Читать книгу: «Дубровский 2.0. Перезагрузка», страница 2

Часть II. Письмо

В гостиную вошли так: впереди Пуаро с Гастингсом, следом Чапаев, замыкал шествие Дубровский-младший. Чрезвычайно изумленный Брикс отступил в сторону, пропуская нежданных гостей. Дубровский-старший вместе с Троекуровым вышли в прихожую. Вместе они составили любопытную пару: маленький, толстый, лысый генерал и худой, высокий, лохматый отставной капитан. Увидев вошедших, генерал скорее сердито, нежели удивленно, обратился к Бриксу:

– Эт-та что за мудак?

В неоднозначных ситуациях Кирила Петрович часто скатывался к армейскому жаргону. Ситуация складывалась неоднозначно или близко к этому – сомневаться не приходилось. Очевидно, этот вопрос относился в первую очередь к Пуаро, который добавил к своему экстравагантному наряду заячий тулупчик. Между прочим, выглядел стильно. Брикс лишь пожал плечами: не знаю. Зато пестрый пришелец неожиданно заявил с нескрываемой обидой в голосе:

– Ай’м ноу мьюдак.

Бритиш, оказывается, понял, что сказал генерал. Назревал скандал.

– Отец, я тебе все сейчас объясню, – протиснулся между Пуаро и Гастингсом Дубровский-младший. – Это иностранцы, мои новые знакомые, удивительные люди, не поверишь.

Объяснились. Представились. Дубровский-старший поморщился, услышав имя Эркюля. Генерал не читал ничего, кроме устава, приказов и распоряжений Минобороны, и знаменитые имена ему ничего не говорили, а пускаться в пространные объяснения Дубровский-младший счел излишним. А вот Троекуров повел себя иначе. Глаза его заблестели, он насмешливо спросил Владимира:

– Неужели те самые персонажи, из романов Агаты Кристи?

– Однофамильцы, – коротко бросил Дубровский-младший. Неужели отставной пехотный капитан читал романы великой английской писательницы?

– Володя, где ты подцепил этих чертей? – видно было, что Дубровский-старший недоволен.

– Это долгая история, отец, потом, сначала накорми нас, с утра не ели.

– Что говорит этот толстый лысый человек? – обратился к Чапаеву Гастингс.

– Он рад вас видеть и приглашает к столу.

Всей компанией прошли в гостиную. Там уже хлопотала дочь Бригса Сюзанна, плотная рыжеволосая девушка. Тут же вертелся ее сын, трехлетний Боря.

– Привет, Сюзи! Как дела? – поприветствовал ее Владимир. – С наступающим на нас Новым годом!

– Спасибо, хорошо, – слабо улыбнулась она. – Как у тебя?

– Лучше всех, видишь, какую рыбу подцепил в Питере.

– Кирила Петрович, кажется, не рад.

– Перебьется, – весело отмахнулся Дубровский-младший.

– Здравствуй, Володя, – послышался тихий голос.

Дубровский-младший резко обернулся и увидел возле камина кутающуюся в шаль знакомую фигуру.

– Маша?!

Девушка выглядела усталой и грустной. Она не смотрела на своего жениха. Дубровский-младший подошел к ней.

– Нам надо поговорить.

– О чем?

– Ты не отвечаешь на звонки, избегаешь встреч со мной.

– Ты прекрасно знаешь почему.

– Но…

– Вова, – раздался громкий голос отца, – иди сюда, гости ждут!

– Иду! – Дубровский-младший досадливо поморщился. – Встретимся в зимнем саду.

– Хорошо.

У стола в гостиной царило оживление. Проголодавшиеся гости наслаждались икрой, красной рыбой, селедочкой, бужениной, солеными опятами и другими фантастическими разносолами вроде жареного поросенка. Дубровский-старший слыл хлебосольным хозяином, свое реноме поддерживал строго. Пили кто что: Чапаев налегал на виски, Троекуров на коньяк, хозяин и Пуаро – на водку. Лишь Гастингс молчаливо вертел в руке бокал с вином.

– Вова, а этот парень, – Дубровский-старший указал на Пуаро, – наш человек, даром что англичанин и Эркюль. Водку пьет, я аж удивился. Вот не думал… Водка – хорошо? – обратился он к Пуаро.

Тот, к удивлению Дубровского-младшего, понял, видимо, уже успел в России освоить это слово.

– Уодка, yes! – экстравагантный англичанин поднял большой палец.

– Я что тебе говорил! – засмеялся Дубровский-старший. – Молодец! А вон тот мне не нравится.

Генерал, понятно, имел в виду Гастингса, который скорее делал вид, что пьет и ест, и молчал, как истинный британец. Скорее всего, языка не знает, подумал Владимир. Хотя незнание русского нисколько не мешало Пуаро быстро стать своим в барской усадьбе.

– Господа и товарищи! – Дубровский-старший постучал вилкой по стакану. – Прошу внимания! Приглашаю всех посмотреть мою коллекцию старинного оружия. Чапаев, переведи!

Чапаев перевел, англичане оживились, закивали в знак согласия. Даже Троекуров, видевший коллекцию не раз, и тот выразил готовность принять участие в экскурсии.

Встав из-за стола, компания двинулась в направлении кабинета, где Дубровский-старший хранил свои сокровища.

Владимир подошел к Маше, которая не принимала участия в ужине и безучастно сидела на кожаном диване спиной к гостям.

– Ты, кажется, не рада, что я приехал?

– Я не рада, что я приехала.

Дубровский-младший потянул ее за руку:

– Пойдем в зимний сад, там никто нам не помешает.

Они пересекли гостиную и вошли в зимний сад. Освещался он светом, проникающим через стеклянные двери, и подсветкой небольшого фонтана в центре. Растения размещались рядами и полукругом, в основном это были кактусы – к ним, как ни странно, питал слабость Брикс, он и ухаживал за колючками.

Они подошли к окну, и Владимир предложил присесть на скамейку, но Маша отказалась. С минуту молодые люди молчали, потом Владимир глухо произнес:

– Что случилось? Почему ты избегаешь меня?

– Ты хорошо знаешь, что случилось.

– Я обещал, что брошу.

– Пока я не вижу этого.

– Клянусь, что бросил.

– Это правда?

– Да! – Дубровский-младший притянул Машу к себе и стал целовать ее в шею.

– Подожди, – прошептала она, – мне кажется, на нас кто-то смотрит.

– Кто? – Владимир повернул голову и увидел, что тень мелькнула за стеклянной дверью. – Это, наверное, Бэрримор прошел на кухню. Не обращай внимания.

– Кто? – она невольно улыбнулась.

– Я иногда так Брикса называю, уж очень напоминает одного известного персонажа.

Он вновь сильно притянул ее к себе и, задыхаясь, прошептал:

– Я скучал по тебе.

– Не так сильно, Володя.

– М-м-м, мои любимые духи… – руки Дубровского гладили Машу по спине, он все сильнее сжимал ее в объятиях.

– Пусти, больно, мне нельзя так, – задыхаясь, ответила она. – Мне надо сказать тебе кое-что серьезное. Я…

– Кирила Петрович, – раздался громкий голос Брикса, – Шабашкин Леонид Вячеславович пожаловал.

Маша выскользнула из рук Дубровского-младшего, покинула сад, а Владимир все стоял на месте и думал, что же хотела сказать его невеста.

 
                                            * * *
 

Меж тем в гостиной вновь образовалась компания. Гостям во главе с Дубровским-старшим, привлеченным возгласом Брикса, пришлось прервать познавательную экскурсию и покинуть кабинет, чтобы встретить Шабашкина.

– О, кто к нам приехал! – широко разводя руки для объятий и притворно улыбаясь, воскликнул генерал. – Ну здравствуй, дорогой, здравствуй! Как доехал?

– С приключениями: застрял, еле вырулил, дороги не видно, перемело, погодой сам черт ворожит.

– Ничего, доехал же! – Дубровский-старший покровительственно похлопал полковника по плечу. – А теперь по стопочке. Надо, надо, не возражай…

Гости вновь собрались возле стола. Однако Дубровский-младший повел себя странно. Вместо того чтобы присоединиться к компании, он скрылся в кабинете, поманив за собой Брикса. О чем они там между собой говорили, неизвестно, только Брикс вышел из кабинета с лицом человека, которому предстоит решить трудную задачу. Он подошел к Дубровскому-старшему и что-то сказал ему на ухо.

– Что еще за дела? – раздраженно произнес генерал. – Не видишь, занят.

– Очень просит, – вздохнул Брикс.

– Черт знает что, выпить не дают! – Дубровский-старший поставил рюмку на стол и пошел к кабинету.

Вскоре оттуда донеслись громкие голоса.

– Нет, я сказал, нет и еще раз нет! – командирский бас генерала пробивался через плотно закрытую дверь. – Сколько можно, сколько раз я тебя выручал! Хватит, мое терпение лопнуло. Ничего не получишь! Сам выкручивайся!

Дверь резко распахнулась, словно ее открыли пинком, и в гостиную, весь багровый, в ярости влетел генерал. Подскочил к столу и с размаху тяпнул рюмку водки. Гости замолчали.

– Что случилось? – наконец, решился спросить Троекуров.

– Не обращай внимания, Гаврилыч, порядок в танковых войсках.

Но было видно, что до порядка далеко, потому что следом из кабинета вышел бледный Дубровский-младший. Он схватил со стола бутылку виски и, ни слова не говоря, скрылся в зимнем саду. Стоявшая рядом с отцом Маша, помедлив, вышла вслед за Владимиром.

– Что произошло, Володя? Ты поругался с отцом?

– Все кончено. – Дубровский-младший отхлебнул из бутылки. – Я пропал.

Он упал на диван.

– Да что кончено, почему? – она выхватила бутылку из рук Владимира и требовательно затормошила его. – Говори!

– Я проигрался. По-крупному. Мне дали три дня, чтобы отдать долг. Я попросил денег у отца, но он отказал. Категорически. Не знаю, что делать. Меня убьют. – Дубровский-младший говорил отрывисто, словно в бреду. – Что делать, что делать, Маша? Я погиб.

– Не говори так! – воскликнула девушка. – Выход всегда есть.

– Какой?! Ты не понимаешь, это страшные люди, для них убить человека – раз плюнуть. Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь! – глаза Дубровского-младшего сделались совершенно безумными. Он схватил Машу за локти и начал ее трясти. Она вскрикнула, и тут же открылись стеклянные двери зимнего сада. На пороге стоял Троекуров. Он все слышал.

– Отпусти мою дочь! – закричал он. – Не смей ее касаться!

Дубровский, пошатываясь, повернулся к Троекурову. Только сейчас стало понятно, как он пьян.

– О, папенька пришел! – издевательски засмеялся он. – За своей девочкой, а девочка уже и не девочка. Она моя, хочу – коснусь, хочу… – последовало нецензурное выражение. – Правда, Маш?

Маша, вся бледная, ни слова не говоря, залепила пощечину Владимиру и, еле сдерживая слезы, выбежала из сада. Троекуров подошел к пьяному Дубровскому и, медленно проговаривая слова, произнес:

– Еще раз – и тебя нет. Слово боевого офицера.

– О, дуэль, дуэль! На чем будем сражаться? На чайниках?

– Ты ответишь за слова.

– Да пошел ты…

 
                                            * * *
 

В гостиной между тем происходили не менее важные события, в центре которых оказался полковник. Во-первых, Шабашкин отказался пить. Уже одно это заслуживало внимания. Во-вторых, он привез букет цветов. В-третьих, выразил желание поговорить с Дубровским-старшим наедине.

– Да что такое! – взревел генерал. – Спокойно выпить не дадут. Что за важные дела сейчас?! Завтра.

– Нет, сейчас, завтра я должен быть в городе. И это важно.

Дубровский-старший внимательно посмотрел на полковника. Должно быть, в глазах Шабашкина было нечто такое, что генерал не решился ответить отказом.

– Ну пойдем. Только недолго, гости обидятся.

Они заняли кабинет, и генерал вновь услышал неприятные вещи.

– Кирила Петрович, вы меня знаете… – начал Шабашкин.

– Да уж, знаю.

– Я понимаю, о чем вы, но людям свойственно меняться.

– Неужели?

– Зря иронизируете.

– Давай к делу, – перебил его Дубровский-старший.

– Хорошо, к делу так к делу. Это касается вашего сына.

– Что?

– Его отношений с Марией Троекуровой. Они собираются пожениться, более того, уже состоялась помолвка.

– Тебе-то какое дело до личных планов Владимира?

– Самое прямое. Я тоже собираюсь жениться на Маше.

– Ты?! Ха-ха. Ох, уморил! А она знает об этом?

– Знает. Мы говорили с ней.

– И что?

– Она сказала, что ей надо подумать.

– Плохи твои дела, Шабашкин. В переводе с женского на мужской это значит: отвянь!

– Ну почему же. С вашим сыном она будет несчастлива, и Маша это понимает. Владимир, как бы выразиться интеллигентнее, вниз катится: вино, карты, долги, наркотики. Он плохо кончит – и Машу с собой утянет.

– Что?! И это говоришь ты, мелкий плут и мошенник, которого я выгнал из армии за воровство! Да я тебя, сморчок… – генерал схватил Шабашкина за лацканы пиджака.

Тот, впрочем, остался совершенно спокоен.

– Руки уберите. Я же говорил, люди меняются. Я уже не тот лейтенант, которого вы когда-то гоняли за водкой. А вы уже бывший генерал, если забыли. Пенсионер, хотя и персональный.

– Чего ты хочешь? Денег?

– Генерал, денег у меня больше, чем у вас.

– Что же?

– Я хочу, чтобы вы расстроили помолвку вашего сына и Маши.

– Каким же образом?

– Скажите ему, что вы против.

– Вряд ли он послушается.

– Послушается, если вы заплатите его долг. А он, по моим сведениям, составляет пятьдесят тысяч долларов.

– Слышь ты, мудило, – генерал перешел на армейский жаргон, – не трогай моего сына, хребет сломаю.

– Ну это вряд ли. Вы лучше бы о себе позаботились. У меня в сейфе папочка лежит интересная, а там документики еще более интересные. О том, как протекала ваша параллельная тайная жизнь в армии, какие комбинации вы прокручивали, как обогатились за счет государства. Некоторым людям интересно будет взглянуть. Так как?

– Мне надо подумать. – Дубровский-старший вдруг съежился, будто из него выпустили воздух.

– Думайте, только недолго. – С этими словами Шабашкин вышел из кабинета.

 
                                            * * *
 

В гостиной царило затишье. Веселье не складывалось. Разговор в отсутствие хозяина дома не клеился. Чапаев пытался развлечь иностранцев анекдотами, но те лишь вежливо улыбались и качали головой. Русский юмор британцы решительно не понимали, вернее, понимали все буквально.

– Как русские могут смеяться над евреями? Это же расизм. Не думал, что наш переводчик – юдофоб, – прошептал Гастингс Пуаро.

– Зато водка у них хорошая, – отвечал грубый человек.

– Вы все о водке. Наверное, хватит уже пить.

– А что тут пить? – удивился Пуаро.

– В самом деле, – ухмыльнулся Гастингс, обводя взглядом батарею бутылок с водкой, коньяком и виски.

Тенью вокруг стола сновала Сюзанна, меняя грязные тарелки и приборы, убирая мятые салфетки и пустые бутылки.

Троекуровы не участвовали в разговоре, они вообще отошли подальше от компании. Андрей Гаврилович нервно выговаривал что-то дочери. Та молчала, опустив голову.

Шабашкин решительно направился к ним.

– Маша, он вас обидел?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Ну, не молчите же.

– Леонид Вячеславович, – вмешался Троекуров, – вы бы своей властью прекратили домогательства этого… этого донжуана. Он опасен для Маши.

– Вообще-то, у меня есть идея, – Шабашкин покосился на Машу и, увидев ее настороженный взгляд, поспешил успокоить: – Нет-нет, никаких силовых мер.

Маша сильнее запахнула шаль, словно защищаясь от слов Шабашкина, и произнесла:

– Мне нездоровится, извините, я вас покину. – И ушла.

– Что за идея, полковник? – потребовал Троекуров.

– А вы знаете, что они помолвлены? – вдруг спросил Шабашкин.

– Что?! – Троекурова поразило не само известие, а скорее то, что дочь не сказала ему. – Так далеко зашло?! Я не знал.

– Мы многого не знаем о наших детях – или не хотим знать.

– Да что же делать? – Троекуров, казалось, не заметил последних слов полковника.

– Он сам откажется от Маши, – недобро усмехнулся Шабашкин.

– Почему?

– Он в тупике, из которого только один выход.

– Вы говорите загадками.

– Загадки скоро откроются.

– И все же?

– Не торопите события, Андрей Гаврилович, – уклонился от ответа полковник. – События сами поторопят нас. Думаю, уже завтра.

– Завтра Новый год.

– Будет повод поздравить друг друга.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – эта сакраментальная фраза в устах Троекурова прозвучала банальнее, чем была на самом деле.

В это время из кабинета появился Дубровский-старший. Выглядел он неважно. Взгляд, обращенный внутрь, дрожащие руки, которые он тут же сунул в карманы, выдавали внутреннее напряжение. Он подошел к столу, покачался с пятки на носок, оглядел гостей и скомандовал:

– По последней – и спать.

Гости расположились следующим образом. Иностранцев вдвоем разместили в гостевой рядом с кабинетом, Машу – в детской на втором этаже, напротив комнаты Сюзанны с мальчиком; Троекурова – в мансарде, в библиотеке; Шабашкина – в пристрое над гаражом, в гостевой спальне, рядом с комнатами Брикса и охранника. Дубровский-старший укрылся в своей спальне на втором этаже. Дубровскому-младшему для ночлега был отведен кабинет, но он уснул на диване в зимнем саду. Решили не будить.

 
                                            * * *
 

Ночью погода разыгралась. Ветер неистовствовал, злобно дергая провода, ударял по окнам, стучал в двери, занес снегом крыльцо. Этого ему показалось мало, и он с яростью повалил на землю молодую сосенку позади дома.

Особняк притих, словно затаился, стараясь держаться незаметнее, но в то же время с достоинством – извечное соперничество ветра и камня. Внутри жизнь постепенно затихала. Дубровский-старший, расстроенный неприятными разговорами, не мог уснуть. Тогда он счел за лучшее выпить стакан виски, спиртное через некоторое время сделало свое дело, и генерал наконец уснул. Еще раньше отошел ко сну Пуаро, он храпел и мешал Гастингсу, который попытался разбудить его, но безуспешно. Троекуров, который по натуре был холериком, мерил комнату нервными шагами, в который раз проигрывал в памяти разговор с Дубровским-младшим и старался разгадать таинственные слова Шабашкина о том, что молодой человек сам откажется от руки его дочери. И с горечью думал, что Маша не была откровенна с ним. И это крайне беспокоило Троекурова.

Чтобы успокоиться, он вытащил с полки первую попавшуюся книгу, сел на диван и начал рассеянно ее листать. Это был детектив «Чисто английское убийство». «Чисто английское… – автоматически отметил он, думая совсем о другом. – Как бы не вышло чисто русское».

Маша тоже бодрствовала. Но в отличие от отца, она неподвижно сидела в кресле, прижав руки к груди. Мысли ее возвращались к дикой сцене в зимнем саду, пьяной выходке Владимира. «Неужели выход только один?» – спрашивала она себя.

Дубровский-младший ворочался на скамейке в зимнем саду. Ему снились кошмары, в которых Чапаев с Пуаро бились на саблях, а он с Гастингсом заключил пари на победу одного из противников.

 
                                             * * *
 

Наконец дом облегченно выдохнул и затих, посапывая во сне.

Последними легли спать Брикс и его дочь Сюзанна. Они убирали в гостиной, шепотом переговариваясь между собой, мыли посуду и пили чай на кухне.

– Сюзи, – сказал Брикс, – чувствую, завтра нам придется нелегко. Владимир, кажется, совсем слетел с катушек. От него, когда выпьет, всего можно ожидать.

– Брикс (как и все, она называла отца именно так), чего ты хочешь, – раздраженно ответила она, – он избалованный мажор, который ни в чем не знает отказа, вот и ведет себя как скотина. Бедная Маша! Притащил каких-то собутыльников, устроили пьянку! Убирай за ними!

– Ладно, дочь, – озабоченно проговорил Брикс, – давай тоже ложиться. Завтра предстоит тяжелый день.

– Уже сегодня.

Едва она это сказала, как кухня погрузилась в темноту. И не только кухня, а весь дом. Также погасли огни фонарей на крыльце и вдоль дорожки.

– Что это?! – тревожно вскрикнула Сюзанна.

– Черт его знает, – пробормотал Брикс, стоя в полной темноте. – Может, пробки вылетели? Где у нас фонарь?

– В правом настенном ящике.

Брикс, натыкаясь на кухонную мебель, шарил по полкам, уронил банку с кофе, чертыхнулся и наконец нащупал фонарь. Узкий свет кинжалом прорезал темноту.

– Пойду спущусь на цокольный этаж, в электрогенераторную, посмотрю пробки.

Он ушел, а Сюзанна неподвижно сидела в полной темноте. Брикс отсутствовал недолго.

– Пробки на месте, видимо, линию ураган повредил, – озабоченно произнес он. – Завтра запустим генератор, сейчас устал, да и поздно уже. Пойдем, провожу тебя.

Они молча поднялись на второй этаж, где Брикс пожелал дочери спокойной ночи, потом спустился к себе.

В доме вновь стихло. Лишь ураган снаружи также пытался ворваться внутрь мокрым снегом и дождем, дыхнуть на людей холодом. Но его бесплодные попытки лишь создавали внутри ощущение уюта и покоя.

Через два часа на полу в гостиной появилось светлое пятно. Оно двигалось, описывая дугу, и уперлось в дверь кабинета. Это был луч маленького фонарика-карандаша. Луч на некоторое время застыл на месте, потом дверь открылась, и луч бесшумно вошел в кабинет.

 
                                            * * *
 

Утро для обитателей усадьбы выдалось разное. Брикс встал рано и сходил подключить генератор, потом они с дочерью хлопотали на кухне. Шабашкин, Троекуров и Гастингс вышли в гостиную к завтраку, как и было заранее объявлено хозяином, в восемь часов. Особенно хорош был англичанин. С блеском выбритый, пахнущий дорогим парфюмом, в ослепительно белой рубашке и галстуке, он, казалось, и не ложился вовсе, а провел ночь за составлением своего туалета. Троекуров предстал помятым, лохматым, с красными глазами – сразу видно, что человек плохо спал или не спал вовсе. Шабашкин выглядел флегматично. По его виду было трудно догадаться, что у него на уме.

На завтрак были поданы хлеб, масло, джем, чай и кофе. Сюзанна также предложила компании яичницу. На это откликнулся один Гастингс, при этом пытаясь объяснить, чего он хочет. Сюзанна растолковала его слова по-своему и с удивлением уставилась на англичанина:

– Со свиньей? У нас нет свиней.

– С беконом, – вздохнул Шабашкин. – Чисто по-английски.

Сюзанна удалилась на кухню готовить Гастингсу яичницу с беконом.

Троекуров, налив себе чая, повернулся к Шабашкину:

– Как спалось?

Полковник усмехнулся:

– Что за политесы, вы ведь не об этом хотите знать?

– Вы правы. Я беспокоюсь о дочери, мне не нравится ее настроение, ее отношения с Дубровским-младшим.

– Что же вам не нравится в нем? Завидный жених, богатый наследник.

– Он все промотает. Маша будет с ним несчастна, она уже несчастна. Вы видели, как он с ней обращается?

– Видел.

– Вы мне вчера обещали, что все устроится и они расстанутся.

– Обещал. Но не торопитесь. Дождемся, когда проснется молодой человек, когда с ним поговорит папаша, когда они найдут общий язык. Все должно идти постепенно, одно за другим.

Но постепенно не получилось. Громко хлопнула дверь спальни, в которой ночевал хозяин дома. Все обернулись и увидели мрачного генерала в халате, который, не глядя на гостей, устремился в кабинет. В руках он держал какой-то листок.

Некоторое время в кабинете царила тишина, потом ее разорвал настоящий рев:

– Негодяй!

Вслед за этим из кабинета выскочил Дубровский-старший и ринулся в зимний сад. Гости поставили чашки на стол, с удивлением наблюдая за странными перемещениями генерала. Он меж тем скрылся в саду, и уже оттуда послышались крики:

– Вставай! Негодяй, мерзавец! Урою!

Гостей словно магнитом притянуло ко входу в зимний сад, и их глазам предстала довольно неприглядная картина. Дубровский-старший пытался поднять сына с дивана, на котором тот спал. Нецензурная брань сыпалась из уст генерала, словно он был на плацу:

– Ты что творишь, ворюга?!

Дубровский-младший, приподнявшись на диване, непонимающе уставился на отца:

– Ты о чем?

Этот вполне естественный вопрос привел генерала в еще большее бешенство:

– А-а, будешь прикидываться? Зашибу! Где спрятал?!

– Ты о чем? – повторил свой вопрос изумленный Владимир.

– Вы только посмотрите на него, – Дубровский-старший с деланным изумлением обернулся к гостям, словно призывая их в свидетели: – Украл, негодяй, украл! Вот! – он потряс бумагой, зажатой в руке. – Говори, где спрятал!

– Что я украл? Объясни в конце концов!

– Прикидываешься, хочешь объяснений? Изволь. Пойдем в гостиную. – Генерал кипел от негодования.

Все прошли к столу, и вот что выяснилось. Ночью пропала семейная реликвия – карманный пистолет начала XIX века, из которого, по преданию, предок Дубровских застрелил медведя в усадьбе Троекуровых. Этот факт стал широко известен благодаря повести Пушкина «Дубровский». В семье считали, что поэт был знаком с Владимиром, который служил в гвардии и рассказал историю с медведем Сергеичу, как звал Пушкина отец Владимира, Андрей Гаврилович, обедневший дворянин, сроду не выезжавший из Санкт-Петербурга. В Кистеневке жил его двоюродный брат, к нему и приехал Владимир на отдых. Разъяренного медведя он застрелил на ярмарке, когда тот сорвался с цепи и мог покалечить немало народа. В том числе и предводителя местного дворянства Кирилу Петровича Троекурова. Владимир спас ему жизнь.

Александр Сергеевич по-своему интерпретировал рассказ друга, добавил воображения и создал в итоге романтическую историю. Андрей Гаврилович Дубровский за то, что выставил его сына разбойником, прекратил отношения с поэтом и отказал ему от дома. Со временем истинные события, как это часто бывает, забылись и остался лишь миф о романтической любви, благородном разбойнике и пистолете.

Оружие хранилось в семье около двухсот лет и передавалось по наследству. В коллекции Дубровского-старшего пистолет был самым ценным экспонатом с историей, связанной с Пушкиным, более ценным, чем пара дуэльных пистолетов того же времени. За него предлагали бешеные деньги, но он не продавался. И вот пистолет исчез.

Открылась и причина гнева генерала, когда он бросил на стол листок бумаги, сложенной посередине, который оказался анонимным письмом.

– Подбросили в спальню. Читайте! – коротко бросил хозяин усадьбы и позвал Брикса: – Принеси мне выпить.

Брикс поспешил исполнить приказание, а гости сгрудились возле письма. Оно состояло всего из одного короткого предложения.

«Пистолет взял Владимир». Слова были вырезаны из какого-то печатного издания и наклеены на бумагу обычного формата А4.

– Не трогайте! – поспешил сказать Шабашкин. – Возможно, остались отпечатки пальцев.

– Вряд ли, аноним не сумасшедший, – возразил Троекуров.

– Дорогой ствол? – спросил Шабашкин генерала.

– Какой ствол! Это у тебя ствол, а это пистолет, произведение искусства, – пренебрежительно ответил Дубровский-старший. Он уже успел отпить виски из стакана и немного успокоился.

– Ты? – обратился он к сыну.

– Нет. Я не брал. – Дубровский-младший отрицательно покачал головой. – Брикс, мне тоже выпить.

– Ну да, ну да! Пистолет просто испарился.

Вдруг громко хлопнула дверь гостевой комнаты, и в гостиную вывалился Пуаро. Вид у него был совершенно дикий: всклокоченные волосы, красные глаза, опухшее лицо – все говорило, что человеку плохо. Он подошел к столу, разлепил запекшиеся губы и простонал:

– Запой.

Генерал сразу понял, что нужно гостю, и скомандовал:

– Брикс!

Брикс невозмутимо налил виски на два пальца и протянул стакан Пуаро.

– Ну вот, все в сборе, – сказал Шабашкин.

– Маши нет, – поправил его Дубровский-младший.