Читать книгу: «Драконы моря», страница 9

Он ненадолго остановился, дабы перевести дыхание, отирая пот со своего лица и призывая рабов тянуть быстрее. Затем он продолжил: «Главная наша трудность, с которой нам целителям приходится мириться в этой стране, это то, что у нас нет подходящих мощей, что могли бы помочь нам. У нас даже нет ни единого зуба святого Лазаря, перед которыми не устоит ни одна зубная боль, и которые можно найти где угодно в христианском мире. Ибо нам проповедникам среди язычников не дозволяется брать мощи святых с собой из опасения, что они могут попасть в руки язычником и оскверниться. Поэтому нам приходится полагаться только на молитвы, святой Крест и мирские снадобья, чего иногда недостаточно. Итак, никто из нас не может исцелять данов святыми реликвиями, пока не будет мощей, дабы помочь нам; но время для этого ещё не пришло. Ибо, хотя уже три епископа и множество меньших пастырей было убито в этой стране, и некоторые из тел этих мучеников были найдены и погребены по христианскому обряду, так что мы знаем, где они сейчас находятся, однако Святая Церковь постановила, что никакие кости епископов или мучеников не могут быть выкопаны из земли и использованы для целительства до тех пор, пока не пройдёт тридцати шести лет с года их смерти. И пока это время не наступит, лекарям будет непросто лечить людей в этой стране».

Он грустно покачал головой и что-то пробормотал себе под нос, но затем, как будто, снова оживился.

«Однако, – продолжил он, – теперь, когда Господь счёл нужным случиться такому великому чуду, всё станет гораздо легче для меня и брата Виллибальда. Правда, нигде в Священном Писании я не видел упоминаний о том, что святой Иаков мог исцелять зубную боль; но в его собственном колоколе, да ещё только что прибывшем с его благословенной могилы, воистину, должна присутствовать такая великая мощь, которая легко сокрушит любое зло, включая зубную боль. Посему, вождь, не может быть, чтобы ты был никем другим, как посланником Господним ко мне и брату Виллибальду и ко всей христианской вере в этой стране».

Орм промолвил: «Премудрый господин, но как ты собираешься исцелять зубную боль колоколом? Мои товарищи и я были в далёких землях и видели много удивительных вещей, но это должно быть самым чудесным из всех».

«Есть два средства от зубной боли, которые мы – целители, искусные во врачевании, знаем, – отвечал брат Маттиас, – и оба они действенны. Лично я – и думаю, брат Виллибальд разделяет моё мнение – считаю, что старинный рецепт изложенный святым Григорием, является наилучшим. Впрочем, скоро вы сможете всё увидеть сами».

К этому времени они достигли крепостного вала с частоколом, и престарелый привратник с трудом распахнул перед ними большие ворота, тогда как другой человек протрубил в рог, дабы оповестить всех о прибытии гостей. Брат Маттиас возглавил процессию и принялся ликующим голосом распевать священный псалом «Vexilla regis prodeunt». За ним шли Орм и Токи, за которыми следовали рабы тащившие колокол, и остальные викинги, что подгоняли рабов.

За частоколом было множество строений, которые принадлежали домочадцам короля. Ибо король Харальд жил с большей пышностью, чем его отец, выставляя напоказ свои богатства. Он перестроил и увеличил пиршественные покои старого короля Горма и добавил им великолепия, а также выстроил длинные дома для своих приспешников и слуг. Завершение постройки кухни и пивоварни было воспето скальдами; и знающие люди утверждали, что они даже больше, чем кухня и пивоварня у короля в Уппсале. Брат Маттиас повёл их в спальные покои короля, ибо сейчас, когда король Харальд был уже стар, он проводил большую часть времени, развлекаясь со своими женщинами и наслаждаясь накопленными сокровищами.

Спальные покои короля были высоким и очень просторным строением, хотя сейчас оно было менее переполнено, чем прежде. Ибо с тех пор как епископ Поппо неустанно предостерегал короля Харальда, что тот должен вести благочестивую жизнь христианского правителя, король отказался от услуг большинства своих женщин, оставив при себе нескольких лишь самых молодых. Те из женщин, что родили ему детей, жили теперь в других домах в пределах замка. Однако сейчас в спальных покоях и по сторонам царила страшная суматоха, и множество мужчин и женщин бегало вокруг в большом смятении. Некоторые из них остановились, удивлённо разглядывая приближающуюся процессию, и спрашивая друг друга, что всё это значит; но брат Маттиас, прекратил пение, и как пьяный, расталкивая толпу плечами, ворвался в королевские покои; Орм с Токи последовали за ним.

«Брат Виллибальд, Брат Виллибальд! – вскричал он, – есть ещё целительный бальзам в Гилеаде. Царственный государь, возрадуйся и восславь Госпдоа, ибо чудо свершилось для тебя, и боль твоя скоро низвергнется! Подобно Саулу сыну Киша я вышел искать пиявок, а обрёл святыню!»

Пока люди Орма с большим трудом пытались втащить колокол в королевскую опочивальню, брат Маттиас принялся рассказывать о том, что с ним произошло.

Орм с товарищами учтиво приветствовали короля Харальда, глядя на него с любопытством; ибо его имя было у них на слуху чуть ли не с рождения, и теперь им было странно и непривычно видеть его старым и немощным.

Его ложе располагалось возле стены, напротив дверей. Это было крепкое высокое сооружение искусно сделанное из дерева, накрытое мехами и заваленное подушками; и оно было таким просторным, что трое или четверо человек могло лежать на нём не стесняя друг друга. Король Харальд сидел на краю постели, обложенный подушками и закутанный в длинную мантию из меха выдры, и с жёлтой вязаной из шерсти шапочкой на голове. На полу перед ним на корточках сидели две молодые женщины, и между ними стоял котёл полный горячих углей. Они держали ступни короля у себя на коленях и растирали их, дабы он не мёрз.

Даже самый неосведомлённый человек, увидев его, догадался бы, что перед ним король Харальд, хотя при нём и не было знаков королевской власти, а вместо этого было выражение не королевского страдания на его лице. Его большие округлые глаза были вытаращены в печальном ожидании неминуемых мук, а взгляд его, бесцельно блуждая по лицами окружавших его в опочивальне людей, наконец остановился на колоколе, который к этому времени втащили в комнату. Но он, казалось, не проявил к новому предмету какого-то интереса, и лишь осторожно дышал через нос маленькими вдохами, словно ему не хватало воздуха; ибо боль, что его мучила, ушла лишь ненадолго, и он теперь ожидал её неизбежного возвращения. Это был пожилой человек очень грузного сложения и внушающего почтение вида, с широкой грудью и огромным выступающим животом, лицо его было крупным и красным с блестящей гладкой кожей. У него были белые седые волосы, но широкая спутанная борода, что спускалась ему на грудь косматыми сосульками была серовато-жёлтой, а в середине с нижней губы свисала узкая совершенно жёлтая её прядь. Рот его был влажен от снадобий, что он принимал, дабы утолить боль, поэтому оба его голубых глазных зуба, что были известны своими размерами и цветом, блестели теперь даже больше обычного, словно клыки старого кабана. Глаза его были вытаращены и налиты кровью, но в них, его широком лбу и в косматых седых бровях таилось грозное величие.

Епископа Поппо не было в опочивальне, ибо он бодрствовал всю ночь возле королевского ложа, вознося молитвы, и был вынужден всё это время выслушивать от короля ужасные проклятия и богохульства, когда его зубная боль становилась нестерпимой, так что в конце концов он был вынужден удалиться, дабы немного передохнуть. Но брат Виллибальд, что также провёл всю ночь на ногах, подбирая вместе с братом Маттиасом всевозможные лекарства, дабы унять королевскую боль, всё ещё был в бодром состоянии духа. Он был маленьким сморщенным человечком, с большим носом и строго поджатыми губами и с длинным красным шрамом на макушке. Он с готовностью кивал, слушая рассказ брата Маттиаса, о всех произошедших с ним событиях, и взволнованно воздел руки над собой, когда увидел колокол, который стали затаскивать в опочивальню.

«Это воистину чудо, – вскричал он пронзительным и ликующим голосом, – как птицы небесные приносили пищу пророку Илие, когда он пребывал одинокий в пустыне, так и эти странники прибыли к нам с помощью посланной небесами. Все наши мирские снадобья смогли унять боль лишь ненадолго; ибо как только нетерпение заставит нашего господина короля Харальда открыть рот, зубная боль тут же возвратится. Так было всю ночь. Однако, теперь его исцеление несомненно. Сначала, брат Маттиас, хорошенько сполосни колокол святой водой; затем положи его на бок и промой изнутри, ибо я не вижу на нём сверху пыли, что нам потребуется. Затем в своё время я смешаю эту пыль с другими ингредиентами».

Итак, они перевернули колокол на бок, и брат Маттиас тщательно протёр его зев куском ткани смоченной святой водой, которую потом он отжал над чашей. В колоколе внутри был изрядный слой пыли, потому вода в чаше стала совершенно чёрной к великой радости брата Виллибальда. Затем брат Виллибальд принялся за работу, смешивая свои снадобья, которые он хранил в большом кожаном сундуке, и ведя попутно поучительную беседу с теми из присутствующих, кому было любопытно узнать, что же он собирается приготовить.

«Старинный рецепт святого Григория будет наиболее действенным в нашем случае, – объяснил он слушателям, – он несложный и его легко приготовить. Сок тёрна, желчь кабана, селитра и бычья кровь, щепотка хрена и несколько капель можжевеловой воды – всё это смешивается в равной пропорции со святой водой, где были омыты святые мощи. Смесь следует держать во рту, пока не будут пропеты три стиха из псалмов; всё это необходимо повторить трижды. Это самое действенное снадобье из всех средств против зубной боли, которое мы, целители, применяем в искусстве врачевания; и оно никогда не подведёт, при условии, конечно, что святые мощи достаточно сильны. Лекари из Апулии при дворе старого императора Оттона полагали, что кровь лягушек более действенна, чем бычья кровь, но такого мнения мало кто придерживается в наши дни, тем более что лягушачью кровь нелегко раздобыть зимой».

Он достал из своего сундука две небольшие железные бутыли, открыл их, понюхал, и покачав головой, отправил слугу на кухню раздобыть свежей желчи и бычьей крови.

«В нашем случае, лучше использовать всё самое свежее, – пояснил он, – когда священная реликвия настолько сильна как у нас, надо хорошенько позаботиться об остальных ингредиентах».

Всё это заняло какое-то время, и казалось, что король Харальд уже меньше обеспокоен своей болью. Он перевёл взгляд на Орма и Токи, очевидно озадаченный видом людей одетых в чужеземные доспехи; ибо они всё ещё носили красные плащи и разукрашенные надписями щиты Альманзора, их шлемы были с наносниками и низко спускались на их щёки и шеи. Он дал им знак подойти ближе.

«Что вы за люди?» – спросил он.

«Мы ваши люди, король Харальд, – отвечал Орм, – но мы прибыли из Андалузии, где мы были на службе Альманзора, великого правителя Кордовы, пока кровь не пролилась между нами. Крок из Листера был нашим предводителем, когда мы отправились в поход на трёх кораблях. Но он был убит, и многие пали вместе с ним. Я Орм сын Тости из Маунда в Сконе, и теперь я предводитель тех кто остался жив; мы прибыли сюда с колоколом. Мы решили, что подобный дар будет угоден тебе, о, король, ибо мы слышали, что ты принял крещение. Насколько он силен против зубной боли мне неведомо, но в море он был нам могущественным союзником. Это самый большой из всех колоколов с могилы святого Иакова в Астурии, где есть ещё множество разных чудесных диковин; мы отправились туда вместе с нашим господином Альманзором, который очень дорожил этим колоколом».

Король Харальд кивнул, ничего не сказав; но одна из молодых женщин, что сидела на полу на корточках у его ног, повернулась, и глядя на Орма и Токи поспешно произнесла по арабски: «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! Вы люди Альманзора?»

Они оба воззрились на неё, изумлённые тем, что снова слышат этот язык при дворе короля Харальда. Она была красива, с карими широко расставленными глазами на бледном лице. Её заплетённые чёрные волосы спускались с висков двумя длинными косами. Токи так никогда и не выучил толком арабский, но он слишком давно не разговаривал с женщиной, и это помогло ему незамедлительно найтись с ответом: «Ты, должно быть, из Андалузии, – сказал он, – я видел там женщин похожих на тебя, но ты намного прекрасней».

Она одарила его быстрой улыбкой, показав белые зубы, но затем печально опустила глаза. «О, незнакомец, кто знает мой язык, – сказала она нежным голосом, – ты видишь как вознаградила меня моя красота. Вот, я перед тобой андалузка знатного рода, а теперь я рабыня у нечестивых язычников, с бесстыже открытым лицом, растираю гниющие ступни старого Синезубого. В этой стране нет ничего кроме холода и мрака, шкур и вшей, и пищи, что изрыгнули бы даже псы Севильи. Только в Аллахе я могу найти утешение от моей жалкой участи, к которой привела меня моя красота».

«Мне кажется, что ты слишком хороша для того, чтобы здесь оставаться, – посочувствовал девушке Токи, – тебе следовало бы найти более подходящего человека, который мог бы предложить тебе кое-что получше, чем пальцы своих ног».

Она снова ослепительно улыбнулась ему, хотя на глаза ей навернулись слёзы; но в это время король Харальд приподнялся и гневно крикнул: «Кто ты таков, чтобы говорить на языке воронов с моей женщиной?»

«Меня зовут Токи, я сын Серой Чайки из Листера, – отвечал Токи, – мой меч и быстрый язык, это всё, чем я владею. Но я не собирался выказывать неуважение к тебе, король, отвечая этой женщине. Она спросила меня о колоколе, и я ответил ей; и она сказала, что думает, что он станет даром, который доставит тебе не меньше радости, чем дарит тебе она, и не меньше пользы».

Король Харальд было собрался что-то ответить, открыв свой рот, но как только он это сделал, его лицо почернело, он громко заревел и откинулся назад на подушки, так что обе молодые женщины, сидевшие на корточках перед кроватью, упали на спину; ибо боль снова вернулась терзать его зубы.

После этого в опочивальне началось всеобщее замешательство, и те кто стоял рядом с королевским ложем отступили назад, опасаясь за свои жизни. Но брат Виллибальд, который уже успел приготовить свое снадобье, смело вышел вперёд с уверенным видом и ободряющими словами.

«Сейчас, сейчас, великий король», – промолвил он решительно и осенил крестным знамением сначала короля, а затем чашу со снадобьем, которую он держал в руке. В другую руку он взял маленькую роговую ложечку и произнёс нараспев торжественным голосом:

«Жестокая боль

Сжигает тебя

Её утолим мы

Священной водой

Почувствуешь, что

Ушла твоя боль».

Король взглянув на брата Виллибальда и его чашу, сердито фыркнул, затряс головой и застонал, а затем терзаемый болью, замахнулся на него и яростно проревел: «Прочь от меня, поп! Убирайся со своими заклинаниями и своим варевом! Эй, там, Хальбьерн, Арнкель, Грим. Хватайте свои секиры и разрубите эту вошь!»

Но его люди не сдвинулись с места, ибо раньше уже слышали от него подобные речи в припадках гнева, что происходили от боли; и брат Виллибальд смело приблизился к королю со словами: «Будь же терпелив, великий король, выпрями стан свой и положи ложечку себе в рот; ибо наполнена она святой силой. Только три ложечки, король, и тебе даже не потребуется их глотать. Пой же брат Маттиас!»

Брат Маттиас, что стоял позади брата Виллибальда с большим распятием в руке, затянул нараспев священный гимн:

«Solve vincla reis

profer lumen caecis ,

mala nostra pelle,

bona cuncta posce!»

Это, казалось, успокоило короля, ибо тот сдался и дозволил приподнять себя в сидячее положение. Брат Виллибальд проворно сунул ложечку со снадобьем в рот королю, продолжая подпевать брату Маттиасу, тогда как все вокруг в опочивальне смотрели на них в великом ожидании. Лицо короля побагровело от крепости зелья, но он продолжал держать рот закрытым; затем, когда были пропеты три стиха, он послушно сплюнул на пол, после чего брат Виллибальд, не прекращая пения, дал ему вторую ложку лекарства.

Все свидетели этого зрелища согласились потом между собой, что не прошло и нескольких мгновений после второй ложечки, и даже перед тем, как священники закончили петь, король Харальд вдруг закрыл глаза и замер. Затем он снова открыл их, выплюнул снадобье, издал глубокий вздох и потребовал пива. Брат Виллибальд прекратил пение и встревоженно наклонился к нему.

«Вам лучше, ваше величество? Боль покинула вас?»

«Да, – сказал король и снова сплюнул, – твоё зелье было кислым на вкус, но похоже, оно подействовало».

Брат Виллибальд всплеснул руками от радости.

«Осанна! – вскричал он, – Свершилось чудо! Святой Иаков Испанский ответил на наши молитвы! Восславь же Господа, о король, ибо грядут лучшие времена! Зубная боль не будет больше омрачать твой дух, и тревога оставит сердца твоих подданных!»

Король Харальд кивнул, поглаживая свою бороду. Он схватил обеими руками большой кубок, что ему принесли, и поднёс его к своему рту. Сначала он глотал с осторожностью, очевидно опасаясь, что боль может вернуться, но затем понемногу он набрался уверенности и споро опустошил кубок до дна. Он приказал, дабы кубок наполнили снова и предложил его Орму.

«Выпей, – повелел он, – и прими нашу благодарность за свой дар, что помог нам».

Орм принял кубок и поднёс его к губам. Это было лучшее пиво, что он когда-либо пробовал, крепкое и густое, какое может позволить себе варить лишь король, и он выпил его с удовольствием.

Токи пристально наблюдал за этим, и вздохнув, сказал:

«В глотке моей болезнь

Ссохлось там всё давно

Ведомо ль лекарям

Лишь пиво излечит всё?»

«Если ты скальд, ты тоже должен выпить, – промолвил король Харальд, – но после тебе придётся сложить об этом вису».

Итак, кубок был снова наполнен для Токи, и он приникнув к нему своим ртом, принялся пить, понемногу всё сильнее запрокидывая назад голову; и все присутствовавшие в опочивальне короля согласились между собой, что мало кто опустошал кубок с таким воодушевлением. После Токи ненадолго задумался, грустно поглядывая в пустой кубок и утирая с бороды пену, и чуть погодя произнёс громким полнозвучным голосом, словно пиво придало ему новых сил:

«Жаждав, грёб я на веслах

Жаждав, рубился в битве

Будь славен наследник Горма

Что лучшую воду ты дал мне»

Все кто был в королевской спальне хвалили вису Токи, и король Харальд промолвил: «Мало хороших скальдов найдётся в наши дни, и ещё меньше тех кто может сложить вису, не просиживая полдня над ней в размышлениях. Много их приходило в мои покои со своими песнями и они досаждали мне всю зиму своим присутствием, сопя над моим пивом, не в силах придумать ничего нового, кроме того, что они загодя сочинили. Мне нравятся люди, которым висы даются легко, и которые могли бы развлекать меня каждый день новыми, когда я пирую; и мне сдаётся, что ты, Токи из Листера получше любого из скальдов, что я видел, с тех пор как Эйнар Скалаглам и Вигфус сын Глума Убийцы были моими гостями. Посему вы должны отпраздновать йоль вместе со мной, и ваши люди тоже; там вы сможете упиться на славу моим лучшим пивом, ибо вы заслужили это своим прекрасным даром, что вы принесли».

Затем король Харальд широко зевнул, ибо он сильно устал после бессонной ночи. Он поплотнее закутался в меха, поудобнее устроился на своём ложе и вознамерился уснуть, и две молодые женщины легли по бокам от него. Его укрыли сверху меховыми одеялами и брат Маттиас и брат Виллибальд осенили его крёстным знамением, бормоча негромко молитвы. Затем все покинули опочивальню, и спальничий короля, выйдя на середину двора королевского замка с мечом в руке, трижды громогласно прокричал: «Король Дании спит!», дабы никто не осмеливался обеспокоить своим шумом королевский сон.

Глава девятая. Как король Харальд Синезубый отпраздновал йоль.

Знатные люди со всего Севера съехались в Еллинге, дабы отпраздновать йоль с королём Харальдом, так что им всем едва хватило места за столами, а в королевских покоях сделалось необычайно тесно и многолюдно. Но Орму и его товарищам было грех жаловаться на тесноту, ибо они взяли хорошую цену за своих рабов и продали их всех ещё до начала праздника. Когда Орм по справедливости разделил между своими людьми вырученное за рабов серебро, они почувствовали себя богатыми и свободными, и вдруг начали тосковать по родному Листеру, пытаясь догадаться о том, смог ли Берси вернуться домой на двух кораблях или это только они остались в живых после похода Крока. Однако, все они были отнюдь не против остаться в Еллинге до конца празднования, ибо это почиталось за великую честь – праздновать йоль с самим королём Дании, так что потом человек мог гордиться блеском этой славы до конца своих дней.

Главным гостем должен был стать сын короля Харальда, Свейн Вилобородый, что прибыл из Хедебю с большим числом своих приспешников. Как и всё сыновья короля Харальда он был рождён от одной из отцовских наложниц; и между отцом и сыном не было особой приязни, так что они старались не встречаться друг с другом без большой необходимости. Однако каждый йоль король Свейн всё равно отправлялся в Еллинге, и все знали зачем. Ибо так часто случалось во время йоля, когда еда была обильнее, а пиво крепче, чем обычно, что старые люди внезапно умирали прямо за столом или в кровати. Так произошло и со старым королём Гормом, который занемог, объевшись праздничной свинины и умер через два дня так и не придя в себя; поэтому король Свейн желал быть поближе к отцовским сундукам с сокровищами, если его родителя вдруг не станет. Но уже много лет он совершал эти путешествия понапрасну, и нетерпение его возрастало с каждым разом. Приспешники его в большинстве своём были грубыми и заносчивыми людьми, и было трудно каждый раз сохранять мир между ними и домочадцами короля Харальда, тем более, с тех пор как король Харальд принял христианство, и его примеру последовало множество его людей. Ибо король Свейн всё ещё придерживался старой веры и злобно насмехался над крещением отца, говоря, что даны могли легко избежать подобного позора, если бы у его старика хватило ума помереть вовремя.

Однако, у него самого было достаточно ума не распространяться об этом чересчур открыто, когда он приезжал в Еллинге, ибо король Харальд легко впадал в гнев, и когда такое случалось, он мог сделать что угодно и с кем угодно. Посему они старались не тратить друг на друга лишние слова, за исключением требуемых по обычаю приветствий, и поднимали взаимные кубки друг за друга не чаще, чем было положено учтивостью, сидя на почётных местах в пиршественной зале.

Перед рождеством случилась снежная буря, но она утихла, и погода сделалась морозной и тихой; а рождественским утром, когда священники служили обедню, и весь двор замка заволокло густым паром от блюд, что готовились на королевской кухне, большой корабль подошёл на вёслах с юга и стал у пристани. Парус его был изорван бурей в клочья, а вёсла обледенели. Король Харальд присутствовал при обедне, когда ему сообщили о прибытии судна. Он поднялся к пристани к кораблю, желая знать, кто могли бы быть новые гости. Это было большое крутобокое судно, с красной головой дракона надменно сидевшей на изогнутой шее на носу, челюсти его были покрыты толстой коркой льда, показывающей какие суровые морские просторы он одолел. Было видно, как с него на пристань выбрались люди в обледенелой одежде, и среди них выделялся высокий предводитель в синем плаще, а рядом с ним был другой человек схожего вида, одетый в красное. Король Харальд пристально оглядел их с места, где он стоял и промолвил: «Похоже на корабль йомсвикингов, но, может быть, это шведское судно, и на нём дерзкие люди, ибо они прибыли к королю данов без щита на мачте в знак мирных намерений. Я знаю лишь троих людей, что могут осмелиться так поступить: это Скеглар Тости, Вагн Акиссон и Стирбъёрн. К тому же, они подошли к берегу, не сняв драконью голову, хотя они должны знать, что тролли на земле не любят драконьих голов; и я знаю лишь двух человек, которым всё равно, что думают о них тролли, и это Вагн и Стирбъёрн. Но по кораблю я вижу, что его хозяин не стал искать убежища от вчерашней непогоды, и есть только один человек кто отказался бы склониться перед подобной бурей. Посему я полагаю, что это, должно быть, мой зять Стирбъёрн, которого я не видел уже четыре года; кроме того, у одного из них синий плащ, а Стирбъёрн дал клятву носить синее до тех пор, пока не отвоюет назад своё наследство у короля Эйрика. Кто с ним рядом такого же высокого роста сказать трудно, но сыновья Струтхаральда всегда были выше обычных людей, к тому же все трое друзья со Стирбъёрном. Это не может быть ярл Сигвальди, старший из них, ибо ему не до празднования йоля после того позора, что он навлёк на своё имя, когда увёл свои корабли прочь от битвы при Хорундарфьорде; брат его Хемминг сейчас в Англии. Но третий из сыновей Струтхаральда, Торкель Высокий, и должно быть, это он».

Так рассудил король Харальд в своей мудрости, и когда незнакомцы подошли ближе к замку и стало очевидно, что его догадки были верны, его настроение впервые улучшилось с тех пор, как к нему прибыл король Свейн. Он сердечно поприветствовал Стирбъёрна и Торкеля, и повелел без промедления затопить баню для своих гостей и поднести им и их людям горячего пива.

«Даже величайшим из воинов, – промолвил он, – необходимо согреться после того, что вы пережили; ибо есть своя правда в старых словах:

Горячее пиво тому кто замёрз

Горячее пиво тому кто устал

Нет лучшего друга, чем пиво

Сбросить с сердца тоску и печаль».

Многие из людей Стирбъёрна были настолько изнурены путешествием, что едва могли держаться на ногах; но когда им подали горячее пиво, они сумели удержать его в руках и выпить, не пролив ни капли.

«Как только вы попаритесь и отдохнёте, – промолвил король Харальд, – начнётся праздничное пиршество, и пожалуй, я теперь приступлю к нему с большим аппетитом, чем если бы только лишь мой сын сидел бы со мной за столом.

«Вилобородый здесь? – спросил Стирбъёрн, оглянувшись, – я был бы не прочь перемолвиться с ним словечком».

«Он всё ещё лелеет надежду, что однажды увидит как я скончаюсь, упившись пивом, – сказал король Харальд. – Лишь поэтому он каждый год приезжает сюда. Но, если я когда-нибудь и умру на рождественском пиру, то только потому, что мне надоест смотреть на его недовольную физиономию. У тебя будет возможность ещё поговорить с ним в свое время. Но скажи мне сперва: кровь ещё не пролилась между вами?»

«Кровь ещё не пролилась, – ответил Стирбъёрн, – но за будущее я не ручаюсь. Он обещал помочь мне кораблями и своими людьми против моего родича из Уппсалы, но пока ещё ни один корабль не прибыл».

«Не должно быть никаких ссор в моём доме, пока длится святое празднество, – промолвил король Харальд, – и ты должен постараться понять это, хотя я знаю, что тебе, может быть, трудно будет поддерживать мир со Свейном. Ибо я теперь следую Христу, что всегда был мне добрым союзником; а Христос не терпит раздоров в день, когда он родился и в последующие святые дни».

«Я человек лишённый наследства, – ответил Стирбъёрн, – и не могу позволить себе такой роскоши, как быть миролюбивым; ибо лучше я буду вороном, чем падалью, которую он клюет. Но, пока я твой гость, полагаю, я смогу сохранять мир, как и любой другой человек, какие бы боги не покровительствовали твоему пиру; ибо ты всегда был мне добрым тестем, и у меня не было повода ссориться с тобой. Но у меня есть для тебя новости; твоя дочь Тюра умерла. Я хотел бы приехать к тебе с более приятными вестями».

«Воистину, это печальные известия, – сказал король Харальд. – Как она умерла?»

«Она разгневалась, что я взял себе наложницу из страны вендов, – сказал Стирбъёрн, – и настолько осерчала, что начала харкать кровью; потом она начала понемногу чахнуть и в конце концов умерла. Во всём остальном она была мне хорошей женой».

«Я стал замечать в последнее время, – промолвил король Харальд, – что молодые люди не так дорожат жизнью как мы, старики. Однако, мы не позволим этому горю удручать нас во время праздничного пира; и как бы то ни было, у меня всё ещё осталось больше дочерей, чем мыслей, что с ними делать. Все они высокого мнения о себе и не выйдут замуж за человека незнатного или безвестного; так что ты не останешься вдовцом надолго, если ты выберешь среди них ту девушку, которая тебе приглянется. Ты увидишь их всех – хотя я опасаюсь, что когда мои дочери прознают, что ты снова один, будет непросто сохранить рождественское перемирие».

«Кое-что занимает меня больше, чем свадьба, – сказал Стирбъёрн, – но мы лучше потолкуем об этом позже».

Множество любопытных глаз следили за Стирбьёрном из дверных щелей и замочных скважин, когда он направился со своими людьми в истопленную для них баню; ибо его редко принимали гостем, и он почитался ныне за величайшего воителя на Севере со времён Рагнара Кожаные Штаны. У него была короткая светлая борода и водянистые голубые глаза, и люди кто не видел его раньше, удивлённо перешёптывались между собой, находя его чересчур стройным и узким в плечах. Ибо всем было известно, что он обладал такой силой, что разрубал щиты как ломти хлеба и мог рассечь одетого в кольчугу человека от шеи до пояса одним ударом меча, что звался Колыбельная на Ночь. Мудрые люди утверждали, что ему помогает древняя удача королей Уппсалы, и это благодаря ей он настолько силён, и ему сопутствует успех во всех его предприятиях. Но также было известно, что проклятие его рода и его несчастливая участь тоже отчасти пали на него, и поэтому он стал конунгом без владений; и это было причиной, что временами на него находили тягостная усталость и глубокая тоска. Когда это случалось, он просиживал в уединении целыми днями, вздыхая и что-то бормоча себе под нос, и не желая выносить присутствия своих приспешников, за исключением лишь женщины, что расчёсывала его кудри и старого музыканта, что подавал ему пиво и играл грустные мелодии. Но как только его усталость и тоска проходили, он снова спешил выйти в море, несмотря на то, что ему редко везло с погодой, и снова готов был безрассудно сражаться, доводя до изнеможения сильнейших людей из своего войска.

Итак, его боялись больше, чем любого другого предводителя на Севере, как будто в нём было нечто от могущества и величия самих богов; и многие верили, что когда-нибудь в будущем, он, достигнув зенита своей славы, отправится в Миклагард и увенчает себя императорским венцом, а после победоносно обогнёт всю землю до самого края на своих могучих кораблях. Но были и те, кто утверждали, что по его глазам видно, что он умрёт молодым и несчастным.