Десять

Имело значение лишь то, что она на самом деле испытывала – невыносимую, животную потребность в Симоне. Не хватило толики смелости, чтобы озвучить то, что она хотела, зато она просто направила его голову вниз по своему животу, прямо между разведенных ног.

Первое движение языка испугало, на жалкий миг она испытала желание закрыться, хорошо, что вовремя была остановлена поглаживаниями. Симон удержал ее бедра мягко, но настойчиво. После она ни о чём не думала, не жалела, не анализировала. Юлю несло обжигающей волной страсти, тело жило отдельной от разума жизнью. Вовремя добавленный палец лишил всякой воли, способности к пониманию происходящего.

Она захлёбывалась в собственных эмоциях, когда оргазм накатил обжигающей волной, а следом второй, совершенно неожиданно для нее. Она увидела Симона, почувствовала свой вкус на его губах, его плоть в своей.

– Ради этого стоило стать олимпийским чемпионом, – сказал потом Симон.

– Хих, – только и смогла ответить Юля, счастливо пряча лицо на груди мужа, ощущая себя настолько ветрено счастливой, что не смогла придумать ответ на шутку мужа. – Я люблю тебя, – наконец, сказала она то, что крутилось в голове.

– Я люблю тебя, – просто ответил Симон.

Утром Симон рассказал, зачем привез Юлю в гостиницу, потратив на это часть призового фонда, помимо очевидного – желания побыть наедине вне тонких стен маленькой квартирки в панельном доме.

– Я оставляю спорт, Юля, – огорошил он.

– Что? Но почему?! – Юля не верила своим ушам. «Симон Брахими» и «спорт» были словами синонимами, единым целым, гармоничным продолжением друг друга.

– Я всегда считал, что цель всей моей жизни – спорт, достижения, золотая Олимпийская медаль. Но когда я летел домой, адреналин спал, я понял, что единственная моя цель – это моя семья: ты и Ким. Моя жизнь, работа будет связана со спортом, я не смогу по-другому, да и не умею больше ничего. Продолжу работать в федерации, на другой должности, мы уже обговорили детали. Я больше не хочу оставлять тебя надолго, оно того не стоит, маленький.

– Хорошо. – Юля обняла Симона, не веря себе. Сколько просила его бросить, подумать о своем здоровье и вот… Неужели сбывается?

– И еще, хватит нам с бабушкой жить. Я понимаю, она с Кимом здорово помогает, но нужно свое жилье. Ким подрастает, нам даже нормальную кровать ему поставить некуда, письменный стол для школы. Да и… Юльк, ты такая громкая. – Он с неприкрытым обожанием посмотрел на румянец, растекающийся по лицу Юли. – Чертовски сексуально, маленький.

Юля довольно, совершенно счастливо улыбнулась.

– Так вот, – после пары поцелуев продолжил Симон: – Уверен, покупку квартиры нам не потянуть, я всего лишь Олимпийский чемпион, а не миллионер, а дом постепенно построим.

– Дом? – опешила Юля.

– На даче твоих родителей, там уже строятся дома на постоянной основе. Район недалеко от города, уверен, скоро там будет жилой посёлок. Видела, какой большой участок внизу, за домом, прямо у озера? Он ведь ваш, места на несколько домов хватит. С отцом твоим я говорил, он согласен.

– Говорил? – удивилась Юля. Симон и папа не были дружны, скорее придерживались взаимного нейтралитета.

– Да, я звонил ему несколько раз. Должен же я был убедиться, что с тобой всё в порядке, а он всё-таки вра-а-ач. – Симон прятал лицо в светлых локонах Юли, глубоко вдыхая аромат духов, перемешанных с запахом прошедшей ночи.

– Я тоже врач.

– Тоже. Только ты при смерти не признаешься, что устала. Три блюда приготовила, ночь не спала… Господи, как же я тебя люблю, маленький.

* * *

Сегодня Юля стояла в полутемной «курилке», смотрела сквозь стекло на ночь, далекий фонарь, в свете которого кружились, как безумные, хлопья снега, и пыталась разомкнуть сведенные от напряжения губы.

– Отпусти, – повторил Юрий Борисович.

– Не могу… – прошептала Юля, с трудом разжимая губы.

Юрий Борисович удерживал её за плечи, прижимал к себе, краем сознания она ощущала, что мышцы расслабляются, взамен принося ломоту – настолько были скованны.

– У тебя есть закурить? – проговорила она словно не своим ртом, движения приносили боль.

– Ты не куришь, – напомнил Юрий Борисович то, что знали оба.

– Нужно отвлечься, я с ума схожу…

– Хорошо, – Юрий Борисович поднес зажигалку к сигарете, которую взял в рот секундой раньше, при этом он продолжал обнимать Юлю, прижимать к себе с ощутимой силой.

Сколько раз за это время Юля хотела вот так прижаться к нему? Это было безотчетное, ничем не оправданное желание. Словно воздух разряжался, стены любого помещения сдвигались, давили на Юлю, когда она находила рядом с Юрием Борисовичем.

Это было похоже на параноидальный бред, наваждение, морок, дурные сны, посланные злыми ведьмами. Не поддавалось разуму, не слушалось, не прекращалось. Юля просто замирала, как зверек, загнанный в ловушку, и ждала, когда всё закончится, пока у кого-то из них двоих появится причина выйти вон.

Самым ярким, ужасающим был момент, когда она ласкала мужа особо интимным способом, и перед глазами вдруг промелькнул воображаемый белых халат, слегка надменный взгляд, который, тем не менее, внушал доверие раз и навсегда. После вспышки она ощутила желание такой силы, что напугала мужа, который ни на день не отказывался от занятий любовью со своей красивой женой, его руки, казалось, не отпускали ее никогда.

– Давай паровозиком, – проговорил Юрий Борисович, затянувшись.

Юля закрыла глаза, окончательно расслабилась в объятиях Юрия Борисовича, почувствовала, как его пальцы аккуратно поворачивают ее голову, раскрывают губы, после дым на своих губах – тонкую, едва ощутимую струйку, которую она тут же вздохнула, почувствовав горечь и горячее дыхание.

– Ещё? – спросил Юрий Борисович.

– Да, – только и она ответила перед тем, как поцеловала Юрия Борисовича.

Она не встретила сопротивления, напротив – он моментально перехватил инициативу, придержал за затылок, с силой вдавливая ее губы в свои, словно давления, трения, укусов было мало.

Поцелуй, как самый страшный грех, как тот самый змей, как яблоко познания, яблоко раздора. Поцелуй, за который не стало стыдно.

– Простите, – пробормотала Юля, сделав попытку вырваться. Слабую, едва заметную, потому что находившиеся вблизи губы не оставляли шанса на истинное желание оторваться от поцелуя.

– Не извиняйся. Меня поцеловала самый красивый ординатор больницы, поэтому даже не думай забирать поцелуй обратно. – Он улыбнулся, плотоядно посмотрел на Юлины губы, не спрашивая, всего лишь ставя в известность, что поцелует снова. И снова, и снова.

Утром Юля смотрела, как Ким упал на гололеде, когда разогнался, чтобы промчаться по обледенелой тропинке. Мысленно отругала его кареглазого отца, но продолжила молча наблюдать за слезами сына и присевшим рядом с ним Симоном, который что-то говорил, пока Ким не перестал плакать, улыбнулся широко, по-детски наивно. Симон поцеловал сынишку, крепко прижав к себе, поднял на руки, на ходу отряхивая тёплый яркий комбинезон малыша, и двинулся в сторону Юли, стоявшей на крыльце областной больницы.

– Привет, привет, мама! – Ким, конечно же, забыл, что несколько секунд назад горько плакал.

– Привет, мой золотой. Как ваши дела? – сияя, ответила Юля.

– Я принес показать свою медаль!

Юля знала, накануне прошел открытый урок в бассейне. Не соревнования, но каждый малыш получил медаль и маленький кубок за свои личные победы. Заслуги Кима были невелики, ему достался страх воды от матери, но он два раза опустил лицо в бассейн, задержав при этом дыхание.

Симон не уставал нахваливать сына, повторяя, что расти надо над собой, а не над другими. Юле он однажды сказал, что из Кима если и выйдет спортсмен, то маловероятно, что он повторит заслуги отца – нет в нем злости.

– Ну и хорошо, – сказала тогда Юля, вспоминая синие губы мужа.

– Вот и отлично, – ответил Симон, вспоминая что-то своё, возможно – бесконечные тренировки или время, которое он провёл без семьи ради медали, что теперь стояла на подставке, на видном месте, и Адель показывала ее в камеру ноутбука очередной новоприобретенной интернет-приятельнице.

– Как Алёша? – тихо спросил Симон.

– Всё… – со рваным вздохом ответила Юля.

– Ничего, маленький, пойдём домой. Я люблю тебя, я всегда с тобой. – Симон поцеловал ее у края губ. – От тебя сигаретами пахнет? – удивился он.

– Да, курила сегодня, – почти не солгала Юля.

– Бросай, это вредная привычка. Не пристало заводить вредные привычки после двадцати пяти. – Симон улыбался, подмигнул, слегка поддразнивая Юлю.

– Симон, я люблю тебя, – для чего-то ответила Юля.

«Да уж, не пристало» – подумалось ей.

Глава 7

Юля быстро вышла из дверей больницы. Щурясь на яркое весеннее солнце, глядя на голубизну неба из окон отделения, невозможно было предположить, что по сравнению с утром серьезно похолодало.

Впереди маячили выходные, на которые ей, против обыкновения, не выпало дежурств. Утром она уходила из дома в приподнятом настроении. Надела поверх платья из тонкого трикотажа всего лишь лёгкий плащ, проигнорировала головной убор.

Стоя в дверях, Симон ворчливо ругался, но Юля знала, теперь уже наверняка, что муж любуется ею. В плаще на десять сантиметров выше колена, дающем увидеть окружающим, насколько стройны ноги его жены. С распущенными локонами волос, продуманным макияжем – она была похожа скорее на модель из журнала мод, чем не на врача, спешащего на работу.

Всё же Симон нахмурился и сказал:

– Юль, погода изменчивая, возьми хотя бы свитер.

– Тепло же, – возразила она.

– Сейчас тепло, что к вечеру будет – неизвестно. Я не смогу тебя сегодня забрать.

– Сама доберусь, не волнуйся. Чем сейчас будешь заниматься? – она легко обняла Симона, оставила перламутровый след на его губах.

– Плиткой в основном. Сейчас Кима отвезу на занятия, потом тебя буду вспоминать, о тебе мечтать, ты такая была сегодня ночью, вау просто, Юль… – Он пробежался взглядом по фигуре Юли, красноречиво давая понять, что не против повторить это «вау» здесь и сейчас.

– П-ф-ф-ф, – только и ответила Юля. Она, конечно, была довольна комплиментом, и тоже была не против повторения. – Плиткой займись, надоело переступать через керамические завалы, – пошутила она, чмокнула Симона в нос, выбежала из дома по маленькой дорожке, мимо старого дачного домика родителей.

Теперь они жили в своем, пока недостроенном доме. Всё свободное время и деньги уходили на строительство. Буквально за год за стареньким домиком с облупившейся краской вырос красавец, с панорамными окнами и крышей из черепицы.

Провели коммуникации, первый этаж почти отделали, второй же – состоявший из одной большой комнаты, заморозили «до лучших времён». Симон сам, в любое свободное время, занимался строительством и благоустройством. Освоил мастерство плиточника, научился укладывать паркет. Получалось не с первого раза, иногда и вовсе приходилось выбрасывать купленный материал из-за того, что тот безнадежно испорчен, но сколько бы Юля не уговаривала нанять мастера, Симон лишь улыбался и повторял: «Это только одна ступенька».

Все те несколько месяцев, что прошли после поцелуя с Юрием Борисовичем, Юле казалось, она балансирует на одной ноге, стоя на тонком канате посредине пропасти.

Сначала она отмахнулась от произошедшего, списав на собственное убитое состояние, потом обвинила во всем его, как старшего, а значит – более опытного. После себя, ведь инициатива исходила от неё, а Юрий Борисович – все-таки человек, мужчина, которому не чужды мужские рефлексы и желания.

Новогодние праздники прошли шумно – в новом, пока недостроенном доме. Нашлось место и друзьям Симона из федерации, и Юлиным приятельницам, которых она, как исправная сваха, хотела свести с перспективными спортсменами. Изо всех сил она старалась не думать о Юрии Борисовиче, окунулась в домашние и праздничные хлопоты, лишь изредка проводила кончиком языка по губам, не вспоминая, а остро чувствуя вкус чужого мужчины.

Тогда она замирала, понимая, ощущая, как наяву, что было бы, прояви она инициативу. Или он. Старательно гасила вспышки воображения, зная, что ничего хорошего, прояви она инициативу на самом деле, не в воображении, не получилось бы. Да и думать о таком просто ненормально, ведь у Юли есть муж – Симон!

Муж, которого она любила всем сердцем, глядя на которого хотелось улыбаться. Муж, делающий ее счастливой, тот, кто день за днем дарил ей не только любовь, чувственное наслаждение, но и заботу, уверенность в завтрашнем дне. Повторял: «Просто ступенька» и доказывал собственным примером, что добиться можно всего на свете, стоит только захотеть и приложить усилия.

Переехали в новый, практически пустой дом. Относительно обустроенными были кухня, по настоянию Юли, комната Кима и комната Адель. Бабушка Симона отказалась переезжать к молодым. Поправив шляпку, она заявила: «Займусь, наконец, личной жизнью, найду себе импозантного старичка, отправимся с ним в мировое турне», и все же, комната для неё всегда была готова.

В их же спальне с Симоном стояла только широкая кровать, пока не находилось денег даже на шторы. Тени от деревьев, что падали сквозь панорамное окно, пугали Юлю. Она подолгу не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, вдруг вспоминала, представляла себя с Юрием Борисовичем, в итоге засыпала лишь под утро.

На работу вставала с трудом, едва держалась на ногах от недосыпа, спотыкалась о бесконечные мешки со строительными смесями. Каким образом Симон вставал всегда раньше будильника, она не понимала, искренне завидовала его собранности. По утрам он был бодр, будил её щекоткой, уговорами, горячим, ароматным кофе, который приносил прямо в постель. Симон говорил, что возможно научиться программировать себя, – вставать на десять минут раньше будильника. Теория казалась глупостью, но Юля решила попробовать. Постепенно у неё стало получаться, более того, мысль о том, что придется проснуться раньше положенного времени настолько пугала, что она засыпала раньше, чем успевала подумать о Юрии Борисовиче, тем самым лишив себя не только тяжести внизу живота на ночь глядя, но и снов о нем. Как и любых других снов.

С самим Юрием Борисовичем они не виделись, такое случалось и раньше. Не так часто пересекаются детское отделение онкологии и гематологии и гинекология. Время очередного приёма Юля пропустила, Юрий Борисович тоже не позвонил, из чего можно было сделать вывод, что он избегает встречи.

Формальные поводы Юля находила легко, у нее были причины подняться в отделение своего отца, но, доехав на лифте третьего этажа, понимала – не сможет встретиться со слегка надменным, внушающим доверие взглядом. Она выходила в холле третьего этажа и медленным шагом возвращалась к себе.

Столкнулись они перед восьмым марта, на ежегодном обязательном мероприятии по поздравлению вышестоящим руководством простых смертных. Выходя из актового зала с дежурной коробкой конфет в руках, она невольно замедлила шаг, увидев впереди знакомый затылок.

Юля попыталась затеряться в мешанине белых халатов и смешков, но словно некто сверху вёл её, решив, что именно в этот день им необходимо встретиться лицом к лицу. Юля спешно поднялась на второй этаж, скользнув по лестнице, туда, где у них не была шанса столкнуться, и буквально упала в объятья Юрия Борисовича.

Казалось, дрожь, которая началась с кончиков пальцев, пробежала по всему напрягшемуся телу Юли, когда она застыла слишком близко для дружеских объятий с посторонним человеком, и все равно невероятно далёких от той близости, которую хотела Юля на самом деле. Она попыталась оттолкнуть Юрия Борисовича, жаль, что слишком неуверенно, словно просила о большем, а не отталкивала.

– Куда бежишь?

Странный вопрос, Юля не знала, как на него ответить.

– Пошли, – скомандовал Юрий Борисович.

Она не соображала, куда они идут: мимо кабинетов функциональной диагностики, рентгенологического отделения. Юрий Борисович деликатно приобнял Юлю, сохраняя дистанцию, не допускающую разнотолков, словно походя, по-дружески, немного покровительственно, как старший коллега младшего. Пока не оказались в тупике, куда не заходил никто, кроме уборщицы раз в сутки, а может и того реже, перед очередной комиссией или проверкой.

– Я должен извиниться, – без обиняков сказал Юрий Борисович.

– За что? – Юля терялась в словах, собственных чувствах, меняющихся столь стремительно, что кружилась голова. Не хотела говорить, думать, анализировать. Желала тепла тела Юрия Борисовича, его губ на своих губах…

– Я не должен был целовать тебя.

– Это я… – вздохнув, пролепетала Юля.

– Помню, что ты, но не списывай мое участие, хорошо?

– Хорошо…

Она не списывала, не приписывала, не удивлялась тону. Тонула в спокойном, уверенном взгляде, безотчетно желая одного – стать ближе хотя бы на долю мгновения.

– Юль, – выдохнул Юрий Борисович, будто с болью.

Юля прильнула ближе, ощутила сильные ладони на пояснице, дыхание у виска. Окунулась в щедро предоставленные объятья, руки, которые оберегали ее спину от холода стены, одновременно притягивали к мужскому телу – делали именно то, что ей было необходимо в те мгновения.

– Ты понимаешь, что делаешь, пупс? – спросил Юрий Борисович тихо, обреченно, и это вывело Юлю из гипноза, под который она попала благодаря его присутствию. – Похоже, не понимаешь… – Ему удавалось удержать её взгляд, несмотря на то, что. kt хотелось лишь одного: спрятать не только глаза, но и лицо. На его груди. Сейчас. Здесь. Немедленно.

– Будь на твоем месте любая другая женщина, я бы сказал, что она феерично включает идиотку, но не ты… не та хрустальная девочка, которую я знаю. Пупс, послушай меня, то, что происходит между тобой и мной – это очень сильно, с этим сложно бороться.

– С тобой? – Юля честно пыталась вслушаться, понять, о чем говорил Юрий Борисович, однако мысли разбредались, оставляя после себя шлейф из колких мурашек по всему телу.

– Ты не видишь? Не понимаешь? Да, со мной тоже. Это влечение, Юля, сильное влечение, самое сильное, что я испытывал в жизни. Скорей всего – самое сильное из того, с чем ты сталкивалась. Но мы не животные, поэтому просто не пойдем у него на поводу, хорошо?

– Влечение? – Она не понимала, что он говорил, видела только губы, двигающиеся и сухие. Гипнотический яд затопил тело, сознание, душу, проникал в самое сердце, заставляя ухать глухо, ритмично, быстро.

– Господи! Влечение. Я хочу тебя. Сильно! Мне ничего не стоит взять тебя прямо сейчас, ты согласишься, – отчеканил Юрий Борисович. – Что будет потом, Юля? У тебя получится с этим жить? Подумай! – Он легонько встряхнул Юлю. – Подумай, ты сможешь прийти сегодня вечером домой, смотреть в глаза Симону, улыбаться сыну? Это чертовски сложно, пупс, не начинай эту игру. Она не стоит свеч. Банальное влечение, которое должно пройти. Сейчас я отпущу тебя, повернусь, уйду, а ты постоишь немного, и отправишься домой, к мужу… Может быть, даже пофантазируешь немножко… – Он нагло подмигнул, глядя прямо во вспыхнувшее лицо Юли. – Все пройдет, закончится так же неожиданно, как началось.

– А ты? – для чего-то спросила Юля.

– Я взрослый мальчик, справлюсь. – Он окинул Юлю убийственно спокойным взглядом. На мгновение притянул к себе, она вцепилась в белый халат у него на пояснице, отказываясь отпускать, уткнулась в шею, вспоминая далекие, словно сон ощущения и запахи. – Тише… – прошептал он. – Всё, пупс, всё.

Расцепил Юлины руки, развернулся и ушел вдоль длинного, пустынного коридора.

Если они встречались – его взгляд был спокойным, дружелюбным, внушал доверие раз и навсегда. Юрий Борисович не избегал встречи, не проходил, торопясь, мимо, если коллеги что-то оживленно обсуждали, и в их числе была Юля. Мог спокойно сесть рядом в столовой за один стол с ней, вписаться в общий разговор.

Только случайно, вдруг, оставшись вдвоём, она явственно ощущала и его напряжение тоже. Вдруг видела, что мышцы его шеи напряжены, словно он невероятным усилием сдерживает себя, то ли от постыдного, красноречивого бегства, то ли от того, чтобы последовать Юлиному желанию – окунуться в тепло объятий.

Юле казалось, она не может больше сдерживаться. Стоя в лифте, за спинами людей, у задней стены, она притронулась к его руке – невесомо, почти неслышно, обжигающе горячо. Ощутила такое же прикосновение в ответ. Подушечки пальцев к подушечкам, дыхание в разные стороны, взгляд в спины – и только легкое касание. Вот, пожалуй, и всё её общение с Юрием Борисовичем за эти месяцы.

Погода стремительно портилась. Заволокло серыми, дождевыми тучами ярко-синее, высокое небо. Резкий, ледяной ветер усиливался, начал накрапывать дождь. От студеных капель спасла новая автобусная остановка напротив областной больницы, вот от ветра и пронизывающего холода – ничего. Юля не единожды пожалела, что не послушала мужа, не взяла свитер. Погода весной, действительно, очень изменчива.

Остановившаяся рядом с остановкой серая иномарка заставила отойти внутрь остановки. Юля понимала, что это весьма слабая защита, и действовала скорее рефлекторно. Высокая, красивая блондинка привлекала внимание определенного контингента мужчин, поэтому Симон редко позволял ей пользоваться общественным транспортом. Знал, как переживала Юля, если какой-нибудь нахал, предварительно облапав взглядом, начинал скабрезно шутить, предлагать продолжить знакомство в непринужденной обстановке.

Дверь автомобиля открылась, Юля услышала знакомый до боли голос:

– Пупс? Садись!

Замерла, словно ее пригвоздило к асфальту под ногами, не в силах дышать, соображать, сойти с места.

– У тебя губы посинели, хочешь простыть? Давай-ка быстро в машину! – Тон Юрия Борисовича был шутливым, вот взгляд серьезным, как никогда.

Юля устроилась на правом, переднем сиденье. Поправила подол, поняв, что ноги слишком оголились под взглядом серых глаз, который пробежался от модельной обуви в цвет платья до края выреза на груди, задержался там, потом, наконец, устремился на лицо, остановился у рта.

Во взгляде Юрия Борисовича не было и намека на привычное спокойствие, граничащее с высокомерием. Не читалось ничего, что могло бы вселить уверенность, успокоить, как часто бывало.

– Куда тебе? – слегка прокашлявшись, хрипловато уточнил Юрий Борисович.

– До любого метро, спасибо. – Юля изо всех сил постаралась сохранить видимость спокойствия.

– Не за что пока.

Машина проехала мимо одной станцию метро, потом второй, третьей… Юля внимательно смотрела в любое стекло, капли дождя сбивались в причудливые этнические рисунки, пока их безжалостно не стирал «дворник», предоставляя новую площадку для танцев капель.

Молчание затягивалось, как и сама поездка. Вовсе не дождь, наверняка холодный, держал Юлю в машине, а едва слышное дыхание, иногда собственный вздох, излишне судорожный.

Неожиданно она почувствовала, что Юрий Борисович взял ее за руку, провел по каждому пальцу, погладил холмик Венеры, обхватил теплой ладонью холодную кисть. Машина остановилась.

– Я спрошу единственный раз: ты поедешь со мной сейчас? Ко мне домой?

– Зачем? – Юля задала абсолютно лишний вопрос. Рука, перебирающая её пальцы, красноречиво ответила на него до того, как озвучил голос.

– Я больше не могу, не хочу бороться или ждать, когда рассосется. Я хочу сделать это, пупс. Тебя отпустит, меня отпустит. Всё это дерьмо собачье должно как-то закончиться в конце концов, поэтому спрашиваю тебя: ты пойдешь сейчас со мной, ко мне домой, с вполне определённой целью?

– А ваша жена?

Стало невыносимо стыдно за соблазнительную мысль, допускающую, что визит возможен. Слова Юрия Борисовича должны были вызвать протест у Юли. Она обязана встать и уйти, а вместо этого покорно уточняет, где его жена. Неужели Юля согласится отправиться в семейный дом?

Юрий Борисович прав, и это просто дерьмо собачье. Необходимо заканчивать. Выйти под дождь, вдохнуть охлаждающий мысли и тело воздух, прочистить голову от дурных помыслов. Перестать раз и навсегда тянуться безотчетно, отчаянно к постороннему мужчине, словно не было никакого выбора. Только выбор есть всегда, из любой ситуации есть выход – это Юля знала наверняка. Ее выход – на улицу, под пронизывающий дождь и шквальный ветер.

– Она в командировке.

– Да… – как приговор себе произнесла Юля, едва проговаривая звуки.

Через пару кварталов машина остановилась в районе новостроек, у огромного многоквартирного дома в пока не благоустроенном дворе, с забитыми парковочными местами.

Юля выскользнула из машины под дождь, ухватившись за любезно предоставленную руку, вошла в лифт с посторонним мужчиной. Мужчиной, которого знала, как хорошего специалиста, мужчиной, который всегда видел больше, чем говорил. С женатым мужчиной. С мужчиной, с которым собиралась заняться сексом. Будучи сама замужем.

И это была кто угодно, но не Юля. Не та девушка, что познакомилась на пыльной дороге с мальчиком и вышла за него замуж. Не та женщина, которая плакала, сидя на холодном полу в раздевалке бассейна, глядя на синие губы своего мужа. Не та запутавшаяся, глупая девчонка, сбежавшая от собственных проблем с мужем на дачу к родителям. И точно не та девочка, которую выпестовала бабушка, безустанно повторяя о моральных принципах, скрепах, нерушимых устоях общества и грехопадении.

В дом к чужому мужу зашла другая, малознакомая Юле женщина. Намного более смелая, покрывшаяся налетом циничности, даже сволочизма, но только столкнувшись тут же, в прихожей, с парой фотографий – эта другая женщина растворилась, как и не было. Мгновенно.

Юля почти не знала жену Юрия Борисовича. Видела несколько раз, как та приходит в больницу – низенькая, хрупкого телосложения, с каплей восточной крови, что придавала ей особое обаяние. Его жена не выделялась из толпы, как Юля, на ней не задерживался взгляд, при этом казалось, она излучает тепло, гармонию, нечто свойственное редким, очень редким людям.

Несколько раз Юля видела их вместе, Юрий неизменно обнимал жену оберегающим жестом. Наклонялся, чтобы шутливо поцеловать в нос, в плохую погоду заботливо поправлял шарф. Он заботился о жене, гордился ею, скорей всего, любил…

Так что же они делают сейчас? Зачем? Стоит ли минутная слабость потери человеческих лиц?! Резко развернувшись, не осмотревшись в небольшой прихожей, Юля попыталась открыть дверь.

– Юля, ты сказала «да». – Мужские руки, невозможно сильные, решительные держали, вжимали. Подтеки от дождя скатывались на пол прихожей. – «Да» – это да, – прошептал Юрий в губы Юли, языком поглаживая это самое, порочное «да».

– Ты женат. – Юля принимала эти поглаживания, позволяла оставлять лёгкие следы от скользящих поцелуев на щеках, скулах, шее, позволяя себя уговорить.

– Знаю, что я женат. Твоё «да»… уже есть. Остальное детали. Мы уже упали, пупс, осталось подняться.

– Очень много аллегорий, Юра, – по слогам проговорила Юля. Лишние, лишние слова. Как много ненужных, неправильных слов и действия.

– Мы сейчас переспим один раз, всего лишь один. Разочаруемся, и больше нас это мучить не будет… Не вижу больше никакого пути, я не могу не думать о тебе. Ты, – он повернул её голову к себе, – не можешь не думать обо мне. Один раз. Ты уже сказала «да», ты можешь уйти сейчас, продлить агонию, в итоге мы окажемся в этой же точке. Мы всё равно переспим. Не сейчас, после. По пьянке, от усталости, разочарования, радости, воспользуемся любым предлогом и переспим. Мы тут. Сейчас. И мы это сделаем сейчас.

Всё, что Юрий говорил, не имело ровным счётом никакого значения, потому что Юлин плащ аккуратно висел на вешалке, обувь стояла у порога, рядом с парой мужских ботинок.

А сама Юля была в руках Юры, податливо путалась в настырных поцелуях, горячем шепоте, умелых ласках, пока не упала на кровать, очутившись под ним, ощутив, наконец, то, что хотела – своё тело, вдавленное в его. Лучше было только ощущать своё голое тело рядом с ним, таким же обнаженным.

На секунду Юлю охватила паника, она начала закрываться или попыталась оттолкнуть чужого мужчину рядом с ней. Близость ей была знакома только с мужем, но никогда не поглощала настолько жадно, жарко, неистово. Потом вдруг на миг ею овладела неуверенность, когда она поняла, что весь ее опыт очень скромный и, судя по тому, что проделывал с её телом Юра – его опыт явно превосходит. На мгновение ей захотелось вырваться из одуряющих объятий и поцелуев, встать, скрыться в салоне такси, а потом родного дома… Это случалось, когда она упиралась взглядом в фотографию жены Юры.

И все эти секунды, мгновения, благие помыслы разбивались о слова Юры:

– Не бойся, хрустальная девочка. Успокойся.

– Ты уже тут, уже со мной, нет никакого смысла уходить.

– Я всё понимаю, пупс, ты справишься.

Юля успокаивалась, соглашалась, что нет никакого смысла уходить, противоречить себе, ждать следующего раза, мучиться от неизвестности, стыда, невыносимого, тягучего желания, которое не унять, не успокоить, не уговорить.

Обнаженный член, толкнувшийся в ее ладонь смел последние преграды, затопив похотью жалкие остатки разума, здравого смысла, совести. Юля обхватила ствол рукой, обвела большим пальцем головку, провела несколько раз ладонью вверх-вниз, будто примерялась и результат её полностью устроил.

Если бы Юлю попросили вспомнить последующие события, она бы не смогла. Помнила, что ей было мало – мало давления, пота, криков, укусов. Она ощущала себя тряпичной куклой, а живой женщиной, настолько оказалась истощена изматывающим опытом. Но отказывалась вырываться из захвата рук.

«Только один раз» – рефреном звучало в голове.

«Только один раз»

Один. Единственный. Раз.

Несколько раз Юля давилась при минете. Член толкался в заднюю стенку горла, меняя угол наклона до тех пор, пока не вошёл полностью. Казалось, ее вырвет прямо в кровати, на простынях. Невероятно хотелось это сделать, но тошнота поднималась из глубин не только из-за неизбежного рвотного рефлекса, а от происходящего здесь и сейчас – настолько противоречивые чувства рождались под взглядом карих глаз жены Юрия, что смотрели с фотографий.

Юра крутил Юлю, как гуттаперчевую куклу. Ставил в немыслимые позиции. Она ощущала вкус горячего пота, дыхания – всё чужое, отталкивающее на животном, первобытном уровне, но она цеплялась за все, что происходило с ней. Позволяла брать себя так, как видела лишь в порно-фильмах, так, как никогда бы не стал настаивать ее муж, помня о консервативности Юли. Она ужасалась про себя, отводила взгляд, закрывалась от колющей, неприглядной правды за завесой светлых локонов.

Ноги и руки у Юли, в конце концов, онемели, голова кружилась и болела, горло осипло, дыхание нещадно перехватывало. Мелькнула, как ослепительная вспышка мысль, что она больше не выдержит, умрет здесь от гормональной передозировки и нервного напряжения, почувствовала, как Юра кончает. Неожиданно для неё самой она тоже испытала оргазм. Который по счёту? И её и его.