Десять

Глава 9

Стандартная больничная палата на одного человека, со всеми удобствами, включая сан узел, панель телевизора на стене, маленький холодильник и невозможно белый потолок перед глазами.

Невозможно белый и невозможно высокий.

Женщина, чья бледная кожа практически сливалась с подушками, а губы отдавали неестественной синевой, смотрела в белизну этого потолка.

На бледном лице, у глаз, виднелась сеточка разбегающихся морщинок, едва уловимых, но на тончайшем папирусе светлой кожи – заметные.

Неестественная бледность, сродни синюшности, сухость кожи рук на светлых простынях не скрывали красоту женщины. Изысканную, нежную, редкую. Словно нарисованные тонким слоем акварели черты лица аккуратны и неподвижны.

Иногда она устало моргала, переводила взгляд от потолка к окну и снова застыла в неестественной, статичной позе. Лишь трепет синей венки на шее выдавал теплящуюся жизнь.

– Юля, Юль… – как сквозь тонны воды над собственным, распластанным на казенных простынях телом, услышала она. – Ты напугала нас.

– Что со мной? – ей с трудом удалось выговорить три жалких слова.

– Основная проблема – кровопотеря. Ты здорово нас, напугала меня, пупс.

– У врачей всегда всё атипично, – прошептала Юля с закрытыми глазами, пряча за полупрозрачными века вязкие, как смола мысли.

Юра пересел на край функциональной кровати – высокотехнологичной, с удобным матрацем, расположенной так, чтобы пациентка могла любоваться видом из окна. Но смотрел он не на странно синее, удивительно высокое небо, не на макушки деревьев и проезжую часть вдали, а на черты кипенно-белого лица, светлые, трепещущие ресницы, отбрасывающие тень на просинь под глазами.

– Зачем? – все-таки спросил он.

– Так надо. – Юля ответила тихо, едва-едва прошелестела, но он все равно услышал, как до этого слышал звук ускользающего пульса.

Ужас брадикардии, поверхностное, едва заметное дыхание – агональное.

– Почему ты не сказала мне?

– Это не твой ребенок. Ты знаешь, так лучше.

– Возможно, и все же лучше было сказать… мы бы справились с этим вместе.

– Пожалуйста. – Юля сморщилась, межбровный залом пересек почти идеальную кожу лба.

– После поговорим… прости. Как ты себя чувствуешь?

Отточенным движением Юра приложил палец к запястью, сотый раз за одно единственное утро. Юле больше ничего не угрожало, он это знала, она знала, но остановить себя попросту не мог. Врачи не должны лечить близких людей, родные не должны погибать на их руках… и Юля выжила.

– Слабость, сильная. Пить хочу.

– Давай моя хорошая, – Он помог Юле приподняться, напоил, придержал еще немного, позволил положить голову себе на плечо, убрал скатанные волосы от лица, устроил ладонь у затылка и начал укачивать, как ребенка: – Спи, пупс, спи. Тебе нужно набираться сил.

В голове безостановочно крутился единственный вопрос: «Почему?»

Юля бы ответила, если бы не уснула в его руках. Не от слабости, а от того, что это его руки.

Юля смотрела перед собой, куда-то вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками, аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

Кабинет, вдруг ставший ей чужим, неожиданно огромным, пугал тишиной, оглушающей гулкостью. Уже больше года она занимала должность исполняющей обязанности заведующей детским отделением онкологии и гематологии, как вдруг, неожиданно для неё, и ожидаемо для всех – стала полноправной заведующей отделением. Самой молодой за всю историю областной больницы, да и всего областного здравоохранения. Это давило, как будто воздух над ней весил тонны, ощущался и того тяжелее.

Сняв обувь, она прошла к окну, потом обратно, села на диван, обхватив голову руками, принялась раскачиваться как маятник. Опустила взгляд на тумбочку, выхватила взглядом бутылку дорогого коньяка, руки было потянулись за напитком, но пришлось себя одернуть – не место и не время, снова села за стол.

Звук открывающийся двери отвлек на секунду, подняла взгляд от гладкой поверхности стола, перевела на входящего:

– Что ты тут делаешь? – спросила Юру, который стоял в проеме двери, как ни в чем не бывало.

– Пришел посмотреть, как ты паникуешь.

– Тебе нужно за сыном ехать, – машинально напомнила она.

– Я помню, – Юра криво усмехнулся, как всегда происходило, когда Юля напоминала ему о его же собственном ребенке.

Юля знала расписание его занятий так же хорошо, как расписание Кима. Они подгадывали встречи под это расписание, под его гимнастику или болезни, под график работы жены Юры…

Юля только и делала, что подгадывала и скрывала.

Скрывать – самое сложное. Они были коллегами, невольно встречались в коридорах больницы, столовой, на совместных празднованиях, формальных юбилеях. Юля боролась с острым желанием подойти, дотронуться до плеча чуть интимней, чем просто коллега, но единственное, что могла себе позволить – скользящий взгляд, да ловила иногда такой же, ничего не значащий для окружающих, но говорящий так много ей самой.

Подгадывать получалось легче, но не проще. Не проще пропустить сквозь себя вид Юры, разговаривающего с женой, наклонившись под её рост. Он обязательно целовал её в лоб, убирая прядь волос с виска.

Юля видела его жену беременной, когда она, вопреки правилам, лежала в отделении гинекологии на шестом этаже. Прекрасно знала, что Юра частенько ночует там же, рядом с Ольгой. В такие дни она уходила домой раньше, не поднималась в курилку, отводила глаза при случайной встрече, не думала, не вспоминала его слова, пропитанные болью:

– Мне жаль, мне так жаль, я никогда не прощу себе.

– Ты не можешь жалеть о ребенке, – спокойно отвечала Юля.

Действительно, стоило ли жалеть о том, что у любовника с женой родится ребенок? Что еще одна женщина, благодаря технологиям познает радость материнства, что Юра станет отцом – ведь он хотел этого. Юля не стала бы рожать для Юры, даже при других условиях, в иных обстоятельствах – не стала.

– Я жалею, что не позволил тебе увидеть правду. Твой развод был делом времени, я пошел на поводу у собственной злости на тебя, теперь же могу только злиться на себя.

– Так не злись, – сказала она тогда, но сама злилась.

Злилась вопреки всему и вся. Злилась, видя озабоченный, нервный взгляд на часы, прекрасно понимаю, что иначе быть не может. Тогда Юля попросту отталкивала Юру, обрушивая на него очередную истерику. Боролась с собой, заставляя себя не подходить, игнорировать, не звонить, не думать. Забыть! А потом набирала номер, молчала до первого: «пупс…» на выдохе, в отчаянии, боли, неверии.

Сын Юры родился значительно раньше срока. Юля не подбирала слова утешения, когда он сказал ей, она просто молча ждала. Ждала, когда Юра не выходил из перинатального центра, потом детской больницы. Ждала, когда у него появится время, появится ли вообще. Перспективы были удручающие, единственное, что оставалось Юле – молча ждать.

Лишь однажды она поднялась в курилку, заведомо зная, что встретит там Юру. Забрала из холодных пальцев так и не прикуренную сигарету, покрутила её, раздумывая, не затянуться ли, в итоге выбросила в урну, и сказала, то, зачем пришла:

– Все будет хорошо. Забудь все, чему тебя учили. Забудь все, что ты прочитал и о чем говорил с профессурой. Забудь сейчас, что ты врач, что я врач – тоже забудь. Уясни одно – все будет хорошо! – Она схватила Юру за отросшие на затылке волосы, заставила посмотреть себе в глаза. – Не смей думать, что что-то случится с твоим ребенком. Он будет жив. Он будет здоров! Не смей, понял?!

Юля резко встала, попыталась уйти, то, что хотела сказать – сказала. То, что хотела услышать – не услышит. Не сейчас. А теперь, скорей всего, никогда.

– Юль… – Юра нагнулся ближе, чем позволяли приличия: в любой момент в курилку могли зайти и застать однозначную сцену, которую невозможно ошибочно интерпретировать. – Спасибо.

В простом слове «спасибо» было так много, и этого «спасибо» стало невыносимо мало.

– Не за что, – шепнула она и добавила, хотя это не имело никакого смысла. – Я скучаю по тебе.

Ни время не подходило, ни место, ни обстоятельства.

– И я скучаю по тебе. Не должен, знаю, но ночью, оставшись наедине со своими мыслями, я не могу не думать о тебе. Приходя на работу – не могу не думать о тебе. Глядя на дождь – не могу не думать о тебе. Я должен отпустить тебя, все слишком изменилось.

– Не отпускай. Никогда, – только и ответила Юля.

Понимая и отлично осознавая, что с этого мгновения вся её жизнь превратится в череду ожиданий и молчаливого согласия. На всё.

Не имело значение, что в любой момент в курилку могли зайти студенты, коллеги, увидеть, то, что видеть не должны никогда, и особенно сейчас, когда сын Юрия Борисовича находится между жизнью и смертью, а жена не отходит от младенца ни на час.

– Утром, Юля, давай встретимся утром? Сразу после дежурства?

– Хорошо, – тут же согласилась она.

Чаще всего они встречались в квартире отца Юры. Самой обыкновенной, без изысков, с простым ремонтом и не самой новой мебелью. Банальная жилая площадь для встреч, на которые никто из двоих права не имел, но моральные издержки и нравственные ориентиры забывались до того, как они переступали порог.

Юля пренебрегла красивым комплектом белья. Она разделась едва ли не сразу, как зашли. Уселась сверху на Юру, ловя его взгляд, бросая откровенный вызов. Хотелось испытать его терпение. Она гладила себя, потом отрывалась, чтобы расстегнуть пуговицы на его рубашке, снова гладила, запретив ему шевелиться.

Раздевала медленно, смаковала то, что видит. Целовала, порой прикусывала, слизывала укусы, как патоку. Терялась в ощущениях кожи на коже. В запахе, порывистом дыхании, стонах, слетевших с его губ.

Растягивала удовольствие, испытывая собственное и Юрино терпение, пока он не прижал с силой, перекатился сначала на бок, потом наверх, позволил себе проявить всю силу своего желания – игрой языка по влажной коже, движением между откровенно распахнутых бедер.

Темп набрал сразу, не дал время привыкнуть после перерыва. Ловил губами крики боли вкупе с удовольствием. Отпускал Юлино наслаждение на волю, двигался с необходимой ей скоростью, амплитудой, поддерживая рукой за поясницу – именно так, как нужно ей. Гладил по выемкам, которые любил целовать, опускал руку между ягодиц, к местечку, которое любил нежить.

Слегка надавил влажным пальцем и наблюдал за ярким румянцем, что растекся от лица по напрягшейся шее, за руками, которые хватались за простыни, за стремительным движением бедер, пока она, замерев, остановившись, попросту не отдала себя на милость победителя, зная наверняка, что получит все, что нужно и даже больше.

По мере взросления сына Юры, Юля рекомендовала лучших специалистов, не стесняясь, использовала личные связи, договаривалась о курсах реабилитации, санаторном лечении, врачебном сопровождении.

Постепенно становилось ясно, что мальчик преодолел, выстоял, и теперь рос почти обычным ребенком, лишь болел намного чаще, чем хотелось бы его родителям, но не чаще, чем позволяли границы нормы. «Часто болеющий ребенок» – не самые тяжелые последствия для перенесенных испытаний. Он становился умным, смышленым и любопытным, как и все дети.

Юля слушала рассказы о шумном маленьком мальчике, искренне улыбалась, видя улыбку Юры. Слова «мама», «Ольга» она пропускала. Пропускала сквозь сердце, не разрешая им разрушать тот вакуум, в котором они находились. Пузырь, которому было отведено так мало места в быстром течении времени.

– Пупс, я долго думал и знаю, что ты отмахнешься, как всегда, но давай, ты все-таки подумаешь над моими словами. Я хочу развестись и быть с тобой.

– Не говори ерунды, – в сотый раз отговорилась Юля.

Развестись – а дальше что? Сделать несчастной еще одну женщину? Оставить еще одного ребенка без отца? Ребенка проблемного, с ослабленным здоровьем. Никакая взрослая любовь не стоила детских слез – Юля, постоянно работающая с детьми, знала это наверняка, как и знала цену каждой детской слезе, разочарованию и боли. Плодить детскую боль она не могла себе позволить.

– Юль, он подрос, окреп. Ольга работает – она самодостаточная, умная женщина, заслуживающая любви, а не бесконечной лжи.

Что могла ответить Юлия? Что не бывает настолько самодостаточных женщин, чтобы спокойно перенести развод? Ложь? Предательство? Что невозможно матери заменить отца, что сын всегда будет скучать по папе, и настырно спрашивать, почему родители больше не живут вместе и скоро ли все станет, как прежде.

Что невыносимо видеть надежду в глазах Кима, когда Симон приезжает, заваливает подарками не только своего единственного ребенка, но и бывшую жену со словами «Маленький, ты становишься только красивей», улыбается открыто, смотрит все с тем же обожанием… И желанием. Желанием, которое резало точнее скальпеля хирурга – ровно по самым болезненным местам.

– Жалеешь, что развелась? – спрашивал Юра.

– Жалею. – Не было смысла врать Юре. Вокруг них было достаточно лжи, не стоило плодить новую. – Ким скучает, я тоже…

Ей было одиноко. Одиноко просыпаться по утрам. Мучительно вспоминать, что ей снилось, понимать, что ничего. Снова. Одиноко засыпать без объятий и поцелуев. Не для кого было готовить, и не на кого было обижаться за опоздание и невинную ложь.

Единственное, в чем она была уверена – в любви Юрия. Знала наверняка, что в любое время, в любой ситуации, он приедет к ней, останется с ней столько, сколько потребуют обстоятельства или очередная её хандра или пьяная истерика. Однако, изо всех сил старалась не пользоваться этим.

Её любовь была краткой, а время и место зависело не от неё. Так она предпочитала думать.

– Юля, давай положим этому конец! Будет непросто, я готов взять всю вину на себя. Если боишься скандала на работе, переживаешь за свою репутацию, я уйду в городскую.

– Как скажешь, – отвечала она наигранно беспечно, зная, что не станет думать об этом. Зачем?

Конференция со статусом «международная» прошла спокойно. Юлия Владимировна почерпнула многое, нашла единомышленников и интересных оппонентов, как это часто и бывало.

Огромный мегаполис, куда она приехала на два дня, шумел, манил достопримечательностями. Хотелось успеть увидеть хоть что-то, набрать новые впечатления, насладиться ими. В последнее время её поглощала работа, не оставляя времени ни на что.

Юля забыла, когда последний раз просто читала, не литературу по специализации, а развлекательный роман. Забыла, когда бесцельно бродила по ссылкам в интернете, заглядывала она лишь на специализированные сайты. Не могла припомнить, когда смотрела легкий фильм, только видео по профилю.

Не помнила, когда ощущала себя красивой женщиной, такой, какой и являлась на самом деле. Симон был прав, Юля не менялась, не старела. Ушла щенячья угловатость, уступив место природной грации и достоинству, с которым она несла себя. Она не позволила себе набрать не капли лишнего веса, тщательно придерживаясь режима питания, занималась спортом, каждый раз превозмогая себя. Помогали воспоминания о собственном теле, сразу после родов, ставшим дряблым.

Умом Юля понимала, что это всего лишь игра воображения. Она никогда не была жирной, растекшейся, как желе, и все равно не давала себе поблажек. Буквально физически ощущала убегающее время и лишние калории.

Она была умна, образована, целеустремлённа, красива и одинока.

– Юля? Юлия? – услышала Юля по окончании конференции, в сутолоке спешащих по своим делам коллег.

С удивлением она увидела однокурсника. Когда-то он был худеньким мальчиком, неловким, краснеющим. Сейчас перед ней стоял холеный, излучающий довольство кандидат наук и восхищенно целовал её руку, намеренно придержав губы чуть дольше, чем требовали приличия.

– Женя? Женя Ермаков? Каков ты стал, Евгений!

– Время никого не щадит, лишь тебя украшает, Юлия. Ты все та же, только еще красивей. Уверен, встретив тебя лет через пятнадцать, я увижу всю ту же Юлию. Первую красавицу потока.

– Скажешь тоже… – немного растерялась Юля.

Как ни странно, она забыла, когда последний раз ей делали комплименты посторонние мужчины. Круг общения Юлии Владимировны был не широк, люди, общающиеся с ней исключительно по делу, предпочитали не замечать внешних данных Юлии, а с другими она и забыла, когда виделась. Много работала. Слишком много.

– Юленька, в тебя был влюблен весь поток, решительно все, а ты никого не замечала кроме своего мужа-спортсмена. Слышал, он взял-таки золото. Мои поздравления! Как вы?

– Нормально. И он, и я. Мы развелись, уже давно. – у Юли не получилось скрыть привычной горечи в голосе.

– Понимаю тебя. Я тоже совсем недавно развелся.

Они долго гуляли с Женей. Юле было легко, как-то на удивление спокойно. Их связывало много общих тем, давних знакомых, карьерных и личных стремлений. Перед дверью номера, когда Женя провожал Юлю поздним вечером, практически ночью, он деликатно сохранил дистанцию, поняв, что она опасается этого момента, лишь заметил:

– Думаю, мы еще встретимся, Юлия Владимировна.

Они действительно встретились, раньше, чем можно было предположить. На очередном общем собрании коллективу был представлен начальник по медицинской части Ермаков Евгений Павлович. Молодой, заслуживающий доверия специалист, кандидат медицинских наук.

– Как? – спросила Юля Евгения Павловича, оставшись на несколько минут наедине.

Они были одногодками, подобный карьерный взлет не мог не удивлять. Несмотря на то, что Евгений Павлович был едва ли не лучшим кардиологом города – для подобной должности в ретроградном медицинском сообществе он был бесконечно молод.

– Небольшие связи. – Только и ответило новое руководство Юлии Владимировны. Легонько приобнял за плечи, соблюдая дистанцию и отстраненный взгляд.

Взгляд, который пропадал, когда Юлия и Евгений оставались наедине, без свидетелей и вездесущий сплетников.

Он несколько раз приглашал Юлю в ресторан, на прогулку, театр, всегда получал вежливый отказ, но и ему, и Юлии было понятно, что согласие – всего лишь дело времени.

Юля терялась, блуждала в своем одиночестве, в остром понимании того, что человек, с которым она могла бы прожить всю жизнь, воспитывать общего ребенка, теперь бесконечно далеко от нее, и виной тому – она сама.

А человек, с которым она хотела бы быть рядом, возможно, пустить в свою жизнь, женат на другой. Счастливо женат, как ни больно признаваться самой себе.

Очередной разговор о разводе, поднятый Юрой, все расставлял по своим местам. Юля отказывалась менять что-либо в своей жизни, быть виновницей, разлучницей… Она не верила в счастливое будущее с ним, по-настоящему счастливой она могла быть лишь с Симоном, но его больше не было в её жизни. А Юра… Юра был, но всегда оставался чужим.

– Юль, я… – Он упорно поднимал вопрос о разводе, она морщилась, как от жужжания назойливого комара.

– Перестань ради бога, мы вдвоем, поцелуй меня. – Юля проводила ладонью по обнаженной мужской груди, впитывая необходимое тепло, воруя чужие минуты счастья.

– Тебя что-нибудь интересует, кроме секса? – Юра с улыбкой принимал ласки, отдавая себя и свое тело в полноправную власть Юли.

– Интересует, конечно. Только я скучаю и ты тоже. – Она нагло нырнула рукой в мужское белье. – Это очень заметно, – заявила она, обхватывая налитой член, закрывая глаза в первобытном, истинном удовольствии.

– И я скучаю, но можем мы, наконец, поговорить серьезно?! – отодвинулся Юра.

– Что ты хочешь? – Юля привстала, натянула, прикрыв грудь цветной простыней со сложным геометрическим рисунком, ярких насыщенных тонов, отчего кожа казалась бледной, почти прозрачной и невероятно бархатной на ощупь.

– Я хочу развестись.

– И зачем это тебе? – в сотый раз взбесилась Юля.

Развестись? Зачем? Сделать ещё одну женщину на Земле несчастной? Оставить ещё одного ребенка без ежедневного общения с отцом? Чтобы… что? Жениться на ней, Юле? Что это принесет им двоим? А их детям? Очередной виток неизбежных разочарований?

– Мне отвратительна мысль, что напыщенный индюк, этот Евгений Павлович, – «Павлович» Юра практически выплюнул, – подбивает к тебе клинья. Я не хочу делить тебя не с кем. Не могу делить.

– А я вот могу, уже много лет делю тебя. Смотрю, как ты просиживаешь часами в отделении, отслеживая состояние жены. Наблюдаю, как ты целуешь её. Представляю, как ты занимаешься с ней любовью, с такой невероятно тонкой, хрупкой, как стеклянная ваза. Я делю тебя много лет, и тебе придется!

Она злилась, обижалась, зная заранее, что это продлится до первого звонка, сообщения, вздоха. До пересеченных случайно взглядов, намека на поцелуй, до невозможного: «Пупс, люблю тебя, люблю, хрустальная!»

Юлия впустила в свою жизнь Евгения осторожно, едва приоткрыв дверцу, с тревогой глядя на него, как на мужчину. Он был галантен, хорошо воспитан и терпелив. Не настаивал на сближении, но твердо, хоть и ненавязчиво «гнул свою линию»

Постепенно ей становилось комфортно с Евгением, так, как, пожалуй, было только с Симоном. Не приходилось прятаться, стыдиться этих отношений, еще не перешедших на новый уровень.

Юля понимала, что не сможет вычеркнуть из своей жизни, и главное из сердца Юру. Каждая клетка в её теле, нейронная связь в головном мозге, нервное окончание в организме – всё было подчинено ему.

Не дойдя до дверей главного корпуса, она уже знала, если его нет на работе – это ощущалось, словно огромный многоэтажный пузырь из пустоты. Все её естество, каждый атом тянулся к нему, неважно, где и при каких обстоятельствах они встречались. На квартире для постыдных украденных встреч или общем коридоре больницы. Все, что хотела в такой момент Юля – прижаться и никогда не выпутываться из объятий, ставших родными.

На годовой юбилей с момента назначения в большой дом Евгения были приглашены все заведующие и ведущие специалисты областной больницы, среди которых была Юлия Владимировна и Юрий Борисович. Это была вечеринка с размахом, широкий жест руководства.

– Юлия, я не могу предложить тебе синее небо или поле ромашек, я не готов к фундаментальным отношениям, но мы близки по духу, в первую очередь, а это очень хороший задел на будущее. Уверен, в интимном плане у нас тоже не возникнет проблем. – Женя говорил мягко, придерживая в танце изящную руку Юли с фужером вина. – И прости, но я могу дать тебе официальные отношения, сколько бы они не продлились, в отличие от Юрия Борисовича.

– Что?

Юля резко отпрянула, бросила взгляд в сторону, где вдалеке стоял Юра и говорил что-то своей жене – невероятно худенькой, словно школьница.

– Тихо, тихо… – Женя бережно придержал напрягшуюся Юлю. – Никто не знает, по сей день воспринимают тебя, как талантливую студентку, а его, как друга семьи твоего отца, так что никто не замечает, и не заметит. Просто я человек новый и ваше взаимодействие очевидно. Не стоит стыдиться, все мы не идеальны. Но он женат, а я – нет. Он чужой муж. Чужой. Муж. Подумай, Юлия.

Юлия долго бы сомневалась, думала о словах Жени, если бы не вышла на широкую террасу, где через высокие окна разглядывала ночь и отблески бассейна.

– Хих, – услышала она женский голос, переливчатый как колокольчик.

– Олька, ты безумная!

Голос был слишком знаком, парализовал, выбивал дух, нокаутировал – звуком поцелуя, видом высокого мужчины, привычно подстраивающимся под маленький рост своей спутницы…

– Простите, – только и пробормотала Юля, прежде чем вернуться в дом.

«Чужой муж»

«Чужой»

«Муж»

Сколько таких моментов нежности или страсти случалось у её любовника? Не с ней он засыпал, просыпался. Не с ней делил тишину утра, пока ребенок не проснулся. Не её щекотал, прикусывал, когда маленький сын забирался в родительскую постель. Не ей поправлял шарф зимой, выбирал юбку на лето. Не с ней делили все те моменты семейной жизни, которые были знакомы Юлии. Вспоминались теплом, отчаянной жаждой сохранить, присыпать пудрой взаимности, улыбками, смешками в губы.

Всем тем, чем был для неё Симон, тем, чем не мог стать для неё Юрий.

Не ей он улыбался. Не к ней мог подойти не таясь. Сквозь неё он смотрел при встрече. Её он целовал до потери дыхания, стоило лишь переступить порог квартиры, часто не доходя до кровати, брал тут же, в прихожей, отдавая больше, чем получал.

– Я согласна, – только и сказала Юлия Жене в тот вечер.

Евгений был терпеливым, деликатным любовником, он любовался ей, как делал это Симон, поощрял, как поступал Юра. Он никогда не настаивал на близости, если видел отрешенное настроение партнерши. Однако, всегда достигал нужного результата – порозовевшей шеи, мерцающего взгляда на удивление красивых глаз женщины в его постели и жизни.

Если он замечал внезапное исчезновение Юли, то делал вид, что ничего не происходит. Как и Юлия сделала вид, что ничего особенного не произошло, когда получила букет из восьми роз и одну на следующий год, лишь усмехнулась собственному цинизму.

Ложь стала частью её жизни ровно восемь лет назад. Превратилась в частью её, пропитала саму Юлю, и её окружение, которое упорно делало вид, что ничего не происходит.

По истечении времени она спокойно приняла охлаждение Евгения, максимально вежливо, с легкой улыбкой расставила точки над i. Предпочла остаться друзьями с действующим руководством. Из связи с Женей она вынесла откупные: звание кандидата медицинских наук и место заведующей отделения, самого молодого за всю историю областной больницы.

Юля смотрела куда-то перед собой, вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками и аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

– Очень интересно…

Юля подняла взгляд на голос, увидела Юру.

– Что ты здесь делаешь?

– Пришел посмотреть, как ты паникуешь.

– Тебе нужно за сыном ехать.

– Я помню. – Юра ухмыльнулся, так всегда происходило, если Юля напоминала ему о его ребенке.

– Зачем ты зашел, увидят… – нахмурилась Юля.

– Вряд ли, никто не рискнет зайти, зная, что ты здесь паникуешь и занимаешься самоедством.

Юра прошелся по кабинету, остановился у стола, возвышаясь над сидящей Юлей.

– Я не занимаюсь самоедством. Всем известно, как я стала заведующей.

– Все знают, что ты достойна этого. Всем известно, сколько личного времени, сил ты тратишь на это отделение. Ты готова в буквальном смысле разбивать лбом чиновничьи преграды, когда речь идет о твоих пациентах или отделении – это известно всем далеко за пределами больницы, как и то, что ты квалифицированный специалист, грамотный, целеустремленный и талантливый. Ты заслужила это место.

– Каким местом, только… заслужила.

– Этим… – Юра легко провел по Юлиным вискам. – Этим… – Он поцеловал Юлю в лоб, легко забирая неуверенность, гнетущее чувство стыда. – Пупс, ты как никто заслуживаешь, подойди сюда. – Он указал на столешницу рядом с собой, отодвинулся, как бы пропуская, давая проход.

Так она и сделала, села на стол, чтобы позволить Юриным рукам командовать под её халатом. Гладить бедра с внутренней стороны, внешней, пробираться под трикотаж белья. Надавливать на известные ему точки, вынуждая понимать, что никто и никогда не сможет быть с Юлей вот так.

– Могут зайти. – Юля посмотрела через плечо Юры на прикрытую дверь.

– Значит, так тому и быть, – спокойно ответил Юра, словно отдавал их судьбу на волю случая.

Развел ей ноги, приподнял бедра, снимая с Юли белье, холод столешницы не остудил пыл. Юля слишком давно не была с Юрой, кажется, три вечности подряд. Приспустил брюки хирургического костюма с себя, тут же, не думая, не затягивая, резко вошел, успев лишь приглушить губами отчаянный женский стон.

Они двигались ритмично, синхронно, слаженно. Отпустили на волю неуверенность, ревность, сторонние связи, взаимные обиды. Делились любовью в чистом, концентрированном, незамутненном виде. Слизывали кончиком языка капельки пота, прикусывали почти до крови, стонали от наслаждения, позабыв, где находились здесь и сейчас.

– Прошу прощения, – раздался растерянный бубнеж от дверей.

Там в неуверенности топтался Владимир Викторович, отец Юлии. За выслугой лет больше не был заведующим отделением, вышел на почетный отдых, но охотно продолжал консультировать тут же в больнице, как пациентов, так и врачей.

– Не ожидал этого от тебя, Юля, – потом выговаривал отец дочери. – Он женатый человек!

– Ему и говори о его семье. Я не замужем! И выросла из твоих нотаций!

– Из некоторых вещей невозможно вырасти. Не вырастают из порядочности, чести и достоинства. Я не стану ничего говорить ему, потому что он не мой сын, его жена не моя дочь. Моя дочь – ты! И ты ведешь себя, как самая настоящая мерзавка, занимаясь этим… на рабочем месте, с женатым мужчиной. Этому нет, не может существовать оправданий.

– Но… – Что могла ответить Юля? Рассказать, что их связь длится девятый год, что она настолько долгая, что уже не вспомнить начала, и никто из них двоих не видит её конца. Замкнутый круг, из которого им не выбраться.

– Никаких но! Не думал, что доживу до подобного. Насколько ты низко пала, дочка. Любая физиологическая сторона отношений не стоит той грязи, в которой ты мараешь себя.

– Я люблю его.

– Тем более. – Отец посмотрел в глаза Юле. – Если любишь, почему позволяешь такому твориться? Зачем разрушаешь его жизнь? Он хороший семьянин, я знаю его жену. Ольга чудесная женщина, поверь, если ей станет известно о вашей связи, он не станет счастливей. Чтобы он не говорил тебе, сколько бы не длилась ваша связь, счастлив он с Ольгой и будет счастлив только с ней. Говорят, первая жена от бога. Ольга ему от бога, а не ты.

Через время Юля сидела в кабинете гинеколога, к Юре она не пошла, попросила другого провести осмотр. Она недоверчиво, в первобытном ужасе смотрела на результаты обследований.

– Мы можем сделать УЗИ.

– Нет. – Юля категорично покачала головой. Знала, что не сможет считать плодом существо внутри неё, если увидит своими глазами, послушает сердцебиение. Плод сразу станет ребенком. Её и Юры… Или Жени. Неважно!

– Я хочу сделать прерывание.

– Юлия Владимировна, подумайте, у вас прекрасный возраст, хорошее здоровье, как раз для второго ребенка.

– Пожалуйста, быстрей… – тихо-тихо, сглатывая тугой комок, пролепетала Юля.

– Приходи завтра к восьми утра. Не придешь, я пойму, хорошенечко подумай, Юля.

– Не говори никому.

– Не скажу, конечно, но…

Разве подобное скроешь в стенах, где сплетни жужжат, как осы, все знают про всех, а любое оперативное вмешательство требует участия коллег. Всё станет известно, но потом. Юлия не хотела искать другую больницу, других врачей, ей было необходимо решить проблему здесь и сейчас. А дальше… хоть трава не расти.

Она отключила мысли и сомнения, когда собиралась в больницу, на этот раз в качестве пациента. Дернула рубильник, вырубив эмоции до самого конца. Ничуть не сомневалась, что после обеда приедет домой. Сама, на своей машине. Прекрасной Мазде красного цвета.