Читать книгу: «Отравленным место в раю», страница 2

– Милиция! Нас тут убивают. – Голос Петровны дрожит.

– Муж бьёт, что ли? – усмехаются на том конце провода. – Опять напился.

– Да нет у меня мужа! Давно уж нет! Нас тут обстреливают! Барсукова я!

– Ладно, проспись. Нажралась. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

– Стекло вылетело!

– Да это пацаны балуют, – почти ласково отвечает дежурный и бросает трубку.

Петровна тяжело поднимается и стоит в коридоре около входной двери, прислушивается к происходящему в подъезде, на лестничной клетке, у соседей, ещё долго хрипит, пытается грозить кулаком, но рука поднимается плохо.

– А может, и так всё, – говорит она. Идёт в комнату. Она без тапок, обходит осколки, разбитый горшок, комья земли и вырванный кактус, ложится в кровать, с головой укрывается одеялом.

Барсукова ещё долго не может заснуть, и вставать страшно. Ну ладно, вроде все живы. О чём-то думать нет сил. Через несколько часов она открывает глаза: заснуть так и не удалось. Из милиции никто не идёт. Петровна вспоминает, что дежурный и не спросил адрес – кто же может прийти? Сына дома уже нет. Выскользнул потихоньку. Наверное, на работе. Хотя непонятно, работает он или нет…

Евгения Петровна спускает ноги с кровати, в этот раз попадает в тапки, обходит осколки и куски цветочного горшка, в коридоре снова собирается набрать ноль-два, приподнимает трубку, но потом горько вздыхает и кладет её на место.

Ещё она думает: хорошо, что кошка не дожила, умерла от старости. Вот бы сейчас испугалась и сидела в дальнем уголке под кроватью. Не вытащишь – там всё заставлено тяжёлыми ящиками со старыми вещами мужа. Выкинуть жалко, хотя никогда не понадобятся, это понятно. А вдруг пригодятся?

7

Через три дня в отделение милиции приречного района начали названивать жильцы из дома напротив банка. Обратились бы двое или трое – можно просто послать подальше. А так уже человек пять пожаловались, что у них в подъезде странный запах и, похоже, источник его находится на чердаке. Явно пахло оттуда, сверху. Участковый советовал жильцам посмотреть самим, что же им так неприятно пахнет, а у него нет времени на такую ерунду. Но забраться никто из граждан не решался. Они кричали в трубку, что так пахнет только трупяк и что приезжайте скорее. И что пожалуемся в газету. Это они, конечно, загнули. В газете уже давно никто не работает с такими случаями, никто не проводит журналистских расследований. Кому это надо? Только размещают объявления о массаже в сауне и рекламируют приём ценных металлов и натуральных волос длиннее двадцати сантиметров. И ещё рекомендуют самый выгодный ломбард. Пускай жители жалуются в газету. Ну-ну…

В конце девяностых отношение к милиции стало несколько другим, чем, скажем, в начале годов восьмидесятых. Меньше чем за двадцать лет поменялось многое. В обществе теперь считалось, что милиционеры – персонажи нехорошие, а бандиты и коммерсанты – романтичны и положительны. Опять же, учёные и особенно инженеры – жалкие, ничтожные людишки, герои анекдотов из популярной передачи «Клуб весёлых и находчивых». Отношение к милиции отражалось в названиях энергичных книжек, выпущенных в карманном формате на газетной бумаге, например, «Менты-зомби-7». В противоположность этому была богато напечатана тяжёлая энциклопедия «Вселенная по понятиям» с цветными иллюстрациями и схемами иерархий. Однако назревали и обратные перемены, и уже начали выходить сериалы, где милиционеры – герои положительные. Но пока ещё не всегда и не везде.

Грузный участковый прибыл к объекту в конце рабочего дня, хотя отделение находилось в одном из соседних домов.

К приходу милиционера жители собрались на площадке последнего этажа, однако многие не выдерживали запаха и стали спускаться ниже. Выглядывали наверх, в пролёт, пытались определить, что происходит у входа на чердак. Практически все ругались, дети исподтишка свистели и плевались, старухи неразборчиво кричали и стучали вилками по перилам. Милиционер отводил взгляд и лениво отругивался, но полезть на чердак ему всё-таки пришлось. Оказалось, что беглым осмотром лаза не обойтись. Действительно, в подъезде пахло, и пахло нехорошо. Это ощущалось уже на первых этажах, на последнем практически выбивало слёзы из глаз.

Участковый долго решался, но, подгоняемый неуважительными криками, с трудом начал подниматься по приваренной к стене металлической лестнице. Протиснулся в чердачный люк, кряхтел, долго включал фонарик, потом опасливо двинулся вглубь. Он сразу увидел что-то неладное в рассеянном свете, пробивающемся из слухового окна. Для верности милиционер направил туда ещё и слабый луч фонарика. Первым делом увидел винтовку в сборе с глушителем. Снайпер, конечно. Последнее время такое совсем не редкость. Если бы не этот шум, можно было бы винтовку конфисковать, а потом и толкнуть кому надо. Хотя, судя по виду, вроде и не очень кондиционная, так себе. А на оружие спрос всегда есть. На любое. Ещё он подумал, что винтовка как-то странно нацелена. Хотя кто его знает, куда целились? Вроде никого во дворе не застрелили в эти дни. И, конечно, он не связывал винтовку с ночным звонком сумасшедшей старухи. Вообще, спросонья тогда сразу же забыл всё это. Да и кто ведёт учёт звонков? Не записывать же их! Но очень скоро мысли его сбил ужасающий запах. По нему и вычислил тело в углу, в десяти метрах от винтовки. Тело, раздувшееся до странных размеров, можно сказать, принявшее форму шара. Часть одежды лопнула, сквозь прорехи виднелась синяя кожа. Головой умерший уткнулся в угол. Из-за поперечной балки лица не было видно. Ясно, что человек перед смертью сюда заполз. Или даже сначала распух, а потом прикатился. Но так не бывает.

И, конечно, этот запах. Запах. В первую очередь зловоние от разлагающейся плоти. Но был и другой обертон – сладковатый, фруктовый, притягивающий, который почему-то хотелось вдыхать. Участковый переборол морок, низко подпрыгнул на месте, развернулся и бросился на свет, к выходу. С разбегу протиснулся в люк. Зацепившись и оторвав пуговицу с гербом, которая достигла цементного пола первой, он начал сползать по лестнице, промахиваясь ногами по металлическим перекладинам. Служебные ботинки скользили. Ну вот, сюда, вниз, на площадку. Здесь не так воняет. Здесь даже можно различить и другой запах. Пахнет кошками. У старушки на пятом этаже их целое семейство. Надо будет посетить её, пугнуть. И первый раз в жизни участковому был приятен запах кошачьей мочи.

И ещё он впервые в жизни нарушил служебную дисциплину: несколько дней не выходил на работу – болел.

8

Галлюцинации бывают зрительные, слуховые, тактильные и так далее. Каждый орган чувств человека при определённых неблагоприятных условиях даёт сбой и начинает снабжать хозяина ложной информацией. И самое главное, человеку ничего не остаётся, как верить организму. По крайней мере, поначалу – ведь в детстве почти нет повода не доверять органам чувств. Это уже потом окружающие любезно подскажут об ошибках поведения и даже предложат подлечиться. Взрослым быть ответственно.

Иванову почему-то казалось, что он лежит в ящике и его уже давно куда-то везут. На это указывало всё: запах досок, тряска; иногда будто бы из-за деревянных стенок глухо доносились голоса. Хотя нельзя сказать, что он испытывал неудобства: в предполагаемом ящике было постелено что-то мягкое, внутрь поступал относительно свежий воздух. Видимо, здесь предусмотрена вентиляция. Иванов понимал, что, по крайней мере, задохнуться ему не грозит. Иногда Иванов предполагал, что всё это ему кажется. Но время от времени он скатывался в другие ощущения, более глубокие: может быть, происходящее с ним было сном во время галлюцинации. Или приснившейся галлюцинацией. И вообще, он во всём этом запутался. Хотя вряд ли Иванов на самом деле задумывался. Единственное, что он ощущал без сомнения, когда приходил в сознание, были слабость и озноб.

К тому же не было уверенности, что его фамилия – Иванов, но никакая другая на память не приходила. И должен ли он иметь фамилию?

Бывало, Иванов видел себя как будто со стороны, что не помогало прояснить ситуацию, да он уже давно и не пытался это сделать. На него снизошла умиротворённость. К тому же кто-то находился рядом. Это успокаивало. Иногда казалось, что это рыжий котёнок, хотя и невидимый. Котёнок спокойный: он или спал, или начинал мурлыкать и тогда тыкал мокрым носом и царапал маленькими острыми когтями живот Иванова. Но больно не было. Иванову вообще не было больно. Он просто большей частью не ощущал себя физически.

Однажды, неожиданно выскочив из очередной галлюцинации, но всё-таки пребывая во сне, Иванов вспомнил, что совсем недавно его настойчиво спрашивали о каких-то цифрах. И даже не о каких-то, а о тех, которые он обязан помнить до конца жизни. К нему применили методы профессионального допроса: уж в этом он знал толк; но не узнавал место проведения мероприятия, хотя люди, осуществляющие специальную процедуру, были до боли знакомые. Но сейчас не вспоминались их имена и фамилии. Да и Иванов: неужели правда Иванов? И ещё он забыл своё звание. Это совсем стыдно.

Иногда в мозгу появлялась какая-то «глиняная шуба». Причём возникали не слова, скажем, напечатанные или написанные от руки, – он видел шубу. Не вылепленную и сфотографированную, а нарисованную и многократно копированную в стиле «их разыскивает», к тому же в светящейся резной раме. Откуда это?

Он не был любителем абстрактных полотен, заумных инсталляций и интуитивных нагнетаний. Просто, наверное, что-то повредило голову. О таких случаях он знал по работе.

Подобное бывает вследствие проникновения в глубокие слои мозга посторонних веществ. Глубокие не физически. Череп ломок, а мозг состоит из жирных тканей и легко повреждается любым твёрдым предметом, которым может размахивать всякий идиот. Нет, глубоко – в смысле иерархии мозговых структур.

От «глиняной шубы» его по-настоящему тошнило, но набросанные в деревянном ящике толстым слоем памперсы выручали. Спасали, как и от неудобств, связанных с выведением других веществ из организма. Но для этого нужно что-то пить.

Похоже, Иванова поили. Время от времени ящик открывали, и тогда в промежутках между котёнком и цифрами в ярком свете появлялись люди. Он смутно видел их сквозь приоткрытые веки. Последние два раза они оказались смуглыми и курчавыми, бородатыми, хотя сначала были светлобородыми и белоглазыми. Всё двигалось во времени и пространстве. Всё как обычно, но не совсем.

9

В какой-то момент тряска прекратилась, и показалось, что потолок стал выше. Появились новые звуки и новые запахи, хотя старые, раздражающие, не исчезли. Исчез рыжий котёнок. Так Иванов его и не погладил. Но, похоже, где-то рядом находились люди. И это не сопровождалось ярким светом, как раньше.

Звуки были другие: будто курлыкали какие-то птицы, будто эти птицы только что поели, успокоились и теперь готовятся ко сну. Иванов почему-то знал: они неопасны. Но вот заскользило по коже – явно человеческие руки, твёрдые пальцы начали ощупывать и разминать. Это что-то новое. Иванов приоткрыл глаз – вот опять, бородатые, да ещё и темнокожие. Хотя, может, показалось из-за сумрака.

Но раньше хоть не трогали.

– Э-э-э, я не по этой части. Ну-ка, руки убрали, – грозно прокричал Иванов. Но, скорее всего, просто подумал. Сил для того, чтобы издавать звуки, не было.

«Это ж надо так упиться», – почему-то пришла следующая мысль. Ведь мысли могут приходить самые разные, в том числе и чужие. Размышление о выпивке, видимо, прибилось от кого-то другого. Или из прошлого: заблудилось в извилинах, вынырнуло и тут же исчезло. Вернулись обычные для последних дней воспоминания о ящике, тряске и потерявшемся теперь уже рыжем котёнке.

– Нет, я давал присягу. – Откуда-то выплыло тяжёлое размышление о долге. Перед мысленным взором появилась напечатанная на серой бумаге краткая инструкция о правилах работы законспирированного агента с грифом в правом верхнем углу. Хотя практикующим разведчиком как таковым он не был, но разных предметов в их специальном учебном заведении давали немало, часто в виде обязательного факультатива. Но мысли опять начали рваться, как далёкие облака на ветру. И вообще не очень понятно, его ли это мысли, если даже не получается вспомнить фамилию. Ну ладно, Иванов, Иванов. И кто тогда вместо него? И опять: где это? Непонятно с самого начала. Котёнок.

Он закатил глаза и мягко погрузился в беспамятство.

Через какое-то время Иванов очнулся и первым делом начал маскировать факт пробуждения. Обычно в тюремной больнице за находящимся в беспамятстве, но могущим очнуться в любое мгновение важным пациентом оставляют круглосуточное наблюдение. Однако сейчас рядом с Ивановым никого не было. Никто не сидел и поодаль, чтобы увидеть, как он откроет глаза, чётко зафиксировать этот момент и надлежащим образом им воспользоваться. Например, без промедления продолжить допрос, не дать больному прийти в себя, помешать сосредоточиться на сочинении ложных ответов. Похоже, сейчас он безразличен окружающим. Это радовало. Хотя какие-то люди находились совсем рядом. Иванов начал прислушиваться и опять отрубился.

Чуть позже совсем близко раздались гогот и гоготание, разбудившие его. Сразу же послышался звук шагов. Так ходят босиком по пыльной дороге. Несколько человек направлялись к нему. Теперь он разглядел: люди были как на фотографии из школьного учебника: три полуголых экваториальных человека, но в руках не было ни копий, ни луков. И они явно пришли его покормить. Тарелка в руках одного из них была из нержавейки, как у туриста. Правда, не было ложки. Что поделаешь, здесь, видимо, не держат ложек для гостей или пленников. А кто он – пока не очень понятно. Да, похоже, его кормят уже не первый раз, хотя он этого не помнит, но просто сам удивился ловкости, с которой начал втягивать в себя тёплую кашицу, прихватывая её из тарелки левой рукой. Правая действовала плохо. Одновременно с этим возвращались воспоминания – а вкусовые воспоминания всегда довольно прочные – это что-то похожее на курицу или рыбу. Но не совсем. По крайней мере, что-то полезное. Надо поправляться, теперь стало понятно: он сильно болен.

В мозгу всплыли какие-то сведения из специальных разделов медицины – это им тоже преподавали. И вот он наконец вспомнил фамилию и даже номера нескольких своих паспортов. Нет, не Иванов. Иванов – рабочая. И припомнил сентенцию: мы должны уметь выжить назло любому врагу. Хотя кто здесь враг? Может быть, вокруг друзья. Но вряд ли: начали проявляться смутные воспоминания о последних месяцах. Какие уж там друзья…

10

Пока Иванов лежал в ящике и галлюцинировал, появлялись его женщины. Наверное, беспокоились о здоровье. Но не привиделось ни одной эротической сцены. Видимо, таково последействие сыворотки правды, которую к нему применили. Хотя яды и модификаторы сознания чаще всего возбуждают нервную систему. Им показывали учебный фильм: пациент, получивший дозу модификатора, выделывал такое…

Чаще всего к Иванову приходила жена. Куда на службе без супруги? Человек должен быть заякорен семьёй: надо его удерживать, если вдруг возникает экстремальная ситуация. Жена, когда появлялась, была строга, заявляла, что у неё закончились деньги. Всё из-за денег. А он здесь не из-за них, что ли? Ему вкалывали сыворотку правды и выспрашивали номера счетов. Точно, вспомнил, теперь всё встало на свои места.

И ещё он почему-то без одежды. Это уже потом Иванов понял, что здесь нельзя по-другому. В таком климате тряпки сгниют, и человек вместе с ними, тем более никто тебя не переоденет, если ты лежачий больной, – просто не во что. Местные обтирали и обкладывали его пучками сухой пахучей травы. От этого становилось легче, даже прохладно, тело будто парило в воздухе. А потом приходило очередное забытье.

Ещё через какое-то время удалось осмотреться. Потом он начал двигаться ползком и недалеко. Иванов понял, что лежит в просторной армейской палатке, внутри которой натянута противомоскитная сетка. А сама палатка разбита в огромном деревянном доме, населённом смуглыми голыми людьми мужского пола. Но таких, как Иванов, учили ничему не удивляться и выживать в любых условиях.

Лёжа в сознании, а такие периоды становились всё продолжительнее, он пытался анализировать запахи, ведь по ним можно многое понять. Некоторые не определялись, хотя основными были привычные: запах дыма, запах листьев, даже, скорее всего, запах гниющих листьев. И, как ему показалось, запах моря. Или, может, не моря, но влажность была невыносима. Так что хорошо, что нет одежды.

А ещё оказалось, что ему каждый день делают уколы. Утром приходит местный и уверенно втыкает иголку в бедро. Вот почему, когда он начал приходить в себя, появилась тянущая боль в бедре. Кроме того, сильно чесалось. Иванов проследил за темнокожим санитаром и в стороне нашёл полиэтиленовый пакет с затёртым рисунком – никаких надписей не было. Там лежали одноразовые инъекторы, их было ещё недели на две, если вкалывать раз в день. Видимо, и раньше в пути получался тот же шприц в сутки. Конечно, могли какое-то количество инъекций пропустить. Или случайно вколоть несколько доз в один день. Но это, похоже, не очень критично. Просто надо было иногда колоть. На шприцах тоже отсутствовали какие-либо наклейки. И что в них?.. Наверное, будь там надписи, похитили бы для продажи. А может, раствор украден в начальной точке пути и внутри вода. Но, скорее всего, тогда уж физраствор. От водопроводной воды оставались бы синяки. Скорее всего, лекарство не разворовали – кому-то было выгодно, чтобы Иванов добрался до места назначения живой. Не умер до сих пор – значит, уколы помогали. Именно поэтому иногда в ярком свете мелькали какие-то люди. Они проводили медицинские процедуры.

Через несколько дней стало лучше, а самое главное, нужно было выйти на улицу. Ему первый раз стало стыдно перед хозяевами. Памперсы, привезённые с ним в комплекте, уже не помогали. Пучки травы не справлялись с запахами.

Когда он наконец выполз из дома на улицу, оказалось, что никакой улицы как таковой нет. Не было даже опушки: дом стоял посреди леса на небольших деревянных сваях, на непрочной почве, которая булькала и чавкала под ногами, а невдалеке, за зарослями, угадывалась открытая вода. Он увидел женщин: они не были обременены лишней одеждой, как и все здесь. На них только самое важное. Женщины держались отдельно. Вокруг них веселились дети. Пятнистые свиньи приветливо хрюкали Иванову и пытались с ним играть.

Уже потом ему принесли и помогли надеть специальный чехольчик. Впоследствии оказалось – здесь все мужчины носят такие. Чем длиннее и ярче, тем более уважаемый человек. Иванову достался чехольчик маленький и тусклый. «На подростка, – подумал он, – если вообще не детский. И краски для меня пожалели». Иванов даже обиделся. Но ненадолго. Сначала он не мог справиться с аксессуаром: тот сваливался, приходилось придерживать рукой. Один раз плюнул, пошёл без него, однако хозяева дали понять, что так неприлично, без чехла нельзя. Чехольчик называют котека, его носят в направленном вверх положении, подвешенным за верёвочку, но у некоторых он уверенно держится и без верёвочки – это зависит от строения организма. Изготавливают такой фаллокрипт из кабачка лагенарии, он же тыква горлянка, он же огурец индийский, он же калебаса, он же Lagenaria siceraria (Molina) Standl. Однако такие ботанические данные в этой главе избыточны.

Но самое главное – когда Иванов пробирался к выходу из большого деревянного мужского дома в первый раз, он натолкнулся на военную палатку. Точно такую же, как и у него. И в ней явно кто-то жил.

11

Муренин ещё раз прочитал заметку про яд церберин уже не так внимательно, отвлекаясь, вспоминая, как несколько лет назад был почётным кормителем птиц казуаров. Тогда за меценатство ему даже выдали специальную грамоту от Московского зоопарка – с синей печатью и двумя размашистыми подписями.

Если уж на то пошло, Муренин никогда не был сторонником содержания животных в неволе, хотя его основная работа оказалась с этим связана: лабораторные мыши, на которых приходилось ставить эксперименты, всегда жили в клетках. Он понимал, что, если, как того требуют зоозащитники, освободить животных, те долго не проживут. И погибнут, если даже выпустить их не в пригородном лесопарке, а вернуть в места, где жили предки. Ведь от родных зарослей и болот мало что осталось.

Роман представил себе казуара – нелепого шерстяного страуса с шишкой на голове, и настроение немного улучшилось. Механизм этого, в общем-то, понятен: человеку становится веселее при виде ещё менее гармоничного существа, чем он сам. Воспоминаниями о нелепой птице Муренину удалось слегка отвлечься от раздумий о проклятых письмах Сергеича. Скорее всего, уже неживого.

Бывшего начальника он не любил, но и плохого Сергею Сергеевичу Фарникову никогда не желал, предпочёл бы, чтобы с ним в нынешней заварухе ничего не случилось. Кто знает, может, он и бежал куда-нибудь в джунгли, вырвался от мучителей в последний момент, в тайном кабинете пластического хирурга изменил форму лица, уплыл за моря в маленьком уютном отсеке танкера, перевозящего пшеницу… Кстати, деньги на венки для Сергеича не собирали, так что рано хоронить.

Хотя кто будет эти деньги собирать? Профсоюза нет, теперь каждый сам за себя, дни рождения и поминки по месту работы не проводят. Да и не работает уже Муренин в Бюро по сертификации продуктов питания. Оно закрылось, и про бывшего начальника узнать не у кого. Даже если появятся новости, если он вдруг пришлёт письмо из Аргентины или позвонит по спутниковому телефону с необитаемого острова, про это никто Роману не расскажет.

12

Над письменным столом висел карандашный портрет Оли, его новой знакомой. Рисовать Роман не умел, хотя мечтал научиться, как и многие разносторонние натуры. Всякий художник сделает более-менее похожий набросок, а у Муренина и этого не получалось. Он умел срисовывать по клеточкам, но фотографии Оли, чтобы перевести изображение, у Муренина пока не было. Так что узнать её по рисунку при всём желании оказывалось невозможно. Но он-то знал, что на рисунке Оля.

Какая разница, в каком стиле нарисовано и похоже ли на оригинал, когда и так знаешь, кто изображён?

Это может быть вообще чистый лист в рамке. Ведь большую часть жизни мы фантазируем. Придумываем себе достоверность.

По рисунку нельзя было определить, блондинка Оля или брюнетка. И глаз у неё на самом деле было как у всех – два, а не как на картинке. А цвет колебался между голубым и серым; его иногда называют стальным, подразумевая холодность и злобность. Существуют такие определения, происходящие от названий химических элементов.

Этими словами подчёркивается, что хороший человек и металл – явления противоположные.

Опять же, свинцовые тучи, железные нервы. Ну и что, что глаза стального цвета, если они красивые?! Красивее стальных только зелёные.

Кроме того, бюст у неё, в сравнении с изображённым на рисунке, лишь намечался. Хотя то, что на абстрактной картинке можно было принять за грудь, вряд ли ею являлось. Скорее всего, это траектории движения электронов в атоме или орбиты спутников вокруг планеты с ещё не придуманным названием. Наверное, предполагалось, что девушка почему-то окружена враждебными стихиями, от которых Муренин её защитит.

На самом деле Муренину нравилось, когда грудь вот такая, небольшая. Правда, в советских книгах по сексологии, которые он в детстве и подростковом возрасте находил у тётки в шкафу между глажеными простынями, когда рылся в поисках конфет, а потом и мелких денег, и прочитывал целиком, краснея, прислушиваясь к шагам на лестнице и звуку ключа во входной двери; так вот, в этих книгах говорилось, что любовь мужчин к женской небольшой груди происходит от скрытой испорченности. Он внимательно вглядывался в себя, но порочности не замечал.

Над столом висело несколько карандашных портретов, срисованных с картин и фотографий. Кроме того, несколько портретируемых, наиболее ему близких и симпатичных, были изображены в свободной форме, не абстрактной – её он не очень понимал – а именно смутной. Сам он, конечно, знал, кто где изображен. А вот редкие гости, рассматривавшие картинки перед совместной выпивкой, или родственники, появляющиеся после долгого отсутствия, узнать персонажей не могли. Даже самих себя. На портретах в свободном стиле, например, были его мать и писатель Ремизов. Муренин никому не признавался, кто это. Мать приезжала раз в год и каждый раз подозрительно всматривалась в рисунки над письменным столом сына. Случайный же гость, если бросал на картинки взгляд, опасливо его отводил.

13

Муренин поднялся из-за компьютера и, потягиваясь, подошёл к книжному шкафу – самодельному монстру из труб и досок, правда, покрытых хорошим мебельным лаком. Шкаф высотой до самого потолка, шириной от стены до стены вмещал по три ряда книг на каждой полке и стоял здесь ещё со времён молодости бабушки с дедушкой.

На полке повыше размещался только один ряд книг, их было видно в глубине. Остальное пространство занимали музыкальные пластинки – от древних шеллачных до дисков фирмы «Мелодия». Кроме того, там лежали более поздние звуковые носители. Стопки укрыты суровой старинной коричневой бумагой с небольшим слоем пыли. Большинство пластинок уже не на чем слушать. В доме нет ни граммофона, ни проигрывателя, но рука не поднимается их выкинуть – всё-таки история и воспоминания.

На полке, расположенной ниже, как раз на такой высоте, чтобы было удобно доставать и разглядывать, лежат разные бумаги, некоторые – в картонных папках. Всё свалено случайным образом, но Муренин знает, что и где искать.

Хотя довольно часто находит в куче что-то новое для себя, разные древние артефакты или вообще листки, исписанные незнакомыми людьми. Такое иногда случается: бумажку кто-то забыл, уронил, проходя мимо, принесло ветром в окно или просто подбросили шутки ради, а то и с недобрыми намерениями – в качестве компромата. Периодически, раз в несколько лет, Роман перебирал листки и ненужные выкидывал. Но эту страничку в косую клетку он точно не выбросит. Не так уж и много листков, не вызывающих неприятных воспоминаний. Здесь Мурениным были выписаны некоторые естественнонаучные факты. Почерк ещё разборчивый. Это сейчас, когда тексты набираются на клавиатуре, записи от руки стали совсем не читаемы.

У казуара уродливый рог на голове.

Птица казуар не умеет летать.

Казуар в джунглях живёт двадцать лет, в зоопарке – сорок лет.

Казуар не любит других казуаров.

Казуар достигает двух метров высоты и шестьдесят килограммов веса.

Казуар бьёт врага с разбега сразу двумя мощными лапами.

Острый коготь казуара протыкает жертву (коготь двенадцать сантиметров длиной).

Каждый год в мире несколько человек гибнет от ударов казуаров.

Казуар-самец убивает соперника в схватке за самку.

Казуары-самцы часто спасаются бегством от самок, которые всегда крупнее.

Во время спаривания казуары издают страстное кудахтанье.

Во время кудахтанья казуары становятся неосторожны, подпускают охотников, которые их убивают.

Брачное кудахтанье казуаров папуасы имитируют, подманивают и убивают птиц.

Папуасы любят мясо казуаров (выше ценится только мясо свиней).

Казуары активны на рассвете и лунными ночами.

Казуары любят фрукты и мышей.

Casuarius casuarius (Linnaeus, 1758).

– Ну вот, скоро и я стану старше казуаров, выросших в неволе, – пробормотал Муренин, дважды перечитав пожелтевшую бумажку. – А ведь были и мы помоложе.

14

Нелетающих птиц – казуаров – несколько лет назад, в 1995 году, привезли в Московский зоопарк. В неволе они размножаются плохо, вряд ли родились в клетке, наверное, были где-то отловлены. Популяция казуаров осталась на острове Папуа – Новая Гвинея; когда-то в изобилии жили и в Австралии, но там их теперь почти нет, что обусловлено перенаселённостью территории, прогрессом и всем остальным, не способствующим выживанию диких животных в естественной среде обитания.

Так уж получилось, что судьба Романа переплелась с этими странными птицами. Изучая повадки казуаров, Муренин пролистал некоторое количество справочников по орнитологии. В то время у научных сотрудников ещё существовал так называемый библиотечный день, который действительно можно было провести в библиотеке. Никто не требовал подтверждения, что в этот день ты листал журналы, а не пил пиво или не стоял в очереди за дефицитными товарами. Кроме того, дома в старых энциклопедиях Муренин нашёл несколько коротких ознакомительных статей. О казуарах не так-то мало и написано. Например, Книга рекордов Гиннеса объявляет их самыми опасными птицами для содержания в зоопарках, основываясь на частоте и тяжести увечий, причинённых персоналу. Правда, дальнейшие изыскания Муренина показали, что эти мрачные птицы опасны только с виду, а против человека они бойцы никакие. Люди сильнее: они вытеснили смешных недостраусов из родных мест и практически уничтожили. Счёт слишком неравный.

Опять же, местные жители до сих пор употребляют в пищу мясо казуаров: система, биогеоценоз и вообще такова история развития человечества. Ещё совсем недавно эти племена были, что называется, людьми каменного века с луками, стрелами и кремниевыми топорами. Им сложно объяснить, почему охота и поедание диких животных – зло. Но вряд ли они отличаются по устройству от людей, живущих на других территориях. Просто так получилось: жили не там, где жить прилично, и попали в зависимость к более вёртким пришельцам. Так сложились обстоятельства, и теперь над туземцами смеются болваны, считающие их ниже себя. Вот и Муренин попал в переплёт со своей наукой, которая теперь никому не нужна. А бывшие троечники презирают нищих отличников.

Да что люди? Даже дикие свиньи мешают казуарам жить, и происходит это тысячелетиями. Свиньи топчут и жрут огромные казуарьи яйца, гадят в гнёздах, пугают птенцов до смерти. И это при том, что казуары – третьи по размеру птицы в природе. И могут проткнуть своим двенадцатисантиметровым когтем с разбегу кого угодно. Просто дикие свиньи Sus scrofa (Linnaeus, 1758) умеют ловко уворачиваться, и их намного больше.

15

День, радикально изменивший жизни сотрудников лаборатории по выдаче сертификатов на продукты питания, начинался обычно. Утро не предвещало ничего особенного. Львовна появилась часа через два после начала рабочего дня, ближе к обеду. Выражение её лица было сложным. Муренин это заметил, ещё когда начальница проходила мимо его стола, но не придал значения. Вообще, люди с утра не всегда похожи на себя дневных. А тем более вечерних. Довольно долго Инга Львовна возилась в кабинете. Вышла в белом рабочем халате. Такое бывало редко, только когда нужно было имитировать для очередной комиссии проведение химических анализов на неработающих спектрометрах.