Читать книгу: «Переписка из двух углов», страница 7

Шрифт:

VI

Вячеслав Иванов когда-то читал у себя на дому курсы лекций о ритме и метре; вооруженный мелком перед черной доской, он – прекрасен, когда превращает вопросы просодия в мировые картины; не раз в разговоре с Ивановым я испытал ширину кругозора его.

В своеобразиях ритмики и словаря его песен теряемся мы; за исключением некоторых несовершенных попыток, никто до него не осмелился писать метром древних; он нам доказал, что ямбический триметр присущ духу русской поэзии; он сплел нам гирлянды канцон, вирилэ, секстин, рондо, сонетных триптихов, венков, в гравированье терцина он – мастер; сонет у него очень част, получая отчетливость и убедительность совершенства; ему удаются короткие формы размеров с измененными ритмами; трехдольники – чужды: он их избегает. Отчетливо помню я слово его об условиях техники, выражающих гиератику строчки; к гиератизму стремятся его величавые ямбы, богатые правильным метром, спондеем и хориямбом с обилием пеонов вторых и с изящнейшим употреблением паузной формы; тут близок он Тютчеву, опережая последнего столкновением пеонов второго с четвертым25, обычного у Ломоносова; в близости к Тютчеву сказывается почитание Вячеславом Ивановым Тютчева (этот нежный поэт проходил мимо нас и – остался неузнанным); ритмы, сгоняя пеоны в изысканности мелодии, пересекают, где можно, мелодию строчками метра; его пятистопные ямбы перегоняют в количестве диметр (явление редкое в лирике); шестистопный ямб – редок.

Хорей удивителен тем, что меняет он темп от количества стоп: то прыгуч и задорен он (в диметре), то – величав (пятистопный хорей), то – летит тарантеллою, как хорей восьмистопный; последним владеет Иванов, предпочитая ему «величавый хорей», хореический диметр – слабее. Среди комбинаций гекзаметра мною замечено до пяти комбинаций в «Кормчих звездах» (стоп двудольных с трехдольными): 32 комбинации мы находим в гомеровской строчке; у Гесиода их 28; у орфиков 24; количество гексаметрических форм упадает стремительно (до пяти) в Александрийский период; гекзаметр Иванова – александричен насквозь.

Ритм Иванова организован сознанием утонченного мастера.

Менее организованы рифмы – параллелизмы сопутствуют строкам.

Иванов с мелком – перед черной доской – сопровождает себя как поэта, подсматривая вдохновение звуками: таково его свойство; едва вдохновится «прозрачностью» – принимается: контрапунктировать слово прозрачность градацией рифм; вдохновит его «роза» – гирляндою «роз» обовьет свои строчки; подумает о гиератике строчки – уже осыпает страницами нас гиератической лирики.

Сплетая фантазию с мыслью, являет он дар; это свойство его порождает шедевры изящества; инкрустация строк оживает… растительной тканью в строфе: «Ты вся – стремленье, трепет страстный, ⁄ певучий блеск, глубинный звон, ⁄ восторга вихорь самовластный, ⁄ порыва полоненный стон».

Все газэлы его верх изящества; например, «Лев, Ангел Абиссинии в тройном венце из роз. ⁄ Зардели своды синие в тройном венце из роз. ⁄…На дикой гриве вздыбленной почил Господень крест, ⁄ Как жезл, процветший в скинии, в тройном венце из роз» и т. д. Кокетливо спрятали рифмы изысканность окончаний – посередине строки.

Он порой создаст и «гротески»; как и «Сирины» звуков его, излетают из тех же заданий они: из задания сочетать «гранный метод» с безгранностью мифа; что многим вменится в вину, то ему – сходит с рук, потому что искусственность Вячеслава Иванова – непосредственна в нем; истекает она из его души веяньем сказки; и сон – «Словарь Даля».

Две линии расходящихся песен текут из души, перекинутые меж двумя берегами сознания; одна течет… к Тютчеву; к Тредиаковскому упадает другая.

VII

По Иванову, слово есть символ-метафора; как таковой оно – внутренне; и вырастает из опыта произнесений, молитв, как цветок из земли; в воображении возникает оно воспоминанием о событии космической жизни, запечатленном в народе: мифично оно; но сказаться нельзя в ветхом слове: quaternio terminorum сопутствует выявлению логической мысли; Новалис и Тютчев из глуби молчаний растят нам цветы; и поэзия их, как сомнамбула под покровами ночи, слагает свой знак немоты: это – символ, взрывающий воспоминания в нас о событии космической жизни, и в нем – зерно мифа; искусство, основанное на символах, есть символика религиозных реальностей; логику с глубиной немоты сочетает она; здесь, в символике – вскрытие слова и прорезь путей; здесь, в метафоре – созревает младенческий миф, прорезаясь сквозь коросты внешних канонов эстетики и питаясь послушаньем поэта пути его жизни; индивидуум, разрывая с внешним каноном, в келейных исканиях ищет подхода к внутренне всенародным словам; миры символов – рудименты; они развиваются в органы новой, сверкающей жизни, которой следы ощущаются в мифе уже; ныне вновь изживаем мы истину мифов Античности, где пока опочил новый творческий миф; оттого-то в «метафоре», соединяющей образы ветхого мира, восходит грядущее слово: неологической порослью; творчество слов – выявление религиозной эпохи, в нас внутренне крепнущей.

Состав слов его лирики определяется взглядом поэта на слово.

VIII

Плетясь, обвивают «Прозрачность», «Cor ardens» и «Кормчие звезды» неологизмы, как плющ; соединением со словом «огонь» изобилует мир прилагательных; в «Кормчих звездах» это – метафора, сколоченная в тяжеловесность гротеска: «молотобойный» иль «скрежетопильный», как табуны носорогов, гротески топочут от плоскогория «Кормчих звезд»; и – забегают в – «Прозрачность», встречаясь в сумерках знойных «Сот ardens»; гротески – искусственны: склеены механически; и в стремлении разломаться обратно на «день» и на «светлый» (подобно кентавру) эпитет: «днесветлый» топочет по строчке.

Тяжелый, обломочный мир представлений, лежащих недвижимым затором из сочетания двух существительных («света мощь», «чадо сферы») – бугрясь ужасает гротесками: «мироносными крилами» и «древле-страдальными» персями; нагромождение двух существительных оттого, что «титано-убийцы» хотят разломаться и стать лишь «титанов убийцами».

На протяжении всех лирических книг проплавляет в единство поэт свои детища, напоминающие кентавров; в процессе проплава сперва, не сливаясь, срастаются в двоесловия, гармонично звучащие («крутобокие пики») его неизящные двоесловия; появляются «однословия» прилагательных, вызывающих тонкие впечатления: «тугая борьба» или «красная тризна»; они утопают среди двоесловий сперва; и текут в поздних книгах нежнейшими лепетами; этих лепетов более всего в «Нежной тайне»; появляются: неологизмы (как «девий», «безнорый», «охладный») и необычные сочетанья обычного слова («умильные преломления») и т. д.

Брызнувши славянизмом, как «пря» и «кошница», словарь существительных образует заторы «нагорий», «прилук», «пойм», «Разлогов», «упрягов» и «окреп»; образует заторы друг с другом («узилище мира», «зык боя») – заторы, через которые скудно текут «безглагольные» глагольные ручейки, сдавливаемые плоскогорьями существительных, не процветающих образом; силу действия образа в этом случае возмещает количеством образов наш ученый поэт: «день денниц», «небеса небес», даже «око очей»; око очей равно «оку»; простейшее размножение образа не помогает поэту; оно в «Кормчих звездах» разве что… «слава надстолпия» («двусловие», употребленное им): то есть оно – аллегория на столбе.

В «Кормчих звездах» Иванов – поэт существительных; их количество превышает количество употребленных глаголов… раз в десять: типична строка для него «чадам богов посох изгнанья легок», где нет нам глагола и где четыре образа существительных; «туч пожар – мрак бездн – и крылий снег» — шесть существительных окремневает в душе безглагольно: торчит плоскогорием; 14 существительных, отягченных семью прилагательными и двумя отглагольными формами, виснет на тоненькой нити глагола «прияла» в длиннейшем отрывке: «На бледный лик под звездным покрывалом, утешным так сияючи лицом, ⁄ дар золотой: змею, хвост алчным жалом ⁄ язвящую, сомкнутую кольцом – ⁄ разлуки дар, знак вечного начала ⁄ с торжественным победных роз венцом» —

лик, покрывалом, лицом, дар, змею, хвост, жалом, кольцом, разлуки, дар, знак, начала, роз, венцом —

что?

«прияла…»

Бледноречивы глаголы на всем протяжении «Кормчих звезд» в слишком явной тенденции обернуться страдательной формой; и часто абстрактны («являл» иль «приял»); они констатируют факт «существительного» («своды сводят»); не проницая его динамизмом; медлительно – в собственном виде: «грядет» или «цвела».

Пророк динамизма и музыкального действия выступает в глаголах своих без единого действа; дородная муза его «Кормчих звезд» восседает в «бармах», драгоценных каменьях, как в тяжких веригах.

Пейзажи словес представляются: плоскогорием существительных, где прыгучие воды глаголов, мелея, лениво текут; и – уходят под почву; все бестенные плоскости пейзажа, где облака нет, иззубчились скульптурою «рудобурых» холмов; в собственном смысле пейзаж, как увидим мы ниже, вполне соответствует явно пейзажу словесному.

Так им словесное творчество начато.

IX

Вскоре он развивает учение о глагольности всякого предиката суждения: и внимание переносится с метафоры на глагол; мы присутствуем при удивительном зрелище: при выступленье глаголов «Прозрачности» из своих узких русл для потопления «существительных» континентов; глаголы тут – действуют; розы – «дышат»; и – «шепчется» бор; весна плетет «сеть улыбок»; и «дышат, и дрожат, и шепчутся лучи»; так глагольная численность множится; выспренность пропадает; и мягкою гибкостью дышат они и влажнят существительное, которое испаряет, росея, воздушные начертания: «умиления», «окрыления», «удолия» и т. д.

Процветание пейзажа и в собственном смысле вполне соответствует процветанию пейзажа словес (так всегда у Иванова); теперь слово «зеленый» встречается чаще; слово «зелень», «зеленый» на протяжении всех трехсот шестидесяти страниц «Кормчих звезд» мною встречено десять лишь раз; я, воистину, здесь – средь кремнистых сухих плоскогорий – набрал очень тощий букетик из чахлых травинок; без травинки, без облачка в кристаллическом, в ослепительном небе проходят десятки страниц; вдруг – обилие зелени, трав, излучений, паров: древо жизни – цветет; и – Дриада в нем кроется, покрывается небо то облаком зноя, то – мглою паров.

Процветание пейзажа – из слова поэта о нем, а процветание слова из… процветающей мысли поэта: о слове; с тем же белым мелком перед черной доской возникает пред нами опять Вячеслав Иванов «профессор»-, и, доказавши словесную магию связи метафор со связью суждений в динамике предиката, – спешит сесть за письменный стол: провести in concreto задание творения «мифа» метафорических действ в контрапункт глаголов, уже не банальных: они пролетают крылатыми птицами; стайки их пролетают в «Cor ardens»: свирелить по-новому нам.

Проносится опьянение хмелем Диониса: пьянят очи, желание, полнота, «пьянит нектар лазури»; пьянит сама Вечность.

Так легкая муза его «Нежной тайны» несется на крыльях сияющих птиц; и разрешается многими действами; и выступает в глаголах своих наш ученый поэт, как пророк динамизма, Диониса и музыкального действия.

X

Вячеславу Иванову мы обязаны великолепным трудом о религии Диониса; эрудиция оригинальнейшей мысли сверкает зарницами фактов, бросающих отблеск в религию; основные вопросы религии столкнуты им с «Происхожденьем трагедии» Фридриха Ницше.

Вячеслав Иванов подсматривает бег из Фракии в Грецию «кровавого» Диониса; перебегает по культам, как плющ по деревьям, светлея, «кровавое» божество; Аполлон отражает набеги и в Дельфах слагается равновесие между двумя божествами; Дионис, признаваясь народным, Дионис торжественно вводится, как Всебог, в элевзинскую церковь; и в символах виноградной лозы, преломления хлебов, причастия в нем начинают звучать христианские ноты.

Иванов вскрывает, что эзотерика эллинских культов – узнание действия их – в дионисовом культе; приподымается самая тайна души человеческой в нем; приподымается мрачно-безвыходный фон человеческой жизни; мир души древних эллинов выявил правду души; через символику Крейцера, углубленную Келлером, прояснились «двуликости» дионисова культа, раскрытые Велькером26; в углубленье орфизма, связавшего с Ведами лейтмотив Диониса («жрец, жертва – одно») мы выходим за грани обычного мифа к первоистокам трагедии человеческой личности, тонущей в мраке без «бога»; Ницше понял источники дионисовых тайн, но не проник в глубину зарожденья источников.

Здесь Иванов пытается преодолеть мысли Ницше: в дионисовых силах – просветы седой старины религиозных стихий, истекающих из раздвоения «я» и садизма убийства; за многоличием бога – козла, быка, барса, змеи, козы, рыбы – ужасная данность, ревущая мраком на нас; это она соединяла когда-то тоскующих каннибалов в безумные общины; исступления, опьянения, оргии создают нам «бакхантов» (козлов); первоначально «бакханты» – вне «бога»; «бог» – сон, ими созданный; Вакх – создание вакханалий, несущих поветрие сумасшествий по городам Древней Греции; вакханалии – память о древней основе религии без бога и плясок священного топора; «Вакх» – безликий убийца и жертва, живущий в сердцах и исполненный сладострастной жестокостью; из почитания мяса и крови, слиянной с эксцессами чувственности, перерождались радения «растерзателей»; и – заплелись в плющ и хмель: Дионис расцветился победами: зеленью душ, соединенных со древом и после смерти живущих в произрастании цветов и плодов; произошло соединение Диониса с Деметрой.

В углублении Ницше Ивановым «Дионисы» – внебожные становления перевоплощений природы; они – лейтмотив христианства; слияние их есть слияние элементов природы (земли, воды, воздуха) в «Космос», который – огонь Аполлона.

25.Пеон — стопа древнегреческой метрики из трех кратких и одного долгого (в «пеоне первом» долгий стоит первым из четырех слогов, в «пеоне втором» – вторым и т. д.). В русском стихосложении пеонами называют две стопы двусложного размера (ямба или хорея) при безударности одной из этих стоп.
26.Крейцер Георг-Фридрих (1771–1868) – немецкий филолог; Велькер Фридрих Готлиб (1784–1864) – немецкий археолог; Келлер Отто (1838–1927) – филолог, профессор классической филологии.

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
16+
Дата выхода на Литрес:
14 октября 2022
Дата написания:
1920
Объем:
161 стр. 2 иллюстрации
ISBN:
978-5-386-14309-1
Правообладатель:
Public Domain
Формат скачивания:
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 5 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 3,3 на основе 6 оценок
Текст PDF
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 4 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,3 на основе 4 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,7 на основе 3 оценок
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,5 на основе 51 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,5 на основе 11 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 3,9 на основе 13 оценок
По подписке
Текст PDF
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 10 оценок
По подписке
Текст PDF
Средний рейтинг 5 на основе 4 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,4 на основе 34 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,3 на основе 79 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 25 оценок