Читать книгу: «Алые слезы падших», страница 9

– Так, герр Шмидт, вы меня потеряли, – признался он, глядя на картинку. – А в чём может быть практическая ценность явления?

– Ну-у-у… о чём и речь. Представьте себе, что я только что показал вам идею расщепления атомов, как сделал Бор. А теперь нам нужен Штрассман, чтобы провести эксперимент, Ферми, чтобы направить идею, и Оппенгеймер, чтобы создать бомбу¹⁸.

Джулиани медленно переваривал фамилии. Что конкретно предлагает учёный?

– Боюсь, я не совсем корректно направляю вашу мысль, герр Джулиани, – почесал затылок Шмидт, – давайте попробуем так. Я думаю, что фундаментальная мысль есть направление для практических идей. Проверка моей теории может привести к сдвигу в понимании Вселенной и её законов, что позволит нам создать новое оружие невиданной силы. Мне хотелось читать, что творится в мире физики, чтобы не пропустить, когда мои бывшие коллеги с Марса смогут что-то подобное реализовать. Эксперимент по проверке моей теории я имею в виду.

Так, уже понятнее. Мысль о «ядерной бомбе» в галактическом масштабе поражала. Ровно так же, как поразила бы идея об обычной ядерной бомбе какого-нибудь римского легионера.

– А вы не думали, что всё уже изобретено в Согласии? – уточнил он.

– Думал. Но они миролюбивы. Вполне может такое быть, что, наткнувшись на идею, даже лежащую на поверхности, которая привела бы к необратимым процессам в огромной области пространства, её просто отбросили в сторону как бесполезную. Я не намереваюсь взрывать или убивать кого-то. Вовсе нет. Но представьте, что вы развернули время вспять в каком-то месте, и вернули, например, З’уул, на миллион лет назад?

Тут немец прав. Идея фантастическая. Безумная. Невозможная. И следовательно, требующая повышенного внимания и проработки.

– Вам предоставят всё, что вы просили, и даже больше, – сказал Джулиани. – С завтрашнего дня вы будете работать в лаборатории, вам дадут подчинённых, и вы должны сделать для нас «бомбу времени».

Шмидт замотал головой и замахал руками.

– Нет-нет, герр Джулиани! Никаких лабораторий! Я – заключённый и им останусь. Я просто хотел читать и проводить мысленные эксперименты! Ну и моделировать на компьютере…

– Герр Шмидт… Ральф… – Сэм сложил ладони, будто бы молился, и медленно опустил их на стол. – Если вам так будет угодно, мы в лаборатории воссоздадим вашу камеру. Будете в ней отбывать свой срок. А к наказанию добавится необходимость управлять командой физиков и отвечать за результат исследований.

Шмидт открыл рот, чтобы что-то возразить, но, сказать ему, судя по всему, было нечего…

* * *

Джулиани часто задумывался, почему же ему так повезло. Раньше, до Согласия, он все свои карьерные продвижения списал бы на опыт и усердие. Но после того как правила игры стали меняться, Сэм увидел триумф одних и бездарное, зачастую предательское падение других. Опыт и усердие мало что значили для Вселенной. Никому не известный профессор Уайт из Аризоны стал, представьте себе, президентом Земли. Русский космонавт – главой первой колонии вне Солнечной системы. Бывший глава фонда возглавлял КАС, бывший глава НАСА превратился в полномочного посла Земли в Согласии, глава Эванс Фарм Ричард Паркер погиб, а генерал Харрис мотал пожизненный срок в федеральной тюрьме.

Глядя на всё это, Сэмюэл думал, кого бы лет десять назад он счёл примером для подражания. Его пример предал человечество, да и сам он чуть было не перешёл ту же грань. Что, если бы Зак Лукас пришёл к нему, а не к Харрису? Как бы сложилась судьба Джулиани? Нет, очевидно, что где-то над ним парил ангел, который вовремя стучал по его бестолковой башке и останавливал всякий раз, когда он подходил близко к точке невозврата. Стать генералом в то время, как где-то в параллельной Вселенной менее везучий Сэмюэл был убит или упакован в уютную камеру до конца жизни, иначе как чудом и не назовешь.

Ещё более удивительным событием в жизни он считал брак с Джоанной Коллинс. Когда-то случайно сведённые судьбой в Ньюарке они меньше всего были похожи на будущих мужа и жену. Объединяли их ровно две вещи: профессия и работа над Согласием, во время которой Сэм, мягко говоря, оплошал, а коллега его вытаскивала. Он помнил, как Коллинс слишком эмоционально приклеилась к Паркеру, несчастной пешке в игре Лукаса, и помнил, как сам, будучи раненым и находясь на краю гибели, думал, что Джоанна – подходящая партия для него. Может, Джулиани считал так именно потому, что ревновал её к Паркеру, не понимая, как такой хороший агент могла «запасть» на объект. А может, и правда полюбил её уже тогда, но в суете и тяжкой работе просто не сумел выделить время, чтобы проанализировать собственные чувства.

Как бы то ни было, но спустя год с небольшим после ареста Лукаса, Сэм начал осознавать, что думает о Джоанне не как о напарнице. Сначала это были регулярные сексуальные фантазии, которые он списал на отсутствие личной жизни. Потом, когда навязчивое желание стало мешать работе, будучи уже генералом, он взял пару дней отпуска и в одиночку поехал на рыбалку на канадские озера. Там Джулиани сидел в небольшой лодке недалеко от живописного берега, цедил пиво и занимался самоанализом. И именно там решил, что будет ухаживать за Коллинс, но постарается сделать всё ненавязчиво, чтобы она не восприняла это как харрасмент или, что ещё хуже, как дурь в голове седеющего генерала.

Его ухаживания были приняты неожиданно легко: стоило позвать Джоанну на ужин, как у неё находилось время. Поход в театр? Пожалуйста. Заглянуть на день рождения его друга? Да не вопрос. Всё это она делала без восторга, но и без демонстрации какой-либо напряжённости, связанной с подобным приглашением. Казалось, что Коллинс считает его очень близким другом, с которым рада проводить время в любом формате, но не более. Сексуальные фантазии боролись с ощущением того, что он – наивный осел. Но остановиться Сэм не мог. Это продолжалось месяца четыре.

В какой-то из дней, когда они выпивали в баре, Джоанна сделала шаг навстречу. Просто попросила его отпустить служебную машину, под предлогом того, что им «ещё бы посидеть, а Фрэнка жалко». Час спустя она вызвала такси домой, попросив, чтобы Сэм её проводил. Он проводил, и, как-то так вышло, что той же ночью оказался в её постели. Потом он не знал, что делать. Это отношения? Или легкая интрижка между коллегами, у которых давно никого не было? Так совпало, что Коллинс отправили по заданию в Калифорнию, и всю неделю он места себе не находил. А в пятницу в десять вечера она просто позвонила в его дверь. У неё с собой была сумка, и, зайдя в дом, Джоанна молча выложила в ванной зубную щетку, какой-то пакет с косметикой и средствами гигиены, полотенце и пижаму. Повесила в шкаф пару комплектов рабочей одежды и пронесла на кухню кружку. И только после этого, не удостоив огорошенного и счастливого Джулиани ни единым словом, села на диван, достала ноутбук и начала составлять отчёт о поездке. С тех пор они жили вместе. А уже через год официально и тихо поженились.

Чем придурок вроде него заслужил такое счастье, Джулиани не мог себе представить. Чтобы как-то оправдать себя перед небесами, он решил, что это аванс, который ему выдан в счёт будущих жертв. И, учитывая, как прекрасна стала его жизнь, был готов к тому, что жертвы окажутся весьма и весьма немалыми.

Такие мысли посетили его и в тот день, когда он с Григорьевым встретился с Лукасом. После обеда с русским философом он вернулся в управление, провёл пару рабочих встреч, изучил семнадцать отчётов агентов в разных частях страны, пообщался с директором Смитом и поехал в их с Джоанной любимый бар. Прибыв туда, он получил сообщение «Прости, опаздываю, буду через полчаса», и как раз за кружкой пива, глядя на игру янки по телевизору, одиноко висящему над видавшей виды барной стойкой, он и предавался своим мыслям.

– Привет, Сэмми. – Джоанна выглядела замотанной, помятой. Морщинки под глазами, с которыми она столь тщательно боролась, стали будто бы отчётливее. Но всё равно она, его серая мышка, была прекраснейшей женщиной в целом мире. Он улыбнулся.

– Падай, докладывай, – пошутил Джулиани, показав жестом бармену, что им нужна пара пива.

– Слава богу, я не на тебя работаю, ещё чего не хватало, мужу докладывать о работе! – она фыркнула, бросила сумку с ноутбуком на соседний стул и утащила гренку с его тарелки. – Опять хлеб пожираешь?

– Под пиво же! – развёл он руками и тоже потянулся к гренкам, но тут же получил шлепок по руке. – Ладно, закажу рыбу. Рыбу же мне можно?

– Рыбу нужно, генерал. – Джоанна ушла мыть руки, по пути сделав у барной стойки заказ. Голодная, наверное, как чёрт. Сэмюэл тихо сжевал гренку. Да, супруга не работала в его команде. ЦРУ и АНБ так и не смогли объединиться и поделили функционал внутри Американского управления безопасности Земли. Это было смешно, потому что, к примеру, даже русское ФСБ встроилось в единую систему Европейского управления. А тут два американских ведомства продолжали играть в независимость.

Формально ЦРУ занимались контролем межгосударственных событий, а АНБ оставило за собой национальные. Это всех устраивало, функционал мало отличался от прежнего, в отличие от цели. Раньше ею была государственная безопасность. США – превыше всего. А теперь Штаты являлись лишь пятном на карте, и с каждым нововведением Администрации Уайта оно становилось более и более размытым.

– Я всё же расскажу тебе, что сегодня было в Администрации, – вернувшись из туалета, который он бы в жизни не стал называть дамской комнатой, и попутно захватив уже налитые пару кружек пива, начала говорить его жена.

– Подожди, давай выпьем, – супруги чокнулись, и Джоанна отхлебнула добрую четверть пинты¹⁹.

– Так вот, это на самом деле важно, – продолжила она. – Примерно месяц назад зонд Кен-Шо выявил корабль на небольшом расстоянии от Солнечной системы. Он проторчал там несколько дней, агрессии не проявлял, и его не сочли угрозой. Потом корабль улетел.

– Несогласные шалят? – Сэм пригубил свежего холодного пива и с тоской посмотрел на слегка недопитую и сильно нагревшуюся первую кружку. Допивать ли её вообще?

– Ты слушай. Когда они улетели, зонд продолжил за ними пассивно наблюдать. Их маршрут был сначала нормальным, «гости» шли по кругу вокруг Тау Кита, по эквипотенциальной кривой. А потом вдруг резко рванули в её сторону, и тут Кен-Шо насторожились.

– Атака? Давно? Почему с Конкордии не доложили?

– Нет, атаки не было. Зонд прилетел к Тау Кита почти одновременно с кораблём и мог легко его уничтожить. Однако тот повисел в местном поясе астероидов опять же несколько дней, после чего удалился подальше. В контакт ни с зондом, ни с колонией не вступал.

– Так, и что это было? Почему инцидент обсуждали в Администрации? – Джулиани чувствовал тревогу, такую же, как почувствовал сегодня утром, увидев самоуверенного Лукаса.

– Если бы это был просто разведчик Несогласных, ситуацию всё равно обсудили бы. Но я не назвала бы для тебя новость важной, – тут сердце Джулиани похолодело. – Но Кен-Шо проанализировали корабль. Вчера. Это разведчик З’уул. Они снова здесь.

Сэм допил тёплого пива из кружки, после чего взял ещё одну гренку. Джоанна не стала препятствовать. Чёрт. Он не понимал как. Не видел возможности. Но был уверен, что случившееся как-то связано с Лукасом.

Глава 7. Генрих Ланге

Марс

Генрих никогда не хотел быть главным. Как социопсихолог, он прекрасно вдоль и поперёк изучил самого себя. Если бы его попросили описать себя вкратце, Ланге свёл бы всё к архетипам Юнга и заявил бы, что он Мудрец, Искатель и Ребёнок. Возможно, где-то таились Воин и Бунтарь, но Правителя, обладающего чертами лидера, или Монаха, способного окружать заботой, в нём было очень мало.

Однако должность «руководителя Марсианской колонией» являлась формальной, он знал, что та представляет собой лишь ширму, витрину, популярную в обществе и удобную администрации Уайта. На деле за ним был целый отдел управленцев, которые подчинялись ему только на бумаге. Сюзан Ричардс отвечала за снабжение и хозяйство, Соломон Левит, как бы это ни было смешно, регулировал финансовые потоки, Дитрих Шнайдер курировал туристическую отрасль, Алия Смит была координатором с КАС. У них даже имелась юридическая «дирекция». А вот научные группы были независимы, хотя в каждом институте работал администратор, еженедельно отчитывающийся перед Алией и бегающий к Сюзан, выбивая очередное оборудование.

Ланге, который регулярно пропускал все собрания, оставлял за собой только одну роль, не отдавая ее никому скорее из интереса, нежели из жадности: он был связующим с инопланетными представителями колонии. Ну и, само собой, участвовал в ряде исследований, из которых особенно выделялась теория, растущая вокруг возникшей годы назад модели Хилл – Ланге. В научных кругах она получила пока неформальное название «Концепция множественного влияния на Согласие». Название предложил он сам, и, хотя его пока не закрепили документально, из уважения к Генриху в сводках и проектных записях так обозначали немалое количество изысканий.

Последнее уточнение, касающееся влияния Несогласных на плотность Согласия, было выявлено и статистически обосновано. Это огромная удача, но для того, чтобы продвинуться дальше, требовалось пройти ещё немалый путь. Социологи, биологи, психологи, историки, даже химики трудились над попыткой определить, каким именно инструментом достигалась та самая зависимость и почему действовала. И, несмотря на участие видных учёных других рас Согласия, пока что они находились всё в том же неведении. Параллельно требовалось внести новые факторы в модель Хилл – Ланге и оценить вероятности и плотности возникновения союзов, подобных их Согласию, в масштабах галактик и Вселенной. Поэтому Генрих был чрезвычайно счастлив прибытию Джессики Хилл, надеясь на то, что с ней все пойдёт быстрее.

Как ни странно, но в проекте работало много русских, – гораздо больше, чем в других направлениях. Возможно, потому что в основе лежали программирование и математика, а может быть, из-за Валентина Сташевича, который, работая в проекте с первых дней, не стесняясь, привлекал «самых лучших» специалистов. Они, по невероятному совпадению, оказывались той же национальности, и многие даже учились с ним вместе в Московском Ломоносовском Университете. Одной из первых он «выпросил» на Марс Юлию Швецову – педантичного алгебраиста, интересовавшую, как казалось Генриху, Валентина не только как коллега. Впрочем, девушка, которая и правда была умна, являла собой противоположность здоровому и весёлому Сташевичу, будучи невысокой, хрупкой и очень скромной, чем-то напоминающей Джессику Хилл и, видимо, никакой романтики на Марсе не планировавшей. Но и кроме неё, Валентин вытащил человек шесть или семь. Нет, Генрих знал поимённо каждого участника проекта, просто не помнил, кто именно рекомендовал ему Армена Саргсяна. Армянский программист до этого работал в США, но, будучи родом из Еревана, учился в Москве, так что с некоей вероятностью мог также быть протеже Валентина.

В общем, когда к нему пришёл Сергей Хабаров и сказал, что его направили присоединиться к проекту, Ланге был свято уверен, что и здесь постарался Валя. Боже, ну почему его брат, занимающийся физикой, и, надо заметить, прекрасно влившийся в пару команд и десяток проектов, не занимался протекцией? Будто бы вся «местечковость» досталась лишь одному из близнецов.

– От Валентина? – спросил Генрих, повернувшись к Сташевичу, сидящему на своём излюбленном месте в углу лаборатории. Сташевич непонимающе посмотрел на него и на Хабарова и развёл руками.

– Нет, мистер Ланге, меня попросила подключиться мисс Хилл, – парень натужно улыбнулся.

Вот как. Джессика. Ну и хорошо. Генрих указал на свободное рабочее место.

– Замечательно. Садись, Валентин даст тебе все доступы. Ему и расскажи, чем ты так поразил Джесс, что она украла тебя из команды Комацу.

– Ну, не то что бы прямо украла. – Сергей занял место, поправил клавиатуру и размял пальцы, похрустывая суставами. – Мисс Хилл и мисс Комацу договорились делить меня поровну.

– Надеюсь, Джесс и Мичико не пришлось из-за тебя драться! – засмеялся Валентин, подходя к его столу. – Что ж, входи под своей учётной записью, ага, кликай и формируй запрос…

Дальше Генрих слушать не стал, рядовая инструкция по доступам и постановке задач. Его больше волновал сам результат, а процесс программирования оставался для него немыслимо скучным и непонятным. Он вышел из помещения, оставив команду из пятнадцати человек работать, и проследовал в собственный – личный, а не официальный – кабинет. Основной находился в другом корпусе, в здании администрации, минутах в семи пешком отсюда, и там учёный не очень любил бывать. Здесь же висела табличка «Генрих Ланге», а не «Руководитель Администрации колонии „Марс“». Зато внутри помещение было роскошным. Левитирующее кресло за столом – подарок Кен-Шо, два других кресла, уже обычных, и пара диванов рядом с журнальным столиком – место отдыха и приёма посетителей, книжные шкафы, кухня, санузел с душевой, «тёмный» уголок с кушеткой, чтобы солнце не мешало думать, и балкон с видом на пруд, чтобы наслаждаться светом, когда его мало.

Вот конкретно сейчас Генрих решил, что балкон – отличное место, после прохлады лаборатории ему хотелось погреться в иллюзии солнечного тепла, так что он проследовал прямо туда, достал из кармана трубку и затянулся. Ему вспомнились похороны Сунила Кумари, и Ланге тяжело вздохнул, выдыхая сизый сладковатый дым. Всего два дня прошло, на Земле он задержался лишь на несколько часов. Навещать ему было особо некого, болтать с Артуром казалось кощунством, так что, пожав руки куче знакомых и незнакомых людей на поминках, они вместе с Ламбером, Юсуфом Демиром и Чон Ха Юн, которые тоже изъявили большое желание почтить гуру в последний раз, вернулись на Марс. Ланге вспоминал тяжёлые горы Ладакха, словно прибивающие к земле всю скорбь мира, звенящий искренностью воздух, простоту и доброту людей, окружающих их разношёрстную делегацию. Вспоминал тихие и торжественные речи на поминках, грустные глаза соседей по столу, особенно Петра Григорьева. Что тот сказал про труд, над которым они работали с Кумари? Что-то вроде «Теперь мы начали главный труд. Новая книга будет о возможности сосуществования с Несогласными, этическом и нравственном аспекте такого сосуществования».

Вот ведь странно, Пётр и Сунил пытались найти какую-то возможность жить в мире с Несогласными, а команда учёных здесь выстраивала модель на основании концепции от тех же Григорьева и Кумари, в которой сильные Несогласные приводили к возникновению большего количества склонных к Согласию рас. Получается, Вселенная каким-то образом исправляет собственную ошибку, а именно появление рас, лишённых эмпатии в широком смысле, а люди, предположившие подобное, сами же хотят лишить Вселенную естественного механизма, прекратив ту самую «активность» Несогласных. Как-то странно. Глупо же, разве нет?

Генрих опустил трубку и до боли сжал переносицу пальцами левой руки. Глупо ли? А что, если он просто что-то не знает, не понимает, каким образом две мысли одновременно уживались в спаянных чертогах разума индийского и русского философов?

Он ворвался в кабинет, попутно запихивая трубку в карман и ища, где же его телефон. О, вот же, на столе. Ланге схватил тонкое устройство с полупрозрачным экраном и начал листать записную книжку. Ага, так, Григорьев. Вызов.

– Генрих? – удивлённо произнёс голос по ту сторону космической бездны.

– Да, Пётр. Добрый… э-э-э… – только сейчас Ланге понял, что даже не знает, где сейчас философ, в Нью-Йорке или в Санкт-Петербурге, и, вообще, какое у того время суток.

– Вечер, – услужливо подсказал собеседник, успокоив Генриха, – в Петербурге половина девятого вечера. Ты уж прости, не знаю, какое время в Прайс-сити, так что просто здравствуй.

– Пётр, расскажи мне, пожалуйста, о вашем труде, ну о сосуществовании с Несогласными, – Ланге решил, что лучше побыстрее перейти к делу, пока мысль не умчалась из головы.

– А что именно тебе поведать? – то ли удивился, то ли обрадовался русский философ.

– Всё, Пётр. Поведай мне всё.

* * *

Год назад Согласие отправило флот на перехват авангарда сил З’уул. Само собой, Генрих не видел кораблей, но помнил, как его тогда удивило отсутствие милитаристских сообщений, пропаганды, заверений в скорой победе и всём подобном, к чему земляне были весьма привычны. Его бабушка, когда сам Ланге был ещё мелким мальчишкой, рассказывала, какие сказочно красивые рекламные ролики войны транслировали заявления руководителей Третьего рейха²⁰. Они были такими патриотическими, такими захватывающими дух, пока не забрали её отца. Однажды Дитрих Беккер уехал из отпуска обратно на Восточный фронт и сгинул под Сталинградом вместе со всей армией Паулюса. Не самая красивая страница в истории его семьи, но одна из самых значимых. Для себя Ланге раз и навсегда запомнил, что пропаганда оболванивает. Поэтому ему, как социопсихологу, было весьма интересно, как поведёт себя в такой ситуации Согласие.

И оно выдержало тест. Не поднялось никакой шумихи. Не организовывали агитмероприятий. Не звучали бравурные марши и лозунги. Где-то далеко был созван флот из разных уголков и систем Галактики, тысячи и тысячи кораблей сжигали миллиарды гигаватт-часов энергии, устремляясь за оконечность пояса Ориона навстречу неведомому врагу, но никто и нигде об этом не болтал. Как передавал им Ричард Хейз, на советах Согласия вопрос поднимался лишь дважды: когда было принято решение об операции и когда отдавали приказ о её начале. Всё.

На Земле о войне, как и в целом об угрозе, исходящей от неведомых З’уул, знала жалкая горстка людей. В основном, спецслужбы и те, кто столкнулся с Зоамом Ват Луром. Каждого из них, в силу добрых традиций, заставили подписать соглашение о неразглашении. Но внутри этой малой группы, насколько Генрих знал, о войне судачили постоянно. Ждали новостей. Пытались «изобрести супероружие». Рассуждали о стратегии защиты планеты в случае неудачи Согласия. Тысячелетия конфликтов научили землян, что битвы можно избежать, только будучи к ней готовым, поэтому, стоило только людям узнать про грядущую, а в каком-то смысле и про уже идущую войну, все их мысли волей-неволей настраивались на неё.

Но среди всей массы верующих в военное решение нашлись два человека, которые отказывались взять в руки флаг и посылать людей на фронт. Это были Сунил Кумари и Пётр Григорьев. А теперь русский философ остался и вовсе один.

«Генрих, война не может быть целью Вселенной. Посмотри, как прекрасно в ней устроен баланс! Планета миллиарды лет вращается вокруг звезды, не падая на неё и не улетая с орбиты. Только благодаря этому балансу центробежной и центростремительной сил она даёт время развиться жизни. Мы так же должны найти баланс между Согласием и Несогласными, в том числе З’уул».

Потом Григорьев рассказал ему об идее «вечного пата» на шахматной доске, чем привёл Генриха в неописуемый восторг. В итоге, поблагодарив философа за длинную лекцию и пообещав не использовать тезисы из будущей книги в каких-то работах до того, как сама книга будет опубликована, Ланге решил перейти к своим вопросам. Если честно, он и сам удивлялся тому, что спокойно добрых полчаса слушал собеседника, ни разу не попытавшись перебить и увести мысль в нужное русло. Возможно, стареет и мудреет. А может, всё проще, и сама идея Кумари – Григорьева так увлекательна.

– Пётр, ты ведь помнишь вашу с Сунилом мысль о корреляции в конкретной области числа сильных Несогласных в прошлом с числом склонных к Согласию рас в будущем, которую мы здесь прорабатываем с группой Джессики Хилл и учёными из других рас Согласия?

– Подожди, что за мысль? И при чём тут Модель Хилл – Ланге? – по голосу Петра было слышно, что он и правда запутался.

– Нет, модель ни при чём, – ответил ему Генрих и тут же поспешил исправить сказанное, – то есть нет, она тут весьма при делах, но не об этом речь.

Пётр замолчал и слегка мычал в трубку. Судя по всему, фраза Ланге его ещё больше запутала.

– Так, может, я криво выразился, – Генрих понял, что нужно дать Григорьеву какой-то другой ориентир. – Помнишь, как-то вы прилетали, тут были Косна Шир и Сиолл Пераль с Лорнака, и…

– Ага, – раздался в трубке радостный голос, – помню, помню. Я понял, о чём ты. Идея Кумари была в том, что во Вселенной должен быть механизм, создающий Согласную расу в ответ на Несогласную, иначе все Согласные были бы уничтожены. А я предположил, что его можно поискать в прошлом.

– Да, да! – подтвердил Генрих. – Именно.

– Но ты сейчас выдал что-то там про корреляцию, вот я и запутался, – заметил, хмыкнув, Пётр. – Ладно, что там с этой гипотезой?

– Э-э-э… – Ланге почесал затылок и сел в кресло. – Как бы тогда тебе сказать… В общем, мы её несколько дней назад окончательно доказали. Поздравляю. Я был уверен, что ты следишь за ходом проекта.

Пётр снова затих и за следующие полминуты только пару раз хмыкнул. Генрих терпеливо ждал, попутно мысленно ругая себя за то, что как-то «забыл» уведомить автора концепции об успехе. Ничего себе промашка.

– Ну, Генрих, что я могу сказать… – пробубнил наконец Пётр. – Думаю, если бы меня держали в курсе, я бы знал. Но я рад и с удовольствием ознакомлюсь с заключением.

Последнюю фразу он сказал уже своим обычным голосом «спокойного философа», так что Ланге расслабился. На него не держат обиды. Ну и славненько.

– Что ж, теперь пришло время объяснить тебе, зачем я позвонил. Если мы правы в том, что Несогласные каким-то образом влияют на появление рас с повышенной эмпатией, то не приведёт ли патовое успокоение активности Несогласных к тому, что новых рас в Согласии просто не появится? То есть Вселенная сама исправляет свою ошибку, а вы хотите ей помешать! Не слишком ли… амбициозно? – он не решился сказать слово «глупо», в последний момент заменив его на другое.

– Так вот что тебя гложет! – рассмеялся Пётр. – Добро пожаловать в клуб философов! Я решил для себя это очень просто. Если ты делаешь калькулятор, то его задача считать быстрее и точнее тебя. Только в этом. Можно ли сказать, что калькулятор слишком амбициозен в попытке считать быстрее своего создателя? Нет, конечно же нет! Так вот, когда Несогласные становятся сильнее – они уничтожают многие расы, в основном других Несогласных, но зато каким-то образом во Вселенной образуется больше рас, в будущем входящих в Согласие. А когда последнее становится сильнее – оно должно выполнить собственную цель: прекратить цикл насилия. Никакой амбициозности. Есть чёткая линия выполнения задачи Вселенной, ведущая из тёмного прошлого в светлое будущее.

Боже. Как гениально и просто. Почему, почему философы Согласия сами не догадались? Или догадались, но их концепция собственного превосходства так крепко засела в мозгах, что им и в голову не пришло развивать подобную идею в практику? Генрих снова вскочил и принялся ходить по комнате.

– Звучит очень логично! А есть ли у тебя идеи, что именно может послужить патовой ситуацией? – он говорил и нащупывал в кармане трубку. Выйти, что ли, на балкон и покурить с видом на закат?

– Увы, тут я, как философ, не могу помочь. Тебе нужно поспрашивать учёных Согласия. Возможно, это могло бы быть какое-то невиданное оружие, применение которого грозило бы им мгновенным уничтожением. Но тут есть проблема.

Оружие разрабатывается. Да и флот Согласия всё же мощнее всех армий Несогласных. Хотелось бы рассчитывать и на то, что он мощнее армады З’уул.

– Что за проблема? – спросил Ланге, уверенный, что всему найдётся решение. Он почувствовал, как в нём загорается огонёк надежды.

– Частично нам рассказывала Тамош на уроках этики. А сам я только что осознал. Дело в том, что перед отлётом домой я встречался с Захаром… с Зоамом Ват Луром, и он обмолвился, что у Несогласных красота и сила – суть одно и то же. Сильное является красивым. Слабое – уродливым. И проблема в том, что Благородство, Честность, Жертва кажутся слабостью в их глазах. Если ты мог убить и не убил – ты слаб.

Огонёк погас, в ушах остался лишь частый стук раззадоренного понапрасну сердца. Григорьев прав. Это очень в духе Несогласных. И это многое объясняет. Возможно, философы и учёные Согласия уперлись в ту же проблему и потому не пытались договариваться с Несогласными.

– Значит… Чтобы показать, что мы сильны, мы должны истреблять и покорять? – тоскливо просипел он. – А если станем хвастаться силой, которую не применяем, они не поверят и продолжат считать нас недостойными, будут всё время идти войной, а мы будем вынуждены убивать их? Тогда они начнут бояться Согласия, возникнет пат, но пройдёт время, и они вновь попробуют свои силы? И так до тех пор, пока мы их полностью не уничтожим?

Пётр замолчал на минуту. В трубке было слышно его тихое дыхание. Генрих ещё раз мысленно проговорил все свои аргументы. Явный логический парадокс. Грандиозная Ошибка Вселенной.

– Генрих, это значит лишь то, что мы пока что не нашли других вариантов. Но мы и так многого добились, ты не считаешь? – голос Петра был грустным, как и положено голосу философа. Ну и что можно ответить? Только вздыхать. Вздыхать и курить с видом на марсианский закат.

* * *

Ланге сидел и смотрел на голограмму Артура, уютно устроившуюся в кресле за его столом. Сам он расположился на диванчике в центре комнаты. Генрих знал, что у Уайта мебель расположена аналогично, только у него в наличии был камин. Когда он в своё время попросил «компьютерщиков» настроить для них с Артуром такой вид связи, они сразу сдвинули всю мебель. Генрих, поняв их задумку, не возражал. Ему нравилось ощущение присутствия старого друга.

– В общем, мы должны найти способ уверить их в том, что мы – сильные (красивые, как сказал Григорьев), без того, чтобы их уничтожать… – он закончил пересказывать Артуру сегодняшний диалог с Петром. В этот раз у него был поздний вечер, а у президента – «слегка после обеда». Генриху, пока он говорил, казалось, что он слышит скрип мозгов Уайта, обдумывающего всё услышанное.

– Например, – Ланге решил подбросить хвороста в костёр его мыслей, – уже сейчас Согласие применяет полицейские методы как в случае защиты Земли в течение пяти тысячелетий. Несогласным, которые прилетали сюда, ставился жёсткий ультиматум, и, если они не слушались – тогда происходило точечное уничтожение. Условно, власть обладает монополией на насилие и так сдерживает преступность. Но она не обязана это насилие учинять сама. Достаточно лишь быть единственным, кто может применить карательные меры и осуществлять их публично, но в малых масштабах.