Читать книгу: «Река времени. История одного оператора», страница 2

4
Соединённые штаты Америки. 1864 год

Совещание, на котором кроме нас с майором присутствовали все свободные офицеры форта и некоторые наиболее влиятельные штатские, начало моей вылазки было назначено на три часа по полудню. Замечено что в это время интенсивность обстрела спадает. Майор подготовил договор, и мы подписали его. Я уже присмотрел себе лошадей. Из всех имеющихся в форте я выбрал двух сильных и резвых кобыл и сильного необыкновенно быстрого молодого красавца жеребца. Больше, поразмыслив, решил в это опасное предприятие не брать. Мне их стало жалко. Пусть себе живут. Если прорвусь, и этих трёх хватит, а если нет, и сотня не поможет.

Я подготовил специальные уздечки сплетённые индейским

способом, таким образом, что бы запасные лошади могли свободно двигаться за мной, и при этом, если убьют или ранят одну из них или даже обеих, я легко смог бы освободиться от них, не потеряв темп движения.

Из оружия я взял любимый и точный карабин Генри* и надёжный, обалденно красивый, хотя и неудобный в перезарядке капсюльный револьвер Кольт Нэви*. Больше оружия брать смысла не имеет. Во-первых, помочь в моём отчаянном предприятии оно вряд ли сможет. Во-вторых, нарушать Первый Закон Перемещения* я всё равно не стану. Это я уже проходи, и перспектива вылететь из Института меня не прельщает.

Я завершил свою экипировку длинным плащом, какие носят

стрелки в этих краях и широкополой шляпой – защитой от палящего солнца.

На все сборы ушло не более часа, и теперь я отрабатываю свой бросок из форта, наматывая круг за кругом, приучая коней друг к другу и слаженному движению в связке….

Время тянется необыкновенно медленно, а мне хочется только одного – поскорее покинуть этот форт, успевший изрядно осточертеть своими бесконечными, изматывающими артобстрелами, смертями, нечеловеческими страданиями, кровью. И покинуть его надо теперь, когда сюда, по операционным историческим материалам движется крупный отряд Конфедератов и скоро здесь станет по-настоящему жарко…. Да, и, потом, операция завершена и, по сути, меня больше ничего не связывает ни с фортом, ни с и этими людьми, неистово калечащими и убивающими

друг друга….

А может быть связывает?.. Я только теперь по настоящему понял что больше никогда не увижу этих отчаянных парней. Не увижу майора Гибсона, капитана Кэссиди, лейтинанта Таунсенда…. Это самое тяжёлое в нашей профессии – терять тех, к кому успел привыкнуть, кто мог бы стать при других обстоятельствах твоим другом….

***

Как считает Ленка, у меня особый талант притягивать всякие

неприятности и несчастья. Она ехидно шутит, что даже в раскалённой

Синайской пустыне, где Моисей сорок лет водил свой народ я запросто

умудрился бы отыскать лужу, да ещё и утонуть в ней…. Это конечно

перебор, но изрядная доля правды присутствует.

Взять хотя бы теперешнюю операцию, на выполнение которой по плану отводилось шесть дней. У меня же сразу всё пошло не по плану и в результате я оказался в чрезвычайно опасном положении, из которого теперь приходиться выбираться, прилагая столько усилий, теряя драгоценное время и драгоценную энергию накопителя, подвергаясь ненужному, ничем не оправданному и смертельному риску….

Конечно, при проведении любой операции в незнакомом и чужом времени могут возникнуть нештатные ситуации, в той или иной степени, влияющие на результат её выполнения. От этого не застрахован ни один самый опытнейший и гениальнейший оператор. Никакая сверхмощная институтская аналитическая машина, вся команда аналитиков не в состоянии предвидеть разворота событий, с чем придётся столкнуться оператору в реальности….

Кто в Институте мог предположить, что какой-то мексиканский сопляк из убогой деревушки на Миссисипи возомнивший себя настоящим bandito* ухитрится украсть аппаратуру возвращения, и что бы вернуть её, я вынужден буду гоняться за мальчишкой почти неделю.

И, как результат – я на две недели завяз в этом чёртовом форте.…

***

…До начала вылазки остаётся всего ничего. Я собран и готов. Огромным усилием воли подавляю страх и все мешающие теперь эмоции. Полностью сосредотачиваюсь на ожидании сигнала. Сейчас должны ударить орудия с бастионов. Ворота раскроются и….

Артиллерия форта начала ровно в три. Створы ворот распахнулись и всё завертелось….

Прижавшись к гриве коня, я летел, ничего не ощущая кроме

яростного свиста ветра. Я никогда так быстро не скакал. Время словно спрессовалось в бесконечность. Кровь бешено пульсировала в висках. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот расколет грудную клетку и вырвется на волю. Откуда-то, словно из другого мира, я слышал канонаду далёких артиллеристских выстрелов, но мне было не до них. Я мчался к спасительному перелеску…. Он стремительно приближался, то ныряя куда-то вниз и скрываясь из виду, то стремительно и неожиданно появлялся, надвигаясь рывками, подобно кадрам старинного кинофильма. Пули всё чаще и чаще и всё ближе и ближе свистели вокруг….

Вдруг я почувствовал активизацию сканера….

5
Подмосковье 1991 год

Ливень уже терял силу и стихал, когда к пятиэтажке подошёл человек и скрылся в одном из подъездов.

Пятиэтажка была самая обычная, ничем не выделявшаяся среди подобных ей железобетонных коробок по Школьной улице. Окраинной улице города, за которой начинался лесной массив, дачи и озеро – любимое место отдыха горожан.

Подъезд, в котором скрылся человек, тоже был самый обыкновенный. С

обшарпанными, давно не крашенными стенами, исписанными примитивными graffiti* и

любовными посланиями типа: « Светик я люблю тебя», малограмотными, но

жизнеутверждающими надписями: «heavi metal for oll», « Рunk no dead“, „ГР. ОБ.

круто», «любирам конец», «SSSR forever». С банками-пепельницами на замусоленных, пожелтевших от времени изрезанных не всегда печатными надписями подоконниках. С многолетним устойчивым запахом собак и кошек, с кислым ядрёным запахом дешёвого табака. И с доминирующим над всеми другими запахами, тянущийся из подвала «микс» затхлости и резкого специфического запаха мочи.

***

Человек тяжело и устало поднимался по лестнице. С насквозь промокшей

широкополой шляпы и тёмного длинного плаща стекали струйки воды. Шпоры кавалеристских сапог методично позвякивали в такт шагам. На последнем, этаже человек остановился и позвонил в дверь. Обыкновенную входную квартирную дверь, обитую местами потёртым дешёвым тёмно-коричневым кожзаменителем.

Ему открыли не сразу. Человек шагнул в слабоосвещённое пространство и очутился в крошечной прихожей. Человек прислонил к стене карабин, снял шляпу и кавалеристские перчатки, сбросил напрочь промокший длиннополый плащ, с трудом стащил сапоги и прошёл в ярко освещённую комнату. Это был высокий, смуглый, широкоплечий молодой человек, одетый в изрядно поношенный серо-голубой мундир офицера Конфедерации времён Гражданской войны Северных и Южных Штатов Америки. Из кобуры на широком ремне торчала рукоять крупнокалиберного револьвера.

Молодого человека тепло обнял и крепко пожал его сильную руку пожилой мужчина. Лет около шестидесяти. Высокий. Крупный. С некогда спортивной, а теперь грузной фигурой кабинетного работника. Его западнославянское лицо: крупное, с широким прямым лбом, рельефно обозначенными надбровными дугами, слегка удлиненным, словно изломанным в переносице «боксёрским» носом, чётко намеченными скулами, волевым тяжёлым подбородком, глубоко посаженными голубыми глазами казалось суровым и даже надменным. Но где-то в глубине глаз и паутинках морщин замаскировались тёплые добрые искорки.

– Что происходит шеф? Я уже не нужен «конторе» и меня решили ликвидировать перетащив через прямое перемещение. Да ещё и локализовав на пятнадцать километров от базы. Так можете воспользоваться карабином или этим «Кольтом». Чик, и ни каких проблем. – В голосе молодого человека слышались усталость и раздражение.

– Виктор, я понимаю твоё состояние, но прошу держать себя в руках. Ты хорошо знаешь, что только обстоятельства чрезвычайной важности заставили нас прибегнуть к «прямому перемещению». Мы отлично осознаём меру опасности и высокую степень риска, но другого выхода не оставалось. А главное, нет времени на подготовку стандартного «перемещения». У нас чепе. Срывается важнейшая операция. Так что отдохни и включайся в работу. Я тоже бросил свои дела и прибыл сюда не развлечения ради. На всё даю двенадцать часов. – Подытожил разговор шеф. Но внимательно посмотрев на молодого человека, поправился. – Сутки….

6
Подмосковье 1991 год

Режиссёр Куняев с трудом разомкнул тяжёлые слипающиеся веки и не сразу сообразил, где он. Гудящая раскалывающаяся с перепоя голова отказывалась служить режиссёру. Но всё же, через какое-то время мутный взгляд служителя муз смог различить и идентифицировать замкнутое плохо освещённое пространство, как свой гостиничный номер. Он узнал и свою всклокоченную, измятую постель – словно на ней занималась «групповухой» вся съёмочная группа, кроме помрежа Раисы Степановны с

которой заниматься «групповухой» не стал бы ни кто, ни с каким количеством водки.

Режиссёр «навёл резкость», увидел раскрытую дверь номера и два синюшные существа на пороге.

Режиссер почувствовал, как противный липкий пот ручейком заструился по спине.

Горячий лоб покрыла испарина. Волосы сделались жёсткими мокрыми и противными. Комната качнулась и поплыла. В голове яркими вспышками мелькнули два образа. Первый – «белка»*, допился, конец. Второй, более нейтральный и безопасный: «гуманоиды» пришельцы из космоса, братья по разуму….

Существа что-то говорили, как показалось режиссёру с укором в его адрес на вроде бы знакомом, но теперь, «с бодуна» не распознаваемом языке….

Ещё через некоторое время с трудом возвращающийся к жизни мозг служителя искусства определил в синих существах милиционеров. Обычных родных советских мильтонов или ментов, или как ещё называла служителей правопорядка наиболее «любящая» их часть населения нашей необъятной прошедшей через лагеря и тюремные зоны Родины – мусоров или легавых. Родину Мать большой патриот Куняев, понятное дело, любил. О чём постоянно и пламенно, до дрожи в голосе и соплей распинался со всех кинематографических трибун. А, следовательно, и мусоров, то бишь, милиционеров режиссёр тоже любил. И даже время от времени порывался запечатлеть их светлый образ и нелёгкие будни на, так сказать, «бессмертный целлулоид». Но к столь благодатной теме и щедрой руке Министра внутренних дел и без Куняева охотников имелось «до утопа». И охотников рангом повыше, и с партийным стажем побольше. Привыкший к партдисциплине «с пелёнок», режиссёр не роптал. Разве только, в полголоса верной жене Валентине или всё понимающей «боевой подруге» Ильмирочке…

Куняев изобразил на помятом лице нечто похожее на улыбку и широким жестом конферансье приглашающего на сцену артиста, предложил стражам порядка войти.

– …Конечно, мы вас понять можем Станислав Никифорович. Но и вы войдите в наше положение. Городок наш небольшой. Каждая собака, можно сказать, на виду. А она пол улицы загородила – ни проехать, ни пройти. И лягается. И ни кого к себе не подпускает, гадюка. А пристрелить жалко. Да и казённое имущество, как ни крути. Вам

же за неё потом и отвечать придётся….

– Кто? – Тупо спросил ничего не понимающий и чувствующий как последние волосы дыбом встают на голове, быстро трезвеющий патриот-режиссёр.

– Да коняка ваша. Кто же ещё!? – Почему-то обиженно и раздражённо ответил пожилой милиционер. – Мы вам товарищ режиссёр уже полчаса об этом толкуем. Конь ваш придурошный.

– Кино конечно у нас искусство наиглавнейшее. И конь ваш знатный. Красавец, ничего не скажешь. Не то, что у нас в деревне. Огонь. – Поддержал коллегу второй милиционер. – Но вы, всё же распорядитесь, что бы его с дороги прибрали. Движению мешает. Тем более, что на Школьной живёт тесть самого председателя исполкома товарища Мартыненко. Как бы до товарища Мартыненко инцидент не дошёл. А там и до

вашего киношного начальства.

С этими словами, козырнув, милиционеры удалились. А режиссёр трясущимися

руками долго и бестолково шарил под столом среди пустой посуды. Нашёл бутылку недопитой «Посольской» водки. И со словами: «Какой, блин, конь?» жадно сделал несколько глубоких глотков так, что жидкости в бутылке заметно поубавилось. Отдышавшись, режиссёр подумал, что больше никогда не выпьет ни стопки с этими придурками Шмаковым и Нармандяном и агентом Моссада* оператором Аркашей Штейнбергом….

На мгновение в воспалённом мозгу Куняева родилась робкая мысль что вообще

«бухать» пора «завязывать», что возраст не тот, сердечко пошаливает, здоровьем

заняться пора…. Но волевым усилием Куняев задавил мысль-контру в зародыше.

И ещё подумал Куняев, что хорошо бы взять отпуск. Хотя бы на месяц…, на пару

недель…, на неделю. Послать к чёрту этот балаган и махнуть к Валентине и детям в Анталию. А, ещё лучше, в Вену к Ильмирочке. А то в этой грёбанной стране среди этих

убогих идиотов и бездарей недалеко до «белки», или, чего хуже – «дурки»….

Глава первая. Старинный блокнот. 1991 год. Москва. 1.1

К грузину я подошёл, когда народ возле его прилавка «рассосался».

– Гамарджоба генацвале*. Мне Костю Малыша увидеть надо.

Я обращаюсь к Сосо как положено «конкретному пацану» моего ранга, уверено и повелительно. Грузин «стреляет» в меня настороженным колючим недобрым взглядом и с напускной любезностью произносит.

– Э друг, какой такой Костя!? Что за Костя? Не знаю я никакого Малыша. Ты дорогой что-то перепутал. Может, товар ищешь? Так скажи. Могу помочь. Сосо здесь все знают.

– Точно генацвале, джинсы «варёные» ищу. Только не в твоём барахле. Костя Малыш помочь может. Увидишь его, передай: человек, дескать, товар ищет. А человека люди к нему направили. Я здесь ещё «покручусь». Прикольно* у вас тут, барахла «море». Не то, что у нас в глуши…. Только долго светиться* не могу. Так генацвале пацанам и передай. Человек, мол, от людей приканал….

Отхожу от прилавка, чувствуя на себе пристальный тяжёлый изучающий взгляд пожилого грузина. По узкому проходу между прилавками с трудом пробираюсь сквозь медленно движущуюся, толкающуюся, давящую многотысячную толпу покупателей. Какое счастье, что я не живу в этом сером неуютном голодном и непонятном времени. В этом сыром холодном неприветливом и опасном городе – бывшей столице последней великой тоталитарной империи под названием СССР….

***

…Вчера битком набитая электричка вынесла меня в числе сотен других пассажиров на небольшом подмосковном полустанке, где находится конспиративная квартира нашей группы и я, как назло, нос к носу столкнулся с милицейским патрулем. Я подумал: всё, конец операции. У меня при себе конкретный ствол, ксива фуфловая*, и по легенде я провинциальный бандит-беспредельщик* во всесоюзном розыске.

Закончилось всё так неожиданно, что я долго не мог прийти в себя от удивления. Всего за каких-то несколько сотен долларов служители правопорядка меня не только отпустили, но и, напоив «ершом» – мерзким разливным пивом с водкой, распрощались как с родным. И даже заботливо посоветовали на вокзалах и в центре столицы не крутиться. «Чтобы не спалиться*, нарвавшись на отмороженных* ментов, которые примут за всю мазуту не посмотрев, что ты пацан правильный*».

Вот этого я, воистину, понять не могу. И в других эпохах такой мелкой открытой

примитивной и циничной коррупции не встречал….

***

Если бы большинство моих изнеженных и чувствительных современников оказались на этом, с позволения сказать, рынке, их бы наверняка «хватил Кондратий». В нашем времени нет такой неудобной формы торговли. Практически любой товар, изделие мы заказываем во всемирной сети «Global service» и получаем с доставкой на дом без давки, толкотни, суеты и нервотрёпки.

В самых захудалых секторах лунной или марсианской колоний вы не встретите

предметов такого ужасного качества, к большинству из которых подходит образное и

меткое определение этого времени: «кооператорское лепилово под фирму»*. При этом

стоит всё баснословно дорого….

Не менее ужасна и сама форма торговли. Даже не верится, что это происходит на заре третье тысячелетие. Холодный мокрый снег-дождь засыпает-заливает грязные прилавки толстым сырым серым рыхлым ковром. Вещи навалены мокрыми кучами, в которых бесцеремонно и азартно роются покупатели. Тут же товар примеряют, торгуются с продавцами. Одну и ту же вещь тотчас без всякой санитарной обработки примеривает следующий покупатель и следующий, и следующий, и следующий….

В предприятиях государственного сектора торговли полупустые прилавки и бесконечные, противоестественные очереди. Чтобы купить самые элементарные продукты питания приходиться выстаивать по несколько часов в очередях, или пользоваться услугами перекупщиков – посредников, или как их называют здесь – спекулянтов или фарцовщиков*. Очереди угнетают. Я ни как не могу к ним привыкнуть и если бы мне пришлось выбирать символ этой эпохи, я, не на секунду не задумываясь, сделал бы им очередь….

***

– Первый, внимание! К грузину подошли несколько парней. Среди них Малышев. Кажется, грузин описывает им тебя.

Отлично. Игра началась. Только бы Константин Малышев «отозвался». Этот гангстер умён, дьявольски хитёр и осторожен. Предыдущая группа операторов не смогла даже приблизиться к нему и еле ноги унесла. Но если институтские аналитики всё просчитали верно, у меня есть шанс. По легенде я покупатель оружия, лидер провинциальной молодежной гангстерской группировки, как их называли в то время «комсомольцев-беспредельщиков*».

***

….По-прежнему продолжаю движение. Рынок кажется бесконечным. Делаю круг. Второй. Третий. Очень скоро от толпы, толкотни и шума становится не по себе, трудно сосредоточиться, притупляется внимание, начинает болеть голова….

– Чего братан* ищешь?

Неожиданно вырос передо мной точно из-под земли высокий лет тридцати крепкий широкоплечий спортивного вида парень в длинном кожаном плаще с небрежно накинутом поверх плаща белоснежном кашне.

Узнаю Константина Малышева, чей примитивной технологии и ужасного качества фотографический портрет прилагался к материалам операции. Несколько гангстеров -«качков» повисают у меня за спиной, отсекая путь к отступлению. Боковым зрением отмечаю недалеко от нас напряжённые лица ребят из группы прикрытия. Ну что же, нас четверо против семерых бандитов – шансов, в случае заварушки, у гангстеров нет….

– А тебе какое дело? Ты что здесь самый любопытный? – Вызывающе нагло, и в тоже время простодушно спрашиваю гангстера.

– Ты не борзей, а отвечай, когда тебя люди по-хорошему спрашивают. – Малышев говорит уверенно спокойно и внешне равнодушно. При этом улыбаясь напускной доброжелательной улыбкой. Но его руки в кармане плаща, а лицо напряжено и в его глазах я вижу холод смерти – за долгие годы я научился безошибочно определять это. Я точно знаю, что ему ничего не стоит в случае малейшей, даже кажущейся опасности «завалить» меня и через несколько минут он даже и не вспомнит об этом. Пацаны малыша окружили меня плотным угрожающим кольцом….

Со стороны мы, наверное, смотримся закадычными приятелями, остановившимися поболтать….

– Вик бандиты вооружены. Уровень опасности первый.

Что-то твёрдое и плоское упирается в спину в районе печени. На нож не похоже, наверное «ствол». Моё оружие переходит к гангстерам.

– Ладно, пацаны всё ништяк*. Никаких проблем. «Варёные» джинсы нужны. Люди сказали, Костя Малыш помочь может.

– «Варёнки»!? – Парни весело ржут. Малышев предлагает. – Вот что братан,

пойдём с нами. Есть здесь одно местечко поспокойнее, «без глаз и ушей» там и перетрём* твою проблему.

Пробираемся сквозь толпу. Впереди, ледоколом, по-хозяйски движутся «качки», расчищая проход для Малышева. Я за ним. Несколько «качков» сзади и сбоку.

***

Константин Малышев внешне совершенно не соответствует своему какому-то детскому и несерьёзному погонялу*. Не похож Малыш и на кровожадного гангстера. Он скорее похож на преуспевающего молодого бизнесмена. Этакого человека с положением, жизнелюба и либерала, любимого подчиненными руководителя, почтенного отца семейства, любителя природы и животных. Общее впечатление портит лишь холодный тяжёлый волевой несколько надменный взгляд.

Константин Малышев, по кличке Костя Малыш: кровавый гангстер, лидер одной столичной криминальной группировки эпохи Перестройки конца двадцатого века. Эпохи краха тоталитарной коммунистической идеологии. Эпохи возникновения новых отношений и новых собственников. Эпохи передела огромного, наводящего страх на весь мир государства Советский Союз.

Малышев отличался волевым целеустремлённым характером, умом, высокими организаторскими способностями и беспредельной жестокостью, что позволило ему в короткий срок стать лидером крупной и влиятельной гангстерской группировки.

Начинала его бригада, как и многие банды того времени с борьбы за «место под солнцем», мелкого мошенничества, рэкета и крышевания* коммерсантов. Очень скоро Малышев перешёл на значительно прибыльную торговлю оружием и исполнение заказных убийств. В тысяча девятьсот девяносто четвёртом году застрелен конкурентами.

***

Недалеко от метро «заваливаем» в третьесортное кафе с высокопарным названием «Пальмира». В пустынном затрапезном зале несколько потрёпанных маргинального вида мужиков пьют дешёвую водку и вонючее разливное пиво, от которого в сыром, прохладном помещении стоит ядрёный кислый прогорклый запах. Пацаны Малышева быстро и бесцеремонно выпроваживают бомжей, и молодая

восточного вида барменша вешает на дверь табличку с надписью «закрыто».

Усаживаемся за шатающийся колченогий стол, покрытый несвежей в замытых живописных пятнах и разводах скатертью, на которой в стеклянной банке пылится букетик искусственных цветов. Я сажусь в углу, Малышев напротив, парни располагаются вокруг. Молча закуриваем.

– Ладно, серьёзно. Что ты хочешь? – Наконец нарушает молчание Малышев.

– Джинсы. Я тебе уже говорил. Хочу прикид* поменять. А то в моих «адитассах» у вас в столицах ходить стрёмно*. Мусора косятся. Могут принять за плохого мальчика. Ещё шмалять* со страху начнут…. А ты что же джинсами торгуешь? Так пособи.

– Нет, братан. Я не коммерс*. Но рынок это наш, и обо всём, что здесь делается я

в курсах. А то приезжают разные ухари вроде тебя. Тоже типа джинсы ищут. А потом

махач*, или вообще мочилово*. А нам на нашей территории проблемы ни к чему. Ты друг втыкаешь*?

– Да я не такой. Мне чужие проблемы без мазы*, своих выше крыши. А я человек тихий.

– Откуда нам это знать. Мы тебя впервые видим.

– А вы поверьте. Хорошего человека сразу видно.

Ответ Малышеву видно понравился, и он весело гогочет, похлопывая меня по

плечу. Мы знакомимся. Я называю свою по легенде кличку. Гангстеры тоже

представляются.

– За тебя кто слово сказать может?

Вопрос хороший, (следите ребята за его рукой, у него в рукаве «зэковская выкидуха»* – это типа шутка) но я к подобному вопросу готов.

– Коля Трактор. Мы с ним в Тамбовской крытке два года назад чалились*.

– Понятно. Только зря Славик ты к Сосо полез. Он ментам стучит*. И сам

спалишься, и нас подставишь.

Я изображаю на лице некоторое волнение, но Малышев успокаивает.

– Не парься. Всё ништяк. Мы ранок держим. Здесь всё через нас. Поэтому давай ближе к делу.

– Нужны стволы*. – Парни заинтересованно и вопросительно смотрят на меня. Пяток «Глоков*» или «Беретт». Для пехоты «Тэтэх» штук двадцать, десяток «Калашей», пару пулемётов, десяток «мух», штук пять «эрпэгэшэк» и боекомплект к ним….

Гангстеры вытаращили глаза и что бы окончательно добить их заканчиваю.

– …Пару «эсвэдешек» и много-много «маслят» и «лимонок».

– Ты братан никак воевать собрался?

– Да нет. Любим, понимаешь с пацанами грибы ягоды собирать. А в лесу теперь, сам знаешь, страшно. Волки, бегемоты, кенгуру, медведи всякие «задолбали». Дышать не дают псы. Шаг в сторону – вилы. А мы тоже жить хотим. Это у вас в столицах жирно, всего вдоволь. А нам приходится с хлеба на воду перебиваться….

– Ну, это Славик дело твоё. Грибы, так грибы. Мне лично по барабану*. Только это серьёзно. Очень серьёзно. Надо отзвониться людям.

Малышев лезет в карман плаща. Я напрягаюсь, но на свет извлекается внушительных размеров прямоугольник, из которого появляется антенна, снизу раскрывается небольшая панель…. Господи! Да это же настоящий мобильный телефон первого поколения. У нас такого даже в институтском музее нет….

– Не «боись», не граната – «мобила». Видел такую?

Я совершенно искренне помотал головой. По-детски довольный произведённым на провинциала эффектом Малышев важно отходит к окну. Долго с кем-то разговаривает, время то времени посматривая в мою сторону. Я делаю вид, что не слушаю, но до меня доносятся обрывки фраз. Несколько раз я слышу свою кличку…. Гангстер снова возвращается.

– Всё ништяк братишка. Мы готовы. Но сам прикинь*, такое количество мы не можем из штанов достать – нужно время.

– А ты понимаешь, что мне с моим «всесоюзным федеральным» у вас долго париться не в кайф*. Для меня каждая минута вилы. Я в столице всего два раза в жизни был, и то пионером. У меня здесь не родни, ни знакомых, ни хаты* верной. А в гостиницу – до первого мусора*.

– Это не вопрос. Есть одна квартира в Бескудниках. Но только с условием – никаких лялек*, пацанов с улицы, пьянок-гулянок.

– А что я там делать буду? – Не веря своей удаче, всё же осторожно спрашиваю я.

– Ты книжки читай. – Весело смеётся Малышев. – Там братан книг море. В

натуре целая библиотека. Да и потом ты же не год ныкаться* собираешься. Всего пару, тройку дней. А совсем тяжко станет, дам тебе один номерок. Позвонишь. Скажешь от меня. Такая бикса* отзовётся, что потом тебя с хаты и «Калашом» не выгонишь. Правда, пацаны? – Гангстеры дружелюбно хохочут. – Ну что, едешь?

***

То что, это нужная нам квартира я понял сразу. Столько собранных в одном месте книг я встречал не часто.

В нашем времени никто кроме специалистов не пользуется такой неудобной и примитивной формой хранения информации. У нас все печатные издания сосредоточенны в специальных хранилищах, и мы в случае необходимости работаем с их электронными или вирт-версиями*. Настоящие старинные книги стоят недёшево. Впрочем, для меня собирание книг такая же непонятная вещь, как и коллекционирование картин, например. Я совершенно не вижу в этом смысла. Зачем? Когда в любой момент можно воспользоваться их отсканированными вирт-копиями*….

В нашем времени, редко у какого коллекционера за всю жизнь может собраться несколько сотен книг. А здесь их находилась не сотня, а, наверное, несколько тысяч. Я стоял в оцепенении, уныло размышляя, как мы сможем выполнить задание. Нужны недели, что бы во всём этом разобраться. А у нас есть максимум дня три….

После ухода бандитов подтянулись мои коллеги из группы прикрытия, и я здорово повеселился над их растерянно-удивлёнными рожами. Но ребята оказались опытные, с солидным стажем «перемещений» и повидавшие всякого. Поэтому мы долго не стали заморачиваться над известным вопросом разночинной интеллигенции что делать и для начала решили чего-либо перекусить. Тем более, что у меня с утра во рту «росинки маковой не было». Чтобы не терять драгоценное время мы настроили сканеры на поиск, а сами отправились на кухню, где обнаружили громадную древнюю холодильную машину без интеллекта, а в ней некоторое количество продуктов и всевозможных напитков. Чувствовалось, что квартира посещается не часто. После утреннего напряжения ужасно хотелось есть. Мы быстро опустошили часть запасов и даже «уговорили» бутылку настоящего французского коньяка. Потом мы перешли в самую большую комнату расположились на диване и в кресла вокруг журнального столика и стали обсуждать своё чрезвычайно непростое положение.

Мы выполнили первую часть операции. И выполнили на все сто. Я легализовался и мы в заветной квартире. Теперь остаётся только найти нужный нам старинный блокнот князя Тураева, но вот это, как выяснилось самая трудная часть операции….

Поздно вечером ребята, усталые и одуревшие от бесплодной работы, уехали на подмосковную конспиративную квартиру. Я остался один. Развалился на диване с настоящей кубинской сигарой и включил телевизор. Похоже, что музыкальные каналы в это время ещё не существовали, и смотреть оказалось совершенно нечего. Я нашёл какой-то латиноамериканский сериал, смысл которого понимал с трудом, поскольку не

видел миллион предыдущих серий….

Я, наверное, задремал, потому что от треска телефонного аппарата чуть не подскочил к потолку. Звонил Костя Малышев, интересовался что делаю. Я сказал, что по его совету читаю книги. Он хохотнул в трубку, пожелал найти знакомые буквы и связь разъединилась. Я снова попытался углубиться в метаморфозы сериального сюжета, но глаза слипались….