Читать книгу: «Мифы западных славян», страница 3

В кого верили предки чехов

Сведений о третьей ветви западнославянской мифологии, то есть о тех, кого почитали предки современных чехов и словаков, осталось совсем немного. Больше всего информации о языческих верованиях, некогда распространенных на территории современной Чехии, можно найти в трудах Козьмы Пражского (1045–1125). Этот средневековый хронист считается основоположником историографии Чехии.

Козьма Пражский. Страница рукописи «Чешская хроника» со знаком Генриха IV. 1150 г.

О древних чехах он писал, что они чтили Марса и Беллону, эвмениды учили их магии, а «некая прорицательница сказала, что перед битвой необходимо принести осла в жертву богам Юпитеру, Марсу и Беллоне»¹⁴. Кроме этого, Козьма Пражский сообщал, что при Бржетиславе I, жившем в первой половине XI века, в Чехии отказались от свадебных и похоронных языческих обрядов.

Внук Бржетислава I, Бржетислав II, был еще более радикальным, чем его дед. Козьма Пражский писал, что этот монарх выгнал из государства всех колдунов и прорицателей, а рощи, которые люди считали священными, выкорчевал и сжег. Кроме этого, Бржетислав II объявил войну языческим обрядам, например, со все еще распространенным принесением животных в жертву. Народные игрища и хождение в масках тоже попали под запрет.

Карел Витезслав Машек. Портрет принцессы-предсказательницы Либуше. 1893 г.

В трудах Козьмы Пражского встречается интересный термин – «полуязычники» (semipagani). Он обозначает людей, которые, хоть и приняли христианство, еще не отказались окончательно от прежних обрядов и суеверий.

Неизвестный автор. Портрет Вацлава Гаека. 1861–1864 гг.

Языческий след виден в преданиях, описывающих зарождение чешского государства. Например, в истории о пахаре Пржемысле из Стадиц. От него выводила свою родословную первая княжеская и королевская династия Чехии – Пржемысловичи. По легенде, княжна Либуше избрала Пржемысла себе в супруги за ум. Посланные в Стадицы придворные нашли пахаря, а когда он воткнул свой посох в землю, тот превратился в дерево с тремя ростками. Это чудо указало на избранность этого человека.

В легендах о Пржемысле и Либуше почти не упоминаются чешские боги и божества. Описывая свадьбу этой четы, Козьма Пражский вспоминает героев римского пантеона: «Они подкрепились дарами Цереры и Вакха, а остальную часть ночи посвятили Венере и Гименею»¹⁵.

Единственное чешское божество в историях о Пржемысле и Либуше носит имя Желу. О нем писали сразу несколько хронистов: Ян Неплах, Вацлав Гаек и некий Далимил. Вацлав Гаек рассказывал, что перед идолом, символизировавшим это божество, полагалось сжигать остриженные волосы и ногти. А сам языческий истукан якобы изображал человека, сидящего на престоле.

Вспоминал Вацлав Гаек и богинь: Кросину, Красатину, Климбу. Но в других источниках они не встречаются, поэтому есть предположение, что хронист выдумал их.

Что касается Желу, то известный лингвист Владимир Николаевич Топоров ассоциировал это божество с другим, упомянутом в «Слове о полку Игореве»: «Вслед за ним крикнули Карна и Жля и по русской земле поскакали, мча разорение в пламенном роге»¹⁶. Многие исследователи считают Карну и Желю божествами смерти, горя и плача. Возможно, сжигание перед ними ногтей и волос – попытка задобрить грозные божества.

Связь Желу со смертью видна и дальше – в рассказе Вацлава Гаека о смерти Либуше. Хронист сообщает, что она, почувствовав, что жить ей осталось недолго, созвала к идолу этого божества Пржемысла и придворных и сказала им, что уходит к бессмертным богам. Что интересно, Вацлав Гаек, повествуя о кончине Либуше, упоминает, что в левую руку покойницы Пржемысл вложил кошель с пятью золотыми монетами. Их она должна была дать богу – проводнику на тот свет. Имя этого божества не называется, но в некоторых источниках упоминается, что таким проводником был апостол Петр. Здесь хорошо видно, как в народном воображении смешиваются языческий и христианский мифы.

Как и в Польше, в средневековой Чехии произошло несколько языческих восстаний. Их подоплека тоже была религиозно-политической. Здесь они разгорелись столетием раньше, чем у соседей. В отличие от Польши, в Чехии раскол начался в княжеской семье. Христианин Вратислав I женился на княжне Драгомире, исповедовавшей язычество. Один из их сыновей, Болеслав, тоже симпатизировал вере предков, другой, Вацлав, был верующим христианином.

Именно с Драгомиры, если верить летописям, началось языческое восстание. Козьма Пражский в «Чешской хронике» сообщает, что княгиня велела задушить свою свекровь – мать Вратислава I Людмилу, благочестивую христианку, позже причисленную к лику святых. Трагедия случилась 15 сентября 921 года. После этого убийства в Чехии начались нападения на священников и уничтожение церквей.

Сын Драгомиры Вацлав смог с этим справиться только при помощи князя Баварии Арнульфа и немецкого короля Генриха I – того самого Генриха Птицелова, который является одним из персонажей оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин». Только в 924 году Вацлав начал править и восстанавливать разрушенные храмы.

Что интересно, мятежные мать и брат князя не понесли никакого наказания. Драгомире, по преданиям, удалось сбежать к белым хорватам – племени, жившему возле Карпат. А Болеслав через одиннадцать лет после подавления восстания организовал убийство венценосного брата. По легенде, трагедия случилась прямо на ступенях церкви, которую Вацлав собрался освящать. Но, став князем, Болеслав уже не поддерживал языческие традиции. Именно при нем был основан первый чешский монастырь – монастырь Святого Георгия в Пражском Граде.

Интересно, что в этой истории есть след полабских славян – из одного из их племен, стодорян, происходила Драгомира. Ее жестокость и коварство, по мнению хронистов, как раз и объясняются тем, что она была из язычников. По легенде, которую приводит в «Чешской хронике» Козьма Пражский, Драгомира велела убить свекровь, поскольку та неправильно воспитывала вверенного ей внука, Вацлава. Якобы княгиня Людмила растила его не князем, а монахом, и именно это разъярило невестку. Впрочем, если обратиться к хроникам, можно заметить, что в Средние века многие христианские правители были не добрее язычницы Драгомиры и точно так же калечили или убивали родственников в борьбе за власть.

В завершение разговора о верованиях древних чехов стоит сказать, что отголоски язычества часто встречаются в современных чешских легендах, сказках и песнях. Много поверий связано с пятницей – и Страстной, выпадающей на неделю перед Пасхой, и обычной. Считалось, что в Страстную пятницу земля перестает прятать свои сокровища, поэтому кто угодно может их отыскать. Именно об этом рассказывается в балладе Карела Яромира Эрбена «Клад».

Героиня этой истории, бедная крестьянка, идя на церковную службу с ребенком, замечает, что лежащий на обочине камень превратился в пещеру. Удивленная женщина заходит в нее, забыв, что собиралась на службу, и видит несметные богатства. Блеск золота и драгоценных камней зачаровывает крестьянку. Она решает набрать денег и отнести их домой, а дитя ненадолго оставляет в пещере. В первый раз все удается, но когда женщина приходит во второй раз, то дома обнаруживает, что в переднике у нее глина вместо золота. Мало того, маленький сын крестьянки оказывается запертым в провалившейся под землю пещере. Только через год, проведенный женщиной в молитвах, слезах и покаянии, земля отпускает ребенка к матери.

Кроме этого, долгое время в Чехии считалось, что в Страстную пятницу нельзя ничего брать взаймы, потому что взятая вещь может быть зачарована магическими силами. Запрещалось также работать и стирать белье – мог утянуть под воду водяной. А говоря о Пасхе, нельзя не упомянуть языческий обряд стегания женщин.

В Чехии и Словакии делали специальные плети, переплетая вербовые прутья с разноцветными лентами. Полученными плетями мужчины и молодые парни хлестали девушек и женщин по юбкам. Считалось, что таким образом представительницам прекрасного пола передаются сила и гибкость прутьев из вербы. Этот обычай известен с давних времен: первые упоминания о нем появились еще в XIV веке. В некоторых чешских деревнях такая традиция встречается и в наше время. Однако в целом о языческих верованиях древних чехов известно немного.

Словаки: от язычества до христианства

Впрочем, информации о языческих богах предков современных словаков сохранилось еще меньше. Считается, что языческие племена заселили Словакию в V–VI веках. Почти сразу же в эту страну стало проникать христианство. Процесс шел постепенно: первая церковь была построена в Словакии только в 830 году. Ее освятил архиепископ Зальцбурга Адальрам. Но далеко не все словаки стремились принять новую веру. Дольше всех упорствовали жители независимого княжества, расположенного на территории этой страны и имеющего центр в Нитре.

Переход словаков к христианству не был ни быстрым, ни простым. Кто‐то даже после крещения втайне чтил старых богов и совершал языческие обряды. В других случаях старые верования сплетались с новой религией: христианские святые в народном воображении приобретали черты старых божеств.

Осколки язычества видны в Словакии и по сей день. Многие топонимы в этой стране имеют дохристианское происхождение или названы в честь старых верований: Pohanská (холм и замок в Малых Карпатах) или Pohanský hrad возле деревни Стара Башта. Общеизвестно, что во многих странах после принятия христианства язычников стали называть «погаными»: так было на Руси, на Британских островах («языческий» по-английски будет pagan) и в землях западных славян, в частности в Словакии.

Некоторые словацкие топонимы и даже имена собственные явно произошли от имен языческих богов. Например, этнолог и историк Катарина Надаска пишет о луге Мокоши возле Скалице («Мокошин луг»). Мокошь, богиня земли, воды и плодородия, занимает одно из почетных мест в пантеоне древних славян. У словаков долгое время существовали связанные с ней фамилии. Например, в одном из документов конца XVI века упоминался священник, носивший абсолютно языческую фамилию, – Станислав Мокошинский.

В дарственном документе короля Белы IV, жившего в XIII веке, упоминается село Паром – так называли в Словакии Перуна. А у границ средневековой Словакии, если верить хронистам, когда‐то находились три возвышенности: Поганский холм, гора с замком под названием Мокошин и Перунов холм. Не исключено, что в древности на их вершинах язычники отправляли свои обряды.

Интерес вызывают и названия словацких населенных пунктов Kračúnovce и Háj. Первое из них будто отсылает к Корочуну – славянскому воплощению зимы, холода и мрака. Слово háj («гай») встречается в нескольких славянских языках и обозначает небольшой лес либо рощу. Как раз в них в древности часто располагались языческие святилища. Бывало и так, что всю рощу посвящали тому или иному богу или богине. Есть в Словакии и населенные пункты с названием Lada – по мнению некоторых исследователей, так звали одну из славянских богинь. Однако большая часть современных ученых считают ее научной фикцией.

К языческим верованиям отсылает и название деревни Potvorice. Potvor – это раннехристианское название языческих статуй, распространенное в средневековой Словакии. Возможно, похожее происхождение имеет слово potwór, сохранившееся в польском языке до сих пор и означающее «чудовище».

Места, названия которых связаны с язычеством, можно найти и рядом с границами Словакии – в Венгрии. Одно из поселений на севере этой страны, Sajóvelezd, раньше носило название Welez. Возможно, оно связано с Велесом – одним из главнейших славянских богов. Он выполнял множество разных функций: был покровителем охотников, пастухов и землепашцев, помогал путешественникам и торговцам и, согласно некоторым мифам, был стражем на границе миров.

Но вернемся в Словакию. В этой стране язычество не только оставило свой след в области географии, но и запечатлелось в народных обычаях и праздниках. Как и в России, в Словакии отмечают уход зимы и встречу весны. Только там этот праздник называется не Масленицей, а сожжением Морены – славянской богини зимы и смерти.

Перед Великим постом словаки, как и другие славянские народы, отмечали Мясопуст (mjasopust) – праздник, когда разрешалось вдоволь наесться мяса. Мясопуст также называли карнавалом, поскольку он сопровождался гуляниями, песнями, шутками и игрищами. Из язычества пришло поверье, что если этот праздник провести весело, наступающий год непременно порадует хорошим урожаем.

Канун дня святого Иоанна, связанный с праздником летнего солнцестояния, – один из наиболее тесно переплетенных с язычеством праздников у славянских народов. Как и восточные славяне, отмечавшие ночь на Ивана Купалу, предки словаков разжигали костры, прыгали через них, пели вокруг них песни. Католическая церковь в Словакии была столь же сурова к купальским игрищам, сколь и православная в землях восточных славян.

В Словакии существовали и рождественские обычаи, связанные с отголосками языческих традиций. Вплоть до конца XIX века в Ораве и некоторых других местах было принято печь так называемые солнечные пироги. Они имели круглую форму и иногда размером превосходили колесо телеги. По традиции, хозяин дома обеими руками поднимал такой пирог перед собой и спрашивал, видят ли его самого домочадцы. Те отвечали: «Нет!» Тогда хозяин говорил: «Пусть так будет целый год!»

Генрих Семирадский. Ночь накануне Ивана Купалы. 1892 г. Львовская национальная галерея искусств. Львов, Украина

Словацкая журналистка и фольклористка Катарина Надаска сообщает, что похожий обычай бытовал в древности у полабских славян. Другие исследователи старинных обычаев пишут, что в Словакии такие пироги иногда поднимали перед прихожанами священники. То есть даже церковные обряды не избежали языческого влияния.

Еще один языческий след, заметный в культуре Словакии, связан не с праздниками, а с ругательствами. Даже в XIX веке в деревнях этой страны встречались выражения «чтобы Паром тебя забрал», «чтобы Паром тебя наказал» и т. п. Библия запрещает упоминать имя Господа всуе, поэтому люди могли вместо этого вспоминать языческих богов и божков. Паром, как говорилось выше, – это словацкий вариант имени Перуна. Скорее всего, связанные с ним ругательства звучали серьезно – с богом-громовержцем лучше не шутить.

С именем Парома-Перуна связано интересное свидетельство, пришедшее уже не из Средневековья, а из Нового времени. Один священник, посетивший в 1658 году Оравский замок, сообщил, что местные верующие исправно ходят в церковь, но называют ее «домом Парома». Некоторые выражения, связанные с этим богом, дожили в Словакии до наших дней. Например, если дерево где‐нибудь в лесу опалит молния, его будут образно называть «Паромовым деревом». Предки современных словаков, жившие несколько столетий назад, взяли бы домой несколько обгоревших веток. Считалось, что куски дерева, которое отметил бог-громовержец, приносили удачу.

Много отголосков язычества можно встретить в фольклоре словаков. Самый известный пример – сказка «Двенадцать месяцев». Она сродни «Морозко»: и там, и там злая мачеха отправляет несчастную падчерицу в зимний лес. В обеих сказках видны отражения древних обычаев: инициации и жертвоприношения, целью которого было задабривание злых духов, несущих холод и смерть. В западнославянской, да и в целом в славянской мифологии зима – суровое испытание. Не зря сжигание чучела, символизировавшего богиню этого времени года, было радостным событием. Со временем образы зимних духов изменились, характер этих персонажей стал мягче. В «Двенадцати месяцах» братья-месяцы выступают в качестве суровой, но справедливой силы, которая награждает добрую падчерицу и наказывает злую мачеху и ее вредную дочь.

На «Двенадцать месяцев» похожа другая словацкая сказка – о Стеклянной горе. В ней рассказывается о двух братьях. Один из них – добрый бедняк, другой – злой богач. Холодной зимой бедняк идет на Стеклянную гору, поскольку там, по слухам, горит негасимый огонь. Оказывается, что его стерегут двенадцать неизвестных, а в самом костре живет древний старик с бородой до пояса. Он разрешает бедняку набрать углей из костра, а дома они превращаются в золотые монеты. Но когда богатый брат узнает об этом и тоже отправляется на гору, двенадцать хранителей огня его избивают и прогоняют. Нечего, мол, бедняком прикидываться. В другой версии сказки все заканчивается еще печальнее. Зная, что их гость – богач, который врал о своей бедности, желая получить золотые монеты, двенадцать хранителей его жестоко наказывают. Вначале они всю ночь по очереди избивают гостя, а в конце последний из незнакомцев хватает злого богача и вместе с ним бросается в пламя.

Кем были эти двенадцать персонажей, сказка не рассказывает. Но они напоминают братьев-месяцев – и числом, и готовностью наградить доброго человека, а злого наказать.

Языческий след виден и еще в одной словацкой сказке. С «Повелителем камней и руд» читатель ближе познакомится в одной из следующих глав – это славянская версия мифа об Аиде, Деметре и Персефоне. Главная героиня, капризная красавица, раз за разом отвергала женихов, ответив согласием лишь тому, кто приехал за ней в золотой карете. Это оказался повелитель подземного царства, который забрал девушку к себе. Только на три дня в году она могла возвращаться в родную деревню. Эта сказка могла стать источником выражения «ждать, пока за ней приедут в золотой карете». Оно как раз и характеризовало девушку, которая слишком долго перебирала женихов. Такое выражение бытовало не только в Словакии, но и в соседней Чехии.

Как видно, и фольклор, и культура Польши, Чехии и Словакии в целом несут на себе много отпечатков язычества. Но прежде чем начать подробный рассказ о богах и божествах, в которых верили западные славяне, стоит познакомиться с их историей. Земли, где сейчас расположены Польша, Чехия и Словакия, населяли разные народы. О них и поговорим в следующей главе.