Тень Империи

«Мы все по-своему несчастны,

все несправедливо наказаны за что-то,

но как раз от этого почему-то и легче.

Быть несчастным среди счастливых…

гораздо больнее»

Шэйн

Города Верувины неповторимы, у каждого – своя роль, свои сильные и слабые стороны и свой правитель, непременно своенравный и с большими планами на будущее. Иногда правители всех девятнадцати провинций сидели за одним столом, делились секретами и пили вино, как старые друзья, а порой ссорились столь грубо и непримиримо, что начинали военные походы и без кровопролития не могли найти компромисс. Но ни одно из событий прошлых лет не принесло в земли Верувины столько бед, сколько выпало на них в этом году. Свидетели этих дней менялись безвозвратно, о некоторых из них уже было рассказано достаточно, но об одном из них трактирным сплетникам только предстояло услышать. Эта история началась на западе уже более пятнадцати лет назад…

***

Геллерхол – большой и красивый город, расположение которого можно увидеть даже из некоторых соседних провинций благодаря огромному каменному обелиску на центральной площади. И в этом большом городе начались и закончились слишком многие жизни. Во время правления Дивина, последнего лорда Геллерхола, была принята реформа социального устройства: местные купцы и ремесленники получили привилегии, а приезжие господа лишились своих доходов и права их получать, если не жили в городе постоянно. Это было странное решение, от которого позже Дивин решил отказаться, но за время его действия одна семья странствующих торговцев, едва успевшая осесть в Геллерхоле, как раз обзавелась сыном и, к своему большому сожалению, нажила себе опасных врагов. Отец взял золота в долг у сомнительных людей, мать не смогла достать обещанный товар, затем ещё одна неприятность, другая, третья – всё это стало накапливаться, как снежный ком, который одновременно усложнял жизнь молодой пары в городе и не позволял спокойно покинуть его.

Кандалы из угроз и ультиматумов держали их в Геллерхоле вплоть до последней ночи, когда владыки местных переулков отправили за ними убийц – похоже, по их мнению, тогда несчастные торговцы уже исчерпали ресурс своей возможной пользы. Родителей убили быстро и тихо, но один из вооружённых головорезов увидел в деревянной кроватке худого ребёнка и под скептичные усмешки своих коллег забрал его к себе. В отличие от настоящих предков, он не стал мальчику любящим и заботливым опекуном – напротив, он испытывал его и всю дальнейшую жизнь держал на грани выживания. До четырёх лет мальчик постигал азы устройства мира и тонкости социальных расслоений в величественном Геллерхоле. До шести его уже научили воровать товары с открытых лавок на рыночной площади. В восемь лет вместо «Эй, ты!» или «Мелкий» к нему стали обращаться «Щенок», связывая это прозвище с его новым отцом, которого называли исключительно «Пёс». В десять лет, уже слегка окрепнув телом, Щенок совершил своё первое заказное убийство, а настоящего имени так и не обрёл.

Каждое маленькое преступление потихоньку возвышало его, и длилось это ещё полтора года, но стать малолетней легендой преступного мира ему было не суждено. В борьбе между враждующими группировками он оказался козлом отпущения и угодил в колодки. Официально – за кражу золота у одного купца, а на деле – за то, что был наименее ценным среди тех, кого пришлось принести в жертву. Щенок навсегда запомнил этот день.

Уже несколько часов он был зажат в жёстких дубовых колодках на площади, под тем самым великим обелиском. Его правая бровь была рассечена и опухла от попадания камня, а некоторые пальцы, казалось, были сломаны по той же причине. Лицо покрывала засохшая корочка из томатной мякоти и гнилых яблок. Мальчишка с выразительным лицом и ярко-синими глазами, с безграничным потенциалом вора, убийцы или наёмника, медленно увядал под хохот и презрительные плевки прохожих. Его преступная карьера подошла к концу одновременно с грязной, полной боли и обиды жизнью. Он уже закрыл глаза, смиренно ожидая, когда его дыхание остановится от очередного камня, запущенного в голову, но вдруг услышал чей-то высокий голос:

– Ты постоянно оскорбляешь меня! Я знаю, это из-за того, что мама умерла при родах, но разве я виноват в этом?!

– Нет, – последовал спокойный и в то же время суровый ответ.

Этот голос был знаком Щенку, как и всякому жителю города. Мальчик открыл глаза, приподнял из последних сил голову и увидел лорда Дивина в сопровождении нескольких рыцарей и его единственного сына, Ренамира. Щенок и сын лорда были, должно быть, ровесниками – на глаз разница в росте между ними не превышала полпальца. Худой, но бойкий отпрыск местного правителя продолжал свои возражения, следуя за отцом:

– Тогда в чём дело? Учёба и тренировки тебя не убеждают, хотя я делаю всё, как ты говоришь! Хочешь увидеть более… серьёзный поступок?

Лорд остановился и обернулся на своего сына с насмешливой улыбкой:

– Это какой же, юный Рен? Что ты можешь сделать?

Ренамир осмотрелся и остановил свой взгляд на Щенке. Минуя стражу, он подошёл к нему и посмотрел в его измученные синие глаза. Щенок не питал к нему симпатий, как и к его отцу – с ранних лет его учили презирать тех, кто удерживает власть над городом. И только теперь, встретившись взглядом со светлым, ухоженным пареньком, он подумал: «Почему? Почему я ненавижу тебя?». Ренамир вздохнул, собираясь с мыслями, и обернулся к отцу:

– Я сделаю из этого преступника достойного человека!

Дивин рассмеялся, затем этот смех заразительно передался его рыцарям. Лорд брезгливо кивнул на Щенка и сказал:

– Выпусти его, и сегодня ночью он задушит тебя, заберёт все драгоценности в твоей комнате и сбежит!

– А вот и не сбежит! – воскликнул сын лорда, решительно взмахнув рукой. – Стража! Освободите его!

Ренамир вновь обернулся на Щенка и посмотрел на него так, как впредь не смотрел никогда больше: одновременно с надеждой и с явным опасением. Он понятия не имел, что делает и как достигнет своей цели, но готов был бороться за это достижение до последнего. Лорд Дивин мог быть прав во многом, но в одном он точно ошибся: ближайшей ночью Щенок не сбежал. Ренамир взял над ним полную ответственность, приказал своим слугам накормить его, вылечить, выдать одежду и выделить маленькую комнату в том же коридоре замка, где жил сам.

У Щенка никогда ещё не было своей комнаты. Он ночевал, где придётся, и каждый день не был уверен, что доживёт до завтра, а теперь, по какому-то невообразимому стечению обстоятельств, оказался в замке и бесплатно получил одежду, еду и крышу над головой. Когда слуги закончили приводить его в порядок, был уже поздний вечер, и тогда Ренамир снова посетил его. Сын лорда вошёл в комнату без стука и в сопровождении стражника. Щенок сидел на кровати в этот момент, вздрогнул и по привычке осмотрелся, чтобы прикинуть, куда бежать. Здесь было лишь окно, из которого предстоял долгий полёт – слишком долгий для измождённого мальчишки.

– Не бойся, – сказал Ренамир, осмотрел его и жестом приказал стражнику выйти за дверь.

Воин в доспехах возразил:

– Но господин, милорд приказал не спускать с вас глаз!

– А я приказываю тебе оставить нас, иначе скажу отцу, что ты украл у меня браслет!

– Господин! – снова возмутился страж и медленно попятился к двери. – Ладно… кричите, если что.

Ренамир дождался, когда останется наедине со спасённым мальчишкой, и заговорил:

– Они думают, что ты убьёшь меня. Скажи, ты хочешь меня убить?

Щенок обхватил себя перебинтованными руками и испуганно помотал головой в ответ. Сын лорда улыбнулся, подошёл чуть ближе и протянул чистую бледную ладонь:

– Меня зовут Ренамир. Наверное, ты знаешь… А тебя как зовут?

Щенок помедлил, но всё же осторожно протянул руку, т.к. боялся проявить неуважение. Сжимать пальцы ему было неприятно из-за травм, но это было первое рукопожатие в его жизни. Он тихо прокашлялся и сказал:

– Щенок. Так меня называли бандиты.

– Щенок? – удивился Ренамир. – Нет, это не имя. А родители разве не дали тебе нормального имени?

Мальчик помотал головой и опустил печальный взгляд:

– Я их не знал. Меня забрали младенцем.

Ренамир прошёлся по комнате и сел на кровать рядом с собеседником. Он задумчиво хмыкнул и сказал:

– Если хочешь, я дам тебе нормальное имя. Такое, которое тебе понравится.

Мальчик невыносимо засмущался и пробормотал:

– Милорд, если хотите, можете звать меня «Щенком». Вы и так уже слишком много для меня сделали.

Услышав это, Ренамир нахмурился:

– Ну, нет! Так не пойдёт. Слушай… «милорд» здесь мой отец, а меня так больше никогда не называй. Можешь вообще звать меня Рен, как друг. А тебя… хм, дай-ка подумать…

Ренамир вновь слез на пол и стал нарезать круги по комнате, постукивая пальцем себе по челюсти. Он метал взгляд между предметами интерьера и рассуждал вслух:

– В старом наречии Ганрайна есть много красивых слов… Как же там говорила старуха Порта… О, придумал! Я буду звать тебя Кайсгарт!

Щенок слегка нахмурился и спросил:

– И что это значит?

– Оно означает: «острие меча».

В этот вечер Щенок переродился и стал носить это имя: Кайсгарт. Оно было куда благозвучнее и не унижало его, а даже наоборот, звучало как-то гордо, будто одним только этим именем он уже чего-то добился. Для него началась совсем другая жизнь, не похожая ни на что прежнее: Ренамир при поддержке своих слуг учил его грамоте и военному делу, они вместе тренировались и вместе проводили свободное время, обсуждая возможное будущее. Узнав, что уличный сирота не помнит даже своего дня рождения, Ренамир взял на себя ответственность лично выбрать его, как и имя: шестнадцатый день октября – ровно тогда безродного разбойника забрали в замок. И пусть эти решения взрослеющий Кай принимал не сам, он был счастлив уже от факта чьей-то заботы о нём.

Кайсгарт провёл десятки часов, слушая жалобы Ренамира на деспотичного и вечно злого отца, а в ответ рассказывал ему о том, как тяжело жилось на улицах. Вопреки противоположному происхождению, они быстро поладили, и вскоре, примерно через полгода, присутствие Кайсгарта в замке стало раздражать лорда Дивина сильнее, чем обычно, а его интерес к результатам эксперимента Ренамира заметно угас. Он как-то пришёл на тренировку по фехтованию одноручным оружием и увидел, что Кайсгарт одолел Ренамира и приставил тренировочный меч к его горлу.

– Ты проиграл! – воскликнул недавний уличный воришка и улыбнулся, не заметив лорда неподалёку.

Ренамир воткнул меч в песок, поднял руки и с любопытством заметил:

– С каждым месяцем ты всё быстрее, Кай. Кажется, размахивать клинком тебе нравится куда больше, чем читать книжки.

И тут вмешался Дивин:

– Ещё бы, он ведь уличный разбойник.

Кайсгарт опустил оружие, коротко поклонился лорду и, не сдержав обиды, сказал:

– Благодаря вашему сыну я больше не уличный разбойник, милорд.

– Что? – Дивин вдруг насупился и обвинительно указал на него пальцем. – Как ты смеешь перечить мне?! Да как ты вообще смеешь со мной говорить?!

– Я лишь… – проронил Кайсгарт, но тут же был прерван.

Лорд Дивин махнул рукой страже и вновь на него указал:

– В темницу эту тварь! Пусть пару дней подумает о том, как должен общаться со своим повелителем.

Ренамир встал между ними и обернулся на лорда с умоляющим взглядом:

– Отец, прости его, он всё ещё привыкает к этикету нашего двора! Я всё объясню ему, это больше не повторится.

– Я в этом уверен и без твоего нытья, сын. Темница всех исправляет, а если не она, то палач.

– Нет! – воскликнул Ренамир и широко расставил руки, загораживая друга. – Я тебя знаю, ты прикажешь кому-нибудь прирезать его, а потом скажешь мне, что он просто сбежал!

Дивин хмыкнул и приподнял брови:

– А ты становишься прозорливее. Но это не отменяет моих…

Кайсгарт вдруг вышел вперёд из-за спины Ренамира, отбросил в сторону тренировочный меч и склонился:

– Если вы желаете наказать меня за неуважение, милорд, я смиренно приму вашу кару. Прошу лишь не изгонять меня и не лишать жизни.

Дивин подошёл ближе и навис над ним, как кобра, расправляющая свой угрожающий капюшон.

– Глядите… – негромко прорычал он с презрением. – Уличная мразь демонстрирует достоинство. Отправляйся в темницу, посмотрим, какой ты оттуда выйдешь и с какой ненавистью будешь смотреть на меня уже на следующий день!

Ренамир протестовал, но это не принесло плодов, ведь он не имел влияния на решения своего отца. Вот только, к большой досаде лорда Дивина, в этот раз он снова ошибся: сидя в темнице, Кайсгарт продолжал тренировать тело и не создавал никаких проблем страже. Он быстро и молча принимал скверную пищу, которую ему давали, не реагировал на любые насмешки и оскорбления, а когда пришёл последний час его заточения, лорд Дивин лично пришёл к нему совершенно один и попросил стражу выйти из помещения.

Кайсгарт выпрямился и посмотрел на него холодно и бесстрастно. Дивин приблизился к клетке и заговорил:

– Ренамир сделал тебя своей личной игрушкой. Ты стал дорог ему, он постоянно о тебе спрашивает, мне это надоело… Если я убью тебя, он узнает, так что поступим иначе. Я даю тебе кошель серебра, а ты в ответ должен убраться из города навсегда и больше никогда не попадаться мне на глаза. Ренамиру скажешь, что тебе не нравится жизнь в замке и ты жаждешь вернуться на свободу.

Кайсгарт посмотрел на кожаный мешочек в левой руке лорда и задумался. Неужели все эти занятия, тренировки, жизнь в замке, дружба с Ренамиром – всё это было лишь временной иллюзией? Он изо всех сил старался вести себя достойно, преодолевал все свои порывы, следил за каждым клочком ткани, который был ему предоставлен – и теперь этот кошель был его наградой? Кайсгарт сделал шаг назад, встал у стены своей клетки и сказал:

– Нет. Я не могу согласиться на это, милорд.

Дивин стиснул зубы и, брызгая слюной, рявкнул:

– Да как ты смеешь! Это приказ, а не предложение, щенок!

В тот день Кайсгарт, тогда ещё совсем юный мальчишка, почувствовал себя мудрее и сильнее, чем старый Дивин. Лорд оставил его в темнице ещё на месяц. Мольбы Ренамира по-прежнему не приносили пользы. Пару раз друзьям удалось поговорить в тайне от стражи, но все события, происходившие внутри замка в то время, не предвещали ничего хорошего. Сын лорда продолжал учиться и познавать мир, а сын улиц тренировался с неизменной регулярностью, отжимался и растягивал мышцы на сырых и холодных камнях, и вскоре заметил, что его руки стали заметно крепче. Ещё через месяц жилистого и хмурого Кайсгарта, до тошноты уставшего от темничной еды, выпустили наружу. Дивин рассчитывал на то, что после долгого заточения мальчишка сам сбежит из замка, но и в этот раз ошибся. Один из слуг Ренамира в тот день сопроводил Кайсгарта к своему юному господину. Сын лорда встретил друга во дворе и сперва даже бросился обнять, но остановился и опустил взгляд:

– Кай, я… рад, что тебя отпустили. Пойдём, я расскажу кое-что.

Ренамир повёл его в сад за цитаделью, они шли тенистыми дорожками и молчали. Кайсгарт заметил, что в полусотне шагов за ними идёт кто-то из людей Дивина. Сидя в замке, он не растерял бдительности, которая не раз спасала его на улицах. Чуть приблизившись к Ренамиру, он сказал полушёпотом:

– За нами хвост. Кто-то из людей твоего отца, наверное.

Ренамир лишь удручённо покивал в ответ:

– Да, он… Следит за мной. Постоянно.

Они пришли к беседке с козырьком, построенной у белокаменного фонтана. Ренамир сел на скамью, Кайсгарт сел на вторую напротив него. Сын лорда вздохнул и заговорил:

– Отец всё никак не может понять, почему я к тебе так привязался. Он думал, что тогда на площади я выкрикнул глупость. Думал, что я наиграюсь и выброшу тебя. Но я учусь держать слово.

Подавленный после долгого заключения Кайсгарт откинулся на спинку скамьи и спросил с сомнением:

– А всё это… только ради твоего слова? Только ради того, чтобы сделать из меня «достойного человека» назло отцу?

– Нет! – тут же воскликнул Ренамир и вытаращил ясные и немного печальные глаза. – Нет, Кай, мне жаль, если ты так подумал. Сначала так было, это правда. Но… понимаешь, у меня никогда не было друзей! Слуги снизу, наставники и отец сверху, я будто зажат в клешнях этой дворовой иерархии, но с каждым годом я узнаю о жизни и мире всё больше. И я понял, что многим… как это сказать… ну, многим людям, им недостаёт человечности, понимаешь? И им не хватает внимания и уважения. Всем. Пока ты был в темнице, я ездил с отцом в Астендайн. Там огромный разлом в земле, и внизу прорыто множество шахт. Знаешь, что я там увидел? Я увидел там разницу между «работниками» и «рабами», Кай. Эти люди вгрызаются в землю и не жалеют себя по указаниям лорда и надзирателей, а получают в награду медные гроши, которых едва хватает на еду. Они живут в общих бараках или лачугах из палок и шкур, которые сами выстроили у разлома, там целые лагеря таких! А мы?!

Ренамир встал и с возмущением окинул жестом сад и цитадель:

– А мы нежимся тут за толстыми стенами, жрём на налоги и сборы! Разве это справедливо? Разве… так и должно быть?

Кайсгарт пожал плечами:

– Всех не уровнять, Рен. Всегда кто-то сильнее, кто-то лучше, у кого-то есть богатый отец, а у кого-то нет. Люди не могут быть равны… по самой своей природе. Я видел это на улицах каждый треклятый день. Даже мы с тобой не равны, чего уж говорить о лордах, слугах, солдатах!

Ренамир стал ходить из стороны в сторону и с полной серьёзностью продолжал возмущаться:

– Да, мы можем быть неравны изначально, но… если я имею возможность помочь кому-то, почему я не должен этого сделать? Почему я не могу взять и выразить признательность своим слугам и тем, кто следует за мной? Я уверен, что у лорда Харта в Астендайне есть деньги, чтобы построить нормальные жилища для тех, кто добывает его любимые драгоценные камни!

Кайсгарт вздохнул, обдумывая это, и поторопил разговор:

– Ну так к чему ты это всё говоришь?

Ренамир подошёл ближе и слегка наклонился к нему, чтобы прошептать:

– Слуги и стражи постепенно встают на мою сторону, они сочувствуют мне и уважают меня. Пока что мы будем прилежно учиться, тренироваться, и я сделаю всё, чтобы тебя не изгнали отсюда. Но запомни: наступит день, когда мне понадобится твоя помощь, потому что… я убью своего отца. И с этого я начну менять всё вокруг.

После дня, когда прозвучало это обещание, прошло почти десять лет. Кайсгарт и Ренамир были уже известными в городе юношами, статными, с щетиной на лице и дерзким блеском в глазах. Их дружба пережила сотни нападок Дивина, осуждение некоторых наставников, слухи самой разной степени мерзости: от странных интриг до того, что сын лорда стал мужеложцем и держит при себе верного любовника. Всё это было ложью и лишь временными неприятностями. Когда пришло время, Ренамир не стал действовать подло, напротив – он открыто вызвал своего отца на дуэль прямо на городской площади, в тени обелиска. Для этого боя были изготовлены по три новых клинка на каждого из них, а биться отцу и сыну предстояло лишь в лёгкой стёганой броне. Это означало, что один удачный выпад может быть фатальным. В половине города тогда остановилось производство, торговля замерла, а зрители приезжали даже из других провинций. Ренамир специально объявил о дуэли заранее – он хотел сделать свой триумф максимально публичным и, заняв место отца, дать людям понять, что он совершенно другой человек с совершенно другими планами.

И вот, настал судьбоносный момент: вечером в середине тёплого мая, когда солнце уже ползло к западному горизонту, отец и сын вышли на арену. Кайсгарт лично передал Ренамиру первый клинок и держал при себе ещё два на случай, если тот расколется или будет выбит слишком далеко. От этого боя зависела и его собственная судьба: если Ренамир проиграет, то его наверняка казнят за годы в замке, которые он своим присутствием выводил лорда Дивина. Или за деньги, которые ушли на его обучение и содержание. Или за то, что, по некоторым слухам, именно он надоумил Ренамира убить своего отца. В общем, Кайсгарт был уверен, что предлогов для его казни хватало.

За последние века Верувина не знала более дерзких вызовов, чем этот, так что домыслов у народа было невообразимое количество. Ренамир ощущал на себе незримое давление всеобщего внимания, но твёрдо стоял на ногах и смотрел на клинок в своей руке. В лезвии отражались длинные волосы, которые золотились под вечерним солнцем, и взгляд мудрого, проницательного человека. Дивин прокашлялся, привлекая к себе внимание, принял клинок от оруженосца и произнёс:

– Жаль! Придётся, видимо, найти себе ещё одну жену и заделать ещё сына, чтобы продолжить род. Ты разочаровал меня, Рен. Очень сильно разочаровал.

Взгляды толпы снова переметнулись от лорда к его сыну. Ренамир опустил меч и крепко сжал его рукоять. Он посмотрел в глаза оппоненту и ответил:

– Что же… это совершенно взаимно, отец. Не проходит и дня, чтобы я не пожалел о том, что родился именно от твоего семени.

– Да как ты…

Дивин в свойственной ему манере был уже готов зареветь на сына, но тот его вдруг прервал:

– Заткни. Свой. Рот!

Дивин опешил от такого обращения и действительно замолчал, невольно исполнив просьбу озлобленного сына. А Ренамир продолжал:

– Твоя самая большая ошибка как раз в этом, отец. Ты вечно думаешь, что никто ничего «не смеет». Люди – лишь подчинённые для тебя, их можно казнить, можно затащить к себе в спальню, можно забирать их деньги, дома, а в тени заключать союзы с местными преступниками, устраивая в городе рассадник негодяев! Всё что угодно ради власти и денег! Я убью тебя и положу этому конец. Я вырежу всю эту гниль из Геллерхола, а затем найду способ вырезать её из всей Верувины!

Дивин, сперва ошеломлённый этой речью, вдруг рассмеялся:

– Ха-а, да ты ещё наивнее, чем я думал! Боги даровали мне безмозглого сына, воистину. Даже если я паду, мой дорогой Рен… надеюсь, однажды ты поймёшь, как ошибался. Поймёшь, что все люди, вот эти все, – он обвёл рукой собравшуюся вокруг толпу. – Все они хотят денег и власти! Они убьют тебя ради неё, как убивают друг друга! Каждый день! А ты… ты просто ещё один тупорылый щенок, который сначала громко тявкает, а потом будет скулить после первого же пинка от судьбы.

– Как скажешь, – хмуро ответил Ренамир и ринулся в атаку.

Он понял, что ничего не добьётся словами, но основная задача его выступления уже была выполнена: противопоставить себя отцу и его убеждениям в глазах толпы.

Шквал яростных ударов обрушился на лорда, и звон стали эхом понёсся по соседним улицам. Ренамир усердно тренировался последние годы, и единственной его слабостью было то, что он забывал про верную постановку ног в пылу атаки. Кайсгарт знал это и наблюдал за тем, как Дивин сжимается под натиском сына, едва успевает блокировать его удары, но глазами ищет удачный момент. После нескольких минут утомительной схватки, когда Ренамир, игнорируя отцовские колкости и оскорбления, продолжал изматывать его, Дивин всё-таки выбрал мгновение, нырнул сыну в пояс и сбил его на землю. Кайсгарт аж дёрнулся от тревоги и был уже готов бросить другу второй меч, но Ренамир пока ещё держался: клинки были отброшены, из фехтовальной схватка перешла в кулачную. Увесистые руки Дивина лупили сына по плечам, и с каждым ударом он что-то выкрикивал:

– Слабак! Всё… было… зря!

Когда наступила короткая пауза после очередного удара, Ренамир сделал то, чему научил его Кайсгарт: скользнул чуть ниже под телом отца, поднял ноги и захватил ими голову Дивина из-за его спины, после чего с размаху ударил грузное тело о выложенную камнями площадь. Ренамир был уже готов освободиться, но лорд не потерял сознание, поднял ногу и вслепую двинул сапогом по лицу сына. Захват Ренамира ослаб, и уже через мгновение старый деспот снова был сверху. Дивин дважды ударил его по лицу, затем слез и пополз за мечом, лежавшим неподалёку. Ренамир перевернулся, сплюнул кровью на камни и попробовал встать, но тут же получил по рёбрам удар ногой, от которого спёрло дыхание. Дивин занёс над сыном клинок и повыше размахнулся, выгибаясь для решающего удара со словами:

– Умри же, наглое отродье!

Кайсгарт в этот момент уже прорвался через толпу вдоль арены, чтобы оказаться ближе к Ренамиру. Он готовился уже сам выйти на площадь и вспоминал тот день в саду, когда Ренамир сказал, что ему понадобится помощь – было очевидно, что этот момент настал. Люди вокруг уже готовились расходиться с печальными взглядами, но Ренамир, не поднимаясь, вдруг подсёк своего отца, сделал рывок в сторону за мечом, взял его и с молниеносным размахом вонзил в живот лежащего на земле лорда, после чего тут же отпрыгнул назад, оставив клинок торчать из живота поверженного врага. Дивин кашлянул, рефлекторно взмахнул перед собой оружием, но всем вдруг стало ясно: со старым лордом покончено. По толпе прокатился удивлённый гул, а местами даже впечатлённый хохот. Ренамир убрал рукой волосы со вспотевшего и побитого лица: у него была рассечена бровь, из губы тоже тянулся тонкий красный ручеёк, размазанный по подбородку, но взгляд его оставался решительным. Кайсгарт ликовал, но не спешил с выводами – он учил Ренамира не только различным способам вырваться из захватов, но и тому, что не стоит устраивать в бою излишнюю браваду.

Ренамир сделал пару шагов около стонущего отца и сказал:

– Кай часто говорил мне, что я забываю правильно ставить ноги. Теперь я понял, от кого это унаследовал. И знаешь, отец… Это последний твой порок, который остался во мне!

Ренамир подошёл ближе к Дивину, и тот, сперва изобразив увядание, вдруг приподнялся и махнул мечом по ногам сына, но тот ловко подпрыгнул над клинком, сапогом прижал вооружённое запястье Дивина к земле и вновь взялся за свой меч. Лицо лорда меняло своё выражение ежесекундно: с притворной слабости на гнев, а затем на ужас. Его глаза смотрели на пальцы бледной руки сына, которые вновь обхватывали рукоять, возвышающуюся над ним и слегка шатающуюся от его неосторожных движений – Дивин понимал, что это конец. Ренамир выдернул оружие из торса отца и, брызгая кровью, провёл его над собой в противоположную сторону, а затем с полного размаху снова вонзил ему в грудь.

– Умри же… мой ненавистный предок, – сказал новый лорд Геллерхола и ещё минуту сидел над телом Дивина, осмысливая свою победу.

Это кровопролитие закончилось праздником и объявлением больших перемен на этой же самой площади. Ренамир не удостоил отца нормального захоронения, вместо этого он приказал отправить тело Дивина в море на рыбацкой лодке, одетое в одни лохмотья. Кайсгарт с гордостью и восторгом делил победы друга в этот и все последующие дни. Его отношения с Ренамиром были уже куда ближе к братской связи, нежели дружеской: они делились всеми тревогами, защищали друг друга и даже в спорах сохраняли трезвую голову. Ренамир уважал их различия и считал, что не найдёт себе лучшего защитника и советника, чем Кайсгарт – ведь просить совета у того, кто с тобой во всём солидарен, бессмысленно, а выросшее в замке дитя улиц видело жизнь со всех сторон. Так мальчишка по имени Кай превратился в личного стража лорда, а те, кто прежде называл его «Щенком», были бесследно уничтожены или изгнаны из Геллерхола уже за следующий год.

Ренамир учредил новые мастерские и солдатские школы, избавил город от всей крупной и организованной преступности, но налаживать отношения с соседними провинциями не спешил. Многие в городе шептались о том, что молодой лорд рано или поздно устанет от вечных перемен, спокойно сядет на трон и постепенно превратится в своего отца. Но этого не произошло.

Прошло ещё несколько лет, репутация Ренамира стала близка к статусу лучшего правителя за всю историю провинции, но советники и бывшие наставники никак не могли понять, почему молодой лорд озабочен только благополучием Геллерхола и пропускает большую часть общих собраний в Зале Совета в Никантире. Остальных правителей Верувины тоже это крайне озадачивало. Вскоре ответ пришёл к людям сам собой: начался сбор войска. Вопреки общественным догадкам и слухам, Ренамир не собирался силой захватывать всю возможную землю, он использовал армию лишь как рычаг давления, как запугивающий фактор. Это сработало в Астендайне, где лорд был незамедлительно казнён за свои худшие качества. Вместо него Ренамир оставил своего доверенного наместника, указания на ближайшие полгода и двинулся дальше. Крохотный город охотников, Кетнир, тоже сдался, осознавая свою беспомощность перед лицом растущей армии с обелиском на знамёнах.

Следующим был Никантир, самый большой и политически важный город Верувины, где как раз и располагался Зал Совета, прежде собиравший в себе всех лордов от северного до южного берега. В армии распространялось убеждение, что город Ренамиру не по зубам и молодой полководец зря нарывается. Осадный лагерь простоял у стен Никантира около месяца, а затем с башен вдруг свесились знамёна осаждающей армии. Никто даже не успел понять, что произошло, а Ренамир, как оказалось, всё это время подсылал способных людей, чтобы распространить выгодные ему слухи и уничтожить весь командный состав местного гарнизона, а лорда изолировать в цитадели. Сражаться почти не пришлось, в бой бросились лишь самые отъявленные патриоты этой земли, но их быстро остановили.

Кайсгарт видел всё это. Он знал о каждом шаге Ренамира, и с каждым следующим достижением гордился им всё больше. Верный страж и духовный брат не приписывал себе лишних заслуг, не требовал больше, чем у него было. Возможность быть свидетелем этого триумфа уже делала его счастливым, а дополнительную уверенность придавало и то, с какой искренностью и отдачей Ренамир подходил к данным обещаниям. Он сохранял все жизни, какие было необязательно отбирать, и не устраивал поджогов или массовых отравлений, парочку из которых история Верувины всё ещё помнила по прошлым войнам. Но этот поход не всегда был лёгким.

В Тагервинде, замке среди гор, который прославился своими каменоломнями, расплести паутину слухов не удалось, да и солдаты лорда Гилмора отличались особой верностью. И тогда, чтобы сломить панцирь обороны, Ренамир пустил в ход не хитрость, а науку: в этом регионе порой свирепствовали ветры, называемые местными Экиат. Ренамир узнал об этом феномене всё, что требовалось, дождался его появления, и использовал для усиления эффективности своих осадных проектов. Стены были разгромлены, а лорд Гилмор сдался, сохранив честь воина. Он был первым правителем, которого Ренамир оставил на прежнем месте и позволил править под новыми знамёнами образовавшейся Ренской империи. Кайсгарт потом ещё не раз припоминал Ренамиру происхождение этого названия и всегда подшучивал, что уж в этом молодой лорд не поскромничал, ведь назвать целое государство в свою честь ещё никому не хватало наглости.