Читать книгу: «Таёжный, до востребования», страница 6

– Что я скажу Алевтине, Аниной маме? Мы подруги, учились в одном классе. Надо Алевтину как-то успокоить, найти нужные слова…

– Я сама с ней поговорю. Пусть приходит завтра к девяти утра. Только не пугайте ее заранее.

– Хорошо. Мне сюда ее привести или вы в наш корпус подойдете?

– Я приду. Завтра нет амбулаторного приема, я целый день буду на отделении.

Когда педиатр ушла, я вернулась к медкартам, но почти сразу зазвонил телефон. Услышав голос Фаины Кузьминичны, я внутренне сжалась, подумав: «Вот оно!». Моя тревога усилилась, когда главврач попросила зайти к ней через полчаса.

Оставшееся время я только и делала, что гоняла в голове сценарий предстоящего разговора. Сдав карты в регистратуру, я поднялась на третий этаж. По пути мне никто не встретился – сотрудники уже разошлись по домам. Фаина Кузьминична проводила в стационаре по двенадцать часов ежедневно; семьи у нее не было, и жила она совсем рядом, во флигеле в глубине больничного двора.

Когда я вошла, Фаина Кузьминична подписывала документы. Она брала из стопки верхний лист, бегло его просматривала, ставила подпись и перекладывала в другую стопку. Один лист, набранный убористым машинописным шрифтом, лежал отдельно, с краю стола.

«Приказ о моем увольнении», – подумала я, совершенно упустив из виду тот факт, что еще даже не подписывала приказ о назначении на должность.

– Присаживайтесь, – сказала главврач, не прерывая своего занятия.

Я скосила глаза на лист, но, как ни пыталась, не смогла разобрать текст и, чтобы успокоить мятущиеся мысли, перевела взгляд на распахнутое окно.

Улица была окутана мягким охристым светом июльского вечера. Пахло нагретой хвоей, слышался далекий визг бензопилы, лай собаки, смех играющих неподалеку детей. Я провела в поселке всего один день и ничего о нем не знала. Не знала, что находится на соседней улице, что за люди живут поблизости, как они проводят свободное время, куда ходят за хлебом, в какую сторону идут, чтобы набрать в лесу ягод для пирога или грибов для супа. Вновь нахлынуло острое ощущение одиночества и неустроенности. Предстояло начинать всё с нуля. Впрочем, я уже начала – и, судя по тому, что сейчас находилась в кабинете главврача, вместо того чтобы обустраивать новый быт, начала не очень удачно.

– Как прошел ваш первый рабочий день? – словно читая мои мысли, спросила Фаина Кузьминична, отложив ручку.

– Не так удачно, как хотелось бы.

Мой ответ ее удивил и даже, кажется, позабавил. Она приподняла брови, внимательно посмотрела на меня из-под очков и сказала мягко, словно нисколько не сердилась:

– Мне известно о том, что случилось в начале вашего амбулаторного приема. Почему так произошло, как вы думаете?

– Потому что я не обладаю достаточным авторитетом? – предположила я.

– А что такое авторитет в вашем понимании?

– Это уважительное отношение к человеку, занимающему определенное положение, и признание его заслуг. Не только в профессиональной сфере, но и в частной жизни.

– В целом верно. Но вы забыли одну важную деталь: человек авторитетный должен внушать людям доверие. Иначе о каком уважении к нему можно говорить? И в этом плане, доктор Завьялова, у вас наблюдается существенная недоработка.

– Я не виновата, что выгляжу моложе своих лет! – воскликнула я. – Пока вы не подтвердили на утреннем собрании, что я достаточно опытна, коллеги были уверены, что моему диплому нет и месяца. Если уж врачи меня так восприняли, что говорить о пациентах? Они отказывались заходить в кабинет на том основании, что доктор Дегтярев был гораздо старше меня. Старше – да, но опытнее ли – большой вопрос!

Последняя фраза вырвалась непроизвольно, о чем я тут же пожалела. Кодекс врача запрещал критиковать своих предшественников, какими бы некомпетентными они ни были.

Я ожидала от Фаины Кузьминичны гневной отповеди, но она осталась на удивление спокойной и после небольшой паузы произнесла:

– Мы вернемся к этому вопросу позже. Ну а пока…

Она вынула из ящика стола пожелтевшую от времени фотографию молодой девушки в белом халате и марлевой повязке, спущенной на подбородок. Удлиненный овал знакомого лица, гладко зачесанные черные волосы, вдумчивый взгляд, родинка над верхней губой…

– Как вы думаете, сколько мне здесь лет? – спросила главврач.

– Восемнадцать? – не очень уверенно предположила я.

– Переверните фотокарточку.

На обороте выцветшими синими чернилами была выведена дата: «10.06.1941».

– Этот снимок сделал один журналист, бывший в Кутаиси проездом по заданию московской газеты. Он поступил по скорой с острым аппендицитом и попал на мой операционный стол, хотя в тот день дежурили еще две бригады. У него с собой был фотоаппарат. На пленке оставался один неиспользованный кадр, и в день выписки он меня сфотографировал, а перед отъездом успел передать мне снимок. Через двенадцать дней началась война. Меня призвали на фронт, он тоже ушел – военным корреспондентом. В 44-м я снова его оперировала, в связи с осколочным ранением в грудь. Он меня узнал. После войны разыскал, звал замуж… но это уже другая история. Так вот, Зоя Евгеньевна, я 1911 года рождения. На этом снимке мне без пяти месяцев тридцать.

Я удивленно вскинула брови. Она улыбнулась и кивнула:

– Да-да, мне здесь больше, чем вам сейчас. На тот момент я уже четыре года самостоятельно оперировала. Ни пациенты, ни врачи, ни младший медперсонал не подвергали сомнению мой авторитет. Возможно, что-то такое они и думали про себя – чужие мысли ведь не прочтешь, но вслух не озвучивали, поскольку я никому не позволила бы усомниться в своей опытности. Это качество особенно пригодилось мне во фронтовых госпиталях, где хирургами работали в основном мужчины, доктора дореволюционной школы, воспринимавшие женщину разве что в качестве медсестры или акушерки… Вы понимаете, зачем я вам это рассказываю?

Я кивнула.

– Теперь касаемо вашего замечания о несоответствии возраста доктора Дегтярева его врачебной квалификации…

– Извините, Фаина Кузьминична, я не должна была так говорить. Это…

Главврач прервала мою покаянную тираду нетерпеливым взмахом руки.

– Мне известно о сегодняшнем случае с пациенткой Обуховой. Той самой, у которой вы диагностировали пиелонефрит.

– Откуда вы знаете?

– Из ее медкарты.

– Но я сдала карты буквально перед тем, как подняться к вам…

– Обухова сдала свою раньше. Вы отправили ее к урологу, а она к нему не пошла и вернула карту в регистратуру. Час назад ее доставили по скорой с острым болевым синдромом и инфекционной интоксикацией.

– Где она сейчас?

– В палате интенсивной терапии. В таком состоянии ее нельзя отправлять в Богучаны, но в этом пока нет необходимости. Армен Оганесович назначил лечение, однако оно будет долгим, а рецидивы, увы, неизбежны.

Когда выяснилось, что Обухова сегодня приходила в амбулаторию, я запросила ее медкарту. Пациентка ранее уже обращалась к невропатологу с болями в пояснице. Симптомы были те же самые, но ваш коллега не заподозрил проблему с почками. Он отправил Обухову на рентген и, не обнаружив патологии, написал заключение: «Болевой синдром невыясненной этиологии». Не исключаю, что именно доктор Дегтярев посоветовал Обуховой растираться разогревающей мазью.

К сожалению, это не единственная его ошибка. О прочих, ввиду врачебной этики, я распространяться не буду, но об этом случае вам следует знать.

– Спасибо, что рассказали, но это не уменьшает моей вины. Я должна была сопроводить Обухову к Армену Оганесовичу, внушить ей, что ее состояние достаточно серьезно…

– Вы уверены, что она бы вас послушала?

Я покачала головой и честно ответила:

– Обухова мне не поверила, потому что не восприняла меня как врача, а я не смогла найти нужных слов, чтобы убедить ее в серьезности ситуации.

– Ну хорошо, доктор Завьялова. – Фаина Кузьминична откинулась на спинку стула. – На этом пока закончим. Время позднее, сегодня у вас был непростой день. Да, чуть не забыла. Подпишите. – Она передала мне тот самый лист, который я безуспешно пыталась разглядеть. – Это приказ о вашем назначении. Я утром предупреждала, что он будет готов не сразу.

У меня ведь нет секретаря, я всё делаю сама. Вон там, в углу, видите, печатная машинка. Я печатаю на ней официальные документы, но на это появляется время только к вечеру.

– Почему у вас нет секретаря? Главврачу ведь положено…

– Главврачу много чего положено. Но я пользуюсь не всеми своими привилегиями.

Я расписалась в графе «Работник с приказом ознакомлен» и выдохнула от облегчения.

– Вы думали, что я решила вас уволить? – спросила Фаина Кузьминична с удивившей меня проницательностью.

– Это было глупо с моей стороны, ведь чтобы уволить, нужно сперва принять на работу… Вы бы тогда просто отправили меня обратно в Ленинград.

– В логике вам не откажешь, а это уже неплохо. – Главврач улыбнулась.

Пользуясь моментом, я набралась смелости и быстро спросила:

– Фаина Кузьминична, можно мне завтра уйти пораньше? Я должна встать на комсомольский и воинский учеты и купить все необходимое…

– Хорошо. С 15:00 можете быть свободны.

– Спасибо.

– Если вам надо позвонить в Ленинград, на почте есть переговорный пункт.

– Спасибо, – повторила я с меньшим энтузиазмом.

– У вас ведь остались в Ленинграде родственники? – скорее не вопросительно, а утвердительно уточнила главврач.

– Только отец. Но мы… не поддерживаем отношений.

– Понятно. Вы свободны, доктор Завьялова.

Мне показалось, что тон Фаины Кузьминичны неуловимо изменился, но я не придала этому значения, попрощалась и отправилась в общежитие, чтобы, наконец, хорошенько выплакаться.

8

На следующее утро мне вновь пришлось воспользоваться Нининой щедростью и позавтракать у нее. Она приготовила глазунью и поджарила любительскую колбасу. Я не привыкла к такой тяжелой пище, обычно ела по утрам овсяную кашу или бутерброды с сыром, но в моем положении привередничать не приходилось, к тому же я проголодалась еще с прошлого вечера.

За чаем я попросила Нину рассказать, где находятся магазины, аптека, почта, военкомат и райком ВЛКСМ. Чтобы не объяснять на пальцах, Нина достала с книжной полки карту Таёжного, развернула ее на столе, сдвинув посуду в сторону, послюнявила химический карандаш и нарисовала стрелочки от общежития до мест, которые были мне нужны, подписав над каждой стрелочкой названия, чтобы я не запуталась.

– Карту можешь не возвращать, я за эти два года поселок исходила вдоль и поперек.

– Ты говорила, у вас есть Дом культуры…

– Не у вас, а у нас. Ты теперь тоже местная.

– Кроме Дома культуры, где еще можно свободное время провести?

– Кинотеатр – раз. – Нина загнула палец. – Библиотека с читальным залом – два. – Она загнула второй. – Дом быта – три. Это, конечно, не совсем культурное место, но мы там частенько бываем.

– Давай сходим в кино? В Ленинграде в конце июля была премьера фильма «Бесконечная любовь» Франко Дзеффирелли. Я не успела сходить, может, в местном кинотеатре его еще показывают? Надо расписание сеансов узнать.

– Расписание в «Ангарской правде» печатают, это местная газета, в Богучанах издается. Но я кино не особо жалую, вот на танцы – всегда пожалуйста. А на фильм о любви тебе и без меня есть с кем сходить, – подмигнула Нина.

– С кем это? – я напряглась.

– Сама знаешь.

– Если ты намекаешь…

– Всё-всё, молчу! Поможешь мне вымыть посуду?

– Конечно. Вы ее на кухне моете?

– А больше негде. Приходится по несколько раз на дню бегать туда-сюда по лестнице с тарелками да сковородками. Сколько раз просили Клаву выделить под столовую бесхозную подсобку рядом с кухней!

А она упирается: там, мол, окна нет, не положено по санитарным нормам. А мы бы там столы и стулья поставили и убирались бы по очереди, сколько времени можно сэкономить, особенно по утрам. Мужчинам-то хорошо, они на первом этаже живут и в ус не дуют, а самое обидное, кухней почти не пользуются – в больничной столовке питаются. Только Рустам, анестезиолог наш, готовить любит. Его отец поваром работает в московском «Узбекистане»⁸, представляешь? Рустам такой плов готовит – пальчики оближешь! А мясо лучше него никто не жарит, он на свой день рождения всю общагу бараниной угощает, ему родня из Ташкента мясо присылает. Мы двенадцатое сентября потом весь год вспоминаем!

– Если у него отец на такой должности, да еще в столице, что он в Таёжном забыл?

– Ой, там такая любовная история! Как-нибудь расскажу, сейчас некогда. Да, пока помню: перед тем как идти на работу, получи у Клавы постельное белье и полотенца.

– Не хочу я на казенном спать и казенным вытираться. Лучше сегодня все новое куплю.

– Ну-ну, – с прежней раздражающей неопределенностью хмыкнула Нина.

Кухня выглядела неприветливой и необжитой, хотя ею, по словам Нины, пользовался весь второй этаж. Вдоль одной стены выстроились три стола, старенький холодильник «ЗИЛ» и буфет для посуды, у противоположной стояли две плиты и две раковины. Окно, в верхней части заколоченное фанерой, выходило во внутренний двор. Стены были выкрашены коричневой краской, что придавало помещению еще более отталкивающий вид. Даже если бы размеры кухни позволяли поставить обеденные столы, я бы все равно не смогла здесь есть.

– А холодильник общий? – спросила я, помогая Нине составлять посуду в раковину.

– Ну да. Продукты никто не ворует, все друг друга знают. Но лично мне это неудобно, поэтому я взяла холодильник в долгосрочный прокат. И тебе советую. Посмотри, горячая вода в баке есть?

Я подняла крышку с огромного эмалированного бака и едва успела увернуться от облака горячего пара, ударившего мне в лицо.

– Осторожнее, ошпаришься, – запоздало предупредила Нина. – Возьми ковш, налей воды в раковину, только перед этим заткни слив пробкой. Ты знаешь, что мы нашу кухню Букингемским дворцом прозвали?

– Почему Букингемским?

– Потому что мы тут как в Англии: смешиваем горячую с холодной, а потом моем! – Она рассмеялась, явно привычная к бытовым неудобствам и воспринимающая их с юмором.

Мне же только предстояло этому научиться, хотя я сомневалась, что когда-нибудь смогу к такому привыкнуть.

Вернувшись к себе, я погладила самое скромное из платьев в хозяйственной комнате на первом этаже, где имелись расшатанная гладильная доска и допотопный утюг, потом наспех сполоснулась под холодным душем и отправилась в стационар, дав себе торжественную клятву привести комнату в порядок по возвращении из похода по магазинам.

В этот день амбулаторного приема у меня не было, чему я малодушно порадовалась. Это давало небольшую передышку между двумя раундами борьбы за пациентов: вчерашним, закончившимся фиаско, и завтрашним, из которого я твердо намеревалась выйти победительницей. Я учла ошибки, совершенные накануне, чему в немалой степени способствовал разговор с Фаиной Кузьминичной, и была полна решимости показать себя с наилучшей стороны.

Поднявшись на отделение, я первым делом справилась у медсестры о состоянии Обуховой. Состояние было стабильным, но пациентку мучили колики, поэтому ей кололи обезболивающее. Уролог заподозрил камни в почках. Вопреки вчерашнему прогнозу Фаины Кузьминичны, решался вопрос о транспортировке Обуховой в Богучаны.

– Разве она сможет выдержать часовую поездку по тряской дороге?

– Это не мне решать, – пожала плечами медсестра. – Все вопросы к Белле Моисеевне.

Белла Моисеевна – смуглая, горбоносая энергичная женщина предпенсионного возраста – заведовала терапевтическим отделением с момента открытия стационара. Я видела ее на вчерашней летучке, но мы еще не общались. К амбулатории она отношения не имела, но при консультировании стационарных больных я должна была согласовывать свои действия и назначения именно с ней. Немного поразмыслив, я решила не вмешиваться. Армен Оганесович, судя по отзывам, был опытным врачом. К тому же Обухова не являлась моей пациенткой.

Незадолго до девяти я позвонила в педиатрию. Юлия Марковна подтвердила, что Анина мама сейчас придет, и попросила меня не задерживаться.

– Алевтине с трудом удалось ненадолго отпроситься, с начальством ей не повезло.

Я сказала, что буду через пять минут, и даже успела спуститься по лестнице, но в вестибюле меня перехватила дежурная медсестра приемного покоя.

– Зоя Евгеньевна, там аварию привезли. Игорь Михайлович за вами послал.

Раздосадованная этой непредвиденной задержкой, я побежала в приемный покой.

Хирургический стол в смотровой обступили оба травматолога и хирург Савелий Прилучко, тоже проживающий в общежитии. При виде осколка кости, торчащего из развороченной голени, меня замутило. Справившись с дурнотой, я натянула перчатки и подошла к столу. Доктор Денисов посторонился, уступая мне место.

Пострадавший, мужчина лет сорока с посеченным осколками лицом, был без сознания. Одежда (точнее, то, что от нее осталось после того, как ее срезали ножницами), бесформенной кучей валялась на полу. Из многочисленных порезов на теле сочилась кровь. Доктор Мартынюк промокал ее тампонами, смоченными в антисептике. Прилучко вдевал в иглу хирургическую нить, готовясь зашивать обильно кровоточащую рану в области предплечья.

Голова пострадавшего была зафиксирована шиной Еланского⁹.

– Подозрение на перелом шейных позвонков, – пояснил Мартынюк.

– Рентген делали?

– Еще нет. Сейчас ушьем рану, зафиксируем перелом и поедем на рентген. Но поза, в которой бедолагу зажало в салоне, говорит не в его пользу. Шея была вывернута под таким углом, что без шины его нельзя было не то что доставать, а даже просто трогать.

– Вы были на выезде? – удивилась я.

– Ну да. Мы по очереди на травмы ездим: день – я, день – Игнат.

– Но разве при стационаре нет бригады скорой помощи?

– Бригада – это дежурный терапевт и фельдшер. И травматолог, при необходимости. Бывает, и невропатолога берем за компанию. Вам разве главврач не говорила, что…

– Так, товарищи, кончаем светскую беседу и даем мне доступ для ушивания, – вмешался хирург. – Игорь, ты кость вправлять собираешься? Или подождем некроза тканей?

– Я вправлю, – пробасил Денисов. – Зоя Евгеньевна, голубушка, если вы к таким вещам непривычная, подождите в коридоре, мы вас чуть погодя позовем.

– Я привычная, – процедила я сквозь зубы, словно кость должны были вправлять мне.

Рентген ожидаемо показал неосложненный перелом двух шейных позвонков. Рассматривая снимок, я пыталась скрыть раздражение. Зачем Мартынюк меня вызвал? Фиксация перелома шейных позвонков – задача травматолога. Даже если бы у пациента был поврежден спинной мозг, я не смогла бы помочь, это компетенция нейрохирурга. Разглядеть состояние позвонков на рентген-снимке способен даже начинающий травматолог. Из-за того, что Мартынюк решил перестраховаться, я потеряла полчаса драгоценного времени.

Я решила, что при случае обязательно подниму этот вопрос, а пока, поставив свою подпись на заключении и напоследок бросив на травматолога красноречивый взгляд, который тот ожидаемо проигнорировал, поспешила в педиатрический корпус.

Когда я чуть не бегом влетела в кабинет Юлии Марковны, мне навстречу поднялась женщина лет тридцати пяти, настолько похожая на Аню, что не оставалось сомнений в их близком родстве. Напряженность позы и взгляда говорили о том, что она напугана и растеряна.

– Прошу прощения, – сказала я. – Меня задержали в приемном покое.

– Я ведь просила вас… – возмущенно начала Юлия Марковна.

– Скажите сразу, что с Аней! – перебила женщина. – У меня очень мало времени. Я уже должна быть на работе.

– Алевтина… – я запнулась и вопросительно взглянула на нее.

– Алевтина Георгиевна.

– Алевтина Георгиевна, я – доктор Завьялова, невропатолог. Пожалуйста, присядьте.

– Что-то плохое, да? – быстро спросила она.

– Пока мы не можем сказать определенно. – Я взяла второй стул и села напротив нее. – Потребуется дополнительное обследование.

– А в чем дело?

– У вашей дочери опухоль головного мозга.

Алевтина Георгиевна испуганно охнула.

– Не пугайтесь, опухоль не обязательно злокачественная. Но она достаточно большая и, судя по всему, продолжит расти, причиняя Ане серьезные неудобства, поэтому необходима операция.

– Я согласна, – быстро сказала женщина. – Все что угодно, лишь бы Анечка поправилась! Операция будет здесь, в стационаре?

– Нет, в Богучанах. Операции на головном мозге проводятся нейрохирургической бригадой. Аню переведут в больницу, там сделают необходимые обследования и назначат дату операции.

– Ее волосы… – Алевтина Георгиевна, перестав сдерживаться, заплакала. – Она их растила с детского сада, это ее гордость. Их придется отрезать, да?

– Ну, Аля, снявши голову, по волосам не плачут, – не очень удачно пошутила педиатр и, поймав мой взгляд, поспешно добавила: – То есть, я хотела сказать, отрастет у девочки новая коса. Ты сейчас не о том думаешь.

– Как вы думаете, доктор, это все-таки рак?

Близкие родственники пациента имеют право знать правду о его состоянии – в этом вопросе я никогда не испытывала сомнений. Но здесь случай был действительно неоднозначный. Незачем матери переживать раньше времени, у нее и так забот хватает. Да и девочке ее тревога передастся, а это уж совсем ни к чему.

– Нет, Алевтина Георгиевна, я так не думаю. Но операцию лучше не откладывать. Вам придется сопроводить Аню в Богучаны, чтобы подписать согласие на операцию.

– А когда? – Женщина перевела взгляд на Юлию Марковну. – Когда ехать?

– Я уже связалась с Богучанской больницей, – ответила педиатр. – Жду подтверждения о наличии свободного места на детском отделении. Транспорт организуем.

– Можно ее увидеть? – Алевтина Георгиевна поднялась, нервно теребя сумку.

– Вообще-то сейчас не время для посещений… – Юлия Марковна колебалась. – Если только быстренько.

– Буквально на пять минут! У меня и времени-то уже не осталось.

Мы втроем вышли из кабинета. Педиатр холодно мне кивнула, неприятно этим удивив, притом что совсем недавно она не стеснялась выражать благодарность.

– Спасибо, доктор! – запоздало крикнула мне вслед Алевтина Георгиевна.

Следующие четыре часа прошли в круговерти дел, срочных и не очень. Часть рабочего времени пришлось посвятить бумажной работе: заполнению бланков, подписанию заключений, изучению архивных историй болезни. Я была рада возможности погрузиться в повседневную жизнь стационара, изучить статистику по заболеваниям, характерным для данной местности, ознакомиться со стандартными (то есть принятыми именно в этом лечебном заведении) схемами лечения, особенно по неврологическому профилю. Я сделала кое-какие выписки, отдельно отметив нетипичные и спорные с точки зрения диагностики случаи.

В час дня я спустилась в столовую.

Еду для персонала готовили на той же кухне, что и для пациентов, только врачей кормили вкуснее и стоимость их обедов вычиталась в конце месяца из зарплаты.

Меню на текущую неделю было вывешено у окна раздачи. Комплексный обед обычно состоял из салата (капустного, свекольного или морковного), супа и горячего (котлеты, шницеля или гуляша с гарниром). У окна на столе стоял титан с чаем и поднос с нарезанным хлебом.

Взяв обед, я нашла свободное место за столиком, за которым уже сидели две медсестры. Когда я принялась переставлять тарелки с подноса на стол, девушки удивленно переглянулись, а потом одна из них неуверенно сказала:

– Прошу прощения, доктор, но врачи обедают вон там…

Она указала на противоположный конец зала, где, среди прочих, я увидела Нину. Та тоже меня заметила и замахала рукой: иди, мол, сюда.

Я поспешно составила тарелки обратно на поднос и ретировалась. Нина, сидевшая в компании окулиста Ольги Ивановны и физиотерапевта Наны Гурамовны, рассмеялась:

– Всяк сверчок знай свой шесток!

– Я не знала, что тут так заведено…

– Разве в Ленинграде не такие же правила? – удивилась Нана Гурамовна, говорившая с певучим грузинским акцентом.

Я вспомнила столовую для персонала в Куйбышевской больнице, состоявшую из двух отдельных залов. Только теперь, после вопроса физиотерапевта, я осознала, что, действительно, в более просторном зале, где столики были покрыты бумажными скатертями, а на окнах висели красивые шторы, обедали только врачи и заведующие отделениями; в том зале я никогда не встречала медсестер или санитарок, но за несколько лет работы ни разу не задалась вопросом, а почему, собственно, их там нет. Наверное, я настолько верила в идею всеобщего равенства, что даже не догадывалась о подобной сегрегации.

– Ешь, суп стынет, – вернула меня к действительности Нина.

Сама она уже расправилась с салатом и рассольником, и теперь с аппетитом доедала гуляш с макаронами, плавающими в жирной подливе.

«От такого питания я скоро стану такой же фигуристой, как Нина», – с тоской подумала я, зачерпывая ложкой разваренную перловую крупу с кусочками соленых огурцов.

– Зоя Евгеньевна сегодня по магазинам собралась, – сообщила Нина соседкам по столу.

– По каким магазинам? – удивилась Ольга Ивановна. – По нашим?

– Нет, по французским! – хохотнула Нина.

– Вам что-то конкретное нужно купить, Зоя Евгеньевна? – спросила физиотерапевт.

Я кивнула, сосредоточенно выбирая из супа вареный лук и перекладывая его на ободок тарелки. Эти «магазинные» намеки мне уже надоели. Недомолвки Нины раздражали, но мы были слишком мало знакомы, чтобы я могла осадить ее или попросить высказаться прямо.

– Что именно? – не отставала Нана Гурамовна.

Поняв, что сменить тему не получится, я принялась перечислять:

– Постельное белье, полотенца, кое-то из посуды, средства гигиены… Да, еще бакалею: заварку, сахар, крупы, печенье. Ну и продукты. Молоко, масло сливочное, ветчину…

– В Ленинграде с этими товарами нет проблем?

– Кое-что, конечно, сложно достать, но в основном можно купить все что нужно.

– Зоя Евгеньевна, зачем же вы тогда оттуда уехали?

Я быстро взглянула на физиотерапевта, уверенная, что она надо мной смеется. Но выражение ее лица оставалось серьезным.

– Не все измеряется материальными благами, – ответила я. – Люди переезжают, чтобы открывать новые места, знакомиться с новыми людьми…

– Вот я предложила Зое Евгеньевне познакомить ее с новым человеком – продавщицей Катей из продмага, но она отказалась, – ввернула Нина.

– Почему? – удивилась Нана Гурамовна. – Своего человека в магазине нужно иметь.

– Конечно, – подхватила Ольга Ивановна. – Я бы на вашем месте, Зоя Евгеньевна, воспользовалась предложением Нины и познакомилась с Катей.

Я пожала плечами и промолчала, давая понять, что больше не хочу об этом говорить.

– Ладно, обед окончен, – сказала физиотерапевт и поднялась. – Ты идешь, Оля?

– Иду, – окулист быстро допила компот из сухофруктов и тоже встала. – Вы заходите после работы на чай, Зоя Евгеньевна, моя комната по соседству с вашей.

– И ко мне заходите, – подхватила Нана Гурамовна. – Я вас тоже приглашаю.

Мы с Ниной остались за столиком вдвоем. Я с трудом осилила суп и теперь выковыривала кусочки мяса из подливы, а Нина допивала чай.

– Почему они обе одинокие? – спросила я, провожая взглядом низенькую, широкобедрую брюнетку Нану Гурамовну и высокую русоволосую Ольгу Ивановну.

Обе были довольно привлекательными (каждая – на свой лад), хотя и не первой молодости.

Нина пожала плечами и философски ответила:

– Не смогли найти свое счастье.

– Ты говорила, в поселке много мужчин.

– Да, но не всем они подходят. Я вот, например, тоже одинокая.

– Неужели ни с кем не встречаешься?

– Ну так… – Нина скорчила гримаску. – Есть парочка ухажеров, но с ними только на танцы сходить или в кафе посидеть… Ты долго будешь гуляш мучить?

– Не нравится мне эта еда. – Я отодвинула тарелку и поднялась.

– Чем же она тебе не угодила?

– Жирная, невкусная. Тут всегда так?

– От повара зависит. Но, вообще, до тебя никто не жаловался! – Нина рассмеялась.

– Не вижу ничего смешного. С такой едой можно гастрит заработать, а гастроэнтеролога в стационаре нет. Ладно, пойдем. У меня остался час, чтобы закончить текущую работу, а потом…

– А потом ты отправишься в неизведанное, полное неожиданных открытий путешествие по магазинам нашего поселка, – подхватила Нина, но, поймав мой взгляд, покаянно добавила: – Ладно, ладно, молчу!