Читать книгу: «Между небом и асфальтом», страница 4

– Это, что… она? – несколько неуверенно с хрипотцой спросил Муха, роняя на пол картонную коробку, полную денег. Деньги были для нее.

Падение заставило совокупаторов покинуть астрал. Мачо расклеил веки, умилительную геометрию лица сменил скованный ужас. Мелированный шар вздрогнул и оторвался от кормушки. Ленусик обернулась, скользкий и напуганный фаллос-имплантант поспешил покинуть ее бесцветный от трения рот. Глаза у нее стали круглые и светились в темноте, как та луна-фонарь в облезлом окне, синтез отчаяния и конкретной непонятки застыл в них. Такие глаза бывают еще после принятия легких драгс.

Муха зажег свет. Он думал тем, что ниже диафрагмы. Его торкнуло и вот-вот должно было расколбасить. На стене с пошарпанными обоями, как горчичник на сгоревшей на солнце и уже облазивающей спине, болтался глянцевый плейбоевский постер с Мальдивами и сочными девицами. Мухин заменитель, экс-е… на момент отъездов, вдруг вскочил с належенной тахты и бросился к своим веселым трусам. Муха рванул вперед, я ему не мешал, и с ноги всек своему Ленусику в те самые шлепанцы орально-сосущие. Я же слева успокоил самца студента. Он рухнул на пол рядом со своим кричащим исподнем, а потом, закатившись под тахту, засопел и потух. Муха с остервенением окучивал лярву-минетчицу. Но я ему не мешал, клянусь дрожжами, а только еще разок бросил взгляд на Мальдивы и вышел на лестничную площадку.

«Сейчас бы водки, ну, пива, кислого пива». Усевшись на бетонные ступеньки, я закурил. «А ведь Муха пошел на это ради этой вафельницы. И чуть не подставились».

«Она небось уже спит, но я разбужу, рада будет, я точно знаю». Я снова, как тогда, закурил новую сигарету и вспомнил, как мы обнесли ювелира.

Глава 5. Сиамские братья

Хавира этого фуцина алмазного оказалась матерой, на сигнашке, впрочем мы предвидели. На нее Мухе дали наколку верную. Хозяин со всей семьей отбыл на Кавказ в заслуженный отпуск. Тема была прозондирована.

– Не кексуй, Муха, – сказал я. – Возьмем через балкон, опыт есть.

Плюрализма мнений по этому поводу у нас тогда не возникло. Наколка на хату была в тот кон действительно грамотная. Балкон кушевого фраера вплотную примыкал к балкону семейства дачников-огородников. И вторые в свою очередь прозябали все лето на своем «фазендхаусе».

– Раз плюнуть, – вынес свой короткий вердикт Мишаня. – Дверь лоховская, квартира, по ходу, ни хуя не упакована.

– Ага, сейчас, там одних огородных джунглей, мама не горюй.

– В жопу зелень, работаем, – цинканул сквозь зуб Муха и зазвенел набором отмычек.

Еще в прошлом году Муха загнал слесарям на завод ящик алкоголя за сей незатейливый домушный комплектик. Я встал у лифта, с этой точки весь подъезд отлично просматривался, да и прослушивался тоже. Наша слаженная корпоративность была достойна голливудскому сюжету, … быть может. Действовали конкретно, без кипеша, понимая друг друга на языке флюидов. Дверь дачников уныло скрипнула, и Муха, пошло не вытря ноги, переступил порог. Я тихо проследовал за другом, и в отличие от него был более осторожным.

Только я затворил чахлую дверь, оббитую снаружи гробовой рейкой, а изнутри обтянутой истеричным дерматином, понял, что сейчас исполнится что-то громкое. В норе мичуринских фанатов было темно, как. … Нет, у негра в жопе я не бывал, как многие. Скорее бы я сравнил это с бабкиным чуланом или погребом, а еще так темно и безысходно, когда закрываешь пьяные в хлам глаза. Под ними скрипит и щиплет и ничего не видно, только спотыкаешься о синие хаосные пароноидальные мысли.

Стены коридора как раз напоминали головные извилины многодневно пьющего человека, трансформировавшегося на часть в животного. На ощупь я определил болтающийся велосипед, … лыжи и, наверное, палки от них… Трудно сказать точнее, быть может шест для исполнения стриптиза. Эти дачники вообще народ загадочный.

Помню, укатал на близость одну ботаничку. Все литературу читала, гербарии сушила, очки носила в роговой оправе, даже ходила как икибана. А как распоясалась, дорвалась до моего бесплатного тела, нашла, что мой член вовсе не сухой и сам я не деревянный. Так, давай открываться с особым цинизмом. Такое превращение я и в кино не видел. Кто бы подумал, что это милое создание с линзами на пешках исполняет такой чудный оральный секс. У меня аж ногти на ногах сворачивались, а после анальный, и все с криками и воплями, по ковбойски, сверху, снизу, раком, боком, что необузданная кобылица. Дошло бы и до «садомазо», но я в тот момент уже умер. А как вернулся в бренный мир, наверное, лет через десять, то первое, что увидел, это гимназистку нежно по-кошачьи играющую с моим мужским началом…

Наверное, и на стене были не лыжные палки. Когда глаза пообвыклись, я выхватил адаптированным взглядом все там же на стене коридора, вы не поверите, автомобильный багажник, что приклеивают на крышу. А на нем… кошмар! Я зажмурился, открыл глаза снова и навел резкость. Нет меня не глючило. Запчасти от мотокультиватора: цепь, ножи, далее литовка без древка и гирлянды чеснока в дамских чулочках. Мне даже стало не по себе. Цитадель форменных садистов сектантов. Епархия извращенцев. Борцы с вампирами. Точно! А вот и кол осиновый сверху на багажнике. Чуть выше, как мило, спиленные с кого-то рога, а, может, хозяин клана скинул на лето, чтобы в ветвях садовых удобнее лавировать.

У Мухи-то зрение слабое, ему тогда повезло больше, он не видел и половины того ужасного дивертсмента на подходе к главному залу ужасов. Но только я подумал об этом, мой тревожный симптом, не заставляя себя ждать, оправдался. Мишаня по слепоте куриной цепанул рукавом какой-то медный таз, так же ранее до того присовокупленный к выносливой стене. Таз, падая, прихватил с собою те самые лыжи, на которых в свое смутное время пересекал австрийскую границу пастор Шлаг. Лыжи потянули велосипед и огородный пульверизатор. Это надо видеть.

Муха, чертыхнувшись, упал на четыре кости и совершил намаз. Сверху его припорошило изобретениями гения человеческого ума..

– Ебать ту Люсю! – выразительно прокомментировал эпизод мой кореш.

Тут же мы замерли, прислушиваясь к ситуации в стране в частности, и обстановке в мире в целом. Я даже некоторое время слышал, как ударно долбится Мухино сердце, заглушая мое. Когда фобия отпустила, я стал извлекать тело друга, стараясь действовать как можно тише и хладнокровнее. В соседней квартире громко щелкнул выключатель. Я вздрогнул и снова уронил на Муху медный таз. Тогда я понял смысл крылатой фразы: «Накрылся медным тазом».

– Е – е – еб, ты что творишь, братан?! – прошипел он.

Мне стало дико смешно, я еле сдерживал себя, чтобы не раскатиться хохотом.

– Что ты прикалываешься? – обиделся Муха.

Когда мы все-таки прошли первый уровень, то бишь этот гребаный огородный коридор, то очутились в длинном зале. Пересекли его без происшествий и трагических случайностей. Вышли на балкон. Я бдительно огляделся, вроде чисто. Перелезть на плацдарм антиквара так же не составило труда.

– А теперь осторожно, лишний движняк, и сигнашка мусорят покличет, – говорил я себе и поддельнику.

– Не гони, исполним без шороху, – успокоил Муха, и достал отличный алмазный стеклорез.

Приклеив к окну две присоски, я аккуратно очертил ровный круг. Стеклорез был профессиональный и позволял делать подобное. Нежно отстучав места соприкосновения уже обрезанного стекла, Мишаня потянул на себя. Повторили со вторым стеклом.

– Ништяк! Красавцы! – похвалил снова обоих я, и первым проник в квартиру.

Для верности в месте соприкосновения магнитиков сигнализационного оборудования я прилепил еще один мощный магнит. Муха покрупнее, вдруг качнет не по детски дверь, и полосы разойдутся, активируя сигнал на пост ОВО. Береженного Бог бережет.

Глаза уже привыкли основательно, но все же пришлось включить воровской фонарик. Он не напрягал и был отличным лишним глазом.

– Это мы удачно зашли, – процитировал Милославского Муха.

– Да, славная будет охота.

И снова действовали автономно, без лишних слов распределяя обязанности. Муха отодвинул солидную коллекцию книг и тут же присвистнул, достав коробку из-под женских сапог.

– Реально, братишка, сармака-то немерено у этого фуцина. За такой слам и на крытку не западло.

– Сплюнь, а то схаваешь, под делюгу не каркай, – осадил я Мухин неуемный темперамент.

Но баксов было действительно солидно. Пацаненок, давший наколку, не зафармазонил, верняк, и всего-то за баян (шприц) черняшки. Я тогда подумал, что надо бы отмоксать наводчику премиальных… Да один х.. по вене зарядит… Но в конце концов, это его жизнь. Кому-то синька, кому кокс, иному барбитуру хавать, а кто не мыслит жизни без кислого и ангидрида с ляпом ханки. Не мы такие, жизнь такая. У кого есть дрожжи в голове, вещи исполняет, кому два по кушу – пусть гниет и на судьбу не блажит.

– О! Запали, Денис, этот ювелир совсем ручной. Он, сладкий, по ходу, не обжигался, и цацки на хате держит.

Муха открыл очередную шкатулку. Рыжья в ней было, я вам скажу, и брюллики и иные камни, я не знал тогда, не спец. Но знал, нверное, взяли хавиру без нахватов. Домашний терпила оказался.

– Давай конкретнее, спалимся с твоими восторгами.

– Да не межуйся, Диня.

Муха был явно на Эвересте. Он уже видел себя и Ленусика на Мальдивах, как солнце ласкает продажное тело его пассии, а голова с мелированными прядями лежит у него на коленях, а не в промежности у папуаса-студента.

Но тут что-то во мне екнуло, я напрягся, как струна, как сжатая пружина в капкане. Не знаю, как объяснить, шестое или седьмое чувство, что ли. Дверной замок четко лязгнул своими ригелями, потом второй… и третий!

– Муха, шц, шц! – цинканул я.

У нас на столе уже лежала упакованная аппаратура. Светила маза напороться на хозяев. Неужели прервали отдых. Не х.. себе зехера, как раз, когда братва делюгу исполняет. Ни раньше, не позже. Я сквозанул за бархатную партьеру. Муха загасился под тем самым столом, на котором громоздился наш гипотетический слам.

Каково же было мое удивление, когда отогнув бархат, я увидел двух мусоров. «Неужели сигнашка сработала, во, попали». Но труженики Фемиды вели себя достаточно спокойно. Один даже отложил свой табельный АКСУ на кресло и, не зажигая свет, подошел к телефону. Набрав явно знакомую комбинацию, овошник прислонил трубу к ушной раковине. Я вкурил в расклад, когда мент назвал кодовое слово и номер, что-то типа «Ландыш – 48». Мусорята сами ушлые и поганку замутили. В курсе, волки, что антиквар в отлучки и решили нагреть ручонки шаловливые. А что, реально, ключи имеются, шифр знают. Обнесут квартиру фраера ушастого, обставят, как взлом и сами же еще на разбор полетов подтянутся. Мол, шум прошел, что сигнашка сработала, приехали, а тут на тебе, ищи ветра в огороде. А может, и подыщут кого, подкинут хозяйское добро, так по мелочи, а сами… во, дают.

Нет, я понимаю, вор есть вор, за это он и по лезвию бритвы ходит и под мусоров попадает, а эти, во гондоны, оборотни, в натуре, не дать, не взять, козлята учатся летать. И мы с Мухой в этот замес угодили. Как вам это?

Ядовитая ирония здесь даже не при чем, печальная необходимость заставляла меня думать так. Ну, дело – дуга, в лучшем случае в «дядин дом» заедем, хотя сотрудники скорее инсценируют сопротивление работникам правоохранительных органов и вальнут на месте… еще есть варианты?.. Вариантов в существующей действительности было не так уж и много.

Справа от меня стояло то самое кресло, видимо, приобретенное антиком по великому блату в престижном мебельном салоне, на которое бесшабашно было брошено табельное оружие – укороченный калаш. Пока я боролся со своей гражданской сознательностью, Муха решил за нас, исполнил вариант вальта, если выражаться каталовской феней. Прогнал обезьяну. Выбрав удобный момент, когда красные домушники отодвинули свои туловища от стола, Мишаня удачно выбрался и явился пред ними, как гриб. Он-то видел, что автомат от меня рукой подать, словом, мысли работали в одинаковом направлении.

Все это живо напоминало театральное чтиво, или импровизацию по ходу, если хотите. Вот он, мол, я, их бин хозяин хаты или приближенный к его левой пятке, а вы какого х… рога замочили в мое бунгало… Сиюминутный кредит доверия, во всяком случае это должно было вызвать, остальное зависело от меня и от тетушки Фортуны Афанасьевны. «Микс-файт» – бои без правил начались. А какие, собственно, могут быть критерии, если столкнулись в подобной оказии люди, стоящие по абсолютно разные стороны баррикады. Мусорилы-оборотни, а двуличие – это уже само по себе не нарядно, и парни с городского дна. Привалирующий вид прослойки второй никогда не смиксуется с первой. Прав был Мао, когда изрек: «Мало войти, надо еще и выйти».

Ну тут Муха выдал, сам по ходу не ожидал от себя, «конъюнктура ситуации» и все такое. «Башкиры» (милиционеры) вздрогнули тандемом и бережно обернулись. Честное слово, меня аж чуть не прорвало, во, прикол. И к чему он эту цитату плюхнул.

– История, леденящая кровь, под маской овцы скрывался волк!

Ну, Шекспир, ей Богу. Еще бы ляпнул «Быть или не быть», умора. Наверное, в тот момент пошатнулся дворец правосудия в центре страны. Ситуация достигла наивысшей точки эскалации, пока мусора пребывали в трансе, необходимо было работать. Я понимал, что больше Муха ничего такого не выдаст. Дело не благородное метать бисер перед свиньями. Я выпорхнул из-за портьеры. Как там, у Антона Павловича: «Если в первом акте висит ружье, то во втором оно обязательно выстрелит». Преамбула мною была отодвинута на задний план. Схватив автомат, я заставил покинуть экс-визитеров сомнамбулическую нирвану. И в обстановке парадной торжественности произнес:

– Не делайте, господа, лишних движений. Любая деффиляция будет расценена мною, как провокация, и я имею указания свыше открывать огонь на поражение.

Во, тоже отчебучил, не кисло, да?! А ведь так тогда я и сказал, кроме шуток. Но паясничать особо времени не было, не лишено вероятности, что красноперые прибыли не пулом, их могли подстраховывать с подхода. Тут снова пропаносило Мишаню:

– Ну, что, мухоморы. Плетки на пол, руки в гору, хорош «глухо торчать» (находиться в эйфории).

Менты стали хоть и слабо, но догонять, что попали, и необходимо делать, что велят. По глазам Мухи не трудно было прочесть, что он уже на Мальдивах, или еще где. И эти двое всего лишь мелкий, хоть и липкий, форс-мажор по дороге на сладкое побережье. К ногам оборотней глухо свалились волыны, лоховские по меркам вооружения ПээМы. Только после всего случившегося, когда я …, нет, не покинул квартиру, а когда буду сидеть там, на грязной и мерзкой, как голос коня Буденного, лестнице и курить кислую сигарету, меня схватит страх липкой жабьей лапой прямо за горло, вот тут, чуть ниже кадыка. Ну, менты-то по любому в штаны наделали.

Мы их связали спина к спине их же ремнями. Они получились как эмблема фирмы «Карро».

– Отметь, братан, – кинул Муха уже покидая скромную, не скудную на впечатления гавань, как близнецы сиамские.

Вышли мы, как и входили. Все через ту же тазо-роговую, лыжно-багажную квартиру садоэкстремалов, справедливо опасаясь столкнуться с очередным внеплановым конкурентом. А что, монополию на балконный бизнес еще никто не ввел, надо бы подумать об этом в перспективе и на поднятые со слама финансы приобрести себе «карт-бланш» на несанкционированные проникновения в квартиры. Зарегистрируем в налоговой инспекции ЧП и поставим на учет с присвоением табельного номера «балерину» (отмычка)…

А еще мы прихватили с собой спасательный «пулемет» – галимый криминал, и обшмонали фемидников.

– Бей верха! – кричал Муха (бери из верхних карманов).

Ну, взяли, что Бог послал: две ксивы, филажи трогать не стали, еще у мусоров лаве не брал, много чести для подпесков. Уже по дороге в Мухину ночлежку он признался мне, что похоронил где-то свою матерую балерину.

– Ну, ты, бивень, в натуре!

Что я мог ему еще тогда ответить, но надеялся, что отмычка покинула карман где-то на уличных просторах или в гараже моего папахена…

Я глубоко затянулся. Горький дымище курятины больно пнул мои легкие, за дверью все стихло. Больше не блажил Ленусик-пиккинесик. Взвизгнула входная калитка, и на пороге нарисовался Муха. Выглядел он так себе, впрочем я бы на его месте смотрелся бы пох…, наверное. Могу себе представить, что он бедолага чувствовал, а что я тогда мог понять, именно тогда. Это я осмыслю на кона три позже и не раз еще вспомню мохнатые, как крылья моли от пыли, ступени этого гребанного подъезда. Вы меня понимаете и Муху? Скверно, когда предают.

– Пойдем, Ванька, литряк возьмем, есть необходимость

Я не спорил, вспомнил сиамских «карро» и стало смешно, потом грустно…

Глава 6. Про селедку в постели

Прихватив в ночном гастрономе незамысловатого закуся, мы наметили маршрут в подвал. Он находился в нашем родном доме. Контора нами оборудованная еще пару-тройку лет назад занимала достойную площадь подземной цитадели. Это позже мы подсели на бухалово, божью травку и погрязли в грехе. Ранее до эпохи мирового материализма мы, дети подземелья, аналог купринским, отпрыски каменных джунглей, были наверное белыми и пушистыми. Признавали только спорт и таранили «бульдозером» общественную несправедливость, боролись за выживание и авторитет, набивали кулаки и забивали поперечно-полосатые мышцы. Занятия в душном, объятом миазмом потных тел, зале вызывали в нас полный оргазматрон. А нашей упрямой корпоративности мог позавидовать предводитель мирового пролетариата.

Нашу идею не могли остановить бюрократические барьеры и в «маму» пьяные слесаря. Борьба с последними в определенный момент достигала наивысшего апогея. Мы рыли, в буквальном смысле этого слова, землю из-за отсутствия высоких потолков, выносили ее, согнувшись в три погибели. Затекали руки, ныли ноги, но мы были упертыми. И форт выкинул белый флаг.

Каждый вечер я и Санек выходили на вылазки, по подъездам пиздили резиновые коврики от дверей. Все это шло наустил земляного пола. За банку или пол литру договаривались на стройках, несли цемент, алибастр, песок, кирпич. Все это зимой на санках на пердячем пору. Нет, скотина-лень обходила нашу компанию далекой стороной. Тянули из дома шторы, дорожки, краску, модные спортивные постеры. В местном ЖЭКе заказывали незатейливые станки, штанги. Не вру, собирали бутылки, сдавали их и на те деньги приобретали спортивный инвентарь. По злому навету не единожды наш зал был разбомблен ублюдками слесарями с крысинными носами и гоблинскими затылками.

Конфронтация только лишь усиливала желание. Тревожные симптомы свинцовыми тучами кружили по всему подвалу. Однажды чаша нашего босяцкого терпения переполнилась. Воины воды, говна и пара набили уже приличную аскомину в нашем организме. Шкидская буза была неминуема, это лишь оставалось вопросом времени. Фурункул созрел и прорвал. Некий слесарюга Валера с особым цинизмом затопил нашу вотчину и плюнул тем самым на весь наш уклад, в душу нашего коллектива.

Ну что, «держаться за свайку» (заниматься онанизмом), наступило время превентивных мероприятий. Выцепив этого дерьмодемона в слесарке, кстати, она также, не к ночи упомянуто, располагалась в подвале, так вот, этот валет глиноземный был пьян в муку. Мы его в раз под молотки козла и к батарее, его любимого, пристегнули. Санек браслеты надыбал, а ключей не было, в том-то весь и фокус. Закрыли его в дворницкой. Спецом помещение не подготавливали, так случайная хата.

Суть да дело, по бейцалам напинали да ребра гондону прощупали, булку хлеба в мотовилы сунули, чтобы совсем ласты не склеил, да оставили хороняку под «воробьем» (нависной замок).

Два дня он там вялился, клянусь своей треуголкой. Мы на него болт забили, на часы тоже, во времени потерялись. Может, так бы и откинул бы ласты, если бы не сам «гаврила» (дворник). Сунулся после запоя подметало за своими причиндалами, а замок не той системы. Ну, он смышленый дяхан, фомку на руку и исполнил взлом замка. Сунулся, а там миазм дерьма, аммиака, словом тушите свет… А он зажег. При освещении смотрит, туловище у батареи, вокруг озеро «лечебное», уринотерапией балуется, да спражений полные глушаки. Пригляделся, «взял в рифму» (опознать). «Валера! Слесаренок, Бог ты мой, кто это тебя!». А сам клюв воротит.

Худо бедно, а после дерби стало угасать. «Ваши не пляшут», – донесли мы до них. «Трое с боку, ваших нет, если два по кушу – пеняйте на себя, валетные». Так и отстояли нашу гавань. Стали с остервенением готовить себя к суровым подаркам каменной дворовой бытности.

Но, зато хочу отметить, была цель – здоровая. А что теперь?! Даунито-хромосомо, ацентоново-черняшечный кайф. С 12-ти лет на «моменте», «барбитуре». Любители по вене, а потом по фене. Мы в общаг филажи собирали для благих целей, а современная золотая молодежь на ляп ханки, ангидрид да кислый. Сварят, на веселе в баян зарядят и вмазываются. Двинуться на притоне, и что скоты, виснут, блюют и сопли пузырями. Фундамент нашего будущего. Дно – отстой, и между прочим сие явление социальное. ДК и спорт-залы под складами – пропаганды здорового образа нет, кумиры тинейджеров «Пуля». Микки Рурк – наркоман-супермен. Капюшон на ботву, чичи-гага на глаза и грязь по вене. Люди гибнут за металл. Иглы – они металлические. Это не то железо, которое мы тягали в подвале.

Была цель, а цель – есть жизнь, ибо, добившись ее, мы получаем удовлетворение ощущением себя знаковой единицей вселенского хаоса и снова ставим иную цель. А путь к ней и есть смысл бытия. Какой смысл у тех, кто забил себе плоскостопные мозги думками о том, как с утра разломаться, а к обеду поправиться.

Кстати, я не в коем случае не выгораживаю алкоголь. Кто сказал, что со стакана легко спрыгнуть. Вот уж нет, не всем дано. Это та же трясина, разрушающая весь твой организм и размывающая волю. Детский алкоголизм на пороге 3-го столетия достиг наивысшей точки эскалации и ему, этому бесовскому явлению, нужна экстрадиция. Набивая сармаком свои «багажники», партократы (ранее), ныне олигархи, отцы народа, борющиеся за права детей, они упаковывают подростков в деревянные макентошики.

Алкоголизм – фундаментальная основа для депрессии, отсюда суицид, кухонные разборки, топоры в спине и вилки под пупами. Бычий, совершенно дикий, не поддающийся никакому анализу криминал. Хотел взять взаймы у соседки на продолжение банкета. Та лояльно отказала. Итог – вломилась вся банда собутыльников и всю семью под орех разделала. Утром схватились – кикоз! Давай от тел избавляться. Расчлененка.. предлагаю продолжить.

Расположились мы с Мухой тихо мирно без кипеша. Расстелили клеенку на теннисном столе, подтянулся Санек. Шлюмка каротофана, винегрет. Пошинковали «гидрокурицу» (сельдь), Сашка из дома принес, «балясину» разложили (сало, колбаса). Словом, чики-чики, свои люди. В таких компаниях бытовуха отрицается и полностью исключена.

Загородили по первой. Муха закурил. Молчали долго. Понимали, Мишаня помин по чувствам справляет…

В подвальное глухое окошко раздался цинк. Два коротких, пауза, четыре. Свои, резонно отметил я. Прибыл Малый, как чуял. Мы отворили дверь, не посмотрев в «волчок», так уже определили (волчок – глазок).

– А, братва, гужуете! Слышал, слам солидный подняли, – первое, что выдал он.

При таких раскладах нам и к краноперым под прицел угодить как два пальца, придется кидать взятку, это в лучшем варианте. Нет, базара нет, Малыш не пиздобол, не ботоло, словом, но кто еще при делах за эту масть.

– Кто тебе цинканул такую пургу? – фыркнул Муха. Он все еще пребывал в трансе, как трамвай.

– Да, ладно, завязывай «стойку держать», что, бивня во мне узрел (стойку держать – не колоться). Не менжуйся, братва, за мной мусора не маячат, – и Малый деланно обернулся. – Наливай, залудим за дела и за удачу. – Перескочил на другую тему Малыш.

Все дружно хапнули по пол граненных.

– Тут такое дело, пацаны, – снова взял голос тот, кто прибыл последним. – Егора закрыли по ходу.

– Шотландца? – спросил я.

– Ну да, за ту разборку в «Маяке», когда он Дуста на перо надел.

– А что, терпила-то одыбался?

– Базар тебе нужен, жив «Помидор Укропович». А Егорке на кичман светит. Я через тетку, она у меня в райотделе на посылках, пробивал, следак кричит, завтра в централ этапируют.

– А как его приняли, он же отскочил? – озадаченно интересовался Санек.

– Сам бедовый сдался, пацанчиков от пресса мусорского оградил и не хотел, чтобы этот весь кипеш пиздадельный Ленька на себя взвесил. Они ведь как братья, в натуре, – Малый двумя пальцами поддел со стола жирный кусок «гидрокурицы» и нежно заложил себе в рот. Прожевав, закурил и, метнув почти ровное кольцо в пространство, продолжил. – Надо, поцики, дачку сгоношить и перекид устроить, я у старших пробивал. Чаю поболе, курева, даже если не дымит, в хате пригодится, бацила пореальнее, ну, там конфет, лаве зарядить. Ленька уже суетится, надо и нам для правильного пацана исполнить вещи.

– Лаве у нас есть, – безапелляционно выдал я. – А как загнать, вопрос другой. Через Ферзя тропу протопчем. Завтра с утра я коны с ним наведу. Он мне барбитуры обещал, заодно и побазарю.

Ферзь – было погоняло местного кентярика. В свое время он шахматами рьяно увлекался, когда остальные в битку долбились, пристенок да в кошевары. Повзрослел, поступил в медучилище, закончил, призвался в армейку. Дембельнулся и по какой-то своей протекции на тюрьму фельдшером устроился. Канает лепилой, но сам чертила хитровыебанный, к нему не на каждой козе подъедешь. Местом дорожит, блядина, но я тогда подумал, Шотландец катируется среди парней с городского дня, не раз Ферзю сопли разбивал и вообще, вряд ли шахматист помочь Егору зажлобит. Чревато, душа-то заячья у лепилы.

Сглотнув селедочный ком, Малый выпулил стоящее предложение. Бухло давало закономерные плоды.

– Слышь, парни, у меня самки есть отвязанные. Я драл их уже, пашут, как те пони. Одна вообще «двустволка» (любящая общаг). В ЦПХ живут.

ЦПХ – это общага педучилища, аббревиатура не нами выдумана, но, клянусь дрожжами, актуально-метко: центральное пиздо-хранилище. Я думаю такой архив мохнатых сейвоф есть в любом городе. Допив литряк и вооружившись необходимым антуражем, мы выдвинулись искать «ай лавью». «Мамы, папы, прячьте девок, мы идем любовь искать». Не слабо прикольный у Мухи был «кемель». На бок восьмиклинка, как Гаврош, и папироска, шел целенаправленно, как в бой. Ох, я и не завидовал мамзели, которая под Мишаню угодит. Всю злость сольет и еще в довесок елдой по лбу настучит. «Хорошо, – думал я тогда, – финку у него отнял. Мало ли в городе кипиша. Каждый второй норовит выдать туза за фигуру, а кто понты любит? Из наших – никто и сам не садит».

Муха мог пойти на обострение, а надо оно? По любому – нет. Мы как доги мраморные на случку идем, друг за другом косяком. Лица мандариновые, батареи кипят, шляпы дымятся… «Мамы, папы, прячьте девок…». Да какие в же… мамы, они в общаге, колхозницы. Ну, жизнь, только держись. Вот Егор на киче – это жопа, но об этом с утра, а теперь по мохнаткам ударим передовицей.

Утро в России вечно похмельное, наверное, даже для тех, кто не употребляет алкоголь. Я всегда знал, что миксовать синьку с другой синькой – это кикоз. Знал… ну, и что! Ничего не помню, точнее, слабо что.

Проснулся от жуткого сушняка, язык намертво присох к небу, попробовал пошевелиться, не срослось. Руки, как вата, наверное, я Гулливер и меня опутали мерзопакостные тоталитарные лилипуты. Вот дерьмо. Постарался осемелироваться в пространстве, глаза плохо слушались, скрипели, словно, из глазниц тоже откачали всю влагу. Это они, засранцы, карлики. В носу застыли непроходимые сталактиты, и чертовски больно резали внутренние стенки ноздрей. Попытался что-то ляпнуть, да вовремя спохватился, язык-то присох. Получилось как у Герасима. От этого посталкогольного мычания зашевелилось что-то справа. Я выдернул из носа неровный, как 18 турецких сабель, сталогмит или сталактит и, прилепив его куда-то под матрац, все же превозмог себя и повернул голову вправо. Моя несчастная голова напоминала мне колодезный чугунный люк. То, что я разглядел песочными глазами, никак не могло скрасить это поганое утро. В раскодированную ноздрю ударила стойкая струя шанхайского букета. Симбиоз неподмытых гениталий (прелая селедка) и ужасно стойкий, как французский афтошейв, миазм подмышкового пота. «О! Бля», – Герасим заговорил.

Я тут же подпрыгнул, оторвав свое тело от нечистого одра. Сокраментной фразы не изреклось, но глаза захлопали влагой. «Неужели я ее… того, и без гандонов, наверное?» Мне вдруг стало невыносимо жаль себя, а еще… еще стыдно перед Ленкой. Я живо вспомнил Мухин любовный рецидив с летальным исходом, и у меня зачесалось сердце.

Наспех натягивая свои доспехи, я то и дело представлял, как захожу к ней домой, к моей Ленке, захожу тихо без стука, а она исполняет бардельеро с одногруппником. Во мразь, пошинкую обоих. Я гнал от себя эту паранойю, но она почему-то не собиралась уходить.

Совершив несколько затяжных глотков из носика алюминиевого чайника, я, протря свои «караулки» (глаза), юзанул на выход. Ленка – сука, с каким-то демоном, бандерлогом, а я в это время… на задании… а-га! Я бежал вниз по зеленым ступеням и думал, какой же бивень мог додуматься подобрать для лестницы подобный колор. Уже на выходе я лбом столкнулся с Мухой и Малым. Они выглядели, по любому, не лучше моего.

– А где Санек? – спросил я. – Сколько время?

– Вон баки висят на вахте.

– А Санек…

– Домой уже двинул, – подчеркнул Муха.

– Ну, Малый, ты подсуетил фрейлин. Кизяк, мама не горюй, – наехал я.

– А я что, обещал топ-моделей, – несколько обиженно бухнул Малыш.

– Да хули, на уши присел, «Укропа Помидоровича» исполнил, сейчас еще жди каких букетов. Такие вафельницы центровые. На конец, сто пудов, намотали. Надо в трипер-бар целиться. Ты долго, Малый, «ливер-то давил» (склонять к сексу) с этими колхозанками. «Алюры» галимые, не знаю за ваших, но моя… – при слове последнем меня аж перекосило и кишки перевернуло в животе.

– А что ты меня на горло берешь. Сам намазался на этот движняк половой, а сейчас предъявы состраиваешь.

– Ладно, хорош, пацаны, «бутиловку» (скопление людей) с рамсами устраивать, пидалим отсюда. Надо разломаться, а то гнет похмелье, – вступил в полемику Муха.

Забегая вперед, скажу, Муха будет бухать еще с неделю. Топить любовь в граненном.

– Я позже подтянусь, – отмазался сразу же я. Очень уж не терпелось к Ленке нагрянуть. Да и вину чувствовал. Ведь у тебя, читатель, признайся, бывает такое. Вот… угадал.

– Ты далеко, Денис? – недоверчиво спросил Муха.