Читать книгу: «Noli Me Tangere (Не трожь меня)», страница 3

Лёха закатил глаза. Его худое лицо с тёмными кругами под глазами, словно нарисованными углём, исказилось в гримасе раздражения, когда он затянулся дешёвой сигаретой прямо в палате, наплевав на все запреты. Дым, едкий и удушливый, клубился вокруг его головы, создавая призрачный ореол, словно нимб грешника.

– Завязывай, ЩИТТ. Тебя колбасит под капельницей с обезболивающим. Ты даже не представляешь, сколько нам теперь придётся заплатить за этот срыв. Себя не жалеешь, так хоть о других подумай.

В его словах сквозило не только раздражение, но и что-то похожее на сочувствие, тщательно скрытое под маской цинизма. Он был таким же, как Макс, – сломленным, больным, потерявшимся, но уже давно перестал бороться, предпочитая плыть по течению, вдыхая отравленный дым и заглушая боль таблетками.

После ухода медсестры и санитаров стерильная, ярко освещённая больничная палата казалась огромной и пустой. Затянувшийся запах антисептика мало помогал унять тревогу, которая терзала Макса. Он провёл рукой по и без того растрёпанным волосам, тяжесть этого дня давила на него, как физическая ноша. И тут он увидел это.

На холодном, выложенном плиткой полу в тусклом свете, проникающем из коридора, слабо мерцали мокрые следы. Не просто мокрые, а фосфоресцирующие, каждый след светился жутким, неземным сиянием, прежде чем медленно исчезнуть, раствориться в воздухе, словно это были всего лишь иллюзии. По его спине пробежал холодок, более сильный, чем осенний ветер. Он знал эти ноги. Тонкая лодыжка, слегка растопыренные пальцы, крошечная, почти незаметная родинка сбоку на левой ступне… Они принадлежали ей… Алисе.

Его накрыла волна тошноты. Как? Она… ушла.

– Ты здесь… – прошептал он надломленным, хрупким голосом. Казалось, этот звук усилил тишину в комнате, насмехаясь над ним своей уязвимостью.

Его взгляд метнулся по сторонам и остановился на утилитарном металлическом шкафу, в котором хранились скудные запасы лекарств в больнице. Инстинкт или, возможно, отчаянная надежда подтолкнули его к нему. Он потянулся к холодной стальной ручке и открыл дверцу. За рядами ватных шариков, флаконов с антисептиком и блистерными упаковками обезболивающих на задней стенке шкафа медицинским скотчем была приклеена небольшая сложенная записка. Бумага была влажной на ощупь, как будто её недавно погружали в воду. В животе у него всё сжалось от страха.

Он осторожно отделил записку от металла, дрожащими пальцами развернул её. Дешёвые шариковые чернила начали расплываться, размывая слова, но они всё равно были разборчивы – леденящее послание из потустороннего мира: «Посмотри, где играет «Белая тень». Не эта версия. Первая».

Казалось, что комната вращается. Пол под ногами накренился. Дыхание перехватило. «Белая тень». Их песня.

Его руки сильно задрожали, когда он осознал смысл этих слов. Первая версия… демо. Он записал её больше шести месяцев назад, поздно ночью, под воздействием кофеина и отчаяния… на кассету. Кассету, которая не видела дневного света с тех пор… с тех пор, как она была спрятана в бардачке его потрёпанной старой «Волги». Той самой «Волги», которая сейчас находилась на полицейской стоянке. Алиса всегда называла эту кассету «их секретной капсулой времени». Адреналин ударил ему в голову, заглушив страх. Он должен был найти её.

Не обращая внимания на пристальные взгляды медсестёр, ощутимо обжигающие спину, он схватил брошенную на стул испачканную больничную рубашку и обернул её вокруг себя, словно хрупкую броню. Пятна засохшей крови и непонятных жидкостей, въевшиеся в ткань, совсем его не беспокоили – сейчас он был слишком далёк от привычного представления о чистоте. Он чувствовал себя призраком, потерявшимся в этом мире, который больше не имел смысла, в котором все связи оборвались, оставив его в звенящей пустоте.

Офицер в форме, стоявший у входа в больницу и погружённый в мир пикселей на экране своего телефона, даже не оторвал взгляд, когда Макс, закутанный в плохо сидящую на нём вонючую больничную робу, проскользнул мимо него и вышел в ночь. Кажется, для этого мира он был так же невидим, как и для самого себя.

Городской воздух окутал его холодными объятиями, словно предчувствуя грядущие беды. Резкий ветер нёс с собой едкий запах бензина и увядающих осенних листьев – тошнотворный коктейль, мрачный контраст с лёгким, дразнящим ароматом жареного лука, доносившимся из ночной закусочной через дорогу, словно из другого, потерянного мира. Уличные фонари беспорядочно мигали, как пьяные светлячки, отбрасывая длинные колышущиеся тени, которые танцевали на скользком асфальте, превращая знакомый пейзаж в жуткую карикатуру. Каждый звук, каждый шорох казались усиленными до предела, угрожая разоблачить его. Он чувствовал себя беззащитным, уязвимым, мишенью в городской глуши, оголённым нервом, открытым для любого удара. Вопрос был не в том, получит ли он его, а в том, когда. И откуда.

Вдалеке виднелась муниципальная стоянка, унылый пейзаж из конфискованных автомобилей. Это было кладбище надежд и разбитых судеб, где ржавеющие остовы транспортных средств, когда-то полных жизни и движения, теперь служили лишь мрачным напоминанием о потерях. Его любимая «Волга» жалась к забору из металлической сетки, как раненый зверь, загнанный в угол и ожидающий неизбежного. Когда-то блестящая краска, гордость Макса, теперь потускнела и покрылась грязью, слоями пыли, словно саваном, скрывающим былое великолепие. Но самым душераздирающим зрелищем было разбитое лобовое стекло, паутина трещин, расходящихся от одной точки – того самого места, за которое зацепился обрывок её шарфа, развевающийся на ветру, словно отчаянное безмолвное прощание, последнее прикосновение Алисы, эхом звучащее в тишине. «Секретная капсула времени» находилась всего в нескольких сантиметрах от него, в самом сердце этого металлического склепа, но добраться до неё было всё равно что пересечь непреодолимую пропасть, разделяющую его с прошлым, с Алисой. Он должен был добраться до этой кассеты. Он должен был узнать, что пыталась сказать ему Алиса, скрытое послание в её голосе, разбитое вместе с лобовым стеклом. Он должен был найти её, даже если она осталась лишь в звуках и воспоминаниях.

Задний бампер превратился в груду искорёженного и бесполезного металла, но бардачок, словно защищённый невидимой силой, остался нетронутым, нетронутым временем и вандализмом, словно ждал своего часа. Когда Макс открыл его, его пальцы дрожали так сильно, что он трижды промахнулся, прежде чем смог ухватиться за кассету, маленькую хрупкую надежду в этом море отчаяния. Этикетка пожелтела от времени, словно старая фотография, выцветшая под лучами воспоминаний, но её почерк – эти округлые буквы с характерным наклоном – узнавался мгновенно: «Для М. Береги». Буква «М» была выведена с особым изяществом, с которым она писала все заглавные буквы, добавляя к ним маленькие завитушки, которые он всегда считал смешными, но теперь они вызывали щемящее чувство тоски. Эти завитушки были её подписью, её маленьким секретом, её приветствием из прошлого.

Магнитофон в «Волге» заскрипел, как старик перед смертью, протестуя против возвращения к жизни, когда Макс вставил кассету. Звук был болезненным, но обнадеживающим. Первые аккорды «Белой тени» – сырые, записанные наспех в этой же машине, когда они возвращались с того самого концерта в Подольске, концерта, на котором они впервые по-настоящему поняли друг друга, – заполнили салон, наполнив его призраками смеха и молодости. И вдруг…

Её голос.

Не в тексте песни. Между строчками. Шёпот, записанный случайно, когда он выходил за пивом в тот злополучный вечер, вечер, ставший поворотным моментом в их жизни, вечер, когда тень нависла над их отношениями: «…я не вынесу, если ты увидишь, во что я превращаюсь…» Голос, полный страха и отчаяния, голос, который он не услышал тогда, но который преследовал его теперь, как проклятие. Этот шёпот был ключом. Ключом к ее исчезновению. Ключом к ее тайне. Ключом к самому себе. Теперь он должен был разгадать его.

Затем раздался звук, от которого кровь застыла в его жилах. Глухой удар, как от падения тела на пол. И тишина – такая плотная, что казалось, будто весь мир замер в ожидании.

«Это было полгода назад. Она уже тогда…»

Внезапно магнитофон захрипел, как будто кто-то перемотал плёнку, и выдал последнюю фразу – чёткую, ясную, как будто записанную только что: «Макс, найди мои картины. Особенно ту, что под кроватью. Там есть дверь…»

Тишина после этих слов была оглушительной. Даже шум парковки, доносившийся через разбитое окно, казалось, затих. Макс сидел, сжимая руль так сильно, что костяшки его пальцев побелели, а на ладонях отпечатались рубцы от протекторов. Его мысли метались между реальностью и безумием, между утратой и призрачной надеждой. Запись. Картины. Дверь. Что всё это значило?

В зеркале заднего вида мелькнуло движение – чёрное платье, промелькнувшее между машинами. Он резко обернулся, но парковка была пуста. Только лужи, отражающие бледный свет луны, и одинокий кот, перебегающий дорогу. Ему показалось? Или это было предупреждение, тень, напоминающая о том, что он не один во всём этом?

Кассета сама выскочила из магнитофона, упав ему на колени. На обратной стороне, которую он раньше не заметил, было написано красным лаком для ногтей: "Поторопись. У тебя мало времени." Слова, написанные ее рукой, холодили больше всякого призрака. Время – вот чего у него действительно не было. Время истекало, как кровь из раны, и каждая минута могла стать последней.

Где-то вдалеке завыла сирена скорой помощи, и Макс понял, что должен двигаться. Сейчас. Пока след не остыл. Пока дверь – та самая, о которой говорилось в записи, – ещё не захлопнулась навсегда. Он вдавил педаль газа в пол, машина взревела, рассекая ночную мглу. Город превратился в размытые огни, преследующие его на пути к истине, к ответам, к той, кого он потерял.

Её квартира встретила его особым запахом, который Макс не мог забыть даже в самых страшных кошмарах, – смесью масляной краски, лавандового масла и чего-то неуловимо-Алисиного, что невозможно было описать словами. Воздух был густым, словно наполненным невидимой пыльцой, оседающей на губах сладковатым привкусом. Этот запах одновременно успокаивал и мучил, напоминая о прошлом, которое теперь казалось таким далёким и нереальным.