Читать книгу: «Не/Случайный проводник»

© Максим Грек, 2025

ISBN 978-5-0068-3493-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аббревиатуры

ИИ – искусственный интеллект (мыслящая машина, созданная человеком)

МВП – Международная военная полиция (глобальная силовая структура, сочетающая в себе функции армии и полиции)

НОП – небоскреб общественного пользования (типовое здание городской агломерации)

ПНС – псевдонейронная сеть (мозговой имплант – гаджет, открывающий доступ в виртуальную среду)

ПРО – противоракетная оборона

От автора

«Не/Случайный проводник» не является прямым продолжением «Хвоста уробороса» хотя события романов объединены общим сюжетом, и некоторые герои предыдущей книги появятся в эпизодах. История Ио Акротова и Кана Ёну не закончилась, а получила неожиданное продолжение на страницах романа. На мой взгляд, в результате создания двух произведений получилась своя Вселенная, которую при наличии времени и сил я обещаю наполнить новыми историями.

По просьбе читателей я постарался сделать сюжет романа более динамичным, впрочем, сохранив мрачноватую атмосферу «Хвоста». И, конечно, добавил романтики для прекрасных читательниц. Надеюсь, моя книга не оставит вас равнодушными. Приятного прочтения!

Глава 1

Один из тысячи миров

Белоснежный трёхпалубный лайнер бесшумно разрезал свинцовые волны. Прямо по курсу, в вязком тумане скрывались очертания прибрежных скал, низкие облака окутывали верхушки величественных вулканов. С момента последней остановки в порту Грин-сити минула пара дней, за которые Карл ни разу не покидал судно. В этот раз он твёрдо решил пройти маршрут до конца, тем более ему попался интересный собеседник, который знал этот мир в совершенно невероятных подробностях. Из его уст, как из рога изобилия, сыпались интересные факты, о которых среднестатистические личности, к каковым безусловно относил себя Карл, никогда бы не задумались самостоятельно. Иногда он рассказывал о звёздах так, словно однажды побывал у одной из них. Захватывающая информация преподносилась как бы между прочим, в ходе непринуждённой беседы на отвлечённые темы, в виде короткого рассказа или, по-восточному замысловатой сказки.

Как выяснилось, Рерих, так называл себя его попутчик, не покидал этот лайнер очень давно, предпочитая получать сведения о том или ином событии, месте или явлении дистанционно, не прибегая к мыслепортации. Одет он был, по обыкновению, в потёртый халат и мягкие домашние тапочки. Карл неизменно находил его в этом облачении, возможно этот образ имел для Рериха некий сакральный смысл, либо он просто не видел необходимости в смене гардероба. Бесстрастное азиатское лицо при виде Карла неизменно расплывалось в улыбке, но глаза при этом всегда оставались холодными, отчего невозможно было определить наверняка действительно ли рад хозяин встрече или просто ухмыляется. Его чёрные как смоль волосы едва коснулась седина, но солидные усы намекали на почтенный возраст их обладателя.

В отличие от практичного обиталища Карла, каюта Рериха могла похвастаться солидной отделкой из дорогих пород дерева. Её стены украшали картины известных мастеров с морскими и космическими пейзажами. Массивный письменный стол, занимавший едва ли не треть жилого пространства, словно рос прямо из пола. В антикварном книжном шкафу, помимо произведений классиков, было много технической литературы. На полках перед книгами пылились различные мелочи, среди которых выделялась фоторамка с изображением космического корабля в форме серебряной пули. На фоне корабля располагались в ряд снимки четырёх космонавтов, один из которых был похож на Рериха, как сын на отца.

В тот день у Карла слегка гудела голова после традиционного банкета по случаю пересечения северного полярного круга. Судно едва заметно сбавило ход, чтобы дать пассажирам немного времени привести себя в порядок накануне прибытия в пункт назначения, являвшийся одновременно и отправной точкой круиза, где, как говорили, снова будет вечеринка с посвящением каждого пассажира в полярники, вне зависимости от того, сделал ли он полный круг вдоль семидесятой параллели или провёл на борту всего пару минут. Рерих не принимал участия в банкетах. Минибар в его каюте всегда был заполнен изысканными напитками. Каждый раз, когда Карл бывал здесь, хозяин доставал из своей сокровищницы что-нибудь новенькое, никогда не повторяясь.

– Знаешь почему я пускаю тебя сюда? – неожиданно спросил он гостя, разглядывая на свет содержимое своего бокала.

– Почему же? – насторожился Карл.

– Я чувствую, что мы с тобой ровесники. Люди из одной эпохи. Понимаешь?

– Ты мне кажешься немного старше.

– Думаю, разница не так велика. Может быть лет пятьдесят, но здесь – это ерунда. Главное – ты помнишь старый мир таким, каким он был в период расцвета.

– Только лишь обрывками… Я помню много стекла и бетона. Помню я работал… или только собирался…? Одни обрывки, ничего конкретного.

– Видишь ли, ресурсы оборудования не безграничны. Ты еще не чувствуешь симптомы? Скоро ты вернёшься назад, в реальность.

– Что-то ты сегодня не в духе, приятель. Наверное, вино ударило тебе в голову! О каком возвращении ты говоришь? Моя реальность здесь, в твоей каюте, и она меня вполне устраивает, – попробовал отшутиться Карл, но Рерих не отступал.

– Бокал вместе с его содержимым – лишь иллюзия, как и держащая его рука. Этот лайнер утюжит океан добрую сотню лет, а выглядит так, словно вчера сошел со стапелей. Мы едим деликатесы, пьём вино, запасы которых неиссякаемы.

– Но мы же заходим в порты! Современные сервисные технологии творят чудеса.

– Это просто дань традициям. Вот тебе другой пример. Любой из нас может мгновенно переместиться отсюда в любое место, хоть на Марс, стоит лишь пожелать.

– Здесь ты не совсем прав. Перечень разрешённых мест для посещения на Марсе не слишком обширен.

– Все дело в наблюдателях, которых не хватает для качественного покрытия. Реальность не полна, нечёткие текстуры могут шокировать и, так сказать, досрочно лишить сна.

Рерих слегка улыбнулся себе в усы и замолчал. Возникла пауза, и Карл уже едва сдерживал желание махнуть в свою комнату или бассейн на верхней палубе, как вдруг его собеседник очнулся.

– Ты ведь помнишь, что вечный двигатель так и не был изобретен. В старом мире все когда-нибудь заканчивалось рано или поздно. Мы с тобой покинули его довольно давно, но только лишь мысленно.

Теперь настал черёд гостя задуматься. Он не мог сообразить, к чему хозяин каюты ведёт этот странный разговор, но смутная догадка разгоралась где-то в глубине его сознания, что-то очень древнее, покрытое толстым лоскутным одеялом столетий субъективного времени. Наблюдая в иллюминатор за белоснежными чайками, кружащими над бурными водами Датского пролива, он пытался отыскать в самых дальних уголках своей памяти нечто очень важное, но давно забытое. Потеряв терпение, Рерих довольно бесцеремонно вернул собеседника к разговору.

– Карл… Карл!

– Прости… Что?

– Ты помнишь место, где ты уснул?

– Постой… Дай подумать… Это был номер-пузырь над заливом Шелихова.

Покопавшись в памяти, Карл вспомнил, как парил над холодными волнами на неопределённой высоте. Угол обзора менялся легко и непринуждённо, стоило лишь подумать об изменении перспективы, и огромный залив был, как на ладони. Лёгкий мысленный кивок и прозрачный пузырь оказался в самом центре стаи серебристой кеты, стремящейся в реки, чтобы продолжить свой род. Ещё кивок – и он уже на стометровой глубине, среди ежей и крабов, наблюдает за бесчисленными темными силуэтами рыб, проносящимися высоко над головой в тусклых лучах холодного северного солнца. Затем его мысли наполнил калейдоскоп из десятка картин прекрасных и мрачных, от пёстрых и удушливо-жарких джунглей Амазонки до ледяного, монохромного кратера Шеклтона.

– Да, – выдержав короткую паузу, повторил Карл. – Я помню это совершенно точно.

– Я не об этом, – ответил собеседник с едва заметным раздражением. – Ты помнишь себя настоящего? До того, как…

Карл посмотрел на своего собеседника.

– Продолжай… Ну что же ты?

Но фигура Рериха замерла с полуоткрытым ртом и будто бы потеряла чёткость контуров. Подобное с хозяином каюты случилось впервые, от неожиданности Карла бросило в холодный пот. Ему захотелось побыстрее убраться подальше от этого места, но мыслепортация не работала. В панике он генерировал в сознании сотни картин, но раз за разом оказывался в проклятой каюте. Тем временем образ её хозяина продолжал расплываться и дробиться на отдельные фрагменты, за ним последовала мебель, картины и ковры, роскошное помещение неумолимо превращалось в белый пустой куб. В ужасе Карл вывалился на палубу. Схватившись за поручни, он посмотрел на горизонт, но вместо полузатопленных небоскрёбов старого Рейкьявика увидел белое поле, которое стремительно надвигалось на лайнер. Карл отчётливо помнил, что корабль заходил достаточно далеко на север, чтобы пассажиры смогли полюбоваться на настоящие льдины, но сплошной ледяной панцирь давно остался в истории. Мужчина огляделся, белое поле простиралось повсюду, насколько хватало глаз. Лайнер оказался посреди полыньи и уже никуда не шёл, хотя хлопья морской пены продолжали вырываться из-под его форштевня, становясь всё крупнее и крупнее. Полынья продолжала сужаться со всех сторон, поглощая не только воду, но и небо. Линия горизонта перестала существовать вовсе, уступив место сплошной бездонной пустоте. Повеяло холодом, который через мгновение уже пронизывал до костей. Восприятие Карла обострилось до предела, он чувствовал себя обнаженным на морозном ветру, и при этом был не в силах даже сдвинуться с места. Вскоре небо, море, корабль и он сам полностью растворились в белоснежном пространстве, последовал короткий щелчок, словно сработали замки на металлическом ящике, машинный голос неразборчиво отрапортовал какие-то предупреждения, и в глаза Карлу ударил яркий свет.

Веретено

– Ты опять пропустил службу, Тим, я больше не буду прикрывать тебя, иначе превращусь в соучастницу.

– Слишком поздно. Ты уже соучастница, раз помогаешь мне.

– Типун тебе на язык! Если об этом узнает кто-то кроме нас с тобой, неприятностей не избежать. Ты помнишь, что случилось с Эльзой и Юккой прошлой зимой?

Тим поёжился, он хорошо помнил, как две рябые девчушки стояли на коленях перед алтарём целый день, вымаливая прощение, пока не погасли оба солнца.

– Отец Павел может послать кого-нибудь из прислужников справиться о твоём здоровье. Как будешь объясняться, если тебя не застанут дома? – продолжила причитать девушка.

Юноша уютно устроился в густой траве, положив под голову свёрнутую в рулон плащ-накидку. От дождя она защищала плохо, зато прекрасно подходила в качестве подушки. Густая листва банановых пальм прекрасно скрывала поляну от посторонних глаз, и Тим преспокойно наслаждался лучами восточного солнца, которое в это время дня светило в полную силу, грозя оставить на лице парня предательский загар, который не так легко будет скрыть от вездесущего священника.

Инга стояла напротив него, переминаясь с ноги на ногу и умоляюще кривила губки. Понимая, что своим упрямством он может навредить не только себе, Тим вздохнул и одним рывком вскочил на ноги. Они долго пробирались сквозь плотные заросли по едва заметной тропинке, осторожно отодвигая в сторону широкие влажные листья, стараясь не уронить на землю слишком много сочных плодов. Тропинка шла под уклон, и Тиму не раз приходилось прикладывать усилие, чтобы удержаться на ногах и не скатиться кубарем до самого дома. Инга, как и подобает девушке, была более аккуратна и осмотрительна, семеня следом небольшими шажками. Она была единственной в деревне, кому Тим поведал о своём укрытии. Молодёжи в деревне было немного, с детства Тим водился с Арно и Йонасом, но поляна в банановой роще не была подходящим местом для игр, к тому же с возрастом его друзья стали уж больно правильными. Они не пропускали ни одной службы в церкви и больше говорили на взрослые темы: о божественном предназначении, о долге перед общиной, смертных грехах и прочем. Тим же предпочитал оставаться ребёнком настолько, насколько это вообще было возможно в его годы, поэтому старался улучить время для занятий, которые никак не подходили шестнадцатилетнему юноше, почти мужчине. Тим редко отлынивал от учёбы или работы, особенно когда в ней был очевидный смысл. Чаще всего жертвой прогулов становились проповеди, и этим он резко отличался от остальной «сознательной» молодёжи деревни. Только Инге он мог доверить свои самые сокровенные тайны. Это хрупкое белокурое создание проявляло о нём настоящую материнскую заботу. Парень был уверен, что даже оказавшись на жерновах Искупителя грехов, он скорее умрёт от боли, нежели предаст её.

У Инги не было подруг, что делало её ещё более надёжным товарищем. Тим иногда подумывал, что с радостью женился бы на ней, но, к сожалению, это было невозможно. Через сорок четыре дня Инге исполнялось семнадцать лет – это означало, что скоро явится поводырь и уведёт её в соседнюю деревню, а может быть, ещё дальше на восток, доставив взамен невест для семнадцатилетних юношей. При мысли о Церемонии смотра невест лицо Тима перекосила кислая ухмылка. Право выбора спутницы жизни традиционно предоставлялось по старшинству, а он родился позже всех своих одногодок, за десять дней до Рождества. Тим попытался себе представить будущую суженую: «Может, у неё не будет хватать пары зубов, а может, всё лицо будет покрыто угрями или ноги колесом, а может быть всё вместе сразу». Йонас как-то рассказывал, что он слышал от своего деда, будто бы где-то очень далеко на востоке есть деревня горбуний и прабабка нашего настоятеля как раз оттуда. Воображение Тима нарисовало скрюченное высохшее тело священника с лицом прыщавой, беззубой девушки и ему стало не по себе.

До дома отца Тима оставалось совсем немного, он располагался на окраине. Ниже, как на ладони, раскинулась деревня – тридцать три дома образовывали правильный ромб, вытянутый с запада на восток. Дом находился в южной вершине, такое расположение предоставляло Тиму уникальную возможность незаметно юркнуть в близлежащие заросли прямо с порога. После «выбора» невесты ему предстояло поселиться недалеко от центра, как раз по соседству с настоятелем. Отец Павел заслуженно недолюбливал Тима и наверняка помолился о том, чтобы слепой жребий с номером этого давно пустовавшего дома достался именно ему. Под пристальным надзором отца Павла Тим быстро превратится в самого дисциплинированного прихожанина.

– Знаешь, Инга? – спросил Тим подругу, как бы между прочим. – Пока вы распевали песни, я прокопал еще пятьдесят.

Лицо девушки стало белым как мел.

– Ты же не нарушил границу? – многозначительно спросила она.

– Я только немного приблизился к ней, – поспешил успокоить подругу Тим, – там нет ничего особенного, просто вода и грязь. Никаких стонов грешников я не слышал – не знаю из-за чего парится святоша. Правда, я нашёл там пару вещиц, они очень древние и, как мне кажется, хранят какие-то тайны о нашем прошлом.

– Надеюсь, ты закопал яму?

– Обижаешь! Поляна выглядит так же, как в День сотворения мира. Да и кто кроме нас с тобой полезет так глубоко в чащу? Разве что Янис и Норма – жена Петера, но я уверен, что они промолчат.

Румянец вернулся на щёки девушки, как только ей напомнили о столь пикантной истории. Они остановились на пороге дома отца Тима. Двери, узнав жильца, приветливо распахнулись.

– Твоё любопытство доведёт тебя до беды! – отчитала Тима девушка, подражая голосу отца Павла.

– Увидимся завтра! – задорно ухмыльнулся юноша, беззаботно помахал подруге рукой и, успев прочитать в глазах девушки лёгкую горечь от скорого расставания, юркнул в проём.

В надежде, что его отец, возвращаясь после проповеди к работе на плантациях, не заскочил по дороге домой, Тим поспешил в свою комнату, сопровождаемый предательскими огоньками внутренней иллюминации. Убедившись, что остался незамеченным, Тим достал из-за пазухи странный предмет, который он обнаружил на дне ямы, выкопанной посреди поляны из праздного любопытства. Учитывая на какой глубине он её обнаружил, вещица была необычайно древней, быть может она лежала там с момента сотворения мира. Это была настоящая загадка, а по части разгадывания загадок Тим считал себя лучшим в деревне. Расположившись поудобнее на жёсткой кровати, юноша принялся внимательно разглядывать небольшой пластиковый прямоугольник, на котором аккуратными прямыми буквами было выдавлено всего несколько слов и цифр, разделённых точками. Если слова из первой строки не вызвали у него никаких вопросов, поскольку обозначали название растений, в роще которых был найден прямоугольник, то слово «Ecuador» и цифры из второй были ему абсолютно не знакомы.

***

Накануне Рождества вся деревня находилась в приподнятом настроении. Пока мужчины работали в поле, женщины и дети украшали фасады домов разноцветными гирляндами, которые по случаю ежегодного торжества были собраны накануне из съёмных светодиодов домашнего освещения. Повсюду стоял запах горячего кукурузного хлеба в сочетании с десятками непередаваемых ароматов свежеприготовленных блюд, рецепты которых местные хозяйки передавали из поколения в поколение и берегли как зеницу ока.

Тим вместе с другими мужчинами брёл по бескрайнему морю кукурузных стеблей, толкая перед собой объёмную трёхколёсную тачку, уже почти до краёв заполненную спелыми початками. Здесь, прямо под Западным солнцем, урожай был особенно хорош. В разных частях огромного поля возвышались древние ржавые громадины. Отец Павел называл их исполинами из прошлого и строго запрещал приближаться к ним ближе чем на двадцать шагов. Некоторые исполины уже потеряли части своих тел, беспощадное время знало своё дело, и теперь отвалившиеся конечности в беспорядке окружали разлагающиеся корпуса. Тим вспомнил одну из проповедей о том, что когда-то исполины были живы и помогали людям возделывать поля, питаясь энергией солнц, но ничто не вечно в этом мире. Гиганты давно умерли, может быть, сто или двести лет назад, превратившись в груды металлолома. Давным-давно деревенское поле простиралось гораздо дальше на запад, теперь там рос дремучий лес, в глубине которого скрывались огромные амбары, гораздо вместительней того, что стоял на южной окраине деревни. Исполины заполняли их под самую крышу, люди могли брать из амбаров столько зерна, сколько им было нужно, а взамен клялись отдать после смерти свою душу одному из спящих гигантов, чтобы тот пробудился и продолжал работать до скончания времён. Однажды бог разгневался и разом убил всех исполинов, а людям наказал жить честным трудом и не использовать дарованные им божественные силы не по назначению или там, где их можно заменить простыми человеческими. «Солнечный свет, вода и электричество – это три божественные стихии, которые необходимо беречь, не тратя попусту, и не пытаться нарушить установленного порядка вещей», – учил отец Павел ещё несмышлёную молодёжь.

К счастью «установленный порядок вещей» разрешалось нарушить один раз в году, во время празднования Рождества. И хотя демонтаж домашнего освещения ради использования на улице всякий раз не обходился без потерь, зрелище которое открывалось в сочельник, никого не оставляло равнодушным. Это был единственный день в году, когда по всему небу загорались настоящие звёзды, упоминавшиеся в церковных книгах, но видимые только в рождественскую ночь, и это зрелище было поистине ошеломляющим.

Западное солнце заметно потускнело, когда бригада Тима добралась до самой дальней части поля, где между рядами кукурузы всё чаще и чаще пробивались молодые дубы и липы. Чуть дальше подлесок переходил в густой лес, где кроны могучих деревьев скрывали из виду последние признаки некогда возделываемых земель, смыкаясь в густую чащу. Кое-где среди ветвей ещё можно было разглядеть ржавые головы и конечности исполинов, но дальше они бесследно тонули в зелёном шелестящем море. Посреди деревьев обычно высокие и толстые стебли кукурузы превращались в чахлые низкорослые и уже неплодоносящие соломинки. Тим повернул обратно, это был пятый урожай в этом году, поэтому следом за сборщиками початков шли косари, срезавшие сочные стебли на корм овцам. Через неделю после Рождества поле будет засеяно вновь. Внезапно налетевший порыв ветра заставил Тима поторопиться, потоки воздуха принесли с собой крупные дождевые капли, когда юноша уже подбегал к створкам амбара. Бригадир отчитал парня за медлительность, скорее для порядка, сегодня все, включая этого сурового седобородого мужика, были в приподнятом настроении. Бригада уложилась в срок, и теперь им ничего не мешало в полной мере насладиться предстоящим праздником.

Оба солнца, освещавшие окрестности деревни, понемногу тускнели. Тени от домов, амбара, загонов для скота и других хозяйственных построек стали тусклыми и уже едва были видны невооружённым глазом. Близилась полночь. Вся деревня собралась на небольшой площади перед храмом, образовав довольно плотную толпу. Тим быстро отыскал Ингу и, подхватив под руку, отвёл в сторону, надеясь, что родственники девушки настолько увлечены проповедью, что не сразу обратят внимание на её внезапное исчезновение. Выйдя за пределы площади, они нашли неподалёку от дома Йонаса уединённое местечко и присели на траву.

Из-за угла дома раздавались приглушённые звуки проповеди отца Павла о сотворении мира, ангелах и демонах, священном долге каждого перед общиной, страшных карах обеспеченных нарушителям заповедей – её содержание каждый житель деревни знал почти наизусть. Голос проповедника, усиленный специальным устройством, появлявшимся в его руках только по особым случаям, становился всё громче – до полуночи оставались считанные минуты. Напряжение нарастало, к громогласному, едва не срывавшемуся на крик голосу проповедника добавилось лёгкое потрескивание – это одна за другой зажигались гирлянды, подключённые к специальным разъёмам на фасадах домов. Речь отца Павла достигла кульминации: «Воздадим хвалу Господу нашему…!». Мгновение, и оба светила, освещавшие мир вокруг, погасли. В любой другой день года деревня мгновенно погрузилась бы в кромешную тьму, но только не в Рождество. Благодаря гирляндам, каждый жилой дом превратился в маленькое солнце, а в небесах зажглись сотни звёзд. Точно как в древних книгах, они образовывали созвездия, но конечно не такие сложные – мир с тех пор сильно изменился. На небе нельзя было найти Льва или Медведицы, теперь это были простые геометрические фигуры: ромб, трапеция или крест. Где-то далеко на востоке мерцали созвездия в виде овала или полумесяца. Звёзды светили, как и прежде, пусть только лишь раз в году, но с одной существенной разницей – теперь было точно известно, что у каждой из них живут люди. Взоры восторженной толпы были обращены на восточную часть неба, куда созвездия тянулись непрерывной вереницей, сливаясь вдали в сплошное кольцо света. Это кольцо символизировало бесконечную череду жизни, тогда как на западе простиралась бесконечная тьма, там, со слов отца Павла, находились врата в царство мёртвых. Тим думал об устройстве мира много раз, он любил задавать вопросы, но неизменно получал в ответ лишь сухие цитаты из Писания. Парень не считал себя трусом, но никогда не осмеливался в Рождество повернуть голову на запад. Раньше от одной только мысли о том, что находится за дремучим лесом, у него кровь отливала от лица, а по телу пробегала мелкая дрожь, но только не в эту ночь.

В какой-то момент, то ли за несколько мгновений до полуночи, то ли уже после того, как погасли светила, Инга прижалась к нему всем телом, собрав все его разрозненные мысли в одной точке. По телу разлилось приятное тепло, в животе запорхали бабочки, и кольцо света на востоке превратилось для него в символ бесконечной дороги к счастью. Улучив момент, юноша заключил девушку в объятия и стал покрывать её лицо неумелыми поцелуями, руки скользнули под платье, нащупав такие манящие, но всегда укрытые части женского тела, о форме и мягкости которых он до этого момента имел лишь теоретическое представление. Ему показалось, что Инга подалась ему навстречу, но как только его губы коснулись её губ, он почувствовал, что они крепко сжаты, а ещё минуту назад такое расслабленное и податливое тело напряглось и словно одеревенело.

– Что ты делаешь, Тим? – резко спросила она.

– Я… не специально, – попробовал оправдаться юноша.

Его душа ушла в пятки, он испугался потерять друга. Юношу охватило ощущение чего-то неправильного, хотя ещё за мгновение до этого всё происходящее казалось таким естественным и прекрасным.

– Я всегда считала тебя умным парнем, – продолжила холодным голосом Инга, – умнее прочих.

В воздухе повисла неловкая пауза, весь восторг от созерцания звёздного неба бесследно растаял, осталось лишь гнетущее чувство стыда и странное желание убраться подальше отсюда. Девушка сухим назидательным тоном продолжала отчитывать его как провинившегося ребёнка:

– Если ты сделаешь это со мной сейчас, я никогда не смогу уйти в другую деревню, выйти замуж и родить детей. Я буду как старуха Грета, вечно злобной и одинокой. Когда ей было семнадцать, поводырь увёл её на восток, но она вернулась назад с позором. Говорят, что она была с кем-то из нашей деревни и её молодой муж, узнав об этом, потребовал отвести её обратно. С тех пор Грета живёт совсем одна и все её сторонятся. Такой участи ты желаешь мне, Тим?

– Не понимаю, почему нам не разрешают жениться здесь и устраивают этот дурацкий обмен? – проворчал юноша.

– Ты всё больше меня разочаровываешь…

– Да… да, я помню про горбуна Роя. Мы здесь все как братья и сёстры, но община большая! Говорят, что сейчас риск врождённого уродства уже не так велик, как в прошлом, – сказал Тим уже гораздо увереннее, но осёкся, услышав всхлипы.

– Я не хочу… Не хочу, чтобы мой ребёнок родился уродом, даже если ты вдруг решил, что «риск не слишком велик», – прошептала Инга сквозь слёзы и окончательно разрыдалась.

Этого Тим вынести уже не мог, желание убраться подальше стало непреодолимым. Он рывком вскочил на ноги и бегом устремился к своему дому, мечтая поскорее забиться под одеяло и постараться забыть обо всём, что с ним приключилось этой проклятой ночью. Когда до порога оставалось всего несколько шагов, он остановился, чтобы перевести дух. Взгляд невольно скользнул в направлении уютной поляны в банановой роще, где они с Ингой так часто проводили время, теперь он всей душой ненавидел это место. Под светом иллюминации заросли выглядели сюрреалистично. С наступлением темноты водяной пар, днём постоянно клубящийся в небесах, превращался в мелкую, почти неощутимую морось, увлажнявшую всё вокруг. По этой причине заросли, окаймлявшие дом отца Тима, казались волшебной стеной, в которой каждый лист отливал серебром. Раздираемый страстями, Тим не смог отдать должное знакомой картине, представшей под неожиданным ракурсом, но его внимание привлекла аномалия, мгновенно заставившая юношу забыть про свои интимные переживания. Парень стремглав бросился в едва успевшие распахнуться двери дома, который, лишившись по случаю праздника внутреннего освещения, превратился в тёмный лабиринт. Набив по дороге пару шишек, Тим, как и планировал, забился под одеяло, но только теперь его мысли занимали отнюдь не любовные страдания. На окраине рощи он отчётливо увидел чёрный человеческий силуэт с непропорционально широкой головой и руками. Тело незнакомца блестело в свете фонарей так, как будто состояло не из плоти, а из металла. Юноша трясся мелкой дрожью и раз за разом повторял молитвы, хотя до этой минуты только посмеивался над верующими односельчанами. Теперь он не сомневался в правоте отца Павла – своими раскопками на поляне он приоткрыл врата ада и потревожил его обитателей.