Читать книгу: «Огненное сердце (The Fiery Heart)», страница 3

Глава 3
Джемма

Свадьба Лили и Марка, должно быть, станет самым обсуждаемым событием за последний год. Как минимум потому, что мужчина, который последние годы ходил с лицом камня, рыдал как мальчишка, когда увидел свою женщину в платье цвета топленого молока и нежно-розовых ковбойских сапогах. Лили вел к алтарю ее отец. То, как крепко и надежно он держал дочь, о которой не знал годами, растрогало даже меня.

Сейчас, сидя за столом из светлого дерева в амбаре с массивными балками под потолком, украшенными множеством гирлянд с теплым светом, я нервно царапаю пальцем по бедру. Еще чуть-чуть – и на атласном темно-синем платье останутся затяжки. Подходит время поздравлений, и я понятия не имею, что сказать, хотя вроде как всю ночь составляла какую-то речь в своей голове.

Мой взгляд скользит по помещению, наполненному светом, сухими колосьями и цветами хлопка. Свадьба в Монтане – это не про богатство и роскошь. Это про дом и большую семью. Это про воздух с ароматом сена и свободы, про простор, где горизонт уходит за холмы, а каждый гость знает имена соседей.

Могла бы быть такая же атмосфера на моей свадьбе? Плакал бы жених, если бы все-таки увидел меня под венцом, а не сбежал, как трус?

Воспоминания о том, как я с горящими глазами вошла в двери часовни и встретила пустоту, все еще свежи, даже если эта рана давно вроде как не болит. Я подумала, что мой жених просто… опаздывает?

Черт его знает.

Я перебирала в голове все возможные варианты. Даже на секунду предположила, что он умер – потому что это избавило бы меня от убийства на почве неимоверной обиды. Я ждала, ждала, ждала.

Все гости, которые смотрели на меня как на самое жалкое создание на этой планете, начинали расходиться. Моя мама умоляла меня пойти домой, съесть самую вкусную пиццу и навести порчу или сделать куклу вуду, но я продолжала сидеть на ступенях часовни.

Появится ли в моей жизни когда-нибудь еще мужчина, за которого я захочу выйти замуж? И, что самое главное – не побоюсь этого сделать?

Сможет ли мама прийти еще раз на мою свадьбу?

Боже, я знала, что сегодняшний вечер трудно мне дастся. Все-таки не нужно было идти. Хотя, в таком случае Лили Маршалл взяла бы мой дом штурмом.

Томас поднимается из-за круглого стола, за которым сидят Мия, Лола, Люк и Нил. Я должна была сидеть там же, но в какой-то момент взгляд нашел одинокий стул рядом с ворчливым Джиммом из магазина электроники. Мы с ним отлично поладили и разделили пару рюмок текилы.

Томас откашливается и снимает черную шляпу, из-под которой выбиваются непослушные волосы. На нем белая рубашка и темные джинсы, подчеркивающие крепкие ноги. Миссис Линк уже успела погладить его бедро и сказать: «Отличный вид, мальчик».

Болтовня в амбаре стихает, и все взгляды устремляются к мужчине, который явно очень нервничает, поглаживая широкие плоские поля шляпы.

– Дорогие Лили и Марк… – начинает он. – Нет, не так. В общем… Вы можете смотреть на них, а не на меня? – обращается ко всем присутствующим, обводя взглядом амбар. – Особенно вы, миссис Линк. Моя задница в огне от вашего взгляда, – ухмыляется он, и я пропускаю смешок, скрывая его в кулаке.

Элла Саммерс наглядно показывает сыну, как перерезает большим пальцем горло. В каком бы возрасте ни были ее дети, она все еще может поставить их на место.

Томас кивает ей и продолжает:

– Несмотря на то, что именно я, в рыцарской манере, внес Лили в пожарную машину, спасая ее от снега в июле… – Томас подмигивает Лили, и она отправляет ему воздушный поцелуй. – Именно ты, брат, стал тем, кто заметил ее, пока она шла по обочине, словно дефилировала по подиуму. Не знаю, почему твое ледяное сердце оттаяло… может, все дело в розовом цвете, который Лили разбрасывает, куда бы ни шла, а может ты просто не смог проигнорировать упрямую женщину, на каждом шагу бросающую вызов природе. В любом случае, я считаю, что эта судьбоносная встреча сделала счастливым не только тебя, Марк, но и всех нас… – Томас смотрит на Лили, которая прижимается к плечу Марка и вытирает слезы. – Лили Саммерс, наше личное лето, добро пожаловать в семью. – Его взгляд переходит на Марка. – Для меня нет ничего ценнее, чем видеть тебя счастливым, брат. Береги Лили и меньше хмурься.

Весь зал хихикает в перерывах между слезливыми всхлипами. Все уже думают, что Томас закончил, но он все еще не садится. Его взгляд на мгновение опускается в пол, а затем снова возвращается к Лили и Марку.

– И еще кое-что. Гарри немного задерживается, как обычно проспал, но он просил передать, что именно он первый познакомился с Лили. Так что, если Марк будет плохо себя вести – она всегда может рассчитывать на него. И да, он очень рад за вас, ребята.

Я с трудом сглатываю ком в горле, грустно улыбаюсь и смотрю в одну точку на столе. Тоска Томаса по его лучшему другу настолько ощутима, настолько зеркалит мои эмоции, что сковывает грудь. Однако меня восхищает, как он не падает духом, шутит и всегда создает ощущение присутствия Гарри. Возможно, это немного неправильно и странно… но никто еще не придумал верный способ борьбы с горем.

Спустя еще пару поздравительных речей мотив какой-то кантри-баллады заполняет амбар. Многие, если не все, выходят на импровизированный танцпол.

Мия и Лола маршируют ко мне, и у меня даже не остается времени для побега.

Я никогда не была с ними в близких отношениях, да даже в просто дружеских тоже не состояла. Мы с Мией были одноклассницами, а Лола всегда находилась где-то неподалеку. Однако Лили, кажется, решила заставить дружить со мной весь чертов город. Не знаю, какие именно чувства ко мне испытывают Мия и Лола, но они… безобидные, хоть и временами дикие.

– Джемма Найт, подними свою задницу с этого стула на отшибе, – командует Мия, сложив руки на груди и приподняв свое декольте в платье оливкового цвета. Ее каштановые, непослушные, сильно вьющиеся волосы уложены на одно плечо.

– Я бы на самом деле тоже не отказалась присесть, – стонет Лола со страдальческим лицом, переминаясь с ноги на ногу. – Ты зря заставила меня надеть эти туфли. Почему Лили можно было надеть сапоги, а мне нет?

– Потому что внутри тебя не растет ребенок с генами викинга.

Лола закатывает глаза. Ее нежно-розовые волосы собраны в пучок, а шифоновое платье желтого цвета доходит до щиколоток. Идеальное воплощение лесной феи.

– Но Джемма тоже в сапогах, – Лола указывает на мои черные сапоги с серебряными звездами и металлическим носом.

Мия вздыхает и хмурится:

– Ну, Джемма – это Джемма. Она и карамельный член позавчера отказалась сосать. И что теперь?

– Эй, вообще-то я попробовала! Он просто был невкусный, – протестую я.

– Уж точно вкуснее настоящего.

Лола прикрывает пылающее лицо руками и сквозь щелочки между пальцами оглядывается по сторонам.

– Ты не могла бы говорить тише, Мия? – бормочет она.

– Не смущайся, Лола. Ты читаешь книги, где говорят и не такое, – потираю висок я. – И все об этом знают, потому что еще в старшей школе суперобложка с именем Достоевского не особо помогала тебе скрывать «Пятьдесят оттенков серого».

Мия фыркает от смеха, а потом хватает меня за руку.

В итоге эти двое все-таки тащат меня к себе за стол силой, пока я упираюсь в пол небольшими каблуками на сапогах.

Мой сосед по столу, Джимм, возвращается с танцпола и ворчит:

– Эй, негодяйки, не забирайте мою Джемму. Мы еще не допили текилу.

– Джимм, найдите миссис Трент, она сказала, что очень скучает по вам! – радостно сообщает ему Мия с азартным блеском в глазах.

Лола тянет меня за руку и сквозь зубы шипит:

– Она не говорила этого. Сейчас Грег начнет ревновать.

– Так ей и надо. Она сказала, что мое платье полнит меня. Вредная старуха.

Мия и миссис Трент ведут холодную войну с того времени, как кот Саммерсов любезно оплодотворил ее кошку.

С тяжелым вздохом я сажусь за стол, где со мной постоянно кто-то хочет поговорить. Как только Лили видит, что я сменила местоположение, она поднимает большие пальцы вверх. Боже, откуда в ней столько позитива? Разве у нее не должно быть всех этих ужасных беременных штучек, которые выводят из себя?

Отлично, Джемма, ты сидишь на свадьбе и удивляешься, почему эта женщина счастлива, когда выходит замуж за мужчину, который может спасти ее от огня.

Я продолжаю водить пальцем по бедру, затем по ободку рюмки, раздумывая над поздравительной речью. Не то чтобы у меня была боязнь сцены, просто…

– Ты тоже перебираешь в уме всевозможные способы побега, чтобы не говорить речь?

Я отрываю взгляд от одной точки на столе, встречая Томаса, расположившегося напротив. Он единственный из нашего окружения, кто не пошел танцевать.

Я не хочу заводить с ним разговор, поэтому устремляю взгляд на Нила и Мию.

Они исполняют какой-то дурацкий танец, в котором поочередно делают вид, что шлепают друг друга по заднице. В какой-то момент Мия начинает смеяться так громко, что Нилу приходится закрыть ей рот ладонью.

Боже, настанет ли день, когда эти двое поймут, что созданы друг для друга?

– Я планировал побег раз пять, прежде чем собрал слова в предложения.

Проклятье.

Этот человек не собирается оставлять меня в покое. Я возвращаю незаинтересованный взгляд на глупую улыбку Томаса. Ладно, она не глупая, а вполне себе очаровательная.

– Это была хорошая речь.

Молодец, Джемма. Придерживайся односложных ответов.

Томас продолжает смотреть на меня, одним взглядом вытягивая из моего рта больше слов.

– Поделишься вариантами? – Я подпираю кулаком подбородок. – Побега.

Что случилось с односложными ответами, и почему мы перешли к вопросам?

Томас усмехается, опирается предплечьями на стол и подается вперед. Мы вступаем в какую-то абсолютно нелепую зрительную прелюдию, во время которой я ощущаю, как ускоряется пульс. Его кадык дергается, когда он тяжело сглатывает и прослеживает взглядом черты моего лица.

Он знает. Он точно, черт возьми, знает.

– Ну так что? – мой голос кажется чужим. Я прочищаю горло и повторяю: – Ну так что?

Томас откидывается на спинку стула, увеличивая расстояние между нашими носами.

– Ты могла бы подарить им песню.

Вот поэтому мне и нужно было молчать.

Я не дышу пару ударов сердца. А, возможно, и больше. Возможно, не дышу так долго, что скоро Томасу придется делать мне искусственный массаж сердца.

Готова поспорить, он бы справился. Он же пожарный, парамедик и вообще совсем чуть-чуть уступает Супермену.

– Это не похоже на побег. Не говоря уже о том, что я не пою, – в конце концов начинаю дышать и непринужденно взмахиваю рукой.

– Ты была в церковном хоре, – его глаза слегка сужаются. – Хоть в это и с трудом верится. Ну знаешь, вся эта темная аура вокруг тебя, дьявол на плече и все такое.

Теперь моя очередь подозрительно сузить глаза.

– Ты чересчур болтлив, Саммерс. Найди себе другую жертву. Где-то скучает миссис Трент, – я киваю в сторону ее стола.

Он переводит взгляд на миссис Трент – женщину преклонного возраста с трендовым фиолетовым оттенком волос, по мнению всех старушек Флэйминга. Джимм и ее сосед Грег стоят рядом с ней и чуть ли не на «камень, ножницы, бумага» выясняют, кто первым пригласит ее на танец.

– Думаю, ей не приходится скучать с такими ухажерами, – хмыкает Томас и возвращает взгляд ко мне.

Я ничего ему не отвечаю. Слизываю с руки соль и запиваю этот свадебный вечер очередной порцией текилы. Томас делает то же самое, не сводя с меня глаз. Жар ползет по моей шее, когда его язык скользит по руке.

Да черт бы его побрал.

Или меня.

Текила уже ударила мне в голову? Почему вдруг стало жарко? Или все дело в этой дурацкой шляпе, из-под полей которой этот мужчина смотрит на меня глазами, в которых флирт заложен на каком-то генетическом уровне.

Как давно у меня был секс, если мне вдруг стало жарко от Томаса Саммерса? Но он и не лизал раньше свою руку у меня на глазах. Это кардинально меняет дело, не так ли? Или я просто рехнулась.

Томас снова опирается на стол и наклоняется в мою сторону.

– Если ты споешь, то я помогу тебе сбежать. Что-то мне подсказывает, ты не фанатка свадеб.

Я боялась говорить речь, потому что это достаточно интимно Мне пришлось бы быть искренней. Но песня… это куда более сокровенно.

– Пожалуй, я продолжу обдумывать речь.

Томас молчит пару минут, а потом говорит:

– Трусиха.

Я закатываю глаза.

– Неправда.

– Тогда докажи. А то знаешь… – Томас вращает указательным пальцем, как бы обводя амбар. – У нас быстро распространяются слухи. Представь, как люди удивятся, когда узнают, что наша злая по десятибалльной шкале Джемма на самом деле… трусиха. – Он лениво пожимает плечами.

– Ты смешон, – нервно фыркаю я. Он встречает мой убийственный взгляд своей вечной улыбкой. – Дурак.

Он улыбается еще шире. Еще ярче.

Еще чуть-чуть – и я плесну ему в лицо новую стопку текилы, которую сжимаю мертвой хваткой.

– Тебе кто-нибудь говорил, что от постоянных улыбок появляются глубокие мимические морщины?

– У меня есть ожоги, так что с морщинами как-нибудь справлюсь.

Я втягиваю воздух. Томас тоже пострадал при пожаре на ранчо. Не так сильно, как Гарри, но это оставило на нем след – не только душевный, но и физический.

Наш разговор снова сходит на нет, потому что я больше не собираюсь вступать в бессмысленные препирания, окутанные его улыбкой, которая слишком странно действует на мой организм, пропитанный текилой.

– Есть ли у нас гитара?! – встает и выпаливает сумасшедший мужчина, перекрикивая музыку. – У нас есть человек, который хотел бы спеть!

Мое сердце бьется где-то в горле, а возможно, вообще уже выскочило из тела и оказалось на столе. Все гости смотрят на двух людей, пытающихся убить друг друга взглядами. Если бы я могла, то выстрелила бы ему прямо в лоб. Но куча свидетелей все портит.

Кто-то из гостей свистит, привлекая внимание Томаса. Его глаза чуть ли не блестят от азарта, когда он возвращает взгляд ко мне.

– Гляди-ка, гитара нашлась. Судьба, получается.

Конечно же, у нас есть гитара.

В этом городе можно было бы попросить отыскать иголку в стоге сена – и ее бы нашли всеобщими усилиями.

Томас склоняется над столом и шепчет:

– Человек, который избегает трудностей. Четыре буквы. Уверен, ты знаешь ответ.

«Трус».

Только я не такая.

Я выпиваю текилу, запрокинув голову, и с громким стуком ставлю стопку на стол.

Вздернув подбородок, встречаю взгляд Томаса и встаю из-за стола. Я задеваю его плечом, когда иду на центр танцпола.

– Ты не с той решил играть, милый мальчик Флэйминга.

Я стою посреди амбара и мне протягивают гитару. Волнение запускает дрожь по телу. Не обращая внимание на панику внутри, перекидываю ремень через плечо и быстро пробегаю по аккордам, проверяя, настроен ли инструмент.

К сожалению, он идеален.

Я прочищаю горло и нахожу глазами Лили и Марка. Они стоят неподалеку: Лили прислонилась спиной к груди Марка, а его руки лежат на ее животе.

– Лили и Марк… не знаю, как такие совершенно разные люди, как вы, смогли стать такой гармоничной парой, но… – Мой голос слегка дрожит. – Продолжайте быть друг для друга домом, из которого не хочется уходить. Даже если Лили перекрашивает все стены в розовый. Мне кажется, эта песня идеально вам подходит.

Я беру первый аккорд Carry You Home – Alex Warren и закрываю глаза.

Мои пальцы вслепую бегают по гитаре, а грудная клетка тяжело вздымается. Когда я пою, мир будто бы замирает.

Нет разочарований.

Нет проблем.

Нет бесконечных медицинских счетов.

Когда я пою, моя мама здорова. Ведь за закрытыми глазами у меня проносятся воспоминания, как она учила меня играть на рояле в нашей гостиной, залитой утренним солнцем.

Она всегда пела себе под нос, даже когда просто готовила завтрак. У нее был легкий, высокий голос – не сильный, но искренний, и именно он впервые заставил меня почувствовать музыку.

– Главное – не идеальные ноты, милая. Главное – чувствовать, – говорила она и нажимала на клавиши, будто доверяя им что-то тайное.

Мама уже почти год не поет. Иногда, когда я скучаю по ее жизненной энергии особенно сильно, мне кажется, что этот звук до сих пор проигрывается где-то в доме. Застрял между стен, прячется в щелях паркета, звучит в тишине, если прислушаться.

Приятное тепло разливается по венам – и это намного лучше, чем алкоголь, согревающий кровь. Я подавляю рвущуюся улыбку, сохраняя ее внутри себя. Сохраняя ее там, в воспоминаниях, где я счастлива.

Мурашки скользят по всему телу, заставляя меня резко распахнуть глаза. Как и в прошлый раз.

И как и в прошлый раз – на меня смотрит мужчина, обладающий каким-то даром. Дар смотреть внутрь меня, пока песня слетает с моих губ.

Когда я беру последний аккорд и заканчиваю, мы с Томасом делаем синхронный вдох.

Я знаю, что он знает.

Он знает, что я знаю.

И этого «знаю» так много, что мы предпочитаем молчать. И делать вид, что не знаем.

Глава 4
Томас

Я всегда не понимал, почему Леди Баг и Супер-Кот настолько глупы, что не могут узнать друг друга в реальной жизни. Я имею в виду… они же просто надевают маски, прикрывающие глаза. Маринетт вечно кричит о любви к Адриану, но не может узнать его в проклятом костюме кота?

Мы не будем выяснять, откуда я все это знаю.

Сосредоточимся на главном.

А главное заключается в том, что предчувствие не обмануло меня.

Что-то внутри подсказывало, что таинственная незнакомка в лучах синего света тем вечером – совсем не незнакомка. Это чувство было мимолетным. Но где-то на подсознательном уровне я понимал, что встречал ее раньше.

А ведь я даже никогда не был влюблен в Джемму, как Леди Баг в Супер-кота.

Мы просто всю жизнь провели, можно сказать, бок о бок. Ее лицо всегда было в поле моего зрения. Возможно, если бы я не подошел ближе к сцене, или ее голос не пробрал бы меня до костей, незнакомка так и осталась бы незнакомкой. Просто обнаженной поющей девушкой в баре, на которую, например, Нил, Марк и Люк лишь мельком обратили внимание.

Я гонял ее образ в голове несколько недель.

Это то чувство, когда вы лишь на секунду заметили в толпе знакомое лицо, а потом часами думаете, где же встречали его раньше.

И вот однажды, когда Джемма заглянула мне в глаза во время стрижки, а я увидел в зеркале родинку на ее пояснице, что-то в моей голове щелкнуло. Щелкнуло так громко, что я дернулся, а Джемма чуть не зарезала меня бритвой.

Это было похоже на ярко загоревшуюся лампочку, сигнализирующую о верном ответе. На разгаданное слово в кроссворде.

Незнакомка с голосом сирены. Шесть букв.

Джемма. Сирена.

Я вспомнил, что еще ребенком она пела в церковном хоре, а ее мама преподавала музыку у нас в школе. Эти два факта только подтвердили мои подозрения.

Я провел часы, раздумывая и гадая, почему никто – и я действительно имею в виду никто – никогда не слышал, как поет Джемма. И сегодня мне пришлось бросить ей вызов.

Вызов, перед которым, я был уверен, она не отступит.

Потому что скорее ад замерзнет, чем Джемма Найт покажет себя трусихой.

Даже если она ей и является.

Дело в том, что под всеми слоями макияжа, злости и ненависти к миру эта женщина, оказывается, скрывает что-то… нежное? Хрупкое? Настолько разбитое горем, что это даже трудно разглядеть.

Я не знаю, как объяснить, но это видно только тогда, когда она поет.

Мне нужно было еще раз услышать ее голос. Прочувствовать те же эмоции, отдающиеся вибрацией во всем теле, как и в тот вечер.

Мне нужно было убедиться, что, кажется, Джемма Найт не та, за кого себя выдает.

И когда она запела перед половиной нашего города, который в шоке наблюдал за невероятно талантливой певицей, я понял, почему ее с трудом узнал бы хоть кто-то, если бы увидел в том баре.

Потому что никто никогда по-настоящему не смотрел и не слышал Джемму.

– Что, черт побери, ты творишь, Саммерс?!

Я бегу с Джеммой на плече, пока она яростно шипит и извивается. Неужели нельзя хоть на секунду перестать ерзать и вилять своими бедрами перед моим лицом?

– Я сейчас ударю тебя по твоей пятой точке! – пыхтит она и, видимо, думает о том же, что и я.

– Ты пялишься на мою задницу, Джемма Найт?

– А у меня есть выбор, придурок? Мое лицо почти что напротив нее.

Я выношу разъяренную женщину из амбара, где не без моей помощи выключили свет, и все погрузилось во тьму. Как только Джемма закончила петь, а Лили бросилась ее обнимать, я подговорил Нила помочь мне с побегом. Свет погас, а я перекинул Сирену через плечо и умчался.

– И для справки: я не пялюсь. Потому что ничего не видно, – добавляет она с недовольным фырканьем, которое можно даже счесть за разочарование.

Я поворачиваю за угол амбара, ставлю Джемму на ноги и успеваю закрыть ей рот ладонью до того, как она начнет на меня орать.

– Помолчи, – шепчу, приближаясь и соприкасаясь с ней телом. Мы не успели схватить куртки, поэтому нам нужно сохранять тепло. – Я обещал тебе побег.

Ее глаза сначала расширяются, а потом угрожающе сужаются.

Мы поворачиваемся к открытому окну амбара, когда там загорается свет.

Нил хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.

– Тише-тише, мои любимые жители, ваш великолепный, непревзойденный и просто…

– Человек с эго размером с континент.

Нил закатывает глаза на Мию и продолжает:

– И просто незаменимый шериф снова вас спас. Буквально даровал огонь, как Прометей.

Джемма кусает меня за руку, и я шиплю.

– У тебя поставлены прививки от бешенства?

Она цокает, поправляя волосы.

– Нет.

– Печально.

Я хватаю ее за руку и веду к соседнему, заново отстроенному после пожара, амбару на ранчо, где, как я знаю, должно быть тепло. А еще там точно есть куртки Нила и Мии, которые они носят, когда ухаживают за лошадьми.

– Хватит. Меня. Хватать.

Джемма выдергивает руку и складывает руки на груди.

– Куда мы вообще идем? Почему мы не могли просто тихо выйти, а не устраивать побег в стиле ограбления банка?

Я хмыкаю.

– Получается, я действительно вор. Украл тебя.

– Ну, я не слиток золота и не миллион долларов, так что не стоило.

Джемма останавливается и не двигается с места. Я поворачиваюсь к ней, встречая ее гневно раздувающиеся ноздри. Не думаю, что кто-то еще умеет так сексуально раздувать ноздри, как эта женщина.

Ну вот, мы подошли к слову «сексуально», которое я ни разу не употреблял в отношении Джеммы. Насколько все плохо?

– Куда ты меня ведешь, Саммерс? Если уж ты и украл меня, то будь добр – отведи домой. – Она упрямо вздергивает подбородок. – Хотя нет, знаешь, я дойду сама.

Джемма разворачивается, но я говорю:

– Удачи дойти пешком по холоду.

Она останавливается и разворачивается так резко, что длинные волосы хлещут ее по лицу.

– Если бы не ты, – ее палец утыкается мне в грудь, – у меня была бы куртка. И вообще, мне не холодно. Знаешь, даже жарко.

Я улыбаюсь.

– Рядом со мной всем жарко, Найт.

Она закатывает глаза и одергивает руку. Пару минут мы прожигаем друг друга взглядами. Ее – убийственный. Мой – искренний интерес и веселье.

В конце концов по Джемме пробегает дрожь, и она обходит меня, ворча:

– Пошли уже, у меня замерзли даже ресницы.

– От жары, полагаю, – лениво шагаю за ней, хотя она даже не знает, куда идти.

– Заткнись.

Я обгоняю ее и веду нас в амбар с лошадьми. Тишина вокруг такая густая, словно туман, спустившийся с гор. Ветер свистит, гуляя по просторам ранчо, а остатки февральского снега поблескивают в свете луны. Солнце наконец-то становится весенним. Думаю, скоро зима и вовсе уйдет.

Когда мы заходим внутрь, нас окутывает тепло и мягкий свет, исходящий от нескольких лампочек под потолком. Это почти полумрак, но все равно можно разглядеть стойла, лошадей и пол, усеянный сеном. Тепло ощущается иначе, чем в доме. Оно исходит от тел животных, ламп и толстых слоев соломы.

Лошади фыркают, переминаются с ноги на ногу и перемещаются в стойлах, как только чувствуют присутствие посторонних. Первой нас встречает Жемчужина, она высовывает голову и радостно трется о мою протянутую ладонь прохладным, влажным носом.

– Хочешь погладить ее? – Поворачиваюсь к застывшей на месте Джемме. – Это лошадь Мии. Она очень хорошая девочка. – Я указываю на стойло напротив, откуда выглядывает темно-коричневый конь. – Там Янтарь. Он такой же невозмутимый, как и Марк.

Джемма ничего не отвечает, но проходит дальше, рассматривая стойла. Она останавливается почти в конце амбара и протягивает руку. Я медленно приближаюсь и наблюдаю, как черная лошадь нежно прижимается к ее ладони.

– Это Индиго.

– Мне кажется, я помню ее еще с того времени, как мы были детьми. В детском саду нас водили на ранчо Локвудов знакомиться с животными. – Джемма аккуратно поглаживает волосы цвета серебра вокруг глаз лошади. – Я давно здесь не была. Сколько лет Индиго?

– Думаю, двадцать пять или двадцать шесть. Она уже старушка.

Лошадь фыркает в ответ на мои слова и гордо вытягивает шею.

– Не слушай его, Индиго. Мне тоже двадцать шесть, и мы совсем не старушки. И вообще, девочка, ты очень хорошо сохранилась, – Джемма подмигивает ей, но не улыбается.

Неужели хоть капелька веселья убьет ее?

Я усмехаюсь и взмахиваю рукой:

– Пойдем, найдем нам куртки.

Мы проходим в заднюю часть амбара и берем вещи. Я придерживаю зеленую куртку Мии, чтобы помочь Джемме просунуть руки, но она смотрит на меня, как на идиота, и вздергивает свою темную бровь.

– Мы в каком веке?

– Эм… в двадцать первом? – тупо уточняю я.

Она вздыхает, берет куртку из моих рук и надевает ее сама.

Так вот в чем дело. Ей никто никогда не помогал надеть верхнюю одежду?

Папа придерживал маме пальто столько, сколько я себя помню. Мужчины Флэйминга, может, и не отличаются манерами бизнесменов с Уолл-стрит, но… мы уважаем женщин. По крайней мере, многие из нас. Придурки есть везде. И, видимо, на долю Джеммы выпала большая часть.

Это заставляет меня задуматься…

– Мой брат не помогал тебе одеться? – вдруг спрашиваю я.

И снова эта вздернутая бровь. У нее что-то вроде нервного тика?

– Я бы сказала, что он помогал мне раздеться, но мне не хочется об этом говорить, когда в соседнем амбаре у него свадьба с девушкой, которая вроде как усердно хочет быть моей подругой.

Я поджимаю губы и потираю заросший щетиной подбородок. Вот именно по этой причине мне приходилось искать девушек за пределами города. Потому что во Флэйминге все переплетены крепче, чем в сыре-косичке. Кто-то был чьей-то троюродной сестрой или же являлся дочерью директора школы.

Например, Стелла Маккартни, с которой я по глупости переспал в старшей школе, а потом ее отец мстил мне, оставляя после уроков до конца обучения.

– И все же, мне интересно. Марк может быть грубым, но даже у него есть манеры, – продолжаю я, когда мы выходим из амбара и бредем по ранчо.

Джемма долго молчит, засунув руки в карманы и глядя на свои сапоги со звездами, переливающимися в свете луны.

– У нас были не те отношения. Он не был ко мне груб. Но и вежлив тоже. Мы просто были. Существовали. И пытались почувствовать себя живыми после отношений, которые стали для нас огромным разочарованием. Но я никогда не была влюблена в него, как в мужчину. Так же как и он не испытывал ко мне теплых чувств, как к женщине.

Я киваю, и мы продолжаем идти в тишине.

Возможно, это была самая длинная речь Джеммы за все время, что я с ней знаком. Она всегда была немного замкнутой, но острой на язык. Однако, когда ее бывший исполнил трюк с магическим исчезновением, все стало куда хуже.

Нет, не хуже. Сложнее.

Ей пришлось столкнуться не только с разбитым сердцем, но и со сплетнями, которые разносились по городу быстрее, чем огонь по сухому полю. Многие были безобидны. Но некоторые… могли ранить.

Во Флэйминге, как и в любом городе, живут разные люди. Немногие из них являются полным дерьмом. Почему-то они считают, что раз мужчина сбежал, то проблема в женщине.

– Я забыл. – Моя рука тянется к заднему карману джинс, откуда торчит бутылка. – Я захватил нам то, что поможет согреться.

Джемма потирает переносицу, словно я ее утомляю.

– Ты забыл взять куртки, но захватил текилу? – теперь из нее вырывается едва различимый смешок.

Он такой крошечный и незаметный, словно она тут же его проглотила. Но я услышал. И по какой-то странной причине хочу еще.

– Понятия не имел, какая у тебя куртка. Вдруг я бы украл одежду миссис Линк? Она потом не отделалась бы от меня и моей задницы.

Джемма потирает грудь, словно старается сдержать хохот.

– Давай, Сирена, миллиграмм смеха не превратит тебя в розового единорога.

Она бросает на меня игривый взгляд, который быстро сменяется интересом:

– Сирена?

Мы выходим за пределы ранчо и медленно бредем вдоль дороги, ведущей в город. Высокие деревья перекрывают свет луны, освещающей нам путь ранее, поэтому я включаю фонарик на телефоне.

Нервно поправляя шляпу, я отвечаю:

– Твой голос. Он… прекрасен.

Я не хотел поднимать эту тему. Но прозвище прозвучало не только в моих мыслях, но и вслух. Мы оба понимаем, что я знаю секрет Джеммы, но почему-то она не считаем нужным это обсуждать. Возможно, потому что все это имеет смысл только тогда, когда она поет? Я не знаю. Конечно, мне бы хотелось понять, почему такая закрытая девушка, как Джемма, раздевается до гола и поет перед множеством людей в баре. Однако… вдруг это ей нравится? Кто я такой, чтобы ее судить?

Джемма ничего не отвечает, предпочитая забрать из моих рук бутылку и сделать щедрый глоток текилы.

– Странно, что я не заметила бутылку, когда ты нес меня на плече, как какой-то пещерный человек.

Могу поклясться, что даже в тусклом свете фонарика ее щеки становятся слегка алыми. И не из-за холода.

– О, так тебе это понравилось, Сирена? – Я толкаю ее плечом и забираю бутылку. – И ты только что подтвердила, что все-таки пялилась на мою задницу.

Джемма запрокидывает голову и стонет:

– Боже, ты невыносим. Когда мы уже придем?

Она ускоряет шаг, чтобы обогнать меня. Я медленно плетусь за ней, наслаждаясь видом того, как покачиваются ее бедра.

– Джемма?

Она не отвечает, продолжая упрямо и сердито топать по дороге.

– Сирена?

– Перестань меня так называть, – доносятся ее приглушенные ворчания.

Я делаю глоток текилы и пропеваю глубоким басом:

– Сир-е-е-ена.

Она топает ногой и останавливается.

– Да что?

– Если тебе станет легче, то я тоже только что пялился на твою задницу.

Она разворачивается и смотрит на меня абсолютно незаинтересованным взглядом. Я подмигиваю ей в ответ.

– Просто невероятно. Как столько глупости умещается в одном теле?

Я пропускаю смешок и показательно провожу рукой снизу вверх вдоль туловища, поправляя шляпу.

– Зато в каком теле.

Мы снова идем бок о бок, передавая друг другу текилу. Из другого кармана джинсов я достаю пачку мармеладок, которую украл сегодня с кухни Лили и Марка.

– У тебя что, в штанах что-то вроде мини-бара?

Я бросаю на нее лукавый взгляд и поигрываю бровями. Она встает на носочки и закрывает мне губы ладонью:

– Даже не смей продолжать мысль, которая уже норовит вылететь из твоего рта, Саммерс.