Читать книгу: «Сестра огня», страница 3

ГЛАВА 2

На Старой Терре живут не семьями в привычном для городских обитателей понимании, а домовладениями. Одно домовладение может насчитывать до сорока семейных групп. Когда-то, лет шестьсот тому назад, когда ледяное веселье на нашей планете только начиналось, домовладения и вправду принадлежали одной какой-то семье. Но у пирокинетиков традиционно рождается много детей даже до сих пор, что уже говорить о тех, покрытых мраком, временах, когда продолжительность жизни носителя нашей паранормы не превышала пятидесяти лет. Да и климат у нас суровый. Никак не способствует индивидуальному выживанию.

Домовладение Огневых – одно из старейших не только в Отрадном, но и вообще на планете. Даже в худшие времена здесь проживало не меньше десятка семей. А уж сейчас оно вообще превратилось в отдельный посёлок, здесь проживают постоянно не меньше семиста человек, а если считать командировочных и приехавших погостить из других поселений и даже из космоса, то в моменте численность иной раз превышает тысячу…

Между прочим, развелось тут шкодливых мальчишек самого пакостного возраста. Дурят так, как мы никода себе не позволяли, хотя паиньками не были тоже. Капитан Снежин уверяет, что у него в день случается по три-четыре инфаркта. Врёт, конечно. Видели бы вы его, здоровый как «горячий» медведь! Толстый рельс в колечко голыми руками заворачивает, не поверила бы, если бы сама не видела.

Наша паранорма по умолчанию подразумевает силу, превышающую возможности обычных, не модифицированных по генной схеме «герад» людей, но Снежин крут даже для нас. Он воевал, между прочим. Как парад, так там от наград живого места на кителе не видать, и среди них – семь «солнышек». «Солнечный Крест» – это высшая награда Земной Федерации, и получить её не так уж легко. Надо совершить не просто подвиг, а нечто совсем уже из ряда вон, и ещё умудриться после всего этого выжить. Посмертно, конечно, тоже могут наградить, но не семь же раз!

Участковый о своём славном прошлом рассказывать не любил. Но я давно заметила, что все воевавшие делиться воспоминаниями не очень-то спешат. Неприятно, наверное, вспоминать. Хотя если ты не трусил, за чужие спины не прятался, то с чего бы вдруг …

Наш с мамой коттедж стоит в углу, окнами на «горячий» лес. Вдоль дорожек рядами высажены «горячие» розы, они цветут до самой зимы и хорошо прогревают вокруг себя воздух. За домом сад – тоже всё «горячее» там высажено: яблони, груши, есть даже редкая виноградная лоза, мама с удовольствием с нею возится. Конечно, до урожаев бабы Иры, которая давно уже поставила своё хобби на почти промышленный поток, нам с мамой далеко. Но крупные желтовато-прозрачные грозди лежат у нас в подполе до самой весны. Треть отдаём в общее хранилище, разумеется. Но и оставшегося хватает с головой. Мама ещё раздаривает потом по коллегам и знакомым. Продавать ей некогда, мне тоже продавать неинтересно, а самим всё это съесть – желудков не хватит.

Первым делом я сунулась в гараж к своему болиду для аэросладжа. Не, можно, конечно, вернуться в Универ на нём, погода на завтрашнее утро стоит хорошая, ясная и безветренная. Вот только чемоданы с самым необходимым куда цеплять, на руль и под задницу? Два рейса сделать? Шесть часов жизни выкинуть на дорогу как с куста. А с транспортной компанией из-за трёх-четырёх мест связываться неохота. Они ценник зарядят космический – триста километров от города, знаю я их.

Сумма у меня на балансе была, мягко говоря. Невесёлая! Лучше сэкономить. Стипендия когда ещё будет. И на самую высокую рассчитывать не стоит, оценками не пройду. Я буду стараться, буду, не смотрите на меня так!

Но Тумба-Юмба был убийственно прав: я прошла в Универ последним местом в списке…

Пошёл снег. Мягкий, крупный, он ложился на землю и тут же таял вокруг роз, деревьев и по полотну дорожек. Минус десять за пределами домовладения, около нуля во дворе. Осень…

Мама, как всегда, работала в своём кабинете. На входе горела голографическая панель saĝa hejmo , интеллектуального домохозяина: «Не беспокоить, продукты в холодильнике, заказ на доставку сформирован – просмотри, добавь, что ещё нужно, и отправь. К пяти часам спущусь».

Ну, понятно, опять что-то переводит. Нивикия оставила нам немало литературы, самой разной, от детских прописей до научных трудов и – да! – любовных романов. Всё это надо было сканировать, переводить, классифицировать. Вал работы, и в обозримом будущем меньше её не станет. Эксперт-лингвистов по нивикийскому мало, любителей чуть больше, но в целом язык не из тех, что цепляется легко. Одно отсутствие первого и второго лица чего стоит! А ведь есть ещё позиционирование объекта во времени! Ликесса-в-прошлом, Ликесса-в-настоящем, Ликесса-в-будущем, всё это совершенно разные Ликессы. И соответственно, по временам меняется глагол и определение.

Во фразе «Ликесса села за стол», сам «стол» должен иметь суффикс прошлого времени. «Сядет за стол» – то же самое, но в будущем. А как быть, если ты за стол ещё не села, потому что стол ещё не привезли и не собрали? «Сядет за стол-который-привезут-и-соберут-вот-прямо-сейчас» и «сядет за стол-который-будет-привезён-и-собран-когда-то-там »… И про гендер, чтобы веселее жить было, не забываем. Мужчина/женщина/ребёнок/неразумное-живое/неразумное-неживое. Это я в задания по грамматике от доброго профессора Сатува заглянула, пока машина по трассе на автопилоте шла, и впала от них в чёрную тоску.

В разговоре всё это идёт легко, как бы само собой, интуитивно, мама с детства со мной разговаривала, да я уже упоминала об этом. Но когда начинается зубодробительный грамматический разбор – хоть на стенки лезь! Внимание рассыпается, смотришь в строчки – видишь кочки, тычешь в тест наугад, на выходе – красный злобный гусь с бутылкой самогона в крыле и фингалом под глазом. В смысле, двойка.

Электронный дневник в Универе оформляли дизайнеры с извращённым чувством юмора. Надо будет перенастроить интерфейс на более спокойную тему, что ли … А то как-то не смешно.

– Мам, – сказала я вечером, когда мы поужинали и уже пили кофе с маленькими булочками с начинкой из «горячего» мака, – а у тебя есть в библиотеке «Орден Милосердия»?

Булочки запекла я, всегда их любила. Все ингредиенты в кухонном блоке остались ещё с прошлого раза, я тогда израсходовала не всё. Хватило на восемь штук; отлично. Теперь в столовой стоял уютный кулинарный запах сдобы, мака, ванили, приправленный горьковатым ароматом аркадийского кофе.

Тот, прежний, доледниковый кофе исчез с нашей планеты вместе с теплом. Теперь выращивают его где угодно, только не на Старой Терре. Настоящий кофе, имею в виду. Не тепличный, и не под куполами Селеналэнда, а такой, чтобы рос под солнцем, пусть даже солнцем иного мира. Из всех доступных, нам с мамой нравился больше всего аркадийский, хотя стоил он как крыло от универсального челнока класса «атмосфера-пространство». Впрочем, другие сорта были не дешевле.

– «Орден Милосердия»? – искренне изумилась мама, внимательно меня рассматривая. – На что тебе?

– Почитать хочу, – объяснила я честно.

– Книга трудная для восприятия, – покачала она головой.

– И что? – взъерошилась я. – Мне нельзя читать трудные для восприятия книги?

– Можно… почему бы нет… – она отставила пустую чашечку. – Пойдём, посмотрим…

В мамином кабинете – стеллажи, стеллажи, стеллажи в шесть рядов: по стенам, по центру, и только маленькое пространство у окна занято под рабочее место, стол с терминалом и кресло.

На стеллажах – книги, книги, книги. Знакомый с детства запах позеленевших от времени страниц настоящих артефактов и тонкий, с привкусом озона, аромат репринтов. Мама держит в уме свою безумную картотеку и точно знает, что где стоит. «Орден Милосердия» она достала с полки легко, вообще не задумавшись над тем, где конкретно нужно искать книгу.

Толстенная! С хороший строительный пеноблок. Мама держала её на ладонях так, что я сразу поняла: не репринт, подлинник.

Я оценила.

– Ой, спасибо!

– Но с условием, – строго сказала мама. – Читать – здесь.

– Мама!– возмутилась я. – Я же только на выходных… я долго так читать буду!

– Может, меньше станешь по горам носиться, пытаясь как можно эффектнее расплескать мозги по снегу, – безжалостно отрезала она. – Впрочем, можешь заказать репринт.

И прижала к себе книгу так, как только меня когда-то в детстве прижимала.

– Репринты в открытом доступе только с адаптированным текстом, – сказала я. – А мне нужен оригинал.

– Не спорю, – кивнула мама. – Сама репринты не люблю. Можешь взять в свою комнату, пусть будет подарком на твоё поступление. Но из дома – не выносить!

– Мамочка-а! – я бросилась ей на шею. – Я тебя люблю-у-у!

– Ну, ну, ну, – заворчала она, – телячьи нежности! Не маленькая уже. Держи.

Я взяла книгу, прижала к груди, ещё раз сказала «спасибо». Но мамин вздох от меня не укрылся. Она словно сказать мне что-то хотела, но опасалась, что ли. Опасалась, и всё же очень хотела сказать. Я не телепат, телепатия с пирокинезом несовместима, их никогда не программируют вместе, а спонтанно при «горячем» довеске в геноме телепатия пробудиться не в состоянии. Но что-то, наверное, всё же было, было… Какие-то крохи, крупицы, остаточные явления…

Иначе откуда бы взялось то упрямое чувство, которое сейчас само лезло в душу при виде маминого лица? Мы, люди, – Человечество в смысле – эмпаты, это отмечают все расы, которые когда-либо имели с нами дело. Умеем влезть в шкуру другого и ощутить его боль как свою даже без телепатической паранормы. Тем более, мама-то не какой-то там другой, а моя мама, то есть, самый близкий и родной человек во Вселенной.

– Мам, – сказала я осторожно, – а ты вроде как не рада, что я прошла. Да?

Тень на её лице – я угадала… Но почему?!

– Пойдём вниз, – предложила мама. – Может, кофе нам сваришь?

– Сварю, – пообещала я. – А ты расскажешь?

– А ты выслушаешь? И не только выслушаешь, но и услышишь?

– Ну-у-у…

– Понятно, – кивнула мама, снова вздохнув. – Ну, попытаться-то надо.

– Вот! – я воздела палец и перешла на нивикийский сказовый: – Мысли разумной зерно достойное в полу произрастает!

– Из-под пола, – строго поправила мама. – Из! В будущем времени, так как зерно ещё не проросло и прямо сейчас его не видно. И, поскольку зерно – это младенец растения, даже его эмбрион, то суффикс детского-неразумного-нерождённого, «шенма», вместо общего-неразумного проявленного «шеман»! Учишь её, учишь…

– Ма-ам, – протянула я, – не замещай профессора Сатува! Мы дома.

– Лика, – покачала она головой, – это – твоя будущая работа!

– Пойдём кофе пить, – свернула я скользкую тему.

И мы пошли вниз. Но сначала мама настояла, чтобы я отнесла книгу в свою комнату и бережно устроила её на своём столе. Предварительно с того стола скинув бардак.

– Сердце рвётся на части, – угрюмо сказала мама, разглядывая интерьеры. – Свинарник!

– Мам, меня дома неделю не было! – возмутилась я.

– А когда было, всё то же самое наблюдалось, – отрезала она. – Ничего не меняется. То есть, вру. Меняется. Ты по ночам реплицируешь хлам в старом кривом синтезаторе материи, не знаю, где только раздобыла такой. Мне назло.

– Мам, смеёшься, – фыркнула я. – Синтезаторов материи не существует в природе!

– А у тебя есть. Одна штука. Со сбитыми настройками, потому и производит исключительно один лишь хлам.

Я тихонько замела ногой в угол блестящие упаковки из-под аккумуляторов для системы управления проницаемостью окна.

– Я вижу, – тут же среагировала мама.

– Ничего от тебя не спрячешь, – с досадой высказалась я. – Я уберу. Завтра. Хорошо?

– Проверю!

– Ага.

Завтра наступит завтра, а сегодня можно немного расслабиться: рабский труд на галерах отодвигается в будущее. Ненавижу «порядок»! Когда всё вылизано в ультрафиолетовую стерильность и даже пыль летает повзводно.

Мы спустились вниз, в прозрачную веранду, которую мама отчего-то называла «зимним садом». Там вдоль прозрачной стены стояли частоколом стрелки орхидей, как раз у них начиналась пора цветения. Бутоны пока ещё только наливались, примерно через неделю-другую начнётся красота, особенно если учесть, что цветок не «горячий», снаружи ему не выжить, только в тёплом доме. Прозрачную стену толком не видно, если специально не присматриваться, и получается контраст – снег с той стороны, хрупкий цветок с этой. Красиво.

– Когда я заказывала тебе паранорму, – сказала мама, – я думала, что тебе ведь здесь жить, а жить – здесь! – без «горячей» паранормы очень непросто. Я хотела, чтобы ты не знала моих проблем, Лика! Чтобы могла бегать и играть со сверстниками на равных. Чтобы жизнь твоя не ограничивалась одними лишь куполами городов. Старая Терра – прекрасный мир, со своими особенностями, конечно, но здесь можно неплохо жить, если приспособиться, принять как должное, её правила, полюбить. Скажи, ты довольна?

– Своей паранормой? – уточнила я.

– Да.

– Ещё бы! – я подняла ладонь, и по пальцам побежало пламя, сначала слабенькое, как у свечи, а затем оно собралось в ревущую багровую перчатку – такой рукой легко пробить толстую стену, да я на физре и пробивала.

На самом деле, обычная тема для нас, я ещё не самая выдающаяся. Ребята круче. Мальчишкам вообще все привилегии, как я посмотрю. И живётся им проще, и паранорма у них мощнее, и… ну, хоть рожать натуральным способом теперь необязательно! Репродуктивный центр, репликаторная колба, аппарат «искусственной утробы», искут в просторечии, и – через девять месяцев на руках здоровая лялька. Без наследственных болячек, битых хромосом и нежелательного цвета глаз, да ещё и с паранормой из списка разрешённых.

Я сбросила пламя – поворот кисти, воображаемые капли с пальцев, и искры растаяли, не долетев до пола, в воздухе. Долго в таком режиме не продержаться, часа два-три, но, прямо скажем, больше ведь и не надо. Главная плюшка паранормы не в умении извергать огонь, хотя извержение огня очень зрелищно и эффектно и – приятно, чёрт возьми! А в том, что ты спокойно переносишь холод. Там, где любой другой окочурится с гарантией, ты будешь бегать, прыгать и песни петь. Я упаковываюсь в полярку только зимой, а мама зимой наружу даже не показывается. Крытой галереей в тёплый гараж, там – в машину, в точке прибытия – опять же, тёплый ангар или гараж…

Я внезапно очень остро поняла, о чём мама говорила мне. Вся жизнь – за стенами, всю жизнь – дышать фильтрованным воздухом, смотреть на солнце через стекло и защитное поле. И если вдруг стрясётся техногенная катастрофа, как не так уж давно в Солнцедаре, шансы выжить стремятся даже не к нулю, а в минус бесконечность…

– Но у паранормы пирокинеза есть один неприятный побочный эффект, – продолжала мама, – меня о нём предупреждали, но я виновата сама, пропустила мимо ушей тогда. Повышенная агрессивность, доча. Пирокинетики изначально создавались генными инженерами Союза Стран Северо-Восточного Региона именно как супербойцы. Солдаты. Это уже потом стало ясно, что именно пирокинетикам придётся наследовать планету в самом скором времени… но разработанные генетические линии так просто не изменишь, во всяком случае, сразу. И учёные решили, что повышенная агрессивность в грядущем новом мире – это хорошо. Позволит выжить в начинающихся по всей планете драчках за оскудевающие ресурсы.

– Мам, – сказала я нетерпеливо, – я всё это тыщу раз слышала уже на уроках истории…

– Ты обещала слушать.

Я поёрзала в кресле. Обещала. Ну, да. Но, оладушки горелые, к чему такое длинное лирическое отступление про то, что и так все с ясельного возраста знают!

– Я думала, ты пойдёшь служить, как многие носители пирокинетической паранормы, – продолжила мама. – Все данные у тебя есть, драться любишь и умеешь, здоровье в порядке. Но ты выбрала археологический, и – Лика, не обижайся, но специальность вовсе не по твоему психопрофилю…

– Они не имеют права меня отчислить на основании данных психопрофиля! – взвилась я.

Этот квест я уже прошла, когда записывалась на соискание учебного места. Мне все убеждали на разные лады, что, может, в армию. И добились только ещё больше злобы и упрямства. Я хотела поступить на археологический, и я поступила!

– Не имеют, – кивнула мама. – Но ты, ты сама, ты – справишься?

– Ты в меня не веришь! – обиделась я. – Ну, мама! Спасибо за поддержку!

Я даже отвернулась от такой несправедливости. Стала смотреть сквозь прозрачную стену веранды на сад: снег перестал сыпаться, и солнце пронизывало поредевшие кроны прощальным вечерним багрянцем…

– Я боюсь, что ты будешь страдать, Ликуша, – вздохнула мама. – Ты отучишься год и вдруг поймёшь, что это не твое…

– Никогда в жизни! – вскричала я. – Ни за что.

Мама молча смотрела на меня. Потом сказала:

– А хуже всего будет, когда ты поймёшь это после того, как получишь диплом. Года два спустя, или даже три. Что ты занимаешься не своим делом. Что рутина засосала тебя. Тебе захочется послать всё к чёрту, но ты будешь копаться в раскопе где-нибудь в космических еб… – она запнулась, поморщилась, а я восхитилась – ну мама, какие слова знает! – В космических далях себя внезапно обнаружишь, и контракт закончится только через десяток лет, и лететь оттуда обратно – дней сорок только до первой стационарной пересадочной…

– Нет, – упёрлась я. – Ни за что и никогда.

– Это ты сейчас так говоришь, – грустно улыбнулась мама, особенно выделив «сейчас». – Ликуша, доча, – она осторожно взяла меня за руку, – психопрофили составляются не просто так. Рекомендации по психопрофилям выдаются не просто так. Никак тебе не подходит археология, прости. Ты и прошла-то последним местом в списке…

Так я и знала. Вот так и знала, что последнее место мне ещё припомнят! Ладно, Тумба-Юмба ещё, что с него взять. Но от мамы получить было вдвойне обидно.

– А я, может, не хочу в армию! – я сердито выдернулась из маминых пальцев. – Войны нет, в нашей армии хватает бойцов. Я хочу в археологию! Сплю и вижу себя профессором археологических наук через тридцать лет! Но родная мама в меня не верит. Кому сказать…

– Мама видела жизнь…

– Я тоже хочу увидеть жизнь, – заявила я. – Как я её увижу, если ты меня в ватное одеяло кутаешь?

– Ватное одеяло, – уточнила она, я яростно кивнула. – Вот, значит, как ты считаешь. Попытка уберечь тебя от фатальной ошибки – одеяло?

– Я справлюсь!

– Докажи.

– Как?! – я всплеснула руками от избытка чувств. – Ты же меня приговорила, расстреляла, закопала и памятник воздвигла на моём холмике могильном!

– Для начала перестань конфликтовать с этим мальчиком, Шоккваллемом, – предложила мама.

– Ах, вот оно что! – возмутилась я. – Настучали!

– Инспектор Свенсен обязана была меня уведомить, как ближайшего доступного родственника. Она и уведомила.

– Блин, – с чувством сказала я, вскочила, прошлась по веранде, очень захотелось вдруг что-нибудь пнуть или сжечь, а точнее, сначала пнуть, а уже потом сжечь!

Но на веранде не было ничего пинательного, кроме горшков с орхидеями и маминого кресла. Не те объекты для выплеска злости. Я сдержалась.

– Ты будешь работать в космосе, Лика, – мягко сказала мама. – Ты будешь встречать эту расу снова и снова. Они – лучшие бойцы в Галактике, военное сопровождение дальних экспедиций, как правило, ведут именно они. Как ты справишься со своими эмоциями на раскопе, под чужим небом, в стеснённых условиях маленького научного поселения, если не в состоянии найти общий язык со сверстником в группе?

Я упрямо промолчала. Работа на раскопах была делом настолько отдалённого будущего, что у меня просто пухла голова, стоило только задуматься над тем, где я буду через четыре года и чем буду тогда заниматься.

– Покажи мне свой учебный план, – попросила мама. – Если это не секрет.

– Какой секрет, – буркнула я, вызывая домохозяина.

Мама может посмотреть мой график сама, ведь она тоже преподает в Университете. Первый курс, правда, не ведёт. Но и хорошо, наверное. Как бы она мне двойки ставила? «Ламберт-Балина, садитесь, неуд»? На уроках нельзя проявлять семейность. Если ты учишь собственного потомка, то все Ликуша и доченька – за пределами аудитории, во внеучебное время. Вот как профессор Сатув недавно. У нас в гостях я ему – Ликитипи, переиначил на свой гентбарский лад, а в Институте – на вы, полным именем и на дистанции. И правильно. Иначе университетская нейросеть начнёт понижать тебе рейтинг, указывая в качестве основной претензии «профнепригодность», а кому такое сдалось.

Поэтому мама попросила меня показать ей мой план, и потому ещё, что она всегда, сколько себя помню, уважала моё личное пространство. Я старалась платить ей тем же, но, к стыду своему, получалось не всегда. Сначала мой бескостный язык что-нибудь ляпнет, а потом уже я, осознав свою дурь, понятия не имею, куда дальше деваться. Как потом извиниться так, чтобы извинения не выглядели ещё хуже, чем сам косяк? Засада.

– Аэросладж – это хорошо, – сказала мама, разглядывая блок «физическая активность». – Дополнительные часы по выживанию – тоже. Это в космосе ты или проскальзываешь мимо костлявой или дохнешь мгновенно и с гарантией, а на планетах бывает по-разному. Но этого мало, Лика.

– Куда уж больше, – фыркнула я.

– Тебе нужна дополнительная физическая нагрузка, – пояснила мама. – Именно из-за твоей паранормы. Какая-нибудь борьба, допустим.

– Я не хочу в армию!

– Да причём тут армия, балда, – не сдержалась мама. – Ты любишь драться, но вряд ли прыгаешь от счастья, когда тебе расквашивают нос, не так ли?

– Так мне давно его и не расквашивали, – самодовольно заявила я.

– Это здесь тебе его не расквашивали. А в Универе нарвёшься ведь, с твоим-то характером, на личный поединок с каким-нибудь монстром рукопашки. Там тебе не то, что нос, голову оторвут да вставят носом, не скажу куда. И будут в своём праве. А я, – мстительно добавила она, – за бионику платить не стану, пусть механику втыкают. Будешь у нас полностью модифицированный киборг.

Я засопела от обиды, но в маминых словах звучала безжалостная правда. С дальними экспедициями можно будет сразу попрощаться: киборгов в них не берут потому, что ремонтных мастерских должного уровня в таких далёких далях не бывает. Автономное функционирование – год-полтора, а дальше, если хочешь жить спокойно, надо обслуживаться, и не у кустарей. И вообще, какие киборги! Мне всего восемнадцать! Я человеком ещё толком не пожила! Я, может, с мальчиками дальше поцелуев ещё не добиралась, а в кибертеле – какие мальчики… Нет, есть, наверное, какие-то модули дополнительных возможностей, но… бррр, с приплатой не надо!

– Вот иди и учись, пожалуйста, – кин-дао, самбо… Заодно лишнюю злость сбросишь.

– Ладно, – сказала я. – Может, ты и права. Я подумаю.

– Думай, доча, – вздохнула мама. – Думай…

– Но ты всё равно в меня не веришь, – обвинила я.

– Честно?

Я кивнула.

– Я, скажем так, сомневаюсь, – выговорила мама медленно. – Я знаю, что человек может всё, если захочет. Видела примеры. Твоя собственная бабушка, будучи целителем от природы, пошла в космодесант, и десять лет отслужила там не с самыми печальными результатами. Вот это твоё дикое упрямство – совершенно точно от неё… Но тебе придётся нелегко, и ты можешь сломаться…

– Ни за что, – заявила я. – Я. Не. Сломаюсь!

Мама подняла ладони:

– Сдаюсь, сдаюсь!

Но за шутливым тоном скрывалось сомнение, я его чувствовала каждым нервом. Мама никогда не давила авторитетом и не старалась переспорить во что бы то ни стало. Она переводила тему или отмалчивалась, при этом чётко показывая своё несогласие. Можешь кричать, рыдать, биться головой о стенку, – эмоции не аргумент. Доказать, что мама неправа, можно было только делом. Поступками.

Я докажу! Наизнанку вывернусь, но докажу!

Буду учиться… ну, не на отлично… сначала… но буду учиться хорошо. И запишусь на эти кин-дао и самбо… посмотрю ещё, куда лучше. И Тумбу-Юмбу… Нет, Тумба-Юмба это святое! Про него обещать ничего не стану, даже себе. Локоть к локтю ведь сидеть рядом с вражиной! И никуда из пары не деться, надо же было прощёлкать клювом распределение. Самое обидное, что зло сорвать не на ком, сама виновата.

Не на себе же его срывать!

***

Позже, в своей комнате, я бережно раскрыла книгу, которую напечатали десять тысяч лет тому назад. Она сохранилась благодаря тому, что всё это время пролежала в закрытой библиотеке, плюс особая технология создания и обработки бумаги, которую до сих пор никто ни понять, ни повторить не мог… Нивикийцы давным-давно ушли из Вселенной за горизонт времён, оставив после себя не только книги, но и загадки, и тайны. Я обязательно разгадаю их все!

Столбики косого, – «сказового»! – шрифта пробросили мостик между нашим временем и древним прошлым…

«Шёл юноша Звенящая Речка горной долиною день, и вдоль реки шёл день другой, и по Медовой дороге, пустой по случаю весенней распутицы, шёл два дня и три ночи, и так вышел скоро к портовому городу имени Звезды Океана, а в городе том никто храбреца и не ждал…»

Я читала почти всю ночь. Во-первых, интересно. Во-вторых, трудно. Что значит неадаптированный текст! Сидишь и вкуриваешь каждый суффикс, а их в нивикийском до чёрта, всё же на них и строится. Времена действия так уж точно. Как всегда, на самом интересном месте начало рубить в сон. Так и отключилась в какой-то момент.

Снилось мне небо с чужими звёздами. Неземное солнце – лик Светозарного, нивикийского бога-подателя тепла, света и жизни. Огненное море – вправду, огненное, пламя плясало по волнам и пожирало любого, кто совался в него без дозволения Детей Огня.

…Сияющие купола и башни города, раскинувшегося на холмах…

Город – столица – во сне я знала это совершенно точно – притягивал и отталкивал одновременно. Откуда-то я знала, что он безжалостен к чужакам и неудачникам. Но самым главным была повелительная ясность чёткого знания.

Я буду там!

На древней мостовой, выложенной искусственными камнями из особого, разноцветного, суперпрочного стекла. Я встану перед воротами Города… и они передо мною распахнутся… а за ними… за ними будет длинная белокаменная улица, ведущая к…

Очнулась я резко, внезапно – лицом в драгоценных страницах, естественно. Помяла, конечно же.

Аккуратно расправила, осторожно закрыла книгу, – хвостик закладки торчал у самого начала, а впереди было… повеситься. Почти весь кирпич. Мелодичная трель будильника напомнила о том, что утро, хоть и раннее, но спланированное. Надо ползти в гараж, готовить болид и – в город. Три часа туда, три обратно – забрать остальное.

Приснившийся город уже размывался, уходил из памяти. Я – тогда! – не придала ему особого значения. Нивикийские авторы – мастера описания, читаешь и прямо видишь то, о чём пишут. На редкость образные и точные тексты… Начиталась, вот и приснилось.

Уууууу! Кто придумал сон! Треть жизни тратишь на пустое лежание в постели, обидно! Ыыыы! Кто придумал недосып?! Почему в сутках двадцать четыре часа, а не семьдесят два? Уууууууу!

– Далеко собралась?

Снежин. И что он возле нашего дома потерял-то, в такую рань.

– В город, – вежливо ответила я, подумала и добавила осторожно: – Доброго утра, Март Алексеевич.

– Утро добрым не бывает, – хмыкнул он, внимательно рассматривая меня своими маленькими серыми глазками.

Мне сразу захотелось куда-нибудь сбежать, там забиться в щель и сидеть тихо. Если наш участковый проявляет к тебе повышенный интерес, это может означать только одно: неприятности. Я судорожно припомнила последние сорок дней своей неправедной жизни и не нашла там ничего нового, за что стоило бы сейчас трепать. А за старое я давно уже получила сполна. И отработала. Даже заплатила, отдав на штрафы почти весь свой кэш!

– Так ты на этой таратайке собралась в город? – кивнул Снежин на мой гоночный болид.

– Март Алексеевич! – возмутилась я. – Это не таратайка! Это – «Салихов-707», чтобы вы знали! Я записалась в университетскую команду по аэросладжу, и…

Я осеклась. А то Снежин сам не знает, что такое «Салихов-707», лучший в своей категории лёгкий гоночный болид класса «поверхность-атмосфера»! Наш капитан умеет убийственно внимать. Ему достаточно услышать что-либо, чтобы оно прозвучало глупо. Поэтому я и замолчала. Когда молчишь, то ещё можешь сохранить какое-то подобие лица. Но стоит только при Снежине раскрыть рот…

– Три часа междугородней трассы, – сказал он наконец, не сводя с меня пристального взгляда. – На гоночной машине. При этом ты всю ночь не спала. Даже предположить боюсь, чем занималась… Десятый уровень виртуального аэросладжа?

– Одиннадцатый, – мрачно ответила я. – Только не в этот раз. Я читала…

– Читала, – хмыкнул он, и посмотрел на меня так, что я мгновенно почувствовала себя дурой.

Читающей дурой, уточняю. Что, сами понимаете, обиднее в разы.

– Ну, да, я читала книгу, – обозлилась я. – На нивикийском, у мамы в библиотеке взяла. Где в законе написано, что нельзя читать книгу на нивикийском?

– Закон для здравомыслящих людей написан, – сказал Снежин, усмехаясь. – А для нездравомыслящих есть я. Надо перегнать машину в город? Заказывай доставку.

– Щас, – огрызнулась я, – уже…

– Денег нет? – проницательно сощурился Снежин.

Я промолчала. Конечно, нет! И он сам прекрасно про это знает. Кто, в конце концов, мне конские штрафы выписывал, а? Специально скормил в нейросеть «Арбитраж» свои личные уточнения, которые усилили финансовую кару. Мог бы совершенно спокойно туда ничего не писать, между прочим!

– У матери не просишь? – продолжал участковый допрос.

Прямо застенки кровавых спецслужб на выезде. И сбежать невозможно и отвечать нестерпимо.

– Стыдно, – догадался он, одобрительно кивая. – Хорошо!

– Март Алексеевич! – возмутилась я. – Что тут хорошего?!

– Хорошо, что совесть у тебя не до конца атрофировалась, Ламберт-Балина, – язвительно пояснил Снежин. – Есть ещё шанс вырасти в человека. Заказывай доставку. Я оплачу.

– Ну, вот уж фиг, – с чувством выразилась я. – Ещё не хватало долги отдавать вам!

– Молчи и не чирикай. Отдашь когда сможешь.

– А с чего этот аттракцион невиданной щедрости, Март Алексеевич? – спросила я с подозрением. – Что-то вы не похожи на Деда Мороза в детском саду на утреннике, да и сейчас не праздник.

– Может, мне неохота выезжать на ДТП со смертельным исходом, – ласково предположил он. – Опознавать то, что осталось от трупяка водителя, заснувшего на полной скорости. Везти сюда, организовывать похороны ошмётков, смотреть при этом в глаза безутешной матери. Может, у меня совсем другие планы на сегодняшний день!

Я молча смотрела на него. Уел. И возразить нечего. «Дурак» не считается. Да и не скажешь такое полицейскому при исполнении. Зря, что ли, на нём синий служебный мундир прямо с утра. Впрочем, без формы Снежина никто не видел. Всем известно, что наш участковый в ней родился. С готовым свистком в сжатом красном кулачке!