Читать книгу: «Семицветье»

…радуга Моя в облаках будет знаком Союза между Мной и землею. (Библия, Бытие 9:13)

Глава 1. Ангел и хрустальный шар

В мире Воздуха танцевали ветерки, задорно толкая располневшие облака. Те тяжело качались в такт. Звонко повторяли мелодию птицы, радуясь, что выскользнули из волшебных снов и прилетели сюда на праздник. Ангелы пряли нити из золотистого света – света без солнца, без луны и без звезд, света, который всегда был и никогда не исчезнет.

Был День Жизни – нежные ветерки превратились в веселые вихри, облака пролились хрустальными дождями. Птицы разбились на пары – роняя перья, парили над миром. Ангелы создали из света сияющий кокон.

Мягко притянул к себе золотистый кокон легкость ветров и облачную пышность, трели птиц и любовь ангелов. И родился из него новый ангел – Мирикки, белокурая крылатая дева.

***

Ангелы – все братья и сестры, но особенно полюбила юную Мирикки мудрая Лорели. Когда настал следующий День Жизни, она ласково улыбнулась подруге.

– Вот и год прошел, милая сестра, как ты появилась на свет. Что я могу тебе подарить?

– Ты мудра и сильна, старшая сестра, – ответила Мирикки, – отпусти меня посмотреть на мир Воды.

– Ты еще слишком юна для таких путешествий, – возразила Лорели. – Боюсь, не справишься.

Мирикки опечалилась.

– Наш мир прекрасен. Но я так хочу увидеть больше!

– Что ж… Среди всех созданий во всех вселенных всегда рождаются те, кто хочет увидеть больше, – вздохнула Лорели. – И ты, видимо, из их числа. Хорошо, лети. Я буду присматривать за тобой.

Призвала она облака, повелела им собраться в кольцо и сотворила дверь в Водный мир.

***

Целый год прожила Мирикки в мире Воды. Каталась на переменчивых волнах, пыталась сплетать водные струи, как раньше сплетала ветерки. Создавала ожерелья из капель. В волшебных медуз смотрелась как в зеркало, танцевала с ундинами текучие длинные танцы. Читала стихи печальным водяным, вела ученые беседы с разумными рыбами. Мирикки спустилась в мерцающий полумрак, на самое дно Водного мира, и не переставала удивляться необычной красоте.

Однажды девушка-ангел вошла внутрь громадной ракушки. Закрыла серебристые глаза и почувствовала, как журчание неспешного мира убаюкивает ее. Еще немного – и затянет в непробудный сон. Мысленно позвала она Лорели, и та услышала. На ладони появилась крупная жемчужина, Мирикки поднесла ее к губам – и вернулась в родной мир.

– Как тебе понравился мир Воды, сестра? – спросила Лорели.

– Он всем хорош, но слишком уж неспешная там жизнь. Еще немного – и я заснула бы навеки. Но послушай, ведь прошел целый год, и сегодня новый День Жизни? Сделай мне подарок, Лорели, отправь в мир Огня.

– Как? – удивилась старшая сестра. – Даже не хочешь осмотреться, познакомиться с новорожденными ангелами?

Но Мирикки настаивала на своем.

– Что ж, да будет так.

И вновь Лорели открыла дверь в неведомый край.

***

Красота Огненного мира поразила девушку-ангела. С листьев пламенных деревьев сыпались искры, на ветвях зрели молодильные яблоки. Пылали жар-птицы, в корнях сверкали саламандры. Бабочки-огоньки отдыхали на горячих рубиновых цветах. И над всеми царил великий вулкан. Извергался он посреди озера лавы, в его жерле купались духи огня…

Прошло совсем мало времени, а Мирикки уже почувствовала себя неладно. Поспешила позвать сестру – и ощутила в ладони лавовый камень. Подув на него, Мирикки вернулась домой.

– Что-то ты быстро, – заметила Лорели.

– Именно так! Время там пролетает мгновенно. И не заметила бы, как стала древним ангелом, а мудрости бы так и не набралась. Нет, среди огней мне не место, а отправлюсь-ка я в мир Земли.

– В мире Земли живут люди, – предупредила старшая сестра. – Среди них нет такого единения, как у нас. Многие добры, но иные злее чудовищ. Но тебя, как я понимаю, не остановить? Расправляй крылья, но будь осторожна.

***

И вновь с помощью Лорели оказалась Мирикки в другом мире. Удивилась – сколько всего вокруг! Леса и степи, поля и бездны, различные звери, забавные птички, людские селения – большие и малые… Три года прожила Мирикки в мире людей. Вместе с травниками изучала волшебство дарованных Землей растений. Гуляла в рощах с дриадами – и лукавыми, и застенчивыми. Часами наблюдала за животными – лесными, полевыми, домашними. Видела зиму, весну, лето, осень… Узнавала людей. И чем больше узнавала – тем печальнее и взрослее становилась. Пускала других в свою жизнь. А с ними – рождение и смерть, любовь и злословие, простоту и коварство, чистоту и подлость.

Мирикки устала и перестала показываться людям.

Сидела она однажды у озера. По ее полупрозрачным крыльям стекали капли дождя – а девушка-ангел словно и не замечала.

– Любовь в этом мире острей, потому что может угаснуть, – рассуждала она. – И дружба ценней, потому что могут предать. И чем сильнее боль одиночества – тем теплее чувство. Но одиночество… почему?..

Закрыла глаза, полные грусти. В мире людей Мирикки стала одиноким ангелом.

Но вот дрогнули ресницы от солнечного прикосновения – оказалось, что дождь прекратился. Нежная радуга сияла над землей, и семицветная красота озарила сердце Мирикки. Как же случилось, что за эти три года она увидела радугу впервые?

– После печали дождя – небо слилось с землей в семи цветах. Словно образ надежды этого мира…

Притянула Мирикки кусочек радуги к себе в ладонь, и без помощи других ангелов возвратилась в домой.

***

– Как ты изменилась, сестра! – удивилась Лорели. – Повзрослела. Неужели в мире Земли время тоже спешит?

– Нет, – ответила Мирикки. – Просто я увидела другую сторону жизни.

– Я так и полагала, – задумчиво кивнула Лорели. – Но неужели и на следующий праздник ты отправишься куда-то?

– О, нет. Попрошу у тебя другой подарок. Подари мне хрустальный шар.

И вот наступил новый День Жизни. Ветерки превращались в бойкие вихри, облака проливались чистыми дождями, птицы разбивались на пары, ангелы созидали из света сияющий кокон… Мирикки лежала в пушистом облаке и смотрела в хрустальный шар.

Раз – и радуга из мира Земли расцветила его семицветьем. Семь разноцветных островов медленно поплыли по кругу в пустоте шара.

Два – жемчужина из мира Воды выпала из ладони ангела, стукнулась о хрусталь, растворилась, проникла в него. И явилась пятью новыми островами – призрачно-зыбкими, непостоянными.

Три – и лавовый камень из мира Огня вошел в шар, превратился в великий остров, на котором – так решила Мирикки – будут соседствовать зима и весна, лето и осень.

И вырвала девушка-ангел перо из своего крыла и дунула на него. Легко проскользнуло перо в прозрачный шар и обернулось белой птицей.

И тогда Мирикки вселилась в тело птицы. Взмахнула белыми крыльями – они принялись расти. И разбился шар, разбрасывая по облакам хрустальные осколки. И освободился новый мир. Увеличился, расширился, устремляясь в новое, незанятое еще пространство. Туда, где Создатель Всех Миров оставил достаточно места для творений своих детей – новых мироздателей.

Снова стала ангелом Мирикки, но теперь она могла обращаться в птицу семи обликов – создательницу и богиню мира Семицветья, мира радости, мира надежды…

– Надо же… – задумчиво произнесла Лорели. – Путешественники по мирам, те, кому тесно в своем, порой вот так и заканчивают. Хотя о чем это я? Для нее все только начинается. И ведь красиво получилось!

И Лорели, поймав плавающий меж облаков осколок хрустального шара, играючи превратила его в прозрачную крошечную птичку.

Глава 2. Колокольчики Сельны

У людей существует поверье: срубишь дерево, у которого есть дриада-хранительница – и она погибнет. Тем лучше, может, эта выдумка побудит кого-то воздержаться от бессмысленного уничтожения лесов. На самом деле люди неправы, они нас просто не знают. Не подозревают, что деревья мы себе избираем сами, силой волшебства создаем связь. Да, порой она и впрямь настолько крепчает, что дриада, лишившись своего друга, погружается в глубокий сон, мало чем отличимый от смерти. И все же чаще всего, поплакав и погоревав, мы просто выбираем себе другое дерево.

Изредка нас называют древесными феями. Когда я начала немного разбираться в человеческих понятиях, то решила, что это, пожалуй, верно. Как и другие феи, мы рождаемся от союза мужчины и женщины. Сходимся с духами деревьев, когда они принимают обличье прекрасных юношей. А иногда и с людьми, но так бывает редко.

Настоящие же дриады воплощаются из одряхлевшего ствола – он сам собою раскалывается, отдавая дочери последние силы. Таких созданий люди боятся и называют лесными кикиморами, они ведь совсем дикие – ходят растрепанными и нагими, зыркают горящими глазищами и едва умеют разговаривать.

Честно говоря, сейчас бы я обрадовалась обществу и такой сестры. Кроме меня в этом лесу живет древесный дух, связанный с дубом у северной опушки, но с ним мы так долго существуем здесь вместе, что друг другу надоели. Когда-то нас было больше. Но одни погрузились в вековой сон, другие просто истаяли от старости. Все-таки мы тоже не вечны. Я и сама несколько раз ложилась вздремнуть ненадолго – лет на двадцать-тридцать. И чем старше становилась, тем яснее понимала: мы – духи, феи, дриады – умираем оттого, что надоедает жить.

Но мне не надоело. Может быть, потому, что я изучаю людей? Если в волосах у меня распускаются цветы, моя кожа – цвета вишневых лепестков, а в венах течет древесный сок, это же не значит, что я не способна понять других существ? Правда?

***

Ночь. Из трактира доносятся звуки скрипки. Трактир – это такой дом, где останавливаются путники, а местные приходят по вечерам, едят, пьют и веселятся. Я и сама люблю невидимкой затаиться у окна, слушать музыку. Деревья тоже ее любят. Если бы люди знали, может, приходили бы в лес играть для них?

Я бы и сама сыграла для людей, но боюсь. Они, вроде, и неплохие, но кто их знает, что сделают, услышав вдруг звуки ниоткуда? А раскрываться и того опаснее… И потому я жду и совсем уже глубокой ночью вхожу в дом Тэнго – молодого мастера-кукольника. Он мне нравится, он любит лес, а еще – вырезает игрушки из коряг. Хорошо, когда умершей частице дерева дается новая жизнь… Вот они, стоят на полке – мои любимцы! Кот и кошка. Гладкие, округлые, блестящие, пестрящие веселыми разводами. Котик светлый – ольха, кошечка темнее – дуб. В них красота древесная, глаз не отвести. И я начинаю ворожить…

Хорошо поработал мастер Тэнго, вложил душу, вновь пробудил жизнь, мне надо лишь дать ей раскрыться. Как почке на ветке. Тихо-тихо запеваю я песню. Она ни о чем и обо всем. Люди, наверное, сочли бы ее схожей с легким, веселым шелестом листвы… Но кошки, когда-то сами бывшие деревьями, понимают – это песнь весны, песнь пробуждения. И они оживают. Шерстка блестит, подрагивают ушки, легко ступают мягкие лапки. Светлый кот сразу прыгает с полки мне под ноги и начинает об них тереться. Темная кошечка ждет, лениво потягивается и наконец, изящно спрыгнув на пол, также подходит ко мне. А молодой мастер спит, и, наверное, слышит во сне мою песню. Но он не проснется, я этого не хочу, моя магия не даст.

Мне нравится этот дом, пахнет деревом, пахнет травами. Зла не чувствуется. И я начинаю играть. Хотя я с рождения – покровительница вишневых деревьев, но сейчас у меня в руках три стебля с гроздьями розовых колокольчиков. Они волшебные, разных размеров, и издают переливы чистейших звуков – ни у кого больше нет такого инструмента. Кот и кошка начинают мяукать – подпевают мне, ходят кругами. Весело!

Надоедает играть, и я опускаюсь на теплый дощатый пол. Луна ярко светит в окно. Кот и кошка садятся рядом, я глажу их пушистые спинки.

– Что, друзья, хотите узнать, откуда у меня эти колокольчики? – спрашиваю я их.

– М-р-р, – отвечает кошка.

– Мя-а… – отвечает кот.

– Тогда слушайте.

***

Случилось это давным-давно. Я была совсем девчонкой, хранительницей тоненькой вишни. В нашем лесу водились феи, духи и дриады, а вот эту деревушку люди тогда еще не отстроили. Проживал здесь лишь травник с семьей, но люди приходили к нему отовсюду, кто за снадобьем, а кто за советом – мудрый был человек.

Но нашла и на него напасть. Бродила по нашему лесу осенняя печальница. Маялась, неприкаянная, и однажды, встретив травника, навела морок. Слег, бедняга, жить расхотел и угасал понемногу.

Больше всех горевал его младший сын Иркас – паренек лет двенадцати, с волосами белыми, словно цветы моей вишни, и с темными, как ее ягоды, глазами. Забрел он однажды вглубь леса, сел у ручья под моим деревом и горько заплакал. Я стояла рядом, невидимая, и раздумывала, как его утешить.

Соткалась тут из тумана осенняя печальница, белесая, зыбкая, с трудом собирала себя в видимый образ. Ее глаза, как болотистые водоемы, норовили затянуть в мутную глубину. Взглянула она на меня – ей-то моя невидимость нипочем! – и я перепугалась как ребенок. Молодая еще была.

Иркас тоже испугался, но не убежал. Сидел и смотрел, будто завороженный.

– Не страшись меня, дитя, – ласково зашелестела печальница. – Я сотворила напасть, я и развею. Обещаю, что отпущу твоего отца, если ты отдашь мне взамен силу своей молодости.

«Не верь ей!» – хотела я крикнуть, но Иркас уже вскочил на ноги.

– Так это ты всему виной! Перестань отца мучить! Сделаю все что скажешь, – он прижал руки к груди. – Хочешь, хоть убей меня потом.

Печальница нагнулась к мальчику и поцеловала его в лоб.

– Вот и все, – сказала она. – Никого убивать не надо. Договор наш скреплен.

***

Прошли годы, семья травника разрослась. Его старший сын взял себе жену из ближней деревни, дочку тоже сосватал охотник – но не увел за собой, а сам тут у нас поселился. Новые дети народились. А Иркас всегда был один. Никогда не смеялся. Не улыбался даже. Родные считали его порченым и были правы. Поцеловала его печальница – и забрала себе молодые силы, сама получила что хотела – обрела постоянный облик…

Иркас же от этого поцелуя разучился радоваться и потерял жажду жизни. Волновала его теперь только музыка. Он выучился играть на флейте и часто приходил с ней к ручью под мою вишню. В пору цветения я осыпала его лепестками, в другое время просто молча слушала. Иногда мелодии были тихими и спокойными, но чаще – пронзительно печальными. Мне-то ничего, а вот на людей от такой музыки навалилась бы тоска. Жаль было парня. И однажды я решила ему показаться.

Иркас не испугался. Долго мы смотрели друг на друга. Он попытался улыбнуться, но не смог и отвернулся.

Мы, дриады, многое знаем о том, что творится на свете. От листа к листу, от дерева к дереву передаются вести, а потом и ветер, играющий в кронах, их подхватит и несет в другой лес… Так я узнала, что ходит по лесам ангел – неслыханное дело! Вот и попросила свою вишню – скажи, мол, ветру, пусть донесет до ангела мое приглашение. Буду ждать его.

Лежала я как-то в траве и пыталась дыханием оживить засохшую яблоневую ветку, как делали порой старшие дриады. И увидела ее – прекрасную, сияющую, беловолосую… огромные крылья сложены за спиной. Кажется, я застыла с раскрытым ртом, словно человеческая девчушка.

А девушка-ангел приблизилась и пристально посмотрела на меня. Она ничего не сказала, но я мысленно услышала нежный голос:

«Мне передали, что дриада Сельна позвала меня в этот лес. Скажи, это ты – Сельна? Я Мирикки»

Я вскочила на ноги, растерянно вертя в руках яблоневую ветвь. И осмелилась заглянуть ангелу в глаза. Мирикки показалась очень уж печальной для такого светящегося существа. Откуда она вообще здесь? Старшие духи рассказывали, что ангелы могут перемещаться между мирами и дарить эту способность другим, но сами редко пользуются ею. И все-таки передо мной была обитательница Воздушного мира.

– Я Сельна… Я подумала… понадеялась… что ангел сможет помочь тому, кому никто уже не поможет.

Иркас как раз шел в нашу сторону со своей флейтой, и я просто указала на него. И увидела ее улыбку – улыбку ангела. Мирикки вежливо поклонилась мне и направилась Иркасу навстречу. Он остановился… юноша и ангел просто стояли и смотрели друг на друга. А я, отведя взгляд, увидела, как сама собой расцветает у меня в руках сухая яблоневая ветвь…

***

С тех пор Иркас и Мирикки каждый день встречались у ручья. Они просто сидели там и все так же молча переглядывались, а я, становясь невидимой, смотрела на них. Конечно, они мысленно разговаривали, а мне очень хотелось узнать, о чем… Люди бы сказали, что это не мое дело, но сами-то они в лесу не слишком стесняются его обитателей, доходит ли до секретных разговоров, поцелуев или чего-то еще… Что ж с того, что и мы – духи, феи, дриады – привыкли все видеть и слышать и считаем это в порядке вещей? Но сейчас мой слух вбирал лишь мелодии – Иркас часто играл ангелу на флейте. И хотя музыка была по-прежнему щемяще-печальной, что-то в ней изменилось… она стала как будто мягче, светлее… И однажды я увидела, как во время игры из глаз юноши медленно потекли слезы.

***

Был вечер, Мирикки бродила по лесу одна, а я молча ходила за ней – куда она, туда и я. Наконец девушка-ангел обернулась и отрицательно покачала головой.

«Я ничем не могу ему помочь, – зазвенел ее мысленный голос. – Он боится. Боится радости, боится того, что давно утратил. Не открывает сердце из-за страха, не дает себя исцелить».

– Но ведь так быть не должно! – воскликнула я вслух.

Я разозлилась. Как можно быть таким глупым, чтобы бояться радости? Говорят, что у людей чувства сложней, чем у нас, – чепуха! Все понимают, что такое веселье, свет, улыбка… а он, видите ли, не хочет.

Но глаза ангела, похожие на звезды, заглянули мне в душу, и я почувствовала, что сердце словно обновляется… Мирикки ничего мне не внушала, я сама училась думать по-другому. Иркас когда-то отдал часть себя, чтобы спасти отца. А почему бы и мне не отдать ему то, что я так хорошо понимаю и чувствую? Я всего лишь дриада или, по-другому, фея вишни, но ведь и у меня есть душа…

***

Этой ночью я пришла к Иркасу под окно и запела. Не так, как пою сейчас, тогда я была взволнованной и шумной, будто дерево под порывами ветра. И все же то была песня весны и цветения. Я хотела, чтобы человек ее понял и принял. Вложила в песню все, что есть общего у людей, дриад, ангелов, у всех, кто умеет любить и понимать весну…

А когда замолчала, сердце продолжало петь и ликовать.

– Вот так, Иркас, – прошептала я вслух на языке людей. – Вот так должен ты ей играть, вот так…

И убежала, чувствуя, как внутри у меня звенят невидимые колокольчики, а в волосах сами собой распускаются вишневые цветы…

Как же я удивилась, услышав на следующий день в мелодии, которую Иркас играл для Мирикки, отголосок собственной песни! Непривычно, робко, волнуясь, он пытался играть радость, и во взгляде его были свет и тепло… И я уже не замечала, что стою совсем рядом, забыв про невидимость. Просто тихо-тихо подпевала. А потом, приняв эту нежность в себя, слилась духом с собственным деревом, проживая в тот миг всю полноту его цветения. Приняла – и вернула, вскинув руки, рассыпая с пальцев розовато-белые лепестки. Они падали и падали на человека и ангела… Я увидела, как Мирикки, просиявшая еще сильнее, собирает их в ладони, создает маленькие пенистые вихри, бросает в Иркаса. И лепестки у него за спиной превращаются в белые, чуть тронутые розовым крылья. Вот тогда-то он и улыбнулся…

***

Дальше все было просто. «Иди, – сказала Мирикки так, что услышала и я, – теперь ты исцелен. И ты нужен людям, нужен своей семье. Может быть, мы еще встретимся».

Он расстался с ней с большим сожалением, а я, ощутив сильную усталость, уснула под вишней и сладко-сладко проспала несколько лет. Когда же проснулась, чудесно отдохнув, мое дерево стало вполне взрослым, как и я сама. Я встретила Иркаса в разросшейся уже деревне, которую стали называть просто Травники. Он жил там счастливо, играл на флейте – людям на радость. Вот только девушки по сердцу так и не нашел. И еще – оказалось, что никто, кроме меня, не видит его крыльев.

Так-то, думалось мне, и закончилась эта история, да не тут-то было. Однажды осенним утром у ручья я вновь увидела Мирикки. Сразу узнала ее и очень обрадовалась, хотя что-то в ней явно изменилось.

«Теперь я стала другой, – сказала мне девушка-ангел. – Меня называют Семиликой птицей. Ведь я сотворила собственный мир…»

Присев на берегу, крылатая дева опустила руку в ручей, и от ее пальцев легкое сияние передалось воде. Я не дыша смотрела, как яркие искры рождаются и тонут, и вспыхивают снова. Чувствовала, что вода меняется, и совершается нечто удивительное… А потом в ручей опустилось перо ангела.