Трудно быть папой, или Веселые будни семьи Борджиа

Превратности любви и коррупция по-ватикански

В последнее время что-то расплодилось всяких критиков: то бюрократия в Италии им не нравится, то коррупция в России. Возмущаются, а не понимают, что и то и другое – древнее искусство, любовно взлелеянное предками и заботливо переданное потомкам в надежде, что потомки его усовершенствуют с поправкой на научно-технический прогресс и пронесут через века, нигде не расплескав. И тут, надо сказать, потомки не подкачали, не посрамили добрых традиций: бумажная волокита и взяточничество живут и побеждают. Иное должностное лицо, задачей которого является, как презрительно говорят всякие снобы, «перекладывание бумажек», умудряется так переложить бумажку-другую с места на место, что по-крупному обогащает себя, свое начальство, начальство своего начальства и так до бесконечности, а что при этом бюджет – организации или страны – необратимо худеет, так такая у него, бюджета, судьба. Хотя что я тут рассказываю, как будто сами не знаете.

Сейчас, конечно, сложнее: законы там, декларации обязательные, транспарентность^[5] всякая богомерзкая, интернет опять же – дьяволово изобретение. Тут извернуться надо, мозгами пошевелить, в систему встроиться. А раньше в общем-то для перспективной работы с документами требовались два умения: умение писать и умение молчать в тряпочку, когда надо. В далекие времена Средневековья и Возрождения при отсутствии повальной грамотности населения умение буквы складывать в слова на пергаменте или бумаге само по себе давало неслабое конкурентное преимущество на рынке труда (скоро, чувствую, мы к этому опять придем). А уж если ты умеешь правильно оформлять документы, не пользуясь всякими бесовскими ландоксами^[6] и прочими еще не изобретенными электронными системами, так ты вообще молодец. А уж если можешь НЕправильно оформить документ, хотя как бы правильно, и чтобы проситель остался доволен, и у всех участников схемы в карманах весело зазвенело – вот тут уж цены тебе нет, вот тебе должность в канцелярии Святого престола, оклад, премия, процент от сделки, пардон, от платы за оказание услуг, только наверх заносить не забывай. Доходное место, за него и держись. Иногда махинации, конечно, вскрывались и имели неприятные последствия, не без того.

Прямо посреди пятнадцатого века Жан V, граф д’Арманьяк, в биографии которого было немало военных и криминальных приключений, решил наладить свою личную жизнь. И не нашел на должность спутницы лучшего варианта, чем собственная родная сестра Изабелла. Видимо, подумал, что приключений на свою… голову он собрал хоть и много, но все же недостаточно. Вот и вступил в греховное сожительство с сестрой – самой красивой девушкой в графстве и ближайших окрестностях. Остальные значительно страшнее были, прямо какой-то неурожай в тех местах на симпатичные женские лица. А тут сестра – мало того, что красивая, так еще и привычная, в тех же ценностях воспитанная, из той же семьи, можно не опасаться, что ее родственники тебя с приданым подставят или еще какую пакость сделают – ты же сам ей близкий родственник. Деньги опять же в семье остаются, сплошные плюсы. А может, и не думал Арманьяк ничего такого. Может, он вообще головой не думал, как и его сестричка. Просто жили в любви и согласии, не обращая внимания на перекошенные от отвращения лица соседей.

Когда пошли дети, граф решил, что неплохо бы сожительство как-то узаконить и превратить его в самый настоящий брак. Но он подозревал, что просто так обвенчаться не получится – широкая общественность явно не поймет таких действий. Тем более общественность в лице французского короля Карла VII ему не раз и не два намекала, что он не в Древнем Египте и не Птолемей какой недобитый, а Изабелла, слава те Господи, не Клеопатра^[7]. И что он вообще извращенец поганый, и пусть немедленно разорвет порочащие его связи, а то он, король, за себя не отвечает. Требовалась официальная бумажка, которую можно было бы с полным правом сунуть королю в противную рожу, чтобы не лез в чужие семейные отношения и на чужие территории. А такую волшебную официальную бумажку если и мог кто-то выдать, то только папа римский.

Но вообще-то папа не мог. Были (и есть) пределы папских полномочий. Согласно канонам, запрещены были браки между родственниками вплоть до четвертой степени родства. Папа мог разрешить брак между троюродным братом и сестрой, пожалуйста. Мог, при определенном желании, даже между двоюродными братом и сестрой. Если очень надо, мог и дяде разрешить жениться на племяннице. Но это если очень надо, и это совсем другие расценки. Санкционировать же брак между родным братом и сестрой папа ну никак не мог. Но население, включая аристократическую его часть, в такие тонкости не вдавалось и слабо ориентировалось в границах папских полномочий. Некоторым казалось, что добиться разрешения можно на все, что просителю в голову втемяшилось, и Святой престол существует под лозунгом «Любой каприз – за ваши деньги!». В какой-то степени так оно и было, но именно в какой-то степени.

Жан д’Арманьяк подал папе Николаю V прошение о положительном разрешении своей семейной ситуации. Папа прочитал и ответил с интонацией застрявшего в лифте Владимира Шахрина в спектакле «День радио»: «Я, конечно, буду стараться сдерживаться, но вы не «как бы охренели», вы там вообще в полном смысле все охренели!» И резким росчерком пера отлучил от церкви графа вместе с сестрой-сожительницей.

Арманьяк очень удивился и обиделся. А ситуация между тем стала совсем напряженной: король психует, родственники ходят кругами и умоляют одуматься, Изабелла снова беременна. Когда родился третий ребенок, счастливый папаша велел капеллану обвенчать себя с только что оклемавшейся от родов сестрой, нагло соврав, что разрешение на брак от папы имеется в лучшем виде. Просто пока не дошло, вы же знаете, в каком состоянии Почта Италии и как она работает – пятнадцатый век все-таки.

Узнав о таком безобразном самоуправстве, Николай V вторично отлучил любовников. Мне, говорит, нетрудно, я сколько раз надо, столько раз их и отлучу. Отлучение подписывать – не мешки ворочать, зато эти безбожники будут знать, как Божью волю нарушать своими непристойными сексуальными похождениями. Я их научу духовным ценностям и скрепы им где надо закреплю, мало не покажется.

У французского короля к тому моменту кончилось терпение, и он двинул на морально неустойчивого графа аж две свои армии. Противостоять было сложно, поэтому Жан с Изабеллой по подземному ходу бежали из захваченного королевскими войсками города и рванули в Валенсию. Устроив сестру на съемной квартире, Арманьяк вернулся, чтобы немного попартизанить пуская под откос королевских конных рыцарей. Получалось с переменным успехом. Приходилось графу и в Арагон бежать, и возвращаться домой, и снова бежать – на этот раз во Фландрию, а оттуда – к месту пребывания дофина Людовика, который к опальному графу относился куда более благосклонно, чем король.

В конечном итоге Арманьяк нарисовался в Риме, размахивая неким документом, выданным папой римским и содержащим прощение всех его, Арманьяка, художеств. Это повлекло дикий скандал, потому что ничего такого папа не выдавал и даже в мыслях не имел. Да, было, прошение подавалось, но не о том там шла речь.

Надо сказать, что к тому моменту папа Николай V отошел в мир иной и святой престол занял Каликст III. Это, видимо, и побудило Арманьяка попытаться утрясти свои проблемы, вновь подав заявление: вдруг новый папа окажется либеральнее своего предшественника? Либеральнее не либеральнее, а папа Каликст к тому времени на все более-менее значимые должности уверенно расставлял своих многочисленных родственников, друзей и сторонников, что значительно сказалось на работе многих ватиканских ведомств, в том числе папской канцелярии. Если при папе Николае графу в ответ на его прошение честно отказали и отлучили от церкви, то при папе Каликсте его, я извиняюсь за выражение, развели как лоха и обобрали по полной. Если попытаться реконструировать события, дело могло быть так (а могло и не так).

Принимая заявление от Арманьяка, сотрудник папской канцелярии укоризненно покачал головой. Кто же, говорит, вас научил так составлять заявление? Вот вы пишете – прошу выдать мне прощение за все мои действия и узаконить мои отношения с родной сестрой. С родной сестрой – ну кто так пишет? Вы хотите, чтобы нашего понтифика инфаркт хватил раньше времени? Он хоть в миру и носил фамилию де Борха (Борджиа по-нашему), у него тоже нервы не железные. Психанет, отлучит вас, а у вас в личном деле уже и так два отлучения есть, вы их коллекционируете, что ли? Давайте напишем так: с родственницей первой степени родства. Так приличнее будет. Я сам бумагу составлю, а то у вас еще и грамматических ошибок десять штук в одном абзаце. С вас двадцать четыре тысячи золотых флоринов. Что значит – дорого? Ну и что, что это годовой доход епископа Валенсии? А вы думаете, у вас дело простое? Такие у нас тарифы. Не нравится – идите дальше воюйте с королем и готовьтесь к геенне огненной, которая обязательно вас постигнет без папского разрешения, это уж будьте уверены.

Делать нечего, требуемую сумму граф заплатил. А предприимчивый сотрудник, пока проситель отвернулся, вписал в документ слова не «первой степени родства», а «четвертой степени родства», чтобы не раздражать лишний раз папу. Папа мельком глянул, сказал: «В четвертой – это нормально!» И диспенсацию выписал. Сотрудник канцелярии в уже подписанной папой бумаге филигранно подчистил слово «четвертая», исправив на «первую» – вуаля! Довольный проситель рассыпался в благодарностях, сотрудник взял деньги, провел по бухгалтерии где-то четвертую часть, остальное занес наверх начальству – все честь по чести. Ну, не по чести, конечно, а по внутренней негласной инструкции. И, потирая руки, стал ждать, когда ему отстегнут положенный процент. Потому что как раз подходил срок платежа по ипотеке, взятой на приобретение палаццо с видом на собор Святого Петра.

И тут что-то пошло не так. То ли сотруднику канцелярии заплатили процент с официально проведенной по бухгалтерии суммы, а не со всей уплаченной (то есть банально кинули), и он решил слупить еще денег с Арманьяка, а тот, возмущенный, устроил скандал, предъявив документ и квитанцию об оплате. То ли сам Арманьяк, вооруженный, как ему казалось, подлинным прощением римского папы, прибыл в Рим, чтобы просить папу посодействовать его, Арманьяка, примирению с французским королем. А только папа заявил, что ничего такого он не подписывал и подписывать не мог, это наглая подделка. Подать сюда Ляпкина-Тяпкина, то есть начальника канцелярии! Пусть объяснит, что в его ведомстве происходит, каким образом на руках у гражданина Арманьяка оказалось поддельное разрешение и квитанция об оплате от канцелярии.

Пришел начальник канцелярии. Я, говорит, просто диву даюсь, какие, оказывается, непорядочные сотрудники у нас еще встречаются, несмотря на все кадровые перестановки, которые я, не щадя себя, осуществляю во славу Божию и для удобства посетителей. Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь, плохо! Все эти новомодные поветрия, которые развращают молодые души, сбивают с пути духовного и заставляют алкать злата, падать в пучину греха, обманывать вышестоящих, – хватит это терпеть! Вы знаете, я и подумать не мог, что у меня под носом такое творится. Потому что сам я кристально честный, набожный человек. Мне и в голову не могла прийти такая мерзость. Я всегда верю в самое лучшее в человеке, всегда стою горой за своих сотрудников и прямо в клочья разрываюсь, чтобы угодить нашим посетителям, а тут такое! Дайте сюда вашу бумажку, гражданин Арманьяк, она недействительна. Поздравляю, теперь вы снова отлученный от церкви, всеми презираемый изгой, тьфу на вас. Деньги? Какие деньги? А, ваши деньги… Где же я их возьму? Вот с этого негодяя, моего подчиненного, и спрашивайте. Но, знаете, на него надеяться я вам не советую: он наверняка все ваше бабло на куртизанок профукал. Вы не волнуйтесь, мы его очень сурово накажем. Мы его в тюрьму посадим. Месяца на два. И устрицы на ужин в камеру будем подавать не каждый день, а только через день! В остальное время пусть фуа-гра с икрой жрет – так его! И уволим с поста к чертовой матери – отправим в казначейство работать. То-то он у нас запоет! Нет у нас сострадания к коррупционерам проклятым!

Звали начальника канцелярии Родриго Борджиа, в дальнейшем известный широкому кругу католиков и не только католиков как папа римский Александр VI. И его крепкая, дружная семья тоже всем известна. Хороший человек был. Набожный и честный, главное. Греха, как чумы, избегал.

А Арманьяку пришлось долго каяться и жениться на другой женщине, не родственнице. Французский парламент осудил его за инцест и неповиновение законной королевской власти и приговорил к изгнанию с конфискацией владений. После смерти короля Карла владения ему вернули, но отношения с новым королем, Людовиком XI, почти всю дорогу оставались сложными, полными захватывающих драм и военных действий. Кончилось все это убийством Арманьяка в ходе резни в Лектуре – крепости, которую граф был вынужден сдать королевским войскам. О сюжет! Но если обыватель, вроде меня, не историк, вдруг вспомнит имя Жана д’Арманьяка, то не в связи с его феодальными терками с королями, а скорее в связи с его беготней по инстанциям в надежде узаконить предосудительную любовную связь с собственной сестрой. Ну, или это мне так кажется – из-за любви к историческим сплетням.

Вся извелась в попытках придумать мораль. «Не давайте и не берите взятки»? Так это не мораль, это нормы Уголовного кодекса. «Не женитесь на близких родственницах»? Так это Семейный кодекс. В общем, соблюдайте предписания, изложенные в этих двух документах, и будет вам счастье. Может быть. Когда-нибудь. По большому блату.

Родриго выходит на большую сцену

Прежде чем продолжать повествование о других членах семьи Борджиа, более веселых и отмороженных интересных, вернемся ненадолго к папе Каликсту. Дело в том, что сразу после его инаугурации в должности папы в Риме случилась масштабная драка с участием уважаемых семей, то есть мафиозных кланов. Ну, может, там представитель Колонна на представителя Орсини как-то косо и иронично посмотрел (или, наоборот, – Орсини на Колонну, не суть важно), тот достойно ответил каким-то не слишком почтительным словом – и понеслось. Произошло столкновение, не только с маханием кулаками, но и с поножовщиной – все как положено.

И есть мнение, что не просто так драка произошла, а было это своеобразное послание новому папе от уважаемых римских граждан: мол, папа, ты, может, и папа, но Рим – это мы. А ты, папа, помни, кто здесь на самом деле власть, и будь скромнее. Если что не так, ты своей тиарой от нас не отмахаешься. О твоей индивидуальной папской полиции и говорить смешно – она ввиду своей численности и малых реальных полномочий годится только на то, чтобы под лавкой сидеть и наблюдать оттуда, как римские мафиози громят город, папский дворец и вообще все, до чего дотянутся. Так что, папа, выводы ты должен сделать вполне определенные.

Папа и сделал выводы. Да, вполне определенные. Он, хоть и был стар, болен, хил и слаб физически, не имел ни малейшего желания сокращать дни своей земной жизни, отдавая это на усмотрение всяким наглухо отбитым бандитам. Он решил защищать себя и свою власть. А защищать себя лучше всего с помощью родственников – они, конечно, тоже могут подло предать, но сделают это не с такой высокой вероятностью, как простые союзники.

Были у папы две любимые сестры – Каталина и Изабелла. У каждой из них было по двое сыновей: у Каталины – Педро де Борха и Луис де Мила, у Изабеллы – Педро Луис и Родриго, оба носившие фамилию де Борха, поскольку отец их приходился маме дальним родственником и носил ту же фамилию. Вот папа и решил – чего пропадать добру в виде родственных отношений? Надо поставить племянников на ключевые посты.

Но надо сказать, что Каликст не располагал большими возможностями в этом смысле. Он считался слабым папой, без мощной поддержки, компромиссным вариантом, и поэтому должен всем подряд в ножки кланяться и выполнять многочисленные условия. Одним из условий было не раздавать высокие посты своим родственникам. Поэтому папе поначалу пришлось действовать тихой сапой. Ну одного только Родриго на пост апостолического нотария (нотариуса) церкви можно? Ну одного, ну пожалуйста! Ну ладно, одного можно. А вот еще Луиса де Мила – губернатором Болоньи, а? И Родриго давайте пошлем в Болонский университет для повышения образованности, он уже и учебник по каноническому праву купил с рук по скидке, а то как ему нотариусом работать без высшего образования? А потом дядя потихоньку провел назначение обоих племянников кардиналами.

И вот так потихоньку-полегоньку… Тут одна уступка, там одна уступка – и когда уважаемые люди Рима опомнились и посмотрели вокруг трезвыми глазами, они обнаружили, что на значимых постах в частности и в городе вообще что-то слишком много стало арагонцев, валенсийцев и каталонцев, которые для них один черт – иностранцы. Педро Луис де Борха так и вовсе капитан-генерал церкви и префект Рима. И пусть весь мир подождет. А Орсини со своими возражениями пусть заткнутся, потому что папа тут соломки подстелил загодя – задружился с семьей Колонна.

Папа в таких условиях почувствовал себя уверенно до такой степени, что не побоялся вдрызг разругаться с арагонским королем, хотя казалось бы… И лишил его незаконного сына Ферранте прав на неаполитанский престол. Причем на конкурентов арагонцев – анжуйцев – папа тоже не обратил свой благосклонный взгляд. Окружающие начали подозревать нехорошее – что, например, папа заготовил теплое местечко на троне Неаполя для собственного племянника Педро Луиса, а это уже совсем беспредел – мало ли в Испании вообще и в семействе де Борха в частности донов Педров, каждому корону, что ли, подай? Возможно, эти подозрения не имели под собой оснований, но если какие-то – хотя бы слабые – основания для них были, тогда понятно, откуда у родственников Каликста III возникло нездоровое стремление владеть миром и фактически стать государями – от дядюшки же! В описываемый момент, однако, до этого было еще далеко, но подозрения подкреплялись тем, что Педро Луис имел большое влияние на дядюшку и рекомендовал порубать шашкой всех, кто не согласен с его политикой, в то время как Родриго показал себя куда более дипломатичным, уговаривая высокопоставленного родственника не пороть горячку. Но родственник не всегда его слушал.

Когда через три года пребывания на Святом престоле Каликст III отошел в лучший из миров, в Риме начался хаос. Молодой-горячий Педро Луис тут же полетел с поста префекта, как та фанера над французской столицей. Вооруженные Орсини и примкнувшие к ним товарищи пошли бить, как они говорили, каталонцев, а заодно арагонцев и валенсийцев, чтоб три раза не вставать.

Педро Луис спешно уехал, Родриго – видимо, по принципу «все побежали – и я побежал» – отправился за ним. Уехали они тайно, переодетые в чужую одежду, – все в лучших традициях приключенческих романов. Но по дороге Педро Луис – молодой и сильный, на здоровье никогда не жаловавшийся – внезапно умер. Может, несвежей рыбы поел. А может, вполне свежего яда. А Родриго на полдороге притормозил и сказал себе: стоп. Куда я, собственно, бегу? Варианты у него действительно были не ахти. Уехать из Рима означало стать трупом в политическом смысле, остаться – с высокой вероятностью стать трупом в смысле самом что ни на есть натуральном. Но печальный пример безвременно оставившего земную юдоль Педро Луиса свидетельствовал, что трупом в натуральном смысле можно стать даже вдали от Рима. Никто о тебе не вспомнит в том Риме и приличную заупокойную службу по тебе не закажет. По всему выходило, что следовало остаться и побороться, а там как получится.

Когда кардинал Родриго Борджиа (предварительно убедившись, что его собственное жилье разграблено подчистую, даже сломанные лыжи и трехлитровые банки с балкона вынесены) вошел в зал, где заседал конклав с целью избрания нового папы, там получилось воспроизведение картины Репина «Не ждали». Или немой сцены из «Ревизора». А Родриго, пробираясь между рядами обалдевших коллег, своим выражением лица как бы говорил собравшимся: «Чего вылупились? Здесь конклав, или я ошибся и тут проходит очередное собрание общества анонимных алкоголиков? Судя во вашим одухотворенным лицам – как раз второе. Ах, все-таки конклав! Тогда я не понимаю, почему мое появление вызвало такую сенсацию. Я кардинал римско-католической церкви? Кардинал. Ну и все. Где ж мне еще быть-то в такое нелегкое для Святого престола время, как не на конклаве? Ваше преосвященство, вы бы челюсть-то подобрали, а то она от изумления отвалилась, лежит на полу, проходу мешает». После чего спокойно уселся на свое место с покерфейсом во всю физиономию.

А борьба на том конклаве намечалась нешуточная. В красном углу ринга – французский кандидат д’Эстотвиль. В синем углу ринга – итальянский кандидат Энеа Сильвио Пикколомини. Ни один из этих титанов не уступал, и каждый голос был на вес золота. Голосуй, как говорится, или проиграешь. И каждый участник голосования всеми силами старался не проиграть. Про этот исторический конклав даже фильм хороший сняли, так и называется – «Конклав», а в русском переводе – «Восхождение Борджиа». Почему восхождение? А потому что Родриго на том конклаве очень грамотно себя повел, отдав решающий голос за того, за кого надо – за кардинала Пикколомини, и с тех пор его карьера шла только в гору.