Ветер трепал нашу палатку всю ночь, силясь проникнуть внутрь. Но ближе к утру, он неожиданно притих, стал тёплым и лёгким, словно дыхание, небо на востоке очистилось от чёрных туч, и заалело, вначале слабо, постепенно разрастаясь больше и шире. И вдруг первые солнечные лучи брызнули на сонную землю.

В один миг всё вокруг наполнилось торжеством. И тёмно-зелёный лес, усеявший близкие и дальние горы, касающийся вдали вершинами выцветшего луковичного неба. И синее уходящее за горизонт море с далёким расплывчатым скелетом парохода. На первый взгляд такое тихое и спокойное, словно обыкновенное озеро, не всплеснёт и не шелохнётся в тихую погоду.

Странным поначалу показалось мне видеть сквозь узкое солнечное отверстие палатки эту застывшую воду, словно взлётную полосу аэродрома, убегающую вдаль. Я даже протёрла пальцами слипающиеся глаза, не в силах понять до конца ещё, сон это или явь. Но, вглядевшись пристальнее, всё же определила, что это был не сон, и что моё первоначальное впечатление обманчиво. Море было усеяно неровными пенящимися волнами с белыми гребешками. Оно беспрерывно двигалось, и, казалось, дышало, накатываясь на прибрежные камни…

ГЛАВА 1 Море и солнце

Тревожный сон

Всю эту ночь меня мучили кошмары.

Мне снилось, как всё это происходило со мной при свете фонарика на каких-то старых дырявых матрасах в углу в самом конце подвала.

Я видела чёрные колеблющиеся тени на стенах и потолке, усмехающиеся страшные серые лица. Чувствовала внизу дикую боль. Она словно разрывала меня изнутри.

Солёный привкус от слёз душил, он рвался из груди вместе со стоном и криком. Он был на губах, щеках, глазах. И стыд… Было очень стыдно…

Я тут же пробуждалась, пересиливая себя через сердечную тягость, вся обливаясь холодным потом. Вскакивала, ужасаясь реальности и жуткости сна, прислушиваясь как бы внутрь себя, в каждую свою живую клеточку, стараясь дать истолкование тому, что я видела.

Было страшно вставать. Стараясь унять мелкую дрожь, я плотнее придвигалась к Гене, желая слиться с его широкой спиною, видя в нём надёжную себе защиту. В глазах плыли синюшные круги. И я вскоре засыпала, вслушиваясь в равномерный плеск волн за палаткой. А страшный сон повторялся, но картинка теперь менялась.

Вновь из-под самого низа чёрной изуродованной коряги, лежащей на дымчатой усохшей траве, меня пожирал взгляд налитых кровью глаз. Я мгновенно отшатывалась, мелко дрожа всем телом, поражённая той огромной ненавистью, струившейся из красных живых пуговок. Но любопытство брало верх над осторожностью и страхом. И я тихо подвигалась к манящей меня коряге, где находилось неизвестное мне существо, заворожено вглядываясь в гипнотизирующие и прожигающие меня насквозь глазницы.

Как вдруг в сиреневой тьме, блеснув серебристой тонкой лентой, мне на грудь прыгнуло что-то мерзкое и скользкое. Обезумев от страха, я закричала изо всех сил. Махая руками и изнемогая от ужаса, повалилась в сухую колючую траву.

Чёрная петля быстро затягивалась вокруг шеи. Спазмы сжали моё горло, сдавили грудь, вырвав булькающие вздохи и хрипы. Из последних сил я впилась ногтями в склизкую шершавую кожу, хватая ртом воздух, крича и дёргаясь всем телом, отрывая от себя мерзкое создание. И проснулась, вся мокрая от холодного пота, и мелко лязгая зубами. Сердце, как после бешеного кросса, воздух в груди спёрло, а во рту всё пересохло.

– Ты что, Люд? Чего кричишь? Успокойся.

Наклонившись ко мне, Гена тревожно всматривался опухшими от сна глазами в черты моего лица.

Ночь, по-видимому, кончалась. По низкому потолку палатки скользили тусклые блики света. Чёрные волосы Гены взъерошились, и, бесшабашно свисая, торчали во все стороны.

– Ох, выдохнула я. – И надо же. Приснится такое…

Гена легонько погладил моё плечо.

– Успокойся, манюня. Отдыхай.

Мягкий поцелуй тепло расцвёл на моих сухих губах. Гена отвернулся, и, по-видимому, вскоре уснул, потому что его тихое дыхание стало издавать тоненький звук, похожий на лёгкое прикосновение к струне скрипки.

Одни на всем берегу

Постепенно я успокоилась, озноб прошёл, и только в душе теплилась какая-то неясная для меня тревога, неприятно обжигающая холодком спину.

Заснуть я больше не смогла…

Понежившись ещё какое-то время в тёплых простынях, окончательно поняв, что больше не усну, я выбралась на воздух.

Безбрежная синь, впадающая у горизонта в прозрачное матовое небо, пленила меня, восторженно оплетя объятиями.

Я выросла в провинциальном городке, окружённом со всех сторон сосновыми вечнозелёными лесами, который был далеко от моря. На южном побережье отдыхала впервые, и сейчас, замерев от переполнявшего меня восторга, залюбовалась окружающей невиданной мной доселе живой природой, стараясь запечатлеть в памяти её очертания.

Но сразу родился холод, навеянный холодным ветром, пробирающим почти до костей, будто и не калило эти серые мокрые камни, горы и воду вчера горячее солнце.

Нырнув опять в постель, я отогрелась, и уже далеко не с тем первоначальным восхищением смотрела на море сквозь небольшую полоску в палатке.

Но всё же я чувствовала себя легко и свободно. Сердце моё, переполненное впечатлениями, прыгало от безудержной радости и счастья. Да и много ли человеку нужно для счастья?

Сдана летняя сессия и теперь уже позади страхи, связанные с ней, и очередной курс мединститута. Со мной рядом парень моей мечты, человек которого я люблю всем сердцем, и который также беззаветно любит меня.

Мы одни, вокруг ни души. Лишь безбрежная синь, равномерный плеск волн, далёкие белые чайки на глади воды, как маленькие детские каравеллы, да тихий гул ветра. Что ещё нужно влюблённым?

Моя фамилия – Гадюкин

Мне вспомнились забавные случаи из моей практики, которые происходили со мной на работе.

В нашем глазном отделении больницы, где я работала сразу после окончания медучилища, до поступления в институт, лечились все взрослые люди, которые порой выдавали такое, что хоть стой, хоть падай. И это происходило на моих сменах постоянно. Вспоминая теперь эти случаи, мне было одновременно смешно и немного грустно…

Как-то зову в кабинет пациента с фамилией С..ов. Он пришёл, сел на стул и говорит:

– Я – Гадюкин.

Я его спрашиваю:

– Какой ещё Гадюкин? – и смотрю в журнал пациентов. – У меня Вы под другой фамилией.

А он отвечает:

– Это я фамилию поменял, а раньше я был Гадюкин.

Я ему говорю:

– Не путайте меня, в журнале такой фамилии нет.

В следующий раз он приходит ко мне в кабинет капать глаз и опять мне говорит:

– Я – Гадюкин, – и хохочет.

Я ему говорю:

– Вы доктору об этом скажите.

Когда он пришёл ко мне в третий раз и опять сказал, что он Гадюкин, мне хотелось что-нибудь взять тяжелое и его стукнуть по голове, но я сдержалась…

Под конец смены я прошла по палатам, позвала всех пациентов, чтобы шли капать глаза. Захожу в последнюю палату и говорю:

– Всем, кто после операции, идти капаться в процедурный кабинет.

Слышу голос пациента с кровати из дальнего угла:

– А после операции с отслоением сетчатки надо капаться?

Говорю: «Да».

После чего иду к себе, и всем кто пришёл, капаю по очереди глаза.

Смена закончилась, и я собираюсь идти домой. Дежурная медсестра просит:

– Пройди по палатам ещё раз и проверь на всякий случай, все ли закапались, а то ты уйдёшь, а они все придут ко мне, и мне придётся это делать.

Иду по палатам и спрашиваю, все были на процедурах или нет?

В последней палате на мой вопрос слышу тот же голос с кровати из дальнего угла, что полчаса назад:

– А после операции по отслоению сетчатки надо капаться?

– Да я же Вам говорила, что надо, Вы что, не капались?

– Нет.

– Идите сейчас же.

Иду по коридору, а из палаты выходит ещё один пациент и спрашивает:

– После лазерной операции надо капать глаз?

Появляется другой.

– А после укола тоже надо это делать?

Таким образом, собрала 5 человек, которые меня не услышали или проигнорировали, и пропустили эту процедуру. Вот вам и взрослые люди, хуже детей.

Неугомонная бабулька

Однажды под вечер поступила к нам в отделение бабушка Божий одуванчик, такая тихая на вид, спокойная. Была она с дочкой, которая, не предупредив нас о том, что собой представляет бабушка, уехала домой.

В 10 часов вечера мы всех больных отправили спать в палаты. Улеглась и бабушка. Все двери в палаты закрыты.

Мы с санитаркой присели на посту в отделении, чтобы обсудить наши законченные, и ещё нет дела. Вдруг в одной из палат открывается дверь, и из неё выглядывает бабушка. Так делает ребёнок, когда собирается нашкодить, но прежде проверяет, никого ли в помещении нет.

После этого она вышла из палаты, и на цыпочках, стараясь не шуметь, стала красться к выходу из отделения. В одной руке она держала одеяло, а под мышкой другой у неё была подушка.

Но мы её видим. Мы у неё спрашиваем:

– Вы куда?

А она отвечает:

Домой.

И смех, и грех.

Мы ей:

– Уже поздно, а Вы – в больнице, идите в палату.

А она:

– Да вы шо. У меня муж умер, и мне надо ехать на похороны. Так что мне надо домой. Я уже давно одна. А у меня и сапог нет.

– Бабушка, – говорим ей. – Вы в больнице, Вам надо спать.

После этого завожу её в палату, укладываю на её кровать, накрываю одеялом, и ухожу.

А санитарка говорит:

– Давай еще посидим и посмотрим, уснёт бабушка или нет.

Проходит пять минут, раздаётся скрип двери той же палаты, выглядывает из неё бабушка, высунув из дверей сначала свой длинный острый нос, а затем появляется в коридоре собственной персоной. И опять тихонько, на цыпочках крадётся к выходу из отделения. В руках у неё те же подушка и одеяло.

Нас разбирает смех, но мы держимся. Санитарка её спрашивает:

Бабушка, Вы куда?

А она опять, как ни в чем не бывало:

– Домой.

Мы снова берём бабушку под руки, заводим в палату, кладём её на кровать и говорим ей:

– Лежать и спать, не вставать.

Сами опять же присаживаемся в коридоре в отделении на диван.

Проходит примерно полчаса. Всё тихо. Вдруг слышим, в палате, где находится бабушка, кто-то щёлкает выключателем света, потом громко хлопнула дверь в туалет. Кто-то из больных сказал:

– Бабушка, не стучите дверьми, мы спим.

– Хорошо, – отвечает она.

После этого открывается дверь палаты и появляется бабушка, которая опять направляется к выходу.

Мы ей говорим:

– Бабушка, Вы куда?

– Да домой, вы, в конце концов, меня отпустите или нет?

Опять уложили бабушку на койку, закрыли в палату дверь, и тут же слышим крик одной из больной:

– Куда вы лезете?

– Как куда? В окно.

Бабушка решила выйти через окно, раз не удалось это сделать через дверь, и полезла на кровать, которая стояла у окна, и на которой лежала женщина.

– Вы же упадёте, там высоко.

Отделение находится на втором этаже старого высокого здания, построенного в начале прошлого века.

– Но вы же меня спасёте, – был ответ. – Вы же меня поймаете.

– Ой, бабушка, идите, ложитесь на свою кровать. Что Вы мешаете всем спать?

Бабушка опять идёт в туалет, щёлкает несколько раз выключателем, а потом снова раздаётся тихий скрип двери, и бабушка с подушкой и одеялом появляется в коридоре.

Мы её на этот раз не трогаем. Двери выхода из отделения закрыты. Думаем, пусть бабушка погуляет по коридору, может, после этого лучше будет спать.

Бабушка погуляла по отделению, выйти из него не смогла, и направилась назад, но перепутала палаты и вошла в чужую. Мы её из неё забрали и опять уложили в кровать.

– Бабушка, надо спать.

Куда там. Прошло пять минут, и она опять была в коридоре с подушкой и одеялом.

Бабушка так гуляла до четырёх часов утра. А после этого улеглась на свою койку и захрапела так, что чуть стены не тряслись.

К восьми часам утра пришли на работу доктора. Пытались разбудить бабушку на осмотр и подготовку к операции. Куда там. Она спала, как убитая.

Её разбудили только в 12 часов дня. Вызвали её родственников, прооперировали (операция была несложной и без наркоза), дали немного времени, чтобы придти в себя, и сразу же отправили домой…

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Я прощаю тебя за всё. Триллер, мелодрама, элементы эротики

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1 Море и солнце

Тревожный сон

Одни на всем берегу

Моя фамилия – Гадюкин

Неугомонная бабулька

С этой книгой читают

Другие книги автора