Читать книгу: «Противостояние. Армагеддон», страница 5

Тут Новиков себя укорил:

– Ты же наоборот, убирал этих персон!

Подумал-подумал и решил, что это одна и та же наука: правильно охранять ВИП-персон и правильно их убирать.

И потекли опять приятные мысли:

– Машеньке работать ни-ни. Ни в коем случае! Буду ее лелеять и холить. Будет она у меня радостная и счастливая!

Скорее б уж урочный час, когда Машеньку идти проведывать. Надо еще раз подумать, что Машеньке купить.

Вот и свидание! Маша была весела и словоохотлива. Щебетала, как птичка, рассказывая, что довольна двухместной палатой, куда ее поместили, похожей на номер в гостинице. Тут же и санузел, и душ. Чисто, светло. Соседка молодая приятная. Жена подполковника. Сегодня начались обследования.

Юрий Борисович заставил Машу при нем съесть большое яблоко и с полкилограмма черешни. Все это он заранее тщательно промыл, подготовил.

Узнав, что при туберкулезе надо есть сотовый мед и прополис, Новиков раздобыл их на московском рынке. Сейчас есть при нем соты с медом и прополис Маша решительно отказалась, но дала слово, что потом обязательно съест.

– Еще кумыс надо раздобыть. Лучше калмыцкий. – думал Юрий Борисович.

8

В таких заботах и ежедневных посещениях госпиталя прошло чуть больше месяца. Военная пенсия, пусть и небольшая, исправно поступала на банковскую карту. Перед походом в госпиталь он покупал Маше маленькие подарки и всегда цветы, чтобы постоянно стояли в палате и напоминали о нем. Однажды, купив в детском магазине маленького мохнатого Мамонтенка, он был счастлив.

Часто Новикова не пускали, все же режимный госпиталь, но Юрий Борисович быстро перезнакомился с охранниками, которым приносил сигареты и журналы, с сестричками, которых угощал конфетами. Так что находил всякие лазейки. Он раздобыл себе белый врачебный халат, кроме халата, проникнув в здание госпиталя, надевал на ноги синие пленочные бахилы. Про себя Юрий Борисович называл халат и бахилы маскировочными средствами, а угощение охраны, сестричек и других столь же важных особ – мерами оперативной маскировки и прикрытия. Даже с начальником отделения Николаем Петровичем, интеллигентнейшим человеком, умным и образованным, сумел подружиться. Новикова Николай Петрович не выгонял из отделения, когда тот, как разведчик в тылу врага, попадался контрразведке в лице строгой, холодной и значительной, как снежная королева, старшей медсестре. Он выговаривал Юрию Борисовичу в ее присутствии, вел в свой кабинет и вызывал туда Машу. Давал минут пятнадцать пообщаться наедине и выпроваживал: ее – в палату, а Новикова – с глаз долой. Когда же у Николая Петровича было время, они с Юрием Борисовичем разговаривали о литературе. О Сервантесе, Булгакове, Кафке, Хемингуэе, Френсисе Скотте Фицджеральде, которых оба любили. Конечно, о других писателях и их произведениях тоже.

У Новикова сложились плохие отношения с главным фтизиатром, то есть их, этих отношений, совсем не было. Железный Михаил Аронович, увидев, просто изгонял Юрия Борисовича прочь, как кота, забравшегося на кухню в отсутствие хозяйки.

Те недолгие минуты, которые проводил Новиков с Машенькой, были для него огромной радостью, да и для Марии тоже. Она приходила на свидания всегда с Мамонтенком, прижимая его к груди. Видно было, что она с ним не расстается. Они держались за руки и взахлеб говорили, рассказывая друг другу о всяких мелочах. Юрий Борисович чувствовал, как Машенька возвращается к жизни, видел, как хорошеет ее личико, как блестят ее огромные лучистые глаза, когда она смотрит на него, смотрит всегда с восхищением. Она была его Ангел, его Богиня! И он менялся вместе с ней. Становился молодым, сильным, красивым. Он сможет сделать все ради счастья своей Богини!

Но наступили перемены.

9

Однажды Новиков хитроумно проник на запретную территорию, на этот раз через хозяйственный вход, пользуясь хорошим отношением хозяйственников, заносивших тюки с бельем. И тут на первом этаже его накрыл Михаил Аронович. Вместо того чтобы с позором изгнать преступника прочь, Михаил Аронович, седой и строгий, подозвал Юрия Борисовича и сказал:

– Вот что, юноша, – Новиков переступил с ноги на ногу и глупо заулыбался, как хорошо было бы, если бы эти слова услышала Машенька, – причин для радости нет, юноша. – Продолжал Михаил Аронович. – Принято решение – Марии делать операцию.

Сердце Юрия Борисовича ухнуло вниз.

– Как операцию?! Я вижу ее почти каждый день. Ей все лучше и лучше. Я знаю. Может быть, вы ошибаетесь?

Михаил Аронович смотрел на него серьезным взглядом мудрого человека и, чувствовалось, что говорить ему не хочется.

– Да, некоторое улучшение наблюдалось. Такое случается часто. Но стадия открытая, жизненных сил у нее недостаточно, а именно их наличие часто бывает определяющим. Мощные антибиотики, да и весь комплекс лечебных средств нужного успеха не имеют.

Он помолчал и продолжил:

– Операция будет через три дня. Ее будет делать главный хирург госпиталя. Он прекрасный хирург. Марию уже начали готовить. Так что приходите через неделю прямо ко мне. А сейчас – на выход.

10

Операция прошла в штатном режиме, как выразился главный хирург, когда они втроем сидели в кабинете Михаила Ароновича.

– И что теперь делать? – Спросил Юрий Борисович.

– Теперь будем ждать, – сказал главный хирург, крупный, заросший по самые брови черной с сединой бородой. Он был одет в зеленый халат и крутил в толстых пальцах такого же цвета шапочку.

– Вот что, юноша. Этап операции прошел успешно. “Мы уточним схему лечения, кое-что добавим, кое-что уберем”, – сказав это главный фтизиатр, замолк, будто бы вспоминал важное, поморщился и добавил, – Андрей Александрович прав, будем ждать и надеяться.

Потянулись дни волнений. Теперь Новиков, проникнув в госпиталь, не избегал Михаила Ароновича, а наоборот, подбегал и спрашивал:

– Ну как Маша?

Михаил Аронович терпеливо отвечал примерно одно и то же. Мол, все идет по плану. Изменений мало. И уходил. Теперь он перестал выгонять Юрия Борисовича из госпиталя. Это насторожило Новикова.

И, конечно, Новиков каждый день допрашивал с пристрастием начальника отделения Николая Петровича. Тот не менее терпеливо, чем главный фтизиатр, отвечал практически то же самое.

С Машей Юрий Борисович встречался реже. Она много времени была занята лечением, а иногда плохо себя чувствовала.

Когда встречались, то садились на подоконник в дальнем конце коридора, Маша брала руку Новикова и прижимала к груди или прижималась к руке щекой. Просила рассказывать. И он рассказывал про мечту о Крыме, про синее теплое море, про дальние дали, белых чаек и одиноком паруснике. Он описывал ей в мельчайших деталях маленький домик, в котором они будут жить на берегу моря, говорил, что у них будут дети. И обязательно дочь, которая будет похожа на Машу. У них будут сад, виноградник и обязательно лодка, на которой они вместе будут выходить в море.

Она зачаровано слушала, и глаза ее опять лучились, а щеки розовели. Было видно, что она зажглась их мечтой еще больше, чем Юрий Борисович, и думает об это постоянно. Вернее, живет только этой мечтой и встречами с Новиковым. Шли месяцы.

11

Так прошло еще время. Сколько, Юрий Борисович не заметил.

Однажды в госпиталь его категорически не пустили. Не пустила та смена на проходной, с которой он давно сдружился. Долго ходил Новиков вокруг большой территории. Уже собрался лезть через забор, но встретил у тыльных ворот знакомого хозяйственника. И тот ему сказал:

– Слушай, не ходи сегодня. Мария твоя… занята.

С очень неспокойным сердцем Юрий Борисович побрел в маленькую комнатку, которую уже называл домом.

Всю ночь он не спал. Среди ночи вдруг что-то ударило в сердце. К утру беспокойство увеличилось и перешло в панику. В восемь часов утра он собрался все же идти в госпиталь. И тут зазвонил колокольчиком маленький белый сотовый телефон, который он забрал у Маши. Могли звонить только из госпиталя.

Голос Николая Петровича тихий, какой-то совсем чужой, глухо звучащий, сказал:

– Юрий Борисович, приезжайте.

В голове взорвалась граната. Как тогда. Не переодеваясь и не закрыв дверь, Новиков бросился в госпиталь.

Маша умерла ночью. Врачи ничего не смогли сделать. Она просто угасла.

Михаил Аронович что-то говорил о том, что все было плохо с самого начала. Открытая запущенная стадия, слабый иммунитет, и только поддержка Новикова, и ее вера в него позволили ей пожить еще немного.

Сейчас она лежала в специальной комнате на столе, установленном посредине. Юрий Борисович стоял рядом, держа в своей руке холодную неживую руку Машеньки. У него было одно желание: посмотреть Машеньке в лучистые глаза. Но это было невозможно. Ее глаза были закрыты навсегда.

Новиков стоял рядом с Машей, сжимая ее руку и глядя в любимое спокойное лицо, вдруг понял, что он тоже умер.

Та граната все же достала его. Она убила Машу и сожгла ему душу и сердце.

В комнату к Маше зашел Вазген Галустович. Перекрестился, что-то прошептав, перекрестил Машу, взял сильной рукой Новикова за плечо и увлек за собой. В своем кабинете усадил за приставной стол, взял из серванта бутылку коньяка и пузатый бокал, налил и поставил перед Юрием Борисовичем. Долго молчал, глядя на поникшего и раскачивающегося на стуле Новикова, и сказал:

– Мы поможем похоронить Машу.

Юрий Борисович молча встал, не глядя ни на бокал, ни на Петросяна, и вышел из кабинета.

12

Машу Новиков похоронил на Щербинском кладбище, в дальнем конце, где за оградой на холме шумели березки.

Когда рабочие ушли, он долго сидел у могилы. Весь день, всю наступившую ночь и только поздним утром следующего дня уехал в Москву.

На могиле рядом с цветами сиротливо стоял маленький лохматый Мамонтенок.

В Москве, добравшись до своего дома, пересек двор, не глядя по сторонам, зашел в подъезд, поднялся в квартиру. Забрав из альбомов фотографии матери и отца и, аккуратно разложив их по карманам, спустился вниз. В вестибюле столкнулся с двумя крепышами лет по тридцать. За ними маячил знакомый толстяк. Бандиты, увидев Новикова, растерялись. Идущий первым крепыш, придя в себя, выхватил нож. В ту же секунду Юрий Борисович нанес ему в горло страшный удар пальцами раскрытой ладони. Противно хрустнуло. Подхватив выпавший у бандита нож, Новиков метнул его во второго крепыша. Нож вошел ему тоже в горло по самую рукоять. Толстяка уже нигде не было.

Выйдя из подъезда, Юрий Борисович обогнул дом, вышел на улицу, остановил жестом удачно подвернувшееся такси. Молча сел на заднее сидение, бросил водителю:

– Вперед.

Машина тронулась. Водитель, в зеркало разглядывая странного пассажира, боялся спросить, куда вести.

Москва осталась далеко. Новиков шел по полевой дороге, ссутулившись и опустив голову. Бесконечно билась одна мысль:

– Маши нет. Дочери, маленького домика и синего моря никогда не будет. И его самого тоже уже нет. Этот проклятый мир!

Плакать Новиков не умел, но по лицу сами текли слезы.

К вечеру он подошел к Монастырю. Когда-то он бывал в этих местах и видел этот Монастырь. Постучал в высокие толстые ворота темного дерева. Стал ждать. Заметив сбоку колокольчик из позеленевшей меди, стал звонить. Наконец открылась калитка справа от ворот. Вышел высокий прямой монах в черном длинном одеянии. Большая черная с проседью борода, на голове клобук, на груди серебряный крест на серебряной цепочке.

– Чего тебе, сын мой?

Большие черные глаза монаха, казалось, проникали в самую душу. Новиков ничего не мог сказать. Только стон вырывался из горла. Он поднял залитое слезами лицо и стал глядеть в осеннее небо. Монах долго смотрел на него, потом посторонился и сказал:

– Проходи, сын мой.

Глава 8
Предыстория. Продолжение

Время – предновейшее, Час "Х" минус полгода

Место-город Лобня. Московская область

1

Илья Иванович ухаживал за отцом, сидевшим в инвалидной коляске. Кормил его с ложечки, по привычке приговаривая:

– Отлично, товарищ капитан второго ранга, эту боевую задачу вы выполняете успешно. Сейчас закончим с первым и бросимся на абордаж второго блюда. Покончим со вторым, примемся за бочку с ромом.

Отец хмыкал, придерживая левой, немного действующей рукой поднос, поставленный на накрытые пледом колени. Мать гремела посудой на кухне.

Илья Иванович крикнул:

– Мам, второе готово?

– Да, уже положила.

Илья Иванович не переставал удивляться сильному, молодо звучавшему голосу матери.

– Эх, мама. Красивая ты у меня и сильная. Вот только ноги у тебя плохо ходят. Проклятые сосуды…" – подумал Илья Иванович и опять крикнул:

– Я сам возьму. Не неси. Поднос принесу с пустой посудой, заберу второе и чай.

Отец любил, когда его кормил сын. И терпеть не мог, когда это делала жена. Он был в здравом уме, все помнил и подмечал. Характер у него только испортился. Ходить не мог, правая рука не действовала. Он один из немногих выживших был спасен после взрыва торпеды прямо в торпедном аппарате подводной лодки, на которой служил старшим помощником.

На кухне мать, статная женщина со следами былой красоты на ухоженном лице, спросила:

– На работу, как я поняла, ты сегодня не пойдешь?

Илья Иванович работал специалистом по техническим устройствам в Охранном агентстве и там же подрабатывал инструктором по рукопашному бою.

– Пойду, но позднее. Сейчас докормлю отца и бегом на собрание дольщиков.

Мать промолчала. Она души не чаяла в своем сыне. Высокий, широкоплечий, с тонкой талией. Мужественное, по-мужски красивое лицо. Незлобивый характер. Она знала, что ее сын нравится женщинам. А вот он к ним относился несерьезно. Сейчас связался с этой Светланой. Не пара она ему, хоть и интеллигентная женщина, библиотекарь. А ведь ему уже за сорок. Вон седина уже появилась в густых волнистых каштановых волосах. Когда она пыталась говорить на тему женитьбы, он смеялся и говорил:

– Мам! Женюсь, если только встречу такую, как ты, умную и красивую.

Дочь адмирала, она мечтала, чтобы ее любимый сын стал архитектором. И эта история с новой квартирой. Она с самого начала была против этой затеи. Удивлялась самоуверенности и опрометчивости сына, уговорившего их взять в банке деньги под залог их малогабаритной двухкомнатной квартирки и вложить их в новострой. Срок сдачи нового дома был давно сорван, надежда получить желаемую просторную новую квартиру гасла с каждым днем. Эту квартиру они должны были освободить не позднее, чем через три месяца, к первому марта следующего года.

Это было не собрание дольщиков. Илья Иванович покривил душой. С группой активистов он ехал в известный всему городу Холдинг, в который по некоторым неофициальным данным входила их пресловутая строительная компания.

Группу дольщиков человек в пятнадцать, вошедшую в шикарный вестибюль громадного здания из стекла и бетона, возвышающегося почти в центре города, остановила охрана перед турникетами.

На вопрос охраны, что вы здесь забыли и кто вы, предводитель группы пожилой опытный человек, сам строитель, приехавший с Севера, твердо заявил:

– Мы хотим видеть вашего руководителя, Сучева Альберта Семеновича. Только не говорите, что его нет на месте. Мы знаем, что он есть. А мы – дольщики дома, строящегося по улице Вересаевской.

Охрана пришла в замешательство от такого уверенного напора, и принялась куда-то звонить. Затем старший охраны сказал:

– Сейчас подойдет заместитель Альберта Семеновича и вы с ним поговорите.

Ждать пришлось долго. Наконец откуда-то сверху спустился на лифте сравнительно молодой красномордый полный мужчина, похожий на того Гайдара, который пытался вылечить страну шоковой терапией. За ним гуськом подтянулись четверо человек характерной бойцовской внешности.

– Я – Ракицкий Евгений Моисеевич. Что вам угодно, господа?

Сильным голосом спросил Евгений Моисеевич. В отличие от Гайдара, это был крепкий орешек.

Выслушав спокойно Петра Николаевича, предводителя дольщиков, он сказал:

– К строительной фирме "Жилкомстрой" ни наш холдинг, в целом, ни Альберт Семенович, в частности, никакого отношения не имеют. Вы обратились не по адресу. И еще, господа, если кто хочет говорить со мной, то прошу представляться. Я же представился. И вы – не пещерные люди.

– Я – Бражников Петр Николаевич. А вот копия официального документа, свидетельствующего, что след от фирмы "Жилкомстрой" ведет сюда. Оригинал документа у нас.

Протянутый документ перехватил один из охранников и отдал Евгению Моисеевичу. Тот не глядя и не поворачиваясь, передал его стоящему чуть сзади крепкому мужчине, коротко подстриженному, лет пятидесяти, в сером костюме, глядевшему исподлобья на все происходящее.

– Я повторять не буду! Сказано все предельно понятно. Не так ли?

Это "не так ли" разозлило Илью Ивановича. Он протолкнулся вперед и сказал:

– Сейчас не девяностые годы и не двухтысячные. Это у вас не пройдет!

– Вы кто? – прервал его Евгений Моисеевич.

– Я – Муромский Илья Иванович, тоже дольщик. И заявляю, что мы пришли не просить, а предупредить, что с этим и другими документами мы идем в прокуратуру. Юридические консультации проведены. Вы – не в выигрышном положении.

Смятение пробежало по лицу Евгения Моисеевича. Не говоря ни слова, он повернулся и быстрым шагом направился к лифтам. Остальные потянулись за ним.

Выйдя на улицу на пронизывающий, почти зимний ветер, Илья Иванович попридержал Бражникова и тихо сказал ему:

– Не нравится мне, Петр Николаевич, что мы представились и нас незаметно фотографировали эти типы, пришедшие с Евгением Моисеевичем.

– Наше дело, Илья, правое! Мы должны победить. Нам бояться нечего.

– Ну-ну, – протянул в ответ Илья Иванович, чувствуя, как его спецназовское чутье бьет тревогу.

2

Через два дня в послеобеденное время, когда Илья Иванович был на работе, ему позвонил Вячеслав, тоже дольщик. Он, как имеющий юридическое образование, готовил документы в прокуратуру, суд и другие инстанции.

Срывающимся голосом Вячеслав рассказал Илье Ивановичу, что сегодня утром в парковом пруду нашли мертвого Петра Николаевича. Воды в пруду было меньше, чем по колено. Готовясь к зиме, городская служба частично пруд осушила, оставив немного воды под каток. Труп прохожие увидели сразу. Он лежал в воде лицом вниз, спина была видна.

Помолчав в трубку, не дождавшись реакции Муромского, Вячеслав добавил убитым голосом:

– Я больше нашим новостроем не занимаюсь. Гори он огнем.

Илья Иванович позвонил участковому района, который посещал занятия по рукопашному бою, проводимые Муромским. Директор Охранного агентства, заинтересованный в получении заказов от жителей на установку охранной сигнализации с подачи участкового, естественно, разрешил. Капитан полиции Вадим Васильев, преданный поклонник Муромского, вначале извинялся, мол, не телефонный разговор, потом все же сказал:

– Следов насильственной смерти нет. Криминалисты говорят, что похоже на несчастный случай. Сейчас проводят медэкспертизу. Может у него был сердечный приступ. Но вот что не ясно. Куда делась собачка, которую он вчера вечером выгуливал?

Поблагодарив Вадима, Илья Иванович в задумчивости положил трубку. Долго глядел в окно на голые качающиеся под стылым ветром деревья, испуганные, казалось, как и вся природа, надвигающейся зимой. Думал: "Нет, это не несчастный случай. Из этого следуют, как минимум, два вывода. Первый: новой квартиры ему не видать. Эти негодяи убивают не для того, чтобы потом предоставлять квартиры дольщикам. И второй: ему и его семье грозит опасность. Что делать?"

Так он сидел долго, постукивая тупым концом карандаша по развернутой на столе схеме новой сторожевой системы для коттеджей и дач. Ничего не придумав, собрался и пошел вниз в спортзал на тренировку.

Домой Илья Иванович поехал пораньше. После телефонного разговора с Вадимом он не виделся. Тот не пришел на тренировку. Новой информации не было. Да и нужна ли она? Все ясно. Сделают вывод: несчастный случай. И спокойно закроют дело, никому ведь сложности не нужны.

В голове с той самой минуты, когда о случившемся ему сообщил Вячеслав, стучал молоточек страха за родителей. Везти их было некуда. Ни родственников, ни достаточно близких людей с соответствующей жилплощадью у него не было. Светка, скромный библиотекарь, с которой он встречался, жила в маленькой комнатке старой коммунальной квартиры. С другой стороны, этим волкам что стоит вычислить его родственников и знакомых, если обнаружат, что его родители внезапно исчезли?

К своему дому он подъезжать не стал, оставив старенькую "Ауди", в соседнем дворе, где до этого никогда не ставил. Уже стемнело. К дому подошел не как обычно, а с другой стороны. Когда он шел вдоль дома к своему подъезду, увидел, как навстречу едет машина с выключенными фарами. Муромский оглянулся. Похожая машина шла и сзади.

В голове взорвалось: "Опасность!  Действуй!"

Справа сплошной стеной росли высокие кусты, отделяющие сквер, слева – чахлые голые деревца и стена дома. Вдруг взревел двигатель, зажглись фары, и задняя машина резко ускорилась. Он рванул вперед. С разбега прыгнул ногами вперед прямо в лобовое стекло той, что надвигалась спереди, туда где предполагалось быть водителю. Стекло, точнее уже мелкие кусочки, скрепленные пленкой, влетели в кабину. Машина резко затормозила. Водитель, впав в ступор, не пригнулся, и от сильнейшего удара ногой в лицо у него сломалась шея. Остальные двое, сидевшие в этой машине, выскочили в правые двери. Один из них сразу побежал в обратную сторону, если смотреть по ходу машины, другой же растерялся и в замешательстве бросился к стене дома, где его и настиг соскочивший с капота Муромский.

Вторая машина остановилась, освещая фарами происходящее впереди нее. Три человека, выскочив из нее, начали стрелять. Илья Иванович сходу сбил бандита и, прижав коленом к земле, свернул ему шею. Затем упал на спину, перевернул мертвеца на себя, нащупал у него в боковом кармане куртки пистолет, выхватил и начал стрелять, прикрываясь трупом. Стрелял Муромский так, как положено стрелять "чистильщику". Пятью выстрелами он уложил всех трех бандитов. Двое не подавали признаков жизни, третий пытался подползти обратно к машине. Она же газанула и задом помчалась прочь, виляя и задевая кусты, оставив раненого бандита на произвол судьбы.

Илья Иванович не стал стрелять в удирающее авто. Посмотрел на пистолет. Это был "Вальтер ПП". Промелькнула мысль: – "Надо же! Хорошо вооружаются негодяи."

Свалив с себя тело бандита, нашел в его куртке еще два магазина. Вскочил и бросился бежать в соседний двор к своей машине. В голове бились мысли: "Первое, что надо сделать, уйти подальше от дома. Через пару минут тут будет не протолкнуться от полиции и свидетелей. Второе, позвонить домой. Как там родители. Их предупредить, что сегодня буду ночевать у Светланы. Третье, срочно в машину и к Светке. Буду создавать алиби…"

Из машины Илья Иванович позвонил родителям. Мать ответила, что дома все в порядке, и что она не одобряет подобные ночные отлучки и так далее, и тому подобное. В общем, была в своем амплуа.

Затем он позвонил и предупредил Светлану. Она обрадовалась и сказала, что срочно приступает к приготовлению грога, который так любит Илья. И еще сказала, что только что приехала из Москвы, откуда привезла исторический журнал с интересной публикацией. Оказывается, есть такая точка зрения, что первыми спецназовцами были специальные команды казаков-пластунов. Зная интересы Муромского, она искала и часто находила необычные материалы о спецназе.

Ночь прошла спокойно. Илью Ивановича никто не побеспокоил, ни полиция, ни бандиты. Утром, не спеша спускаясь вниз и внимательно прислушиваясь, есть ли кто на

лестнице выше и ниже его, Муромский вышел из подъезда, внимательно огляделся и пошел к машине. Ее он предусмотрительно оставил далеко от дома Светланы. В любую секунду был готов пустить в дело "Вальтер".

Открывая дверь машины, Муромский услышал негромкий голос:

– Только спокойно, Илья Иванович, не стреляйте, пожалуйста. Давайте поговорим.

Из-за стоящего неподалеку микроавтобуса вышел крепкий пятидесятилетний мужчина с тяжелым взглядом исподлобья. Руки в тонких кожаных перчатках он держал на виду, демонстрируя миролюбие. Муромский мужчину узнал. Это тот тип, который стоял за спиной Евгения Моисеевича в вестибюле холдинга. Илья Иванович окинул взглядом окрестности. Никого не заметил, но чувствовал, что находится под прицелом с нескольких сторон.

– Вы правильно поняли, что находитесь на мушке. И у не одного человека. Повторяю, у меня к вам деловой разговор.

– У нас с вами деловой разговор не планировался, – ответил Илья Иванович.

Муромскому было досадно и неприятно, что он не смог обнаружить засаду каких-то бандитов.

– Не переживайте, вы имеете дело тоже со специалистами, – неприятно рассмеялся тип из холдинга.

– Я вчера уже понял, какие вы специалисты.

Илья Иванович постарался, чтобы в его голосе было побольше сарказма.

– Кто ж ожидал от обычного майора морской пехоты таких фокусов. Пять трупов за пять минут. Вот это темп!

Тип из холдинга спокойно подошел и остановился в трех шагах.

Муромский подумал о том, что легенда, в соответствии с которой он является отставным майором морской пехоты, надежно работает. Раз даже эти гиены с большими возможностями введены в заблуждение. Одновременно в голову пришла мысль, что пятый, который полз к машине, тоже отправился туда, где быть обязан. Помолчал и произнес:

– Вы полагаете, что к майору морской пехоты подходит определение "простой"?

– Нет, я имел ввиду другое. Майору морской пехоты именно такая подготовка не нужна. Это не совсем та специализация. Мне пришлось послужить, Илья Иванович, и я знаю. Теперь давайте о деле, но в начале факты.

Итак, первый факт: вы убили пять человек. Согласитесь, что для самообороны это слишком круто. Похоже на расправу. Мы так все и представили подъехавшим работникам полиции и прокуратуры, немного изменив, конечно, детали на месте преступления.

– Это они сами добили пятого, чтобы тяжелораненый не проговорился… – подумал Муромский.

– Не отвлекайтесь, Илья Иванович. Кроме того, у следствия может появиться версия, что Бражникова Петра Николаевича убил тот же человек. Она появится с нашей подачи, конечно.

Факт второй. Безопасность ваших родителей. Как вы можете эту безопасность обеспечить?

Факт третий. Ваше положение. Вы что, собираетесь податься в бега?

Факт четвертый. Сейчас неподалеку у одной особы по имени Светлана находится субъект, отличающийся особой жестокостью. Если я ему позвоню и скажу "вперед" или не позвоню вовсе, он ее через десять минут убьет. Не сразу, конечно, но это хуже во сто крат, чем сразу.

Ну и факт пятый. Если вы попробуете сопротивляться, просто сделаете резкое движение или просто откажетесь от того, что я вам сейчас предложу, то просто раздастся выстрел.

– Все точно этот гад обрисовал, – думал Муромский, оглядываясь, – не поспоришь. Как все плохо. И ни одной идеи. Впрочем, надо соглашаться ради родителей, ради Светки…

– Ладно, предлагайте.

3

В этот же день вечером в большом солидном кабинете известного в городе Холдинга в глубоких кожаных креслах сидели два человека. Один – хозяин кабинета, большой полный пожилой человек с маленькими глазками на вечно потном лице, другой – тот самый крепкий мужчина, имеющий привычку на всех и вся смотреть исподлобья. Первый – руководитель службы безопасности Холдинга Хрусталев Борис Федорович, генерал-лейтенант милиции в отставке, бывший начальник главного управления МВД по одному из субъектов Российской Федерации. Второй – его заместитель и начальник охраны Холдинга, когда-то служивший в армейской разведке Сысоев Сергей Антонович.

Оба доверительно беседующих мужчин были без пиджаков, в ослабленных галстуках. В руках держали слегка наполненные большие коньячные бокалы. Между ними на инкрустированном столике стояла пузатая бутылка "Мартеля", столь любимого Хрусталевым.

– Говоришь, это будет полезное приобретение. А не сорвется с крючка, не подведет нас под монастырь? -

Медленно произнося слова, задумчиво говорил Хрусталев, глядя куда-то в сторону. Он постоянно вытирал потное лицо большим белоснежным платком.

– Ему некуда деться, Борис Федорович, мы его обложили со всех сторон. Нам же позарез нужен человек, отвечающий за безопасность "горячего" объекта. А у него соответствующая подготовка.

Сергей Антонович исподлобья смотрел на своего начальника. К коньяку, который держал в левой руке, он, в отличие от хозяина, так и не притронулся.

– Ну-ну. Отвечаешь головой!

Борис Федорович в упор посмотрел на подчиненного маленькими злыми глазками.

4

Другой разговор происходил на следующее утро в том самом здании Холдинга. Муромский беседовал с Сысоевым Сергеем Антоновичем, заместителем начальника службы безопасности холдинга.

– Илья Иванович, вы назначаетесь руководителем службы безопасности культурно-развлекательного центра "Бродвей". Место – не простое, горячее. Ресторан, дискотека, варьете с раздеванием, два кафе, боулинг, бильярдная, кинозал. Посетители – в основном молодежь. Многие специально приезжают из Москвы. Очень популярное место. Надо будет установить и поддерживать железный порядок. Исключить всякие эксцессы.

Помолчав, Сысоев продолжил:

– Обратите особое внимание на пресечение наркотиков. Пересмотрите кадры службы безопасности, особенно охрану. Она берет "на лапу" за пропуск в переполненный центр сомнительных личностей. Но перемены в кадровом составе только по согласованию со мной. И вообще, Илья Иванович, по любым вопросам не стесняйтесь и советуйтесь со мной, особенно на первых порах.

Помолчав, Сысоев, продолжил:

– Вас, конечно, интересуют вопросы, касающиеся безопасности ваших родственников, этой Светланы и ваша личная безопасность. Так вот. Пока вы у нас работаете, это будет гарантировано. Относительно вас лично никаких подозрений у правоохранительных органов нет и не будет. Происшедшее у вашего дома – всего лишь бандитская разборка. Следы, оставленные там, и показания свидетелей, прямо указывают на это.

Сысоев пытливо смотрел на ничего не выражающее лицо Муромского.

– Теперь о не менее важном. Оплата вашего труда будет более чем достойная. Купите себе приличную машину вместо вашей развалюхи. Вместе с семьей переедете в трехкомнатную квартиру. Ключи вам выдадут в административно-хозяйственном отделе Холдинга. Думаю, не стоит напоминать, что ваше новое жилье – служебное, только на время вашей работы у нас.

Сергей Антонович во время всей беседы продолжал смотреть на Муромского своим неприятным специфическим взглядом. Хотя, это была не беседа, а монолог Сысоева. Муромский молча сидел, уставившись взглядом в окно над плечом Сысоева, держа ладони между коленями. У него было ощущение, что он продает душу дьяволу. – Как Фауст – подумал он, усмехнулся и опустил голову.