Читать книгу: «Конец времен. Огненная царица», страница 3

4. Мистер и миссис Фокс

Смысл, конечно, в этом был, но знал его один я, потому и летел сейчас прямым рейсом Москва – Пекин.

Самолет летел ни шатко ни валко, дребезжал и вибрировал на каждой, даже самой ничтожной, воздушной яме, гудел обиженно и все норовил ухнуть вниз, словно примериваясь, как бы поудобнее отдать богу душу, а заодно забрать с собой на тот свет пассажиров и весь экипаж. Только нечеловеческими усилиями пилотов все-таки пробирался он сквозь облака, держась на их железной воле и нежелании грохнуться с высоты девять тысяч метров и разбиться в несъедобную металлическую лепешку.

Воздушное судно было старенькое, по размерам скромное, от силы человек на девяносто, да и тех не набрали, половина сидений была пустая. И немудрено – низкий сезон, а билеты дорогие.

Имя самолету дали красивое – Butterfly, «бабочка», сам же лайнер был обшарпан до невозможности. Еще в аэропорту, поднимаясь по трапу, увидел я полустертое название авиакомпании, Flyfly, выписанное голубыми буквами по серому от времени боку. Первая буква в названии вытерлась совершенно, что придавало всему самолету какую-то несерьезность, как будто его только что собрали в каком-нибудь частном гараже.

Те же потертость, простота и невзыскательность царили и внутри салона. Если и были здесь какие-то надписи, от долгого употребления они почти исчезли, как это бывает с бранными словами на заборе. Лишь кое-где отдельные буквы, отпечатанные тем же фирменным голубоватым кеглем, отсвечивали на стенах, как останки древнеегипетских наставлений воздушным богам.

Капитан перед полетом пассажирам не показался – наверное, к лучшему. Судя по голосу, был он не слишком трезв, или, как выразились стюардессы, «шел на бровях». Про то, как самолеты ходят на автопилоте, слышали многие, но вот ходьба на бровях – это только наше, русское изобретение.

В стюардессы авиакомпания Flyfly брала почему-то исключительно немолодых дам слоновьей наружности, в синих робах и с полным ртом золотых зубов. Наверное, такие просто дешевле стоят, чем молодые и симпатичные. Таких работниц в России называют тетками, ими пугают непослушных детей. Позевывая и толкая пассажиров широкими бедрами, тетки ходили по салону, разнося закуски и крепкие напитки.

От употребления напитков пассажирам делалось нехорошо, они кричали и лезли выяснять отношения. На это время тетки прятались и ждали, когда скандал утихнет сам собой.

Сиденья в самолете были неопределенного цвета, жесткие, потертые, а мое вдобавок оказалось еще и сломанным – назад не опускалось. Расстояние между рядами было совсем небольшим, я не мог даже толком откинуться в кресле, а лететь, между тем, предстояло восемь часов.

Впрочем, все эти раздражающие мелочи были к месту – без них было бы совсем нестерпимо. Они отвлекали меня, не позволяя думать о случившемся. Отчаяние поселилось в моем сердце, но я не давал ему поднять голову: разглядывал обстановку, смотрел на стюардесс, слушал крики быстро пьянеющих пассажиров. Читать я не мог: буквы прыгали перед глазами, в груди то закипало, то становилось холодно…

Дознаватель в ГИБДД, жирный, лысый, с золотой цепью на потной груди, сказал:

– Нехорошо вышло, из-за вашей невнимательности люди пострадали – водитель грузовика нос сломал.

Дознаватель был в штатском и сильно страдал от жары. Он утирался грязным носовым платком и бегал глазами по сторонам. Но меня поразили не его глаза, больше всего меня почему-то поразила его цепь.

«Почему у него золотая цепь?» – думал я, тупо глядя на дознавателя.

Он же, видя, что я молчу, снова утерся с протяжным вздохом.

– Вот из-за таких, как этот ваш… – он посмотрел в протокол, – …господин Тай, у нас и страдает безопасность на транспорте. Понаехали, понимаешь ли, а людям проблемы…

Я ударил, молча и страшно.

Сейчас мне, конечно, было стыдно: я должен был убить его с одного раза, как минимум изувечить. Но я был еще слаб, а ребята знали меня и следили за каждым движением. Повисли на мне, как питбули, и я не дотянулся. А они уже вцепились мертвой хваткой, выволокли из кабинета.

Дознаватель остался жив и здоров, только напуган был до невозможности – некоторых дураков пугает стол, расколотый пополам ударом кулака… Глупые люди, они не знают, что́ на самом деле страшно.

Теперь я летел в самолете и тупо глядел в окно. В нем ничего не было, только обрывок синего неба, облака и кусок крыла с элеронами. Все эти предметы находились отдельно друг от друга и никак не могли пересечься в моей голове.

Если бы можно было заснуть, это было бы счастье: я не спал уже двое суток, просто не мог.

Рядом со мной, прямо у окна, сидела китайская старушка – маленькая, морщинистая, быстроглазая. Одета она была с шиком: брючный костюм в кремовую полоску, зеленый шарфик, на руке – дорогой нефритовый браслет с разинувшей пасть змеей, на ногах – модельные туфли, такие крохотные, что я поневоле задумался, не бинтовали ли ей ноги в детстве…

Но тут же и усомнился: сколько ей тогда лет? Ноги девочкам из знатных фамилий бинтовали до Синьхайской революции 1911 года, ей что, перевалило за сотню? Не похоже, бодро выглядит для такой древности. Да и двигается легко, свободно, с переломанными ступнями так не выйдет. Нет, бинтование тут не при чем, просто у маленькой старушки и должны быть маленькие ноги, вот и все.

Перехватив мой взгляд, старушка заулыбалась приветливо. Ободряюще сжала кулак – рот фронт, дескать, с нами не пропадешь. Я вяло улыбнулся в ответ. Китайцы с нами, иностранцами общаются как с глухонемыми – языком жестов. Почему бы и нет? Иностранцы же не могут знать китайский язык, а китайцы хоть и знают все на свете, но им так просто удобнее.

Принесли обед, и моя соседка оживилась. Обед – дело святое для любого китайца, с обедом не шутят. Старушка стала энергично тыкать пальцем то в один судок, то в другой:

– Чжэ ши шэммэ? ⁵ – требовательно спрашивала она.

Тетка в робе не знала китайского, зло объяснялась по-английски. Она отплевывалась иностранными словами, с отвращением глядя на старушку.

– Фиш, – говорила она неприязненно. – А это – чикен. А вон то – фиш. А это, говорю, чикен. Андестенд, бабуля?

– Андестенд, бабуля, – кивала китаянка, вопросительно глядела на меня. – Шэммэ исы? ⁶

Я вздохнул. Откуда ей знать, что я говорю по-китайски? А вот поди ж ты, догадалась…

– Чже ши као юй, – сказал я, показывая на первый судок. – На ши муцзи жоу ⁷.

– О! – сказала старушка и показала большой палец. – Хорошо говоришь по-китайски.

– Что вы, – привычно буркнул я. – До хорошо мне еще очень далеко…

– Ничего, – сказала старушка. – Ты еще молодой, надо много учиться.

Этого я и опасался. Сначала мне объяснят, какая древняя и великая китайская культура, которой мне надо учиться, потом начнутся долгие расспросы: кто я, да откуда, да почему так хорошо говорю по-китайски.

Но старушка – звали ее мадам Гао, Гао нюйши – почему-то не стала меня донимать. Это случается с китайцами, они вдруг проявляют удивительную деликатность. Вот и мадам Гао меня не трогала, только время от времени поворачивалась, тыкала пальцем в облако за окном и поднимала большой палец, как бы говоря: «Отличное китайское облако! Вот у кого надо учиться!»

Мне надоело кивать и я сделал вид, что разглядываю соседей.

Через проход сидела пара – два китайца, молодой человек и девушка, оба рыжеволосые. Короткий ежик парня отдавал в красноту, как у лисы-огневки, длинные волосы девушки цвели нежным солнечным оттенком. Это показалось мне странным. Нормальный цвет китайских голов – черный, без всяких оттенков. С другой стороны, мир становится более открытым, кто сказал, что краситься могут одни японцы?

Еще одна вещь меня удивила, пока я разглядывал парня. На китайцах вообще-то неважно смотрятся европейские костюмы: они или велики им, или рукава длинны, или плечи топорщатся. А на этом рыжем костюм-тройка сидел как влитой, его словно вбили в этот костюм, словно пулю в патрон.

Глаза его были по моде спрятаны за солнцезащитными очками – вылитый гангстер из кино про триады. Ну, это как раз понятно: в Китае самая романтическая материя – деньги, а у бандитов из триад этой самой материи – куры не клюют, вот все и косят под них. Надел темные очки – стал рыцарем с большой дороги, все боятся и уважают.

Но тут я разглядел сидящую рядом девушку, и мне стало не до парня. Мы встретились глазами – и я застыл как громом пораженный. Глаза ее оказались нестерпимой синевы. В груди моей возник и жар, и холод. Иной раз говорят, что глаза подобны небесам, но при чем тут они? Не было в природе неба такого же глубокого, как ее глаза.

Как странно и необыкновенно, что у нее такие глаза, думал я. Ведь у китайцев у всех не только волосы, но и глаза черные. Нет тут кареглазых, сероглазых, зеленоглазых, и уж подавно не найти с голубыми глазами. А здесь прямо на меня смотрела сама синева, и от этого в груди моей образовалась пропасть, и сердце билось на самом краю этой пропасти.

Китаец заметил, что я гляжу на нее, и что-то бросил ей резко и отрывисто. Девушка снова коротко глянула на меня, уколола в сердце иголкой и отвернулась.

Я забыл обо всем на свете. Я сидел оглушенный, опьяненный, с остановившимся дыханием.

Не знаю, сколько я так сидел – время прервалось, я ничего не видел, звуки не достигали моих ушей. Я несся в открытом космосе, звезды слепили меня, космический ветер опалял сердце. Я был подобен Брахме, когда он создавал первые миры. Я был Вселенной, и Вселенная была мной, я был безначальным и бесконечным, счастье было во мне, и я сам был счастьем.

Не знаю, сколько я провел в этой эйфории, но внезапно среди океана восторга я вдруг почувствовал неудобство. Оно все росло и росло и наконец сделалось нестерпимым. Сначала я не мог понять его причину и источник: внутри меня оно или снаружи? Но постепенно в голове прояснилось, и я вдруг понял, что я не Брахма, что сижу в самолете и кто-то дергает меня за рукав, сильно и очень настойчиво.

Еще не до конца придя в себя, я обернулся.

Рукав мой трепала китайская старушка, мадам Гао. Вид у нее был обеспокоенный.

– Тебе плохо? – спрашивала она. – Тошнит? Может, мясо несвежее? Надо было брать курицу, рыба быстро тухнет…

Я был уязвлен. Неужели не видно разницы между тем, кто поражен стрелой Амура, и тем, кто отравился несвежей рыбой? Я ответил, что все хорошо, но был сух, даже холоден.

Однако китайца иностранной холодностью так просто не отпугнешь. Только убедившись, что со мной все в порядке, госпожа Гао успокоилась и отвернулась к окну.

Я снова взглянул на девушку, но она уже смотрела в другую сторону, я видел лишь затылок и нежную раковину розового ушка. Зато рыжий был настороже и глядел на меня волком, обрубая мои взгляды и не давая им достичь девушки. Рыжий заранее знал, когда я на нее посмотрю, – вот она, китайская чувствительность. Он чувствовал всё, перехватывал любой флюид, исходивший от меня, блокировал каждый мой взгляд.

Но было уже поздно. Теперь меня было не остановить. Я забыл, зачем лечу в Китай, и мог думать только о солнечноволосой. Я стал измышлять разные планы, как бы с ней познакомиться. Может, она жена этого рыжего? Пусть, мне все равно. Цель прямо передо мной, надо двигаться к ней и ни на что не отвлекаться.

Вот как я сделаю. Подойду, спрошу, не китаянка ли она, обрадуюсь ответу и скажу, что я знаток и поклонник Китая. Скажу, что в Пекин еду впервые и никого здесь не знаю, не могла бы она дать мне небольшую консультацию, фудао… Потом с поклоном вручу ей свою визитную карточку, возьму в обмен ее – и половина дела сделана.

Или вот еще как было бы можно. Например, лайнер захватывают террористы, берут в заложники нескольких женщин, в том числе и ее. Тут появляюсь я, разбрасываю всех в разные стороны, она целует меня в благодарность…

Фантазии жгли мне сердце, я был вне себя. Стало окончательно ясно, что сотрясение мозга не пошло мне на пользу, а тут еще и внезапная влюбленность. Нет, надо успокоиться, иначе и вовсе сойдешь с ума!

Я сделал над собой усилие и прикрыл глаза. Все внутри меня клокотало, перед глазами метались какие-то всполохи, кровь приливала к голове – я был как безумный. Я соединил пальцы в мудру спокойствия, надеясь немного овладеть собой, – черта с два, сердце не желало мне подчиняться, оно бунтовало, оно требовало ее, ее!

И вдруг что-то изменилось вокруг, словно среди жаркого дня подул прохладный ветер. Я открыл глаза и обмер.

Она вышла в проход и двигалась в мою сторону.

На ней было длинное бордовое платье, вполне целомудренное, даже старомодное, сейчас сказали бы, винтаж, которое тем не менее очень ей шло.

Она шла по проходу и смотрела прямо на меня. Невинная челка, брови вразлет, тревожные, как море, глаза. В этих глазах царило какое-то странное выражение. Кажется, это было удивление или просьба… Нет, не то, это чувство было гораздо сильнее. Мольба – вот что это было! Казалось, она страстно желает мне что-то сказать, но никак не может решиться.

От взгляда ее сердце мое остановилось.

Время во мне замерло, и пространство застыло. Я не чувствовал тела, только слабо кружилась голова. Может, все это мне только кажется? Или снится… Да, я до сих пор лежу в палате с белыми простынями, и все это мне грезится. Сейчас войдет медсестра, скажет, что нельзя спать сидя, и я проснусь.

Но я не проснулся.

Она прошла мимо и слегка коснулась моего плеча рукой – коснулась и легонько сжала. Восторг затопил мое сердце: я не ошибся, она что-то хотела мне сказать!

Надо было взять ее за руку, остановить, но я смутился, растерялся, а через секунду она уже шла дальше. Охваченный каким-то безумием, я поднялся с кресла и пошел за ней следом. Спустя мгновение мы стояли в узком закутке в конце самолета, где обычно отдыхают стюардессы. Сейчас здесь не было ни единой души. Никого, кроме нас двоих.

Мгновение мы стояли молча. Ничего не происходило, она просто смотрела на меня.

И вдруг в небольшом закутке, где мы стояли, запахло солнцем, весной и свежескошенной травой. Полутемное помещение медленно залило теплым светом.

Я ничего не слышал и не видел, кроме нее, я забыл, кто я и почему здесь оказался, – я просто смотрел и смотрел; так, бывает, в жаркий день припадаешь к холодному источнику, обжигаешься ледяной водой, пьешь и не можешь напиться.

Я не сразу понял, что она мне что-то говорит. Губы ее шевелились, но слов я не слышал, как в немом кино или после контузии. Мне почудилось, что глаза ее выражают тревогу и озабоченность. Я встрепенулся, глухота стала отступать.

– Что-что? – переспросил ее я.

Свой собственный голос я слышал словно со стороны – он был негромкий, надтреснутый.

И тут лицо ее изменилось, в нем проступил страх.

Я почувствовал горечь – из-за меня? Но нет, она глядела мимо, мне за спину, туда, где стоял ее сосед – рыжий, наводящий ужас. Солнцезащитные очки его глядели как два колодца, в них чернела пустота.

Он был ниже меня, но очень крепкий. Я много тренировался и потому сразу вижу силу в человеке – всякую, любую. Этот был силен не только телом, но и духом. От него шло ощущение не просто силы, но могущества – и еще холодной, злой опасности. Я понял, что сейчас он ударит меня, ударит страшно, беспощадно.

Но он не ударил. Он только стоял и смотрел, и глаза его за темными очками было не разглядеть.

Она, испуганная, опустила голову и пробежала мимо нас в салон. Китаец же продолжал стоять напротив меня. Он врос, как дерево, в пол, не сделал ни единого шага, не сказал ни одного слова.

В голове моей стало проясняться. Он следил за нею, это совершенно ясно. Он следил и был крайне недоволен, застав нас тут вдвоем.

Ее чистая магия испарилась, и я снова ощутил себя обычным человеком и смутился. Что, если он ее муж? Что, если он решил, будто я…

Я еще не успел додумать мысль, а на его лице появилась издевательская, пренебрежительная улыбка. Это была одна из тех улыбок, на которые так горазды китайцы. Презрение, брезгливость, явное превосходство – все выразилось в этой улыбке, все чувства, которые китайцы столетиями испытывали к заморским чертям, некогда поработившим их.

Я вспыхнул. Что он так улыбается, словно видит меня насквозь?! Говори, черт бы тебя побрал, не изображай глухонемого! Молчишь? Ладно. Я сам скажу.

– Позвольте представиться, – по-китайски, конечно, вряд ли он что-то еще понимает. – Меня зовут Александр Липинский, я китаевед.

Вытащил визитку и подал, как положено по ритуалу-ли, с легким поклоном и двумя руками. Он небрежно взял ее двумя пальцами и не глядя сунул в карман.

Это было чистое оскорбление.

Я выругал себя за глупость: какой может быть ритуал между китайцем и иностранцем?

Но дальше случилось неожиданное. Его рука, на миг задержавшись в кармане, вдруг выудила оттуда голубую визитку. Через миг кусок ламинированного картона оказался перед моим носом.

Вид у визитки был крайне сдержанный. «Мистер и миссис Фокс» – вот что было написано на ней, и ничего больше. Ни телефона, ни фирмы, ни адреса, ни даже электронной почты, просто мистер и миссис Фокс.

Значит, все-таки она его жена…

Я взял визитку – одной рукой, одной! – и вяло покрутил ее в руках: ничего, визитка односторонняя, англоязычная, мистер и миссис Фокс.

Настроение было невеселое, но я невольно усмехнулся, вспомнив рыжие волосы обоих китайцев. Придумают же такое – Фокс! Среднестатистический китаец и слова-то такого не выговорит.

В последние десятилетия тут тоже, как и в Японии, возникла мода на иностранные имена. Теперь визитки китайцев выглядят довольно дико, например, господин Джейсон Ли. Или госпожа Кристина Вэй. Или даже еще того изящнее: мистер Женя У.

Пойди попробуй по такой визитке найди человека, особенно если телефон не указан.

Зачем же нужны китайцам иностранные имена? Не ударить в грязь лицом, вот зачем. Есть у тебя иностранное имя – значит, человек ты серьезный, с иностранцами имеешь дело, не бамбуком шит. Опять же, иностранцам приятно, китайское-то имя они запомнить не в состоянии, мозги у них слабые.

В конце концов, пусть. Нравится китайцу иностранное имя – бери хоть десять, никто и слова не скажет, его же в паспорт не вписывать. Да и поменять можно всегда: сегодня ты, предположим, Томас, завтра – Джон, послезавтра – Майк, а на следующей неделе и вовсе Барак Обама, почему нет?

Одна беда: носители модных иностранных имен не всегда сами могут их правильно выговорить. Но это ничего, мода на иностранные имена в Китае все равно процветает.

Мои новые знакомцы, впрочем, пошли дальше среднего китайца: кроме иностранного имени они взяли себе и иностранную фамилию. Жаль, что об иностранных порядках представление у них самое расплывчатое. Во-первых, где это видано, чтобы на визитке была только фамилия? Во-вторых, странно, что на визитке указаны сразу два человека, пусть даже они и супруги. И в, третьих, где же их координаты? То есть то, ради чего визитка и делается?

Я пожал плечами и опустил визитку в карман. Разгадывать китайские поступки – дело безнадежное, китайцы и сами на это неспособны.

Прошла уже целая минута, как я не видел миссис Фокс, и мне страстно хотелось на нее взглянуть; плевать, что она чья-то там жена. Снова сидеть и глазеть на нее через проход я не мог – не хватало мне еще скандала с брутальным Фоксом, – но я придумал вот что. Пройду мимо них как бы по делам, потом развернусь и пойду на место. И по дороге увижу ее еще раз.

Я так и сделал. Прошел мимо четы Фоксов, сосчитал до пятидесяти и пошел обратно. И едва не упал.

На том месте, где должны были сидеть Фоксы, никого не было. Оба кресла были пусты.

Я не поверил глазам! Где они? Ушли? Куда уйти с самолета, летящего на высоте девять тысяч метров?!

Я еще повертел головой, посчитал на всякий случай ряды: может, ошибся с местами? Нет, всё в порядке, должны быть тут. Вот впереди молодящаяся дама с розовыми волосами, сзади лысый китаец средних лет. И как раз между ними должны были быть две рыжих головы. Но их не было!

Я забыл про невозмутимость и хладнокровие, приобретенные годами тренировок, и завертелся на месте, как ищейка, вынюхивающая лису. Быстро прошел по салону, вглядываясь в лица. Одни отвечали мне взглядами недовольными, другие – дерзкими, даже говорили что-то вызывающее, но мне было не до того, я спешил, спешил…

Прошел весь салон – в самолете их не было! Может, я в запале проскочил мимо? Может, они спали, накрытые пледом, или я просто не разглядел их в полутьме?

Я решил снова обойти салон, зайти в бизнес-класс – может, они там? Но, как назло, самолет затрясся мелкой дрожью, зажглись надписи «Пристегните ремни», по громкой связи объявили, что мы вошли в зону турбулентности, и я вынужден был сесть.

Потом стали разносить напитки, и я опять не мог пойти по салону.

Потом началась пьяная драка между двумя российскими депутатами, городским и районным, проходы заполнили люди, дававшие советы драчунам и сами лезущие в драку.

Старушка-китаянка наблюдала за побоищем с явным неодобрением, потом пихнула меня локтем в бок, указала на депутатов с окровавленными рожами и сурово заявила:

– Плохо!

– Да, плохо, – кивнул я рассеянно, думая совсем о другом.

Но старушка не угомонилась.

– Очень плохо дерутся, – припечатала она обоих бойцов. – Никуда не годится. Надо было так, так!

И она ловко пропорола воздух маленьким кулачком, показывая, как надо. При других обстоятельствах я бы подивился такой боевитости, но теперь мне было не до того.

Депутатов растащили и, наконец, объявили, что самолет идет на посадку.

И только тут, пристегнув ремень, я вдруг понял, что́ говорила мне одними губами бедная девушка. Я, как наяву, увидел перед собой побледневшее лицо, отчаянный взгляд и губы, губы! Они шептали: «Спаси меня! Спаси!»

Она ждала от меня помощи, а я…

Я бешеным взглядом обвел салон, стал расстегивать ремень, но самолет уже несся вниз, и стюардессы молча стояли в проходах, несокрушимые, как маньчжурские воины.

Ах, так? Ладно! Как только приземлимся, я первый пройду к выходу и буду стеречь Фоксов там. Рано или поздно они пройдут мимо меня, деваться им некуда.

Когда самолет сел, по громкой связи раздался голос капитана:

– Ну вот, приземлились, – несколько туманно заметил он. – Как и обещали, доставили груз в целости.

Доставленный «груз» повскакал со своих мест, схватил чемоданы и столпился в очереди к выходу. Я уже начал было проталкиваться вперед, чтобы не упустить Фоксов, но в меня вцепилась мадам Гао. Я пытался ее стряхнуть, однако не тут-то было: то ли я ослаб после аварии, то ли хватка у нее была такая железная. Что делать, не тащить же ее на себе через всю толпу!

Я обернулся и рыкнул на старушонку по-китайски:

– Мадам, что вам угодно?

Она как ни в чем ни бывало тыкала пальцем в багажные полки:

– Мой багаж, мой багаж!

Я открыл полку и стал стаскивать багаж вниз. Его оказалось неожиданно много, не понимаю, как ее пустили в самолет с таким количеством ручной клади. Сгрузив багаж на кресла, я пытался снова рвануться к выходу, но старушонка опять вцепилась в меня.

– Я не осьминог! – кричала она на весь салон. – У меня не восемь рук! Помоги донести, помоги донести!

Чертыхаясь, я нагрузился ее кошелками и двинулся к выходу. Момент был упущен, большая часть народу уже покинула самолет.

Был еще шанс захватить Фоксов на паспортном контроле. Выйдя из самолета, я гигантскими шагами устремился вперед, но старушка за моей спиной истошно закричала:

– Я не могу так быстро бежать, остановись!

Я готов был убить ее, но не убивать же, в самом деле, старушек в зоне прилета аэропорта Шоуду. Пришлось сбавить шаг, чтобы она поспевала.

«Ладно, – думал я, – их задержат на паспортном контроле, я успею».

Но все это были иллюзии, насчет паспортного контроля. Когда мы проходили мимо туалета, старушка властным движением остановила меня:

– Мне надо сяо бянь, по-маленькому, а ты сиди и стереги мои вещи.

И скрылась в женском туалете.

Я нервничал, смотря на часы. Прошла минута, вторая, началась третья. Сколько она будет там возиться?!

Не помня себя, я подбежал к женскому туалету и крикнул в дверь по-китайски:

– Мадам Гао, вы где?! Поторопитесь, прошу!

Две выходящие из туалета школьницы шарахнулись от меня. Я увидел себя со стороны: иностранный дуралей, оставивший все свои дела ради причуд китайской бабушки. Теперь понятно, почему китайцы в грош не ставят наши умственные способности, и поделом.

Я плюнул на мадам Гао и ее вещи и понесся к зоне паспортного контроля. Там в просторном зале уже выстроились длинные очереди, каждая минут на двадцать. Ни в одной из них Фоксов не было. Отчаяние охватило меня – я опоздал, они ушли!

И вдруг мне почудилось, что на той стороне, уже за пограничным кордоном мелькнула знакомая рыжая голова. Я бросился к пограничнику в обход всей очереди.

– Господин пограничник, мне очень срочно, – пытался я объяснить, но тот лишь молча указывал мне рукой в белой перчатке в конец очереди. Я пытался уговаривать, даже повысил голос, но от стены отделился сотрудник службы безопасности и что-то сказал в рацию. Не хватало еще, чтобы меня забрали в полицию.

Я уныло побрел в конец очереди…