Читать книгу: «Поэма о Шанъян. Том 1–2», страница 3

В ту ночь во дворце был большой пир. Мой отец на нем тоже был, и вернулся он очень поздно. Я отдыхала в покоях матушки и занималась вышивкой, когда он проходил мимо. Коротко взглянув на отца, я сразу заметила, что он был слегка пьян. На следующий день, в полдень, я вышла из родительских покоев и снова столкнулась с отцом. Тот на мгновение замер и странно посмотрел на меня. Я не понимала, что со мной не так, – неужели я недостойно повела себя?

Следующие несколько дней шли непрекращающиеся дожди, из дома я не выходила, и сил прихорашиваться у меня не было. Отец возвращался домой поздно, матушка в своих покоях за закрытыми дверями переписывала священные тексты. Все были чем-то заняты, кроме меня, умирающей от скуки. Я решила поприставать к брату, желая услышать от него еще что-нибудь о Юйчжан-ване. Но ничего нового и интересного я не узнала, и любопытство мое осталось не удовлетворено.

Как жаль, что брат не смог встретиться с ним лично. Прием был не совсем обычным семейным ужином, поэтому ни он, ни я присутствовать не смогли. Тогда я спросила его, знает ли он хотя бы, как выглядит этот Юйчжан-ван. Он, не раздумывая, ответил:

– У него квадратное лицо, большие уши, еще у него львиная пасть и тигриная борода, ну и еще медвежье сердце и смелость, как у леопарда.

Разумеется, я понимала, что все это сказки, однако, живо представив образ генерала со слов брата, рассмеялась так сильно, что шелковый веер выпал у меня из рук.

Дождь усиливался, и не было ему конца. В тот день, когда природа особенно бушевала, из дворца пришло сообщение, что тетя желает меня видеть. Я уже хотела ложиться спать, поэтому решила особо не наряжаться. Быстро собравшись, я направилась в императорский дворец.

Я спешно прибыла по первому же зову тети, однако в Чжаоян ее не оказалось. Служанка сообщила, что она пошла навестить императора. Я не знала, как скоро она вернется, и от скуки отправилась в Восточный дворец, чтобы повидаться с Ваньжу-цзецзе.

В Восточный дворец привезли свежие сливы. Откусив от плода сочный бочок, я в ярких красках описывала Ваньжу-цзецзе, что собственными глазами видела на церемонии награждения Юйчжан-вана. Ваньжу и несколько других наложниц изумленно вытаращили глаза.

– Я слышала, что Юйчжан-ван убил десятки тысяч людей, – тихо произнесла Вэй Цзи, и сердце ее сжалось от тревоги, а лицо исказилось от отвращения к генералу.

Другая наложница, понизив голос, сказала:

– Боюсь, он унес столько человеческих жизней, что не счесть! Еще я слышала, что он человеческую кровь пьет!

Я была не согласна с женщинами. Только я собралась поспорить, как в разговор вмешалась Ваньжу-цзецзе – она покачала головой и сказала:

– Как можно доверять слухам с улиц? Да даже если они правдивы, разве они не говорят о том, как страшны люди?

Вэй Цзи усмехнулась:

– Убийство – страшное преступление. Что может быть ужаснее, чем идти против человечества? В жилах убийцы всегда будет течь нечистая кровь.

Мне не нравилась эта Вэй Цзи. Она полагалась на благосклонность наследного принца и была груба с Ваньжу-цзецзе.

Я подняла брови, скользнула по ней взглядом и, улыбнувшись, сказала:

– На границах полыхают пожары войны. Если Вэй-цзецзе станет генералом, ей не обязательно отправляться на границу, чтобы бить врагов. Вэй-цзецзе говорит о гуманном отношении к людям – об этом можно сказать и врагу, быть может, тогда противник отступит за тысячи ли от наших границ. Туцзюэ и мятежники покорно сложат оружие, и войны закончатся.

Вэй Цзи залилась румянцем.

– Значит ли это, что цзюньчжу считает убийство проявлением человеколюбия?

Я перебросила сливу из одной руки в другую и строго ответила:

– Пока нужны карательные походы, будут и убийства. Юйчжан-ван служит императору и народу без личной выгоды. Если он не убьет врагов, тогда те убьют наш народ. Если это не любовь к человечеству, тогда что? Если бы не было генералов, не боящихся запятнать кровью наши границы, как бы мы наслаждались миром?

– Хорошо сказано.

Из коридора раздался приятный, совершенно спокойный голос тети. Все встали и поклонились. Ваньжу-цзецзе тоже склонилась в низком поклоне, и тетя вошла в зал. Сев на главное, почетное, место, она окинула всех взглядом и медленно спросила:

– Чем занимается жена наследного принца?

Ваньжу-цзецзе покорно опустила брови ⁵⁸ и ответила:

– Отвечаю му-хоу ⁵⁹, ваша покорная слуга разговаривает с цзюньчжу о домашних делах.

Губы тети тронула улыбка, но взгляд оставался холоднее льда.

– Может, расскажешь и мне какие-нибудь интересные истории?

– Эр-чэнь ⁶⁰ говорила с цзюньчжу о Юй…

Похоже, Ваньжу-цзецзе решила все рассказать тете! Я быстро перебила ее:

– Я рассказывала интересную историю об одной весенней прогулке! Тетушка, этой весной цветы за городом были особенно красивы, не как в прежние годы!

С этими словами я медленно опустилась перед тетей на колени и протянула ей чайную чашку.

Тетя посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Ваньжу-цзецзе.

– Разве правила Восточного дворца позволяют обсуждать придворных?

– Эр-чэнь признает свою вину!

Ваньжу-цзецзе страшно боялась тети. Лицо ее побелело, она склонилась в земном поклоне – следом за ней склонились и наложницы.

– А-У слишком много говорит, это все вина А-У!

Я тут же следом опустилась на колени. Выражая свое недовольство, тетя взмахнула рукавом. Я приподняла голову и встретилась с ней взглядом – у тети было очень странное выражение лица. Она отвернулась, чтобы не смотреть на меня.

– Жена наследника престола должна вести себя достойно, следить за своими словами и делами и впредь не совершать ошибок.

Тетя выглядела грозно и властно.

– Встаньте.

Ваньжу-цзецзе и наложницы отдали поклон и удалились. В пустом зале остались только я и тетя.

– Тетя очень сердится на А-У?

Я прильнула к ней и осторожно посмотрела на ее лицо. Скорее всего, сегодня она снова не сладила с его величеством: император и императрица не живут в мире и добром согласии – это уже ни для кого не секрет. Но в былые дни тетя никогда не была со мной так жестока. Она молчала и смотрела прямо на меня, отчего мне стало не по себе.

– Временами мне кажется, что ты еще так мала, но ты уже выросла, и выросла настоящей красавицей. Как же мне тебя жаль.

Уголки губ тети тронула улыбка – нежная, но натянутая. Она сделала комплимент, но от ее слов мне почему-то стало неспокойно. Не успела я ответить, как тетя задала вопрос:

– Ты не получала писем от Цзыданя?

Она вдруг заговорила о Цзыдане, и у меня сердце сжалось от тревоги. Я покачала головой, не решившись сказать ей правду.

Тетя не сводила с меня пристальный взгляд. Кажется, мой ответ разочаровал ее.

– Тетя понимает переживания дочери. Цзыдань – очень хороший ребенок, но ты – дочь из рода Ван…

Она словно хотела сказать что-то еще, но промолчала. В глазах ее заискрилась печаль.

Я знала, что тетя может выйти из себя от гнева. Знала я и другую ее сторону – холодную, как иней и лед. Сегодня же я впервые увидела ее с еще одной стороны… Она никогда так со мной не говорила, это было необычно. В душу закралось дурное предчувствие, укоренилось там и притаилось.

Тетя протянула руку и коснулась моей щеки прохладными кончиками пальцев.

– Скажи тете, быть может, ты таила какие-нибудь обиды с самого детства и не решалась сказать?

У меня перехватило дыхание, и я застыла от удивления. Конечно, у меня были обиды. Цзыдань уехал, вот что меня угнетало. Но как сказать об этом тете? Я опустила голову и задумалась. Помимо этого, больше меня ничего не тревожило.

– Есть. Цзылун-гэгэ постоянно обижает меня.

Я специально так сказала, надеясь, что тетя больше не будет задавать мне такие странные вопросы. Рука тети остановилась на мгновение, затем медленно провела по волосам на висках. В ее темных глазах искрилось глубокое сожаление.

Последний раз она так смотрела на меня, когда я умоляла на коленях не прогонять Цзыданя. Но сегодня печаль и сожаление в ее глазах были даже еще сильнее, чем тогда.

– Ты уже взрослая, но до сих пор во многом не смыслишь.

Она опустила взгляд и грустно улыбнулась.

– Я тоже была такой, не знающей печалей. С самого рождения со мной обращались как с жемчужиной на ладони ⁶¹. Я была уверена, что всем моим желаниям суждено исполниться, что все будет только так, как я захочу… А потом я поняла, что годы юности – лишь сладкий сон, что каждому человеку суждено проснуться, чтобы принять на свои плечи уготованное небом, что не выйдет вечно прятаться под крылом семьи.

При ее словах мое сердце затрепетало от ужаса, сжалось от боли, медленно подступил леденящий душу холод. Что все это значит? О каких снах речь? Что значит проснуться? Что уготовано небом?

Тетя холодно посмотрела на меня.

– Если однажды случится так, что тетя обойдется с тобой несправедливо, заставит вырвать из сердца самое дорогое, отказаться от самого любимого, принудит сделать то, что делать ты не захочешь, вынудит заплатить огромную цену, А-У, ты будешь готова?

Сердце сжималось от боли, кончики пальцев похолодели, в голове вспыхивали тысячи и тысячи мыслей. Я не хочу отвечать ей, не хочу больше слушать ее, хочу развернуться и бежать прочь!

– Ответь мне, – настаивала тетя.

Самое обидное, что я, конечно, понимала, что речь о Цзыдане, – она не желала, чтобы Цзыдань женился на дочери из рода Ван. Неужели она хотела, чтобы я в бессилии наблюдала, как он женится на другой женщине?

– Нет! Не буду!

Сердце охватила ярость, я мелко задрожала. С трудом подавив дрожь в голосе, я спросила:

– Тетя знает, что самое дорогое в моем сердце, так отчего же я должна отказываться от этого?

– Потому что у тебя есть кое-что более ценное.

Взгляд ее был холоден, словно ледяные воды.

– Что же? – сдерживая слезы, спросила я. – То, что так дорого тебе, тетя, едва ли интересует меня!

В ее глазах самое важное – это положение, власть и статус наследника престола. Какое мне до этого дело? Какое это имеет отношение к Цзыданю?

– Возможно, каждый человек ценит свое, возможно и то, что интересы людей разнятся. Но есть то, что всегда было важно для меня в прошлом и что остается важным и навеки. И это неизменно из поколения в поколение. Что же это? Самое важное. Самое ценное.

Она спрашивала у меня, но как будто обращалась к себе. Казалось, взгляд ее холодных глаз пронизывал меня насквозь и устремлялся куда-то далеко, в другие времена. Голос ее слегка охрип.

– Некогда в моей жизни тоже был человек, которого я очень любила. Он был радостью всей моей жизни и моим горем… Радости и печали принадлежат только мне. Но есть то, что я могу приобрести, и то, что могу потерять, что-то, что тяжелее моих личных радостей и горестей. И это будет со мной до конца моих дней. Честь семьи.

Честь семьи.

Я прекрасно знала, что это значит, но в тот момент мне показалось, что я впервые в жизни об этом услышала. Как только эти слова сорвались с ее губ, мое сердце стало гонгом, по которому ударил гигантский молот. Из уголков глаз тети побежали слезы, но взгляд ее оставался твердым и решительным. Она медленно продолжила:

– В тот год только закончилась война, при дворе царствовали четыре фамилии, но никто не желал уступать другому. Тогда мой старший брат женился на старшей принцессе Цзиньминь, но этого союза было недостаточно для поддержания власти семьи Ван над другими домами. Затем моя вторая тетя вышла замуж за Цинъян-вана – он был гораздо старше нее, но обладал огромной военной мощью. Я же должна была стать самой добродетельной и красивой женщиной – женой наследника престола, хозяйкой центрального дворца, чтобы подлинно поддерживать власть и авторитет семьи Ван, превзойти заклятых врагов, подавить их и спасти наш род от краха. Будь иначе, как бы ты сегодня наслаждалась роскошной жизнью?

Перед глазами потемнело, и мир, некогда похожий на сияющее царство бессмертных, потускнел, обнажив угнетающую серость. Я никогда не думала о том, что за брачным перстом судьбы моих родителей и за материнской заботой тети скрывалась самая настоящая беспомощность. Всю жизнь я жила за стеной иллюзий и грез.

Когда однажды в стене появится первая трещина, она, покоряясь обстоятельствам, поползет дальше, пока стена не разлетится на мелкие кусочки.

У меня не было сил слушать дальше, не было сил думать обо всем, что тетя мне наговорила, но я была вынуждена погружаться в холод ее глаз и внимать ее уверенному, проникновенному голосу.

– А-У, мы родились в славное время и росли в лучшие годы. Не считая дочерей императора, дочери нашего рода самые благородные и уважаемые во всем мире ⁶². Ты тоже среди них, просто еще не до конца это понимаешь. Я столько лет живу во дворце. Я жила в Восточном дворце, теперь мой дом – дворец Чжаоян. Сколько я видела печалей, сколько радостей, сколько взлетов и падений! Знаешь ли ты, сколько в этих стенах женщин скромного происхождения, лишившихся в свое время власти? Они тщетно скитаются в бесконечных внутренних покоях дворца. У муравьев жизнь лучше, чем у них! Стоит тебе лишиться власти, из какого бы влиятельного рода ты ни была, оставшись без средств к существованию, ты упадешь ниже простолюдинов!

Глядя мне в глаза, тетя продолжала, чеканя каждое слово:

– Все, чем ты гордишься, твое положение, твой облик, твои таланты – все это дала тебе семья. Не было бы ее – не было бы ничего ни у тебя, ни у меня, ни у наших потомков. Пользуясь этими благами, мы должны взять на себя ответственность и отстаивать честь семьи.

Слава и ответственность. Оказывается, у счастья была цена.

Я опустилась на колени и была не в силах пошевелиться, не в силах сделать хотя бы вдох. Тело бросало то в жар, то в холод. В сердце бушевал огонь, но руки и ноги словно погрузили в ледяную воду. Мужчина, что провел со мной все беззаботные годы во дворце, не сможет жениться на мне. На ком же тогда он женится? Меня охватила кромешная безысходность. Я не хотела знать, кто отнимет его у меня, и все-таки спросила:

– Если не Цзыдань, то кто?

Тетя смотрела на меня печально и холодно.

– Юйчжан-ван Сяо Ци. Он желает взять в жены дочь старшей принцессы и сделать ее своей наложницей.

Благородный муж

Чуть покачиваясь, императорская повозка с колокольчиками покинула двор. Многослойные шторы не пропускали внутрь свет, в темноте ничего не было видно. Как не было видно и холодной земли, по которой мы ехали.

Выйдя из дворца, я утерла слезы, выпрямила спину и проводила тетю взглядом. Затем я неторопливо, с гордо поднятой головой покинула Восточный дворец, прошла через врата и спокойно села в императорскую повозку. В тот момент я решила для себя: никаких слез, никакой постыдной слабости… пока не опустились шторы, пока тени не окружили меня… пока я, наконец, не осталась одна. Силы, которые помогали мне дойти до врат дворца, оставили меня, и тело сковал невероятный холод. Я безвольно опустилась на скамью, усыпанную мягкими парчовыми подушками. Разум мой опустел, мысли словно окутало густым безбрежным туманом. Я ничего не понимала, ничего не видела… Мы уже далеко отъехали от Восточного дворца, но голос тети до сих пор ясно звучал в моей голове. Каждая ее фраза, каждое ее слово будто врезались в мое сердце острием ножа. Так глубоко и так больно.

Я сложила руки и впилась ногтями в ладони, но физическая боль не смогла избавить от спирающего грудь удушья. Я попробовала глубоко вздохнуть, но каждый вздох давался с огромным трудом. Казалось, что я тону в необъятной тьме.

Я схватилась за тяжелые шторы и из последних сил раздвинула их – в глаза резко ударил свет. С улицы доносились крики и возгласы. Толпа бушевала, подобно приливу, она рвалась к повозке, желая разглядеть Шанъян-цзюньчжу, которая смело открыла окно и показала себя. Императорские телохранители охотно отгоняли людей ударами кнута. Помимо телохранителей спереди, по обе стороны от повозки ступал императорский эскорт. Даже если бы я была на той стороне, даже если бы смогла подобраться поближе, я бы все равно не смогла разглядеть сидящего внутри человека.

Но люди наперебой продолжали бороться за лучшие места на обочине. Из толпы протиснулся мужчина и с силой толкнул стоящего перед ним человека, освобождая себе место. Затем он встал на цыпочки и вытянул шею. Он походил на сумасшедшего.

Этот мужчина не видел и кончик моего пальца, что за безумное помешательство? Только из-за моего титула? Потому что я Шанъян-цзюньчжу? Как смешно, право. Ну и пусть смотрят! Смотрите! Перед вами дочь старшей принцессы и канцлера, в жилах которой течет кровь императорской фамилии и рода Ван, слава которого содрогает Поднебесную! Вот она я – беспомощная, в отчаянии, с драгоценной шпилькой в волосах и дворцовых одеждах, создающих видимость совершенно нелепого благородства! А ждет меня дорога в никуда…

Но они не видели меня. Они видели только ослепительной красоты императорскую повозку с колокольчиками да мою тень. Никого не волновало – красивая я или нет, смеюсь я или плачу.

Если бы моя фамилия была не Ван, если бы я родилась в другой семье, я бы сейчас не пряталась в императорской повозке, не собирала бы столько пристальных взоров… Возможно, я стала бы молоденькой цветочницей, ходила бы на цыпочках в толпе да высматривала своего покупателя. А может, была бы чьей-нибудь служанкой, покорно ступающей позади императорской знати, позволяя пыли пачкать мои одежды.

Я не выбирала, кем родиться – цветочницей или дочерью семьи Ван. Но теперь я должна нести это бремя. Стиснув пальцами штору, я полностью распахнула ее и позволила яркому свету беспрепятственно ворваться в повозку. Я высунулась в окно, вздохнула и будто очнулась от долгого сна – наконец я увидела все радости и печали мира, залитого палящим солнцем. Толпа вновь взорвалась восторженными криками, и вездесущий шум поглотил меня.

Сопровождающие повозку вновь принялись отгонять любопытных зевак, а служанки, перепугавшись, задернули шторы, снова спрятав меня в кромешной тьме. Я откинулась на мягкую парчовую подушку, закрыла глаза и улыбнулась. Больше из моих глаз не вытекло ни одной слезинки.

Я не помню, как добралась до дома, как перешагнула порог. Все это время я думала о матери. Я хотела увидеть ее как можно скорее.

Я прошла передний дворик и ступила во внутренний. Этот короткий путь впервые показался таким долгим и трудным. Когда я наконец добралась до покоев матери, я услышала, как она плачет. Моя прекрасная матушка, добрейшая и нежная, плакала так горько, что мое сердце разрывалось от боли. Я сжала руку Цзинь-эр и почувствовала, как ушла земля из-под ног. Небо и земля содрогнулись, тело мое, казалось, плыло в незримом потоке. Я видела перед собой знакомый двор, знакомые двери, но у меня не хватало смелости сделать и полшага вперед.

Раздался грохот, и я испуганно вздрогнула. Под скорбный плач за дверь вылетела любимейшая чашка с изображением карпов и разбилась вдребезги.

– Какой из тебя отец?! Какой канцлер?!

– Цзиньжо, как старшая принцесса ты должна понимать, что это дело государственное, не семейное.

Голос отца звучал равнодушно и бессильно.

Я замерла у самого входа и боялась шелохнуться. Цзинь-эр сжимала мой рукав, и я почувствовала, что она немного дрожит. Взглянув на нее, я распознала страх на ее юном красивом лице. Я хотела было ответить ей спокойной улыбкой, но в отражении ее темных тревожных глаз разглядела свое лицо – куда бледнее и мрачнее, чем у нее.

От горьких слез голос матери охрип, он был уже не такой мягкий и нежный, как раньше.

– Принцесса я или нет, государственные это дела или нет, в первую очередь – я мать! Что у родителей может быть важнее любви к детям?! Неужели личная выгода теперь выше собственных детей?! Ты же отец А-У! Неужто тебя это не волнует?!

– Это не ради личных интересов! – повысил голос отец.

Повисла долгая минута тишины, затем хриплым, уставшим голосом отец продолжил:

– Это не ради личных интересов… Я получил должность канцлера, разве могу я думать о большем?.. Цзиньжо, ты – мать и старшая принцесса, а я – отец А-У и глава благородной семьи Ван. – Голос его дрогнул. – У нас с тобой не только дочь, семья, но и страна! Брак А-У – это не обычный брачный союз, как было у нас с тобой, это союз с женщиной из рода Ван, союз, который должен быть заключен с влиятельным генералом!

– Положим, ради того, чтобы переманить военных на нашу сторону, я выдам свою дочь замуж за генерала, но что сделают чиновники?

Вопрос моей матери иглой пронзил мое сердце. Да, матушка, больше всего на свете я хотела бы получить ответ на этот вопрос. Почему императрица и канцлер хотят, чтобы я, пятнадцатилетняя девочка, сделала то, чего не могут сделать ни императрица, ни канцлер?

Отец не спешил с ответом. Тишина давила так сильно, что на мгновение я забыла, как дышать. Я уже успела подумать, что отец и вовсе не ответит, как вдруг раздался его уставший голос:

– Ты думаешь, что знать, как прежде, живет в роскоши? Что вокруг царит прежний мир?

Казалось, что с моей матерью говорил какой-то старик. Это правда голос моего отца? Когда мой выдающийся отец так состарился и обессилел?

– Ты родилась в стенах дворца, вышла замуж за канцлера, ты живешь в роскоши. Но, Цзиньжо, знаешь ли ты, что наш некогда богатейший и могущественный род уже давно лишился былой славы? На твоих глазах род Се и род Гу постепенно лишались власти. У кого сейчас в роду нет родственников императорской фамилии? Думаешь, А-У – единственный ребенок, пострадавший ради рода Ван? Все эти годы я много работал, но без Цинъян-вана и его влиятельного имени в войсках едва ли император так скоро назначил бы наследного принца и вряд ли наш род смог бы и дальше подавлять влияние рода Се.

Слова отца будто окатывали меня с головы до ног ледяной водой. Цинъян-ван скончался пять лет назад, но я до сих пор вздрагивала от ужаса при упоминании его имени. Некогда его авторитетное имя было символом императорской военной власти.

У меня было две тети: одна – императрица, а вторая – Цинъян-ванфэй ⁶³. Моя вторая тетушка скончалась от болезни в очень раннем возрасте. Я тогда была совсем маленькой и едва ее помнила. Мой гучжан Цинъян-ван вырос в армии. Я запомнила его как грозного и властного старика. Когда он ушел из жизни, мне было десять. Я хорошо помнила, как гвардейцы и его подчиненные во время траура по нему носили белые ⁶⁴ ленты на шлемах.

– После смерти Цинъян-вана влияние императорской фамилии в армии практически полностью утратилось, и никто не может его восстановить, – беспомощно произнес отец.

После долгой семилетней войны никто из знатных детей, увлекавшихся литературой и отличавшихся добродушием, в армии служить не хотел. Их интересовали разгул, веселье, музыка, они любили писать стихи и пить вино. Получив в наследство титул и жалованье, эти дети могли позволить себе до конца жизни ничего не делать. Единственными, кто еще желал сражаться, были простые люди из числа ханьских воинов. Свои награды и славу они заслужили потом и кровью. Они уже не были простой толпой, они стали сильнейшими и храбрейшими воинами.

Юйчжан-ван Сяо Ци методично расширял свое влияние. И сейчас его военная мощь превышала былую мощь Цинъян-вана.

– Раньше ханьские дети даже подумать не могли о славе. У них была непростая жизнь, полная лишений, в то время как в знатных семьях дети рождались сразу знаменитыми. Но теперь и знать стареет, и дети их слабы. Где наши воины и полководцы? Среди богатых и знатных семей? Кто из них готов защищать границы? Если бы не ханьские воины, отдававшие жизнь за императорскую фамилию, если бы не Сяо Ци, разгромивший внешнего врага, мир давно погрузился бы в хаос! Император засы´пал его наградами, а теперь пожаловал ему ванский титул. Могли бы ханьские дети помыслить о том, что благодаря Сяо Ци они смогут служить нашему императору? Не говоря уже о том, чтобы просить у императора руки дочери из рода Ван!

Голос отца садился. Пусть я не видела его лица – я нутром чувствовала его боль. Мать, лишившись дара речи, громко рыдала.

От ее криков мое сердце болело так, словно незримая рука раздирала его на части.

– Цзиньжо, – строго сказал отец, – ты все понимаешь, просто ты не хочешь в это поверить.

– Нет! – кричала мать. – Не верю!

Я не выдержала и, стиснув зубы, наконец толкнула дверь.

И вдруг я услышала из-за спины голос брата:

– Отец, благородный муж не станет использовать право женщины на брак для укрепления власти семьи!

Я испуганно оглянулась – все это время брат стоял за моей спиной!

Его красивое лицо было белее бумаги. Он взглянул на меня и вошел в покои родителей. Длинные рукава его одежд медленно колыхались на ветру. Я попыталась остановить его, но кончики пальцев едва задели края его рукавов. Я хотела окликнуть его, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Не раздумывая я бросилась за ним, но из-за пелены слез не смогла ясно разглядеть лиц родителей. Приподняв полы одежд, старший брат опустился на колени.

– Отец, я хочу в армию!

Отец не сдвинулся с места. Его аккуратная борода покоилась на груди, но его сильное высокое тело, казалось, чуть пошатнулось. Мать мягко упала в кресло. Я тут же подбежала к ней и крепко обняла. Распахнув свои прекрасные глаза, она посмотрела на меня, затем на брата. Губы ее непрестанно дрожали. Отец поднял палец, указал на брата, желая что-то сказать, но ни слова не вырвалось из его рта.

Некогда трепетавший перед величием отца старший брат смотрел теперь в его сердитое лицо с высоко поднятой головой.

– Слава семьи и империи – дело мужчин! Не нужно ради этого жертвовать судьбой женщины! Прошу, пустите сына в армию! Пусть ваш эр-цзы бездарен, но я буду следовать за добрым именем Цинъян-вана и охранять границы нашей империи столько, сколько потребуется!

– Вздор! – Отец сердито замахнулся рукой на брата.

Моя мать тут же вскочила с кресла, схватила отца за рукав, задрала голову и, заскрежетав зубами, отчеканила:

– Будь то твоя воля или воля самого императора, если хоть кто-то отнимет у меня детей, я покончу с собой прямо на твоих глазах!

Отец замер, глаза его покраснели, а занесенная над братом ладонь мелко задрожала.

– Нюй-эр желает выйти замуж за Юйчжан-вана!

С каким усилием я выговорила эти слова! И опустилась перед родителями на колени.

– А-У! – крикнул старший брат.

Отец смотрел на меня так, будто перед ним сидела чужая женщина, вовсе не его дочь. Лицо матери вмиг побелело. Она пристально посмотрела на меня и едва слышно спросила:

– Что ты только что сказала?

Я выпрямилась и ответила:

– Нюй-эр долгое время восхищалась Юйчжан-ваном и хочет выйти замуж за героя. Прошу родителей исполнить желание дочери.

Матушка приблизилась на полшага и очень медленно и тихо переспросила:

– За кого, ты сказала, хочешь выйти?

Я глубоко вздохнула.

– Я хочу выйти замуж за Сяо Ци, Юйчжан-вана.

В ушах звенело, щеки горели, внутри меня все сжималось от боли и напряжения, в глазах начало темнеть. Мать замахнулась и ударила меня по лицу с такой силой, что я рухнула на пол.

Я лежала на ледяном и твердом полу. Мир вокруг меня дрожал и кружился, все цвета перемешались. Брат помог мне подняться и прижал к своей груди.

Отец держал мать – она вырывалась и кричала:

– А-У! Ты сошла с ума! Вы все сошли с ума!

Нет, я не сошла с ума. Когда я прижалась к брату, сердце мое успокоилось. Теперь я точно знала, что делаю. Я подняла голову и слабо улыбнулась.

– Гэгэ, А-У не сделала ничего плохого, да?

Слезы покатились по щекам моего брата и упали мне на лицо. Он не ответил. Державшие меня руки похолодели, но объятия стали крепче. Уткнувшись лицом ему в грудь, я закрыла глаза.

Силы оставили и мою мать, она едва держалась на ногах. Поспешившая на помощь служанка поддержала ее и помогла сесть в кресло. Закрыв лицо руками, матушка снова заплакала.

Отец подошел к нам с братом, наклонился и печально посмотрел на меня. Затем он протянул руку и нежно погладил мою раскрасневшуюся щеку.

– Больно?

Я отстранилась. Не желала, чтобы он или кто-либо еще прикасался ко мне.

Гадатель определил счастливый день для бракосочетания, соответствующий случаю официальный указ был составлен и всенародно объявлен. Указ все приняли, с благодарностью преклонив колени.

В столице новость о свадьбе Юйчжан-вана и Шанъян-цзюньчжу вызвала фурор. Люди наперебой начали приносить поздравления и сплетничать. Одни утверждали, что Юйчжан-ван – настоящий герой, непревзойденный во всем. Другие – что цзюньчжу не имела равных в добродетели и красоте. Все любили истории о героях и красавицах, и не было среди народа тех, кто не завидовал бы счастливым супругам. Все восторженно повторяли снова и снова, какой это был идеальный брак – сказочный союз, благословленный небом.

В одночасье все забыли о Цзыдане и о том, что его высочество третий принц и Шанъян-цзюньчжу идеально подходят друг другу. Мне тоже стоило забыть об этом.

Как оказалось, меня ждала другая судьба. Кто-то на небесах уже принял решение, что Цзыданя в моей судьбе быть не должно. Вот только я до сих пор не была готова в это поверить. Но теперь я наконец поняла, что брачный союз – это не моего ума дело. И даже не его. Это дело моей семьи и императорского двора. Пока брак приносит выгоду, можно не думать о том, кто на самом деле интересен лично тебе. И тем более можно забыть о взаимной любви.

Никого не волновало, с кем ты проведешь всю свою жизнь. В этом не было ничего радостного, но и грустного в этом тоже ничего не было. Стану ли я Юйчжан-ванфэй или какой-нибудь другой ванфэй – меня теперь все устраивало. Мне было абсолютно безразлично, что обо мне будут говорить и думать.

Мне много чего говорили отец, мать, брат. Что-то я помню, а что-то уже забылось. Император и императрица тоже вызвали меня к себе. Что они мне сказали, я тоже не помню.

Согласно моему высокому статусу сговорные дары ⁶⁵ Юйчжан-вана были невероятно щедры. Глаза разбегались и от количества подарков со стороны императорского дворца. Приданое, дарованное императрицей, заносили в дом в течение трех дней: свадебная одежда, фениксовая корона, редчайшие драгоценности ослепительной красоты. В покоях канцлера высились горы сокровищ. В столице давно не случалось столь грандиозного и радостного события. Прошлогодняя свадьба второго принца и та была не так роскошна.

Меня навестила Ваньжу-цзецзе и поздравила как жена наследника престола. Отослав служанок, мы остались одни, и она заплакала.

– Цзыдань до сих пор не знает о твоей свадьбе, – всхлипнула она.

– Рано или поздно узнает, – спокойно ответила я, опустив взгляд. – Было бы лучше, если бы сначала он женился на ком-то, а я уже потом вышла замуж.

Ваньжу-цзецзе открыла нефритовую шкатулку – внутри лежал ее подарок: заколка в виде феникса, инкрустированная тысячелетним жемчугом из акульих слез ⁶⁶, выполненная руками непревзойденного мастера. От ее красоты захватывало дух.