Читать книгу: «Чтобы классику икнулось», страница 6

Шрифт:

Чувства, раньше сопровождавшие её, когда она приезжала сюда, теперь уже притупились, приглохли; но – остались все равно. Бывшая командарм Царства девчонок и до сих пор временами вспоминала, как она, в лёгких башмачках, бегала по гребням ялтинских волн. И никого не было рядом, только бескрайняя вода и суда, коим она подавала предупреждающий знак. Ну и, конечно, рядом был её любимый, Мальчиш: не всерьез, только лишь в воображении, но – был. Океан по-любому принадлежал им двоим, даже если это была просто по “пер-гюнтовски” несдержанная мечта.

Теперь же и самая мечта – увы… Мария Францевна прижала платок к глазам. Долго выла и ревела, зная, что никто не услышит: прощалась с собственной молодостью. Можно сказать, оплакивала ее…

А потом села в машину, надавила на стартер и покатила обратно. Осень царила на дворе, тусклая, холодная. Учитель литературы из её бывшей любимой школы в последнее время сдал – пиарил таких же старых, как и она сама, измученных временем дедушек и бабушек, членов донецкого литкружка. Способных срифмовать разве что “копыта” и “коптила”. Земля бывших Мальчишей и Девчонок уже не могла собственных Платонов и Невтонов рождать…

Авто тихо ехало по аллее из дряхлых, черных и жутковатых дубов. Здесь было тошно; скучно; противно. А альтернативой псевдо-“поэтам” Александра Петровича были снобы из Литинститута, которые считали, что наличие в стихотворении слова на букву “х” уже по определению выдвигает его в первые ряды современной поэзии. “Видишь, Кибальчиш,” – мысленно обратилась она к отсутствовавшему здесь другу, – “у тебя была своя война, у меня – своя, правда, более тихая, бескровная…” Но, несмотря на горькие (можно даже сказать, горчайшие) мысли, Маришка все ехала, ехала… Больше ничего не оставалось.