он улыбнулся, когда увидел Тоню живую и здоровую.

В прочем он никогда не отличался общительностью, старался находиться в тени, никогда не рисовался перед парнями и девчонками. Отличался старательностью и прилежанием. Никогда не пропускал занятия, много сидел за учебниками, на студенческих вечеринках замечен не был. Внешне напоминал медведя: высокий, широкоплечий, немного неуклюжий, с большими ручищами, сосредоточенным взглядом, часто напускал на себя взрослую серьезность и строгость, поэтому девчонки его как-то сторонились и даже побаивались, хотя явно он им был симпатичен. Но Андрей на них никакого внимания не обращал и на все их провокации не поддавался. У него была цель – стать первоклассным хирургом-кардиологом, и он к ней стремился изо всех своих «медвежьих» сил.

Он был приверженцем старых моральных устоев, сначала любимая профессия, достойная заработная плата, потом дом и дружная семья. Размениваться по пустякам у него не было ни желания, ни времени. А потому, ко всему он подходил основательно, долго обдумывал каждую мелочь, каждую деталь, и только потом принимал решение.

Так было и с поступлением в медицинский институт. Родители Андрея были далеки от медицины, отец был строителем, мать – воспитателем в детском саду.

В детстве Андрей мечтал стать архитектором, чтобы по его чертежам строились красивые, необычные здания, чтобы в жилых домах были уютные просторные комнаты. Чтобы у каждого члена семьи был свой уголок, где можно было побыть одному, отдохнуть и в то же время заняться любимым делом, почитать, послушать музыку, порисовать, да и просто помечтать в тишине никому не мешая. Но этой детской мечте не довелось сбыться…

***

Семья Тихомировых состояла кроме родителей и Андрея еще из двух человек, его старшего брата – Сергея, который пошел по стопам отца, и младшей сестры Вики. Жили они в двухкомнатной малометражной квартирке, где каждый сантиметр ее площади использовался с максимальной перегрузкой. Андрей с братом занимали спальню, мать с отцом и младшей сестрой гостиную. Один письменный стол делили на троих, всюду лежали учебные принадлежности: тетради, книги, альбомы. Обедали в кухне по очереди, потому, что вместе за одним столом не помещались. Сначала мать кормила отца и старшего брата Сергея, потом Андрея с Викой и с ними присаживалась сама. Поэтому свои проблемы обсуждали по отдельности. Андрей был в курсе дел Вики и матери, и никогда в курсе дел отца и брата. С Сергеем они общались редко, тот после обеда или ужина уходил из дома, или смотрел телевизор вместе с отцом. Мать занималась домашними делами, Андрей шел в свою комнату учить уроки, потом помогал их выучить сестре. Они с ней были родственными душами, у них совпадали интересы и желания, общие темы разговоров. Самой родной для Андрея была Вика, она понимала его, как никто другой, всегда поддерживала, восхищалась и гордилась им, Андрей же в свою очередь, был для нее надежной защитой и опорой. У них были свои секреты, они охотно ими делились друг с другом, вместе собирали деньги на кино или книги, потом обсуждали увиденное или прочитанное. Им было так хорошо вместе, что любое свободное время они старались провести в обществе друг друга.