Наступившая оттепель была для путников хуже мороза: дорога растаяла, и ноги то и дело проваливались в глубокий рыхлый снег. И если даже высоченному длинноногому Лину приходилось тяжко, то что говорить о Мари, которая едва доставала ему до плеча? Они оба страшно устали, промокли, замёрзли, но шли вперёд из последних сил.

Пастухи, у которых путники ночевали прошлой ночью, пообещали, что к вечеру они успеют добраться до большого села, где смогут отдохнуть. Но пришёл вечер, спустился густой сырой туман, а никакого села по-прежнему не было видно. Дорога начала подмерзать, и идти теперь стало ещё и скользко. У Лина страшно пересохло во рту. Он подхватил горсть мёрзлого снега и принялся его грызть.

– Простудишься, – тихо отозвалась сзади Мари. Он только махнул рукой. Говорить не было сил.

Прошли ещё немного, и Лин почувствовал, что больше идти не может. Нужно было немного отдохнуть, а потом идти снова. Сдаваться было нельзя. Их вела вперёд только его несгибаемая воля. Лин свернул с дороги в сторону придорожной рощи, Мари шла за ним след в след. Дойдя до ближайшего дерева, он тяжело опустился на землю, прислонился к стволу, закрыл глаза. Она села рядом.

Нужно было признать – они сбились с пути. Видимо, где-то свернули не туда. Куда теперь идти – он не представлял, но знал одно – надо идти. Устроиться на ночлег в этих условиях было совершенно невозможно. Оставаться на месте означало медленно замёрзнуть насмерть.

Лин открыл глаза и мрачно уставился в туман, надеясь разглядеть где-нибудь вдалеке спасительные огни. Но дальше нескольких шагов ничего не было видно.

Мари вздохнула.

– А во дворце сейчас все, наверное, Рождество празднуют, – тихий голос её звучал обречённо. – Свечи горят везде, тепло, светло…

– Ну и сидела бы в своём дворце! – всплылил Лин, и сам испугался своих слов.

Он ждал, что Мари сейчас расплачется, но она просто отвернулась и уставилась в пустоту. У Лина сжалось сердце. Он положил руку ей на плечо.

– Мари, прости меня. Это моя ошибка. Это я виноват, что мы заблудились.

Она все так же сидела спиной к нему. Лину стало невыносимо стыдно.

– Вообще всё это ошибка. Я не должен был… – виновато начал он.

Она внезапно стряхнула его руку с плеча и резко поднялась, метнула на него гневный взгляд.

– Ну и вернусь во дворец! Какого чёрта я вообще с тобой связалась?! Принцесса я, или кто?!

Лин задохнулся от обиды, а она решительно повернулась и зашагала по рыхлому снегу, проваливаясь по колено на каждом шагу. Принцессу в этой замотанной в самые невозможные лохмотья оборванке не узнали бы даже родители. Он смотрел ей вслед, понимая, что нужно сейчас же встать и идти за ней, иначе они потеряют друг друга в тумане, но, почему-то, постыдно медлил. Его трясло от гнева.

– Принцесса, – прошипел он, – сама же сбежала со мной из дворца!

И тут же почувствовал болезненный укол совести. За один миг в его мыслях пронеслась вся история их странствий.

– Зачем ты опять её обидел? – спросил он у себя. – Она пропадёт без тебя, а ты? Что ты будешь делать без неё?

Лин рывком поднялся, закинув мешок со скрипкой на плечо.

– Мари! – крикнул он. – Мари!

Голос его растаял в тумане.

Он шёл по её следам, так быстро, как только мог. Выйдя на дорогу, огляделся. Её нигде не было видно.

– Мари! – снова отчаянно закричал Лин. Она не отозвалась.

– И не отзовётся ведь, – с тоской подумал он, – пропадёт где-нибудь. И я буду виноват.

Угадать по следам, куда направилась упрямая девчонка, оказалось совершенно невозможно. Лин с досадой пнул мокрый снег, и он рассыпался шуршащими брызгами.

– Мари! – голос его сорвался. Кричать больше не было сил. Хотелось упасть в снег и забыться хотя бы ненадолго, но он знал, что тогда уже не встанет. Сейчас нужно было как можно скорее догнать её, а для этого понять, куда она повернула. Лин хорошо помнил откуда они пришли, а вот Мари, привыкшая доверяться его опыту и идти за ним, наверняка, свернула в другую сторону. Он метнулся назад, но его тут же начали одолевать сомнения. Свежих следов на дороге не было. Да и не настолько она беспомощна, чтобы тут же потеряться. Наверное, всё же, пошла туда, куда они шли до остановки.

Лунный свет едва пробивался через сырую мглу. Лин из последних сил почти бежал по дороге, пока не понял, что если бы Мари пошла в эту сторону, он бы давно её догнал. Сердце заныло от тревоги. Возвращаться обратно? А если она всё же ушла вперёд? Что же делать? Он остановился в растерянности. Тяжёлый мешок соскользнул с плеча.

– Скрипка! Как я сразу не догадался! – Лин хлопнул себя по лбу. Если Мари где-то рядом, она услышит звуки скрипки. Голос она могла не услышать и не отозваться, а музыку точно услышит. И придёт.

Лин опустился на колени и выхватил инструмент из мешка, понимая, что после такого тумана скрипке, скорее всего, придёт конец. Но вернуть Мари сейчас для него было важнее всего. Он торопливо заиграл, не заботясь ни о чистоте звука, ни о верности мелодии. Окоченевшие пальцы слушались плохо. От сырости скрипка звучала глухо, и он беспощадно рвал смычок, лишь бы играть громче.

Если бы на дороге в то время оказался какой-то запоздавший путник, он, наверное, был бы немало удивлён увиденной картиной: среди промозглой зимней ночи, стоя на коленях в мокром снегу, бродяга в лохмотьях играл на скрипке, будто в последний раз.

Когда Мари внезапно показалась из тумана, у Лина уже не было сил ни злиться, ни радоваться. Он опустил скрипку, выдохнул, закрыл глаза рукой. Она подошла, опустилась на колени перед ним.

– Линушка, – в её виноватом голосе звенели слёзы. – Линушка, прости меня, я дура.

Он молчал, губы свело судорогой.

– Линушка, прости, – жалобно повторила она, – я никуда от тебя не уйду.

Он как-то совсем по-детски всхлипнул, и она порывисто обняла его, уткнулась в плечо.

– Мари, девочка моя, и ты меня прости! – почти рыдая, проговорил Лин, обнимая её. – Нам нельзя ссориться, нельзя!

– Нельзя, – эхом отозвалась она.

– Мы пропадем друг без друга, а вместе …

– … вместе мы сможем всё, – она посмотрела на него сияющими глазами, поднялась первой и протянула ему руку. Он с трудом встал, разогнул заледеневшие колени.

Дорога шла в гору, и из-за этого идти было ещё тяжелее, но чутьё опытного бродяги подсказывало Лину, что конец пути близок. Как только путники поднялись на вершину холма, им в лицо ударил тёплый влажный ветер. Туман рассеялся. Впереди показались огни.

Глава 7

Когда Лин и Мари добрели до заметённого снегом села, огни горели только в таверне на площади. Таверна выглядела мрачновато и уныло.

На обледеневшем крыльце Мари приостановилась, обернулась к Лину:

– Мне что-то страшно. Может быть, в какой-нибудь дом лучше постучимся?

– Не бойся ничего, – успокоил её он, – ты же со мной. Я таких таверен не одну сотню видел.

Дверь тревожно скрипнула, пропуская путников. Они оказались в полутёмном зале, где в углу горел очаг, и царила зловещая, оглушительная тишина. Никого не было видно. Лин откашлялся и громко спросил:

– Хозяева?! Есть здесь кто-нибудь?

В ответ на его голос послышались шаги, и из темноты появился невысокий человек со свечой. Он подошёл к гостям, по очереди поднёс свечу к их лицам и бесцеремонно оглядел. Хмыкнул и поинтересовался:

– Что вы хотите?

– Ужин и ночлег, – ответил Лин.

– А деньги у вас имеются? – насмешливо спросил хозяин.

– Я расплачусь музыкой, – уверенно сказал Лин. – Я музыкант.

С ним такое случалось не раз: оказавшись без денег, он играл в тавернах, привлекая толпы посетителей, за что хозяева были готовы угощать его совершенно бесплатно. Но не в этот раз.

– Музыкант? – в голосе трактирщика прозвучала насмешка. – Знаю я таких музыкантов. А ну, убирайтесь отсюда, нищеброды!

Мари вылетела на крыльцо, не дожидаясь дальнейших действий. Попытавшегося протестовать Лина хозяин взял за ворот и вытолкнул следом за ней. Музыкант, не удержавшись на ногах, упал. Снег показался ему обжигающе горячим.

Его охватили отчаяние и злость, он поднялся, отряхивая руки, собираясь уже показать обидчику, что с ним не стоит так обращаться, и с удивлением увидел высокую тёмную фигуру, выросшую за спиной хозяина таверны.

– Ты что это музыкантов обижаешь? – поинтересовалась фигура густым низким голосом. Незнакомец отодвинул в сторону разом присмиревшего хозяина, спустился к странникам, посмотрел в лицо Лину, заботливо стряхнул снег с его одежды. Униженного скрипача всё ещё трясло от гнева и обиды.

– Пойдём, – спокойно сказал незнакомец, легко подталкивая путников к двери, и добавил, уже в сторону хозяина: – Хорошего вина принеси, и ужин собери, я угощаю.

– Хорошо, – пискнул тот, и Лину стало понятно, что нежданный его защитник обладает здесь непререкаемым авторитетом. Мари опасливо взглянула на спутника, но он ободряюще кивнул ей, и они вернулись в уютное тепло таверны.

Следуя за своим благодетелем, они оказались в самом тёмном углу зала, и с удивлением обнаружили, что за столом сидят ещё несколько таких же суровых громил, прежде ими незамеченных.

– Располагайтесь, – коротко пригласил их мужчина. Хозяин прибежал с подсвечником, бутылью вина и двумя кружками, суетливо поставил все это перед гостями, и убежал вновь. Похоже, что он и впрямь побаивался этой компании.

Лину стало не по себе, Мари вообще дрожала, как осиновый лист. Бродячий музыкант понемногу начал догадываться, кем могут быть эти мрачные люди. С такими он встречался не единожды, и встречи эти заканчивались для него по-разному. Бывало, что и ноги едва удавалось унести. Но пока они, вроде бы, были настроены доброжелательно, а значит бояться нечего. Он незаметно сжал руку Мари, коротко улыбнулся ей, и сел за стол.

Суровый защитник откупорил бутыль, разлил вино по кружкам, подвинул их гостям:

– Угощайтесь.

Лин, борясь с желанием осушить кружку залпом, медленно потягивал вино, и всматривался в лица напротив. Им, казалось, не было никакого дела до благотворительных причуд их друга, они равнодушно смотрели мимо музыканта, изредка перекидываясь друг с другом парой слов.

Хозяин принёс ужин, невероятно аппетитный для изголодавшихся путников – жареное мясо, лепешки, тушёные овощи. Пригласивший их заботливо подвинул миски к ним поближе. Дважды предлагать не пришлось, Лин и Мари накинулись на еду. Мужчина наблюдал за ними, но выражение его лица музыкант, глядя искоса, разгадать не мог, а смотреть прямо побаивался.

Когда странники, наконец, насытились и отодвинули миски, благодетель их удовлетворенно кивнул. Хозяин унёс посуду, попутно получив указания приготовить путникам комнату для ночлега. Лин отчаянно боролся со сном, по всему телу разлилось блаженное тепло, ноги и руки налились свинцовой тяжестью. Но благодарность к обогревшему их человеку была сильнее любой усталости, и когда тот попросил:

– Ну, сыграй нам теперь, музыкант! – Лин с готовностью поднялся и достал скрипку.

И тут он вспомнил про сырой туман, в котором ему пришлось играть, чтобы найти Мари. Лин с тревогой осмотрел инструмент, но сырость, кажется, совсем не повредила ему, только звук стал немного глуховатым.

Скрипач коснулся струн смычком, и из-под него сначала чуть неуверенно, потом все громче полилась чарующая музыка. Она заполнила собой всё, кажущееся в темноте необъятным, пространство зала. Лин играл от души, наслаждаясь каждым звуком. Он нанизывал ноты, как жемчуг на тонкую нить, творя неповторимое в своей красоте звучание.

Мари слушала его, и ей казалось, что она плывёт по волнам умиротворяющей мелодии, а музыка убаюкивает её. Она так и уснула за столом, опустив голову на руки. А Лин все играл, сплетая новые и новые жемчужные нити из чистых, сияющих звуков.

***

Мари проснулась поздним утром и не сразу поняла, где находится. Ей вспомнилась утомительная дорога, вечер в таверне, волшебная музыка скрипки. Что было дальше, и как она оказалась здесь, Мари не помнила совсем, но Лин спал рядом, а значит их ночные приключения закончились хорошо. Она осторожно коснулась его руки. Он открыл глаза, тревожно взглянул на неё, и тут же улыбнулся.

Пока она приводила себя в порядок, пытаясь расчесать спутавшиеся кудри, Лин рассказал ей, что случилось вечером. После того, как она уснула, он ещё долго играл для мрачных разбойников. Те молчали, и в сердце его начала закрадываться тревога: а нравится ли им, как он играет? Что ждёт их, когда он закончит? И когда, наконец, утомившись, Лин опустил скрипку, вместо слов благодарности каждый из сидевших за столом положил перед ним по серебряной монете, а молчаливый их благодетель добавил целых пять. Вознаграждение было более чем щедрым. А потом тот самый мрачный тип легко подхватил заснувшую Мари на руки, отнёс её в приготовленную для странников комнату, и пожелал Лину спокойной ночи.

***

Спустившись вниз, Лин и Мари встретились с хозяином, который вёл себя совсем не так, как вчера. Он учтиво усадил музыканта и его спутницу за стол, принёс завтрак. А когда Лин попытался расплатиться с ним одной из полученных вечером монет, трактирщик от платы решительно отказался:

– За все заплачено господином Элиотом.

– Кто он такой? – тихо спросил Лин, склонившись к собеседнику.

– О, господин Элиот – король местных преступников, главарь бандитской шайки, которая держит в страхе всю округу, – ответил трактирщик таинственным шёпотом. – Вам очень повезло, что он проявил к вам благосклонность. Господин Элиот любит музыку, и теперь в наших пределах вы в безопасности.

Более того, он настоятельно просил меня предложить вам остаться у нас на несколько дней. Он желает послушать вас ещё раз. И не вздумайте отказываться, ваше пребывание здесь уже щедро оплачено Элиотом.

Разве могли, порядком уставшие от странствий, Лин и Мари отказаться от столь настойчивого приглашения?

Глава 8

Слух о дивно играющем скрипаче быстро разнесся по округе, и вечером таверна была полна народа. Глаза Мари сияли, она с восторгом смотрела на собравшихся послушать Лина. Как же она любила, когда им восхищались!

Взяв в руки скрипку он становился особенным. Движения его наполнялись уверенностью, внутренней силой. Лицо становилось одухотворенно-прекрасным, жёсткие черты разглаживались, в глазах загорался тайный огонь. Он играл очень легко, без надрыва, как будто не замечая десятков устремленных на него глаз, время от времени улыбаясь каким-то своим мыслям. Но сила его дара была такой, что лёгкими, будто бы небрежными движениями смычка он заставлял слушателей то плакать, то плясать без устали.

Было далеко заполночь, когда ушли последние посетители, и таверна вновь погрузилась в тишину. Лин убрал скрипку в футляр, устало провёл рукой по лицу. Мари он давно отправил спать, но она ещё долго сидела на ступеньках, не в силах отвести взгляд от любимого. Теперь в зале оставались только двое, музыкант и некто в чёрном, сидевший в самом дальнем углу. Лин, опасливо покосившись на незнакомца, подошёл к прилавку попросить кружку воды. Но хозяина там не оказалось. Лин уже хотел было отправиться спать, но внезапно кто-то коснулся его плеча, заставив вздрогнуть. Он обернулся. Перед ним стоял вчерашний его благодетель, господин Элиот.

– Могу я пригласить вас разделить со мной трапезу? – чрезвычайно учтиво поинтересовался он. Лин, судорожно сглотнув, кивнул. Элиот одобрительно кивнул ему в ответ, и нетерпеливо постучал по стойке. Из боковой комнаты, ворча, вышел хозяин, с явным намерением поругаться, но, увидев разбойника, притих.

– Чего желаете, господин Элиот? – спросил он как можно более вежливо.

– Вина и закуски, да поживее, – коротко ответил тот, и хозяин немедленно исчез.

Элиот жестом пригласил скрипача к столу. Лин осторожно протиснулся между лавками и неловко сел на краешек скамьи. Что-то в этом человеке его одновременно пугало и притягивало.

Элиот сел напротив музыканта и устремил на него проницательный взгляд. Глаза его тускло блестели в темноте, выдавая какое-то внутреннее беспокойство. Лину под этим пристальным взором стало совсем не по себе. Но отвести глаза он не решался, и поэтому продолжал с вызовом смотреть на разбойника. Хозяин, ловко пробираясь между столов, принёс бутыль вина, еду, и снова исчез. Элиот решительно придвинулся к столу, разлил вино. Лин покорно взял кружку из его рук, отпил немного, поставил на стол, и вновь поднял взгляд на разбойника.

– Ты здешний? – без всяких предисловий спросил Элиот.

– Нет, из Сангэра, – от неожиданности Лин назвал своей родину Мари.

Собеседник его покачал головой.

– Ты северянин, – уверенно сказал он, – тебя выдаёт говор.

– Да-да, я вырос в Северном Королевстве, но последнее время жил в Сангэре, – попытался оправдаться Лин.

– Ненавижу Сангэр, чёртово место, провалиться бы ему, – сквозь зубы процедил Элиот и сплюнул. Лин замер от удивления, так не вязался этот тон и поведение с прежней благородной сдержанностью короля разбойников.

Элиот залпом осушил кружку и наполнил её снова. Опять без перехода спросил:

– Ты когда-нибудь терял любимых, музыкант?

– Н-нет, – растерянно ответил Лин, – то есть да. Хотя нет, все же нет.

Музыканта передернуло, но он понял, что собеседник не слышит его ответ. Горящий взгляд Элиота был устремлен в пространство, весь его вид выражал неимоверное страдание, смешанное с гневом.

– А я терял. Ты сейчас не поверишь мне, чёртов скрипач, но я тебе расскажу… Всё расскажу!

Он залпом опрокинул ещё кружку и грохнул ей по столу.

– Растревожила меня твоя музыка, разбередила старые раны. Ты не поверишь мне, музыкант. Хотя нет, поверишь. Ударь меня ножом! – Элиот подвинул к нему короткий клинок. Лин замер, пытаясь понять, что же хочет от него разбойник.

– Я бессмертен. Ты не сможешь мне повредить. Ну же, ударь!

– Сумасшедший, – ужаснулся Лин. Заметив исказившееся лицо юноши, Элиот усмехнулся.

– Да-да, все так думают, – криво улыбаясь сказал он. – Не веришь? Ударь меня, мне ничего не будет. Ну же, музыкант, чего ты боишься?

Лин боролся с желанием вскочить и убежать, но его завораживал безумный взгляд разбойника.

– А что если это правда? – подумал он. – Нет, не может быть. Это ловушка. Я ударю его, и он тут же убьет меня. И скажет, что это я сам на него напал! Хотя, что ему от меня нужно? У меня нет ни денег, кроме тех, что он сам мне дал, ни сокровищ…

– Мари! – осознание пришло ударом в виски. – Мари! Наверняка, Элиоту понравилась его милая спутница, не зря же вчера он сам взялся перенести её в комнату для ночлега. А он-то, дурак, воспринял широкий жест разбойника, как благодарность, и даже не воспрепятствовал этому. Позволил ему прикоснуться к ней! Сейчас он был готов убить себя за это. Внутри поднялась буря, его охватили смятение и ярость.

– Конечно же! Он убьёт меня и заберет себе Мари. Не позволю ни за что!

Все это за секунду пронеслось в голове Лина, он отдернул руку, протянутую было к кинжалу, и под столом нащупал охотничий нож, висящий на поясе. Элиот расхохотался, и от этого заливистого смеха Лину стало совсем жутко. Было в этом хохоте что-то демоническое.

– Боишься, музыкант? Тогда я сам.

И не успел Лин ещё ничего осознать, как Элиот схватил нож и ударил им свою левую руку, пригвоздив её к столу.

Лин уже не боролся с желанием убежать, ноги стали ватными, он почувствовал, что бледнеет. К горлу подступила тошнота. Из-под пронзенной ладони разбойника медленно растекалась лужа крови. Элиот, ехидно взглянув на побледневшего собеседника, выдернул нож из руки и повернул её ладонью вверх. Лин был близок к обмороку. Как сквозь туман, он видел, что рана на ладони стремительно начала затягиваться. И, несмотря на охвативший его ужас, музыкант не мог отвести глаз от странного зрелища. Спустя минуту о глубоком порезе ничего не напоминало. Он исчез. Не осталось даже шрама. Лин выдохнул и всмотрелся в лицо Элиота. Фокусник? Непохоже. Лужица свежей крови на столе не давала усомниться в реальности происходящего. Он ущипнул себя. Быть может, он спит? Но действительность была беспощадной – он не спал и на самом деле сидел за столом напротив этого невероятного человека.

– Теперь веришь, музыкант? – ухмыляясь спросил разбойник. Лин молча кивнул.

– Да, я бессмертен, – как-то тоскливо сказал Элиот. – Нет в мире такого оружия, такой стихии, которые могут мне навредить. Тебе, наверное, интересно, как живётся бессмертным? Завидуешь, да?

– Нет, – поспешил заверить его Лин, – я не завидую… Но как вы об этом узнали? Ну, о том, что бессмертны?

– Как узнал… Однажды, ещё в раннем детстве я упал в ледяную воду, но какая-то сила вытолкнула меня на поверхность, словно вода отказывалась принять моё тело. Я не утонул, и даже не заболел. Вторым было испытание огнём. Среди жуткого пожара из всей своей семьи выжил я один, более того, на мне не оказалось ни ожога, ни царапины. Как же давно это было…

Элиот замолчал, задумался. Потом, мотнув головой, продолжил:

– Двенадцатилетним я оказался в чужой семье, где был никому не нужен. Меня из милости приютил брат отца. Его жена только и мечтала, чтобы я умер, но меня не брала никакая болезнь. Когда трое детей в их семье погибли во время мора, а я остался невредимым, тётка возненавидела меня ещё больше. Не в силах выносить ругань и побои я сбежал из дома и стал бродягой. Вскоре я понял, что моя неуязвимость может сослужить мне хорошую службу. Я нанялся в подмастерья к сапожнику, но больше промышлял воровством. Я не боялся ничего, ведь мне ничто не могло повредить. Сколько раз меня ловили, избивали, пороли, все раны заживали мгновенно.

Я твой земляк, музыкант, я тоже вырос в Северном королевстве, ты знаешь его законы. За воровство по-крупному меня сажали в тюрьму, не раз пытались повесить, но я в лучшем случае терял сознание и приходил в себя, стоило им бросить моё тело на повозку. Достигнув тридцати лет, я понял, что больше не меняюсь. Не старею. И никогда не умру.

Заманчиво, не находишь? Нет, не всё так просто, музыкант. Меня запомнили, стали узнавать, преследовать. Мне пришлось бежать из Северного Королевства в Сангэр. Я был вором, сапожником, кузнецом, торговцем, моряком, пиратом, я попадал в шторм, был в плену, меня казнили несчётное количество раз. Всё это развлекало меня, пока я не влюбился. Моя избранница не знала ничего о моей особенности. Я женился, родились дети. Надежда моя на то, что они унаследуют моё бессмертие, развеялась очень быстро: дети рождались и умирали в младенчестве. Как будто расплачивались за грехи отца. Жена моя болела, старела, страдала, а я оставался всё тем же. Это удивляло всех, и мне вновь пришлось бежать, бросив её ни замужней, ни вдовой.

Моя бесконечная жизнь продолжалась. Я понял, что обречён на одиночество. Но моё сердце жаждало любви и счастья. Я влюблялся, страдал, метался, но не хотел обрекать любимых на те же страдания. Пытался покончить с собой – безрезультатно. Я бросался с обрыва, с самой высокой церковной колокольни, топился в реке, хотел удавиться – всё бесполезно.

С тех пор я один, мне скоро исполнится триста лет. Все, кого я любил, давно умерли. Не осталось на земле никого, кто мне дорог. Пройдя тысячу путей, я стал разбойником. О бессмертии моем знают только самые приближённые люди. И теперь ты, музыкант. Зачем я рассказал это тебе? – Элиот в отчаянии схватился за голову. – Зачем? Я ни с кем не решался этим поделиться. Уходи, музыкант! Уходи! Не попадайся больше мне на глаза!

Лина не пришлось уговаривать дважды. Он сорвался с места и был готов исчезнуть, но разбойник схватил его за плечо:

– Подожди, останься. Поешь, выпей со мной. Ты всё равно теперь всё знаешь. Я одинок. Мне не с кем поговорить. Ты хорошо умеешь слушать, музыкант.

Лин сел обратно, с тревогой глядя на Элиота, но глаза разбойника померкли, он смотрел в пустоту и больше не обращал внимания на собеседника. Юноша сделал несколько глотков вина и принялся за еду. Насытившись, он осторожно вышел из-за стола и взглянул на Элиота. Бессмертный разбойник всё так же сидел, глядя куда-то вдаль.