Читать книгу: «Маленькие письма больших надежд», страница 2

– Ищут тех, кто нуждается в том, чтобы их искали. Я написал ей восемьсот двадцать три письма, отправил из них четырнадцать, и то в неизвестность. Её словно течением смыло в океан. Она так и не приехала в Лондон, как мы договаривались. Её нет нигде, а я всё жду, знаешь. Иногда я представляю, что она делает. Может, она сейчас ест круассаны в Париже, может, нянчит сына, может, читает книгу или танцует, а возможно, её и вовсе нет в живых. Не знаю где она, и знать не хочу, – слова вырвались так громко и резко, будто ими он поставил точку в разговоре.

– Завтра обещали солнце, надеюсь, тебе захочется жить, – сказал Эллиот и ушёл.

Пустота.

Семнадцатое ноября. Утро. Солнце.

Проснувшись в восемь утра, Кристиан открыл глаза новому дню, душа его цвела, он улыбнулся и встал с кровати совершенно бодрый и полный сил. Ему непременно хотелось одного – писать.

Он зашел в ванную комнату, взбодрился холодной водой и невзначай присмотрелся к своему лицу, «веснушки» проговорил он вслух, «всё лицо в веснушках, когда же они исчезнут?» задавался он этим странным вопросом. После пристального взгляда в своё отражение, он потряс головой, капли разлетелись в стороны, а зеркало покрылось ими.

Он почувствовал одиночество, такое, которое приходит совсем неожиданно и словно колит тебя иголкой. А ведь всякий раз, когда он проходил через это, то немедля садился за стол и писал ей, той, что навеки украла его сердце.

«Дорогая Милица, хочу рассказать тебе, а точнее поделиться маленьким мгновением своей жизни, столь незначимым, но вдохновляющим.

Я видел сегодня старика, он сидел на только высохшем после мелкого дождя бордюре, из своей массивной ладони кормил птиц, и хочу сказать, он выглядел счастливым. Эта атмосфера, что царила вокруг него, дарила мне надежду и заполняла мое сердце теплотой. Позади него играл джаз, молодые музыканты дарили праздник прохожим, уютные кафе зажгли свои фонари сразу после того, как небо сменило свои тона на глубоко синие. А я стоял и наблюдал за этим, и как же я хотел, чтобы ты была здесь.

Скоро Новый Год. Элли говорила, что именно в Новый Год принято давать себе шансы. Я все же извлек один урок. Я всегда бежал, Милица, я бежал, не оглядываясь, сметая все на своем пути и не замечая, что осталось позади меня, постоянно что-то искал. Но все-таки знаешь, что я извлек из всего этого? Самое важное – оно всегда рядом. Я бежал, но как выяснилось, я убегал и не замечал, что так или иначе все дороги ведут к тебе.

Сегодня я остановился. Прошло так много времени…сколько там? пять лет или шесть? Тебя не было так давно, что я сбился со счета. Признаться, поначалу я считал дни, а потом месяцы, как безумный записывал каждый день, в котором ты отсутствовала. Тебя так долго нет, что я не уверен, была ли ты…

Ты есть в моей памяти. Я ведь помню, ты сидишь в большом сером свитере на балконе, в нашей клинике, все также неохотно куришь. Я помню твои темные волосы и светлые серые глаза, такие яркие и глубокие, что я давно уже в них захлебнулся.

Милица, тебя нет 6 лет и 23 дня. Я помню. Как бы сильно я не хотел забыть, но я помню.

Тот день, Милица, мы лежали в нашем месте, соприкасаясь кончиками носа, так близко, что я ощущал твое дыхание. Я бы остановил этот момент и остался в нем вечно. Ты – моя бесконечность.

Так вот, я ведь все рассказать хотел. Да, про старика. Я стоял на центральной площади Амстердама и довольно высокий пожилой мужчина кормил птиц на протяжении часа и семнадцати минут. Я решился подойти к нему, сам еще не понимая, что буду говорить, но мне так хотелось с ним побеседовать. Я позволил себе пару слов.

– Сэр, они вам так благодарны – улыбаясь, проговорил я.

Седоватый мужчина в охристом плаще повернул ко мне голову, я стоял справа от него и дружелюбно ждал ответа. У этого господина были довольно глубоко посажены глаза, вздернутые уши, немного широкий нос и впалые скулы, все это гармонично соединялось на его лице и придавало ему какую-то особенность, делало его добрым и приятным.

Он тихонько посмеялся, отчего его плечи приподнялись, а затем опустились.

– Ах, если бы они что-то понимали. – Ответил он.

Я присел в метре от него, мы не обмолвились после ни словом, лишь наблюдали за тем как лакомятся птицы и наслаждались музыкой на фоне. Затем на небе появились звезды и мы простились с ним на улице освещённой множеством фонарей. Я подарил ему свою улыбку. Знаешь, Милица, мне больше нечего было сказать ему.

Сейчас утро.

Моя жизнь незаметна. Почему нужно быть привязанным к чему-то или кому-то, чтобы жизнь твоя имела смысл… я потерял этот смысл.

Надо мной нависает зимняя липа, и я пишу тебе. Мне так о многом хочется тебе рассказать, но я не могу собрать слова воедино. Лучи солнца нежно ложатся на мои пальцы сквозь ветки деревьев. А ты помнишь тот день, стоя на маковом поле, солнце освещало твоё лицо, в особенности твои глаза, они делались еще светлее и красивее, словно бирюза, словно ты море в разгар лета. Я отчетливо помню эти дни и несу их в себе.

Я заканчиваю свое письмо, но я обязательно напишу ещё.

Мне нужно идти.

А тебя лишь попрошу… приснись мне.

С любовью, Кристиан.»

Как жил Эллиот Франц Петтерсен и кем был этот человек, всегда хранилось в тайне, скорее даже для самого Эллиота.

Недорогой отель радушно принял его в своих стенах, предлагая вкусные завтраки и вечерние программы, куда он, конечно же, ходил.

– Господин Петтерсен, – поприветствовала его управляющая отелем, – вам продлевать?

Эллиот стоял мокрый насквозь, но с вновь приобретенным лицом, с той живостью, какая бывает редко.

– Пожалуй, я пробуду у вас ещё двое суток, – ответил он, отдаляясь от стойки информации, подходя ближе к лифту, не дожидаясь любезного «как скажете».

Зайдя в свой номер, он в спешке снял с себя промокшую одежду, закинув её на стул, что стоял у дверей.

Комната Эллиота не была ничем примечательна. Белые стены, большая кровать у балкона и маленькая ванная комната. Он накинул на себя темно синий вискозный халат, взял пачку сигарет и вышел на балкон. Его мысли занимал Кристиан, конечно же.

Туман почти скрывал море, покрытые инеем деревья шумели от ветра вновь прибывшего, а на небе сгущались тучи, подавая надежду на еще одну партию дождя. Эллиот улыбнулся, он знал, что через пару часов наступит утро и выглянет солнце и в паре километров от него проснётся Кристиан, который вероятно, захочет улыбнуться лучам солнца.

– Какой глупец! Дурак ведь! – дрожащими руками он преподнес сигарету к губам, не переставая думать о своем друге. – Да как так жить можно. Ожидание сведет с ума, это мучение, не жизнь ведь, не жизнь! Глуп! – он облокотился об ограду на своем временном балконе и скрестил ноги, сильнее сжимая сигарету в зубах.

Накинув на плечи полотенце, Кристиан хотел было начать подготавливать своё рабочее место, как обнаружил, что банка с льняным маслом разлита по полу. И подумалось ему «что ж, значит, быть этому дню неудачным?». Но ведь не могла одна маленькая баночка испортить ему такое хорошее утро. Он кинул залежавшуюся ткань на место, где было пролито масло, и пошел одеваться. Зеленый свитер «обещал» согреть его, серое пальто, шарф, черные вельветовые брюки и он готов выйти на холодные улицы, а это весьма неплохой повод, чтобы освежиться после сна.

Неподалеку от центра располагался художественный магазин. Кристиан всегда закупался именно там. Владелицей была взрослая француженка, некогда замужняя за норвежцем, но муж её был не совсем хорошим человеком, скажем так, и бросил её спустя десять лет брака. Звали её Анна, темноволосая стройная женщина со слегка опущенными веками, но поистине добрая.

– Добро пожаловать, Кристиан, – поприветствовала она.

– Доброе утро. Я заехал к вам за маслом ни свет, ни заря, – Кристиан улыбнулся ей.

– Ты проходи, не стой в дверях, раз ты так рано ко мне пожаловал, то выходит, ты ещё не завтракал. В таком случае, мы позавтракаем вместе, – она поспешила взять его под руку и провести за маленький журнальный столик, что стоял за прилавком.

Он на мгновение смутился, но как Кристиан мог отказать ей и собственно отказаться от чая?

– Первый снег всегда в радость, особенно если он в сопровождении солнца, – подметила она, наливая чай в круглые белые чашки. На столе в вытянутой вазе стояли гортензии.

– Это правда, особенно когда не ждёшь его, – Кристиан сидел немного скованно, что невозможно было не заметить.

– Ты расслабься, давай, вставай и разомнись, – она подняла его за руки со стула и начала показывать ему движения для утренней зарядки, а он послушно повторял, не скрывая своего смеха. Кристиан впервые за долгое время так широко улыбался, очки сжимали его виски и в уголках глаз образовались мимические морщинки. Солнце падало на его лицо и так отчетливо были видны веснушки. И вправду, человек по-особенному прекрасен, когда счастлив. Они оба залились смехом и зарядили друг друга энергией. Кристиану было так хорошо, что улыбка с его лица не сходила до конца трапезы. Они обсуждали погоду, искусство и Анна охотно делилась моментами своей жизни на юге Франции.

– Кристиан, ты возьми масло с верхней полки, а я пока уберу со стола, – говорила Анна и ставила чайник с кружками на железный поднос.

– Да, точно, – он направился к той самой полке, она располагалась слева от входной двери.

Только он достал масло с полки и открыл его, как откуда ни возьмись, вошел человек, распахнувшая дверь буквально влетела в Кристиана, и всё масло было разлито на его одежду. Глаза вошедшей девушки округлились на пару с ее ртом. Кристиан в свою очередь так и остался стоять с банкой масла, раскрыв горизонтально руки и не отрывая глаз от своего свитера, который сменил оттенок и сделался темнее. Девушка не выговорила ни слова, сохраняя обет молчания и честь начать диалог первым, выпала Кристиану.

Он опустил руки, положив пустую банку на полку и, выдохнув, сказал:

– Второй флакон за одно утро, по-моему, я зря утешал себя тем, что это не грозит дню испортиться, – он пошёл за Анной.

Испуганное выражение лица девушки сменилось на сожаление.

Кристиан зайдя в подсобное помещение, снял с себя свитер и на голое тело надел пальто, глазам ища Анну. Не найдя её, он вышел к девушке.

– Вы случайно, я знаю, нет надобности объясняться, а уж тем более извиняться, – он говорил это ей, но так ни разу и не посмотрел на неё.

Из кухни вышла Анна.

– Кристиан, – удивилась Анна его виду, держа в руках мытую посуду на подносе, с её рук стекали капли воды.

– Я тут немного принял масляные ванны, – отшутился он, но без смеха.

Всё это время белокурая девушка стояла на том же месте, не вымолвив ни слова, с глазами полными неловкости, но наконец заговорила.

– Мне так стыдно, могу ли я загладить вину?

Анна лишь улыбнулась и, оставляя их наедине, отправилась в подсобное помещение.

– Нет, всё в порядке. Вы заходите за чем пришли, а мне пора, пожалуй. – Он взял с полки еще одну банку масла и удалился, забыв попрощаться с Анной.

Минуты через три, девушка вышла за Кристианом и, схватив его за плечи, тихонько повернула к себе.

– А вы настырная, – выдохнул он, закрывая своё тело пальто.

– Я увидела, как вы направляетесь к велосипеду и мне хотелось бы настоять на том, чтобы довезти вас до дома на своей машине, мне бы стало легче, и совесть бы меня не так душила оставшиеся годы. – Её голос казался слишком тонким или чувство вины его так кардинально смягчало.

В абсолютной тишине они ехали в общей сложности минут десять, по дороге захватив велосипед Кристиана и единственное, что подорвало молчание этой странной поездки, было примечание Кристиана:

– А здесь налево.

Она свернула, как ей было сказано, они остановились в пяти метрах от дома Кристиана.

– Меня зовут Ева, – решилась на это знакомство девушка.

Кристиан лишь кивнул головой, и в машине вновь повисла тишина, но добавилась еще неловкость. Он не знал, как быть дальше. Кристиан размышлял: если он сейчас выйдет, то очевидно, ему придётся благодарить и прощаться, то есть контактировать, чего он боялся, но продолжать сидеть было не лучшим вариантом.

– Мы приехали. – Сбила его с мысли Ева, голосом с нотками волнения и стеснения.

Он посмотрел на неё в первый раз с момента их столкновения и не нарочно прицелился в её маленькие, но с красивым вырезом глаза, зелёные как изумруд. Сам того не замечая, он «пробежался» по её лицу, внимательно осматривая как хищник изучает свою жертву. Её маленький подбородок, низкий лоб гармонировали с тонкими как лепестки губами. Лицо её было свежо, пахла она очень приятно.

Возвращаясь к её глазам, от которых тяжело было оторваться, он понял, как долго смотрит на неё, стеснение молниеносно его пронзило, он вмиг отвел глаза в сторону. Плечи его приподнялись от неловкости.

– Я Кристиан. Кристиан Рой Лачовски.

– Приятно с вами познакомиться, Кристиан. Хочется верить, что вы не злитесь на меня и не замерзли. – Она немного удивилась этому весьма официальному представлению, но умело поддерживала диалог, который впрочем, держался на ней одной.

Кристиан вежливо улыбнулся, смиренно поблагодарил и вышел из машины, забыв попрощаться, занятый велосипедом.

– До свидания, Кристиан, до скорой встречи! – Громко крикнула Ева из машины, наполовину спустив окно. Он повернулся и помахал рукой в полном недоумении, о какой скорой встрече идёт речь.

Сбросив пальто на стул в прихожей, он сразу же отправился в спальню, отдавая предпочтение охристому кашемировому джемперу. Кристиан протер очки и выдохнул.

Жизнь Кристиана могла показаться, как и выражался Эллиот – жизнью отшельника. Но это лишь на первый взгляд. Кристиан обладает большим сердцем и широкой душой. Лишь имея маленькое сердце можно любить и впускать в него большое количество людей. Если человек любит двух женщин одновременно, то выходит, он не любит никого, даже себя. Или если человек смог полюбить по-настоящему дважды, то значит какой-то из этих выборов был лишь иллюзией любви. Когда по-настоящему любишь, то и страдать приходится по-настоящему. Наши души и наши сердца – убежища.

Кристиан очень любил классическую музыку и проявлялось это в его желании научиться игре на фортепиано.

Простояв минут десять у окна, ему страшно захотелось писать.

Усевшись за стул у холста, Кристиан некоторое время не двигаясь и не отрывая глаз, смотрел на начало, что было положено. Он писал природу Тонсберга. Красный дом, слева бирюзовая река, а за домом водопад, впадающий в эту реку, пару деревьев сбоку от дома и бесконечный лес, что окружил тот самый водопад и так гордо возвышался на горе. «Детали» – произнес он вслух.

Смешав три краски и получив нужный цвет, он положил мазок и остановился, не отводя глаз от сделанного. Словно руки отказывались писать. Душа и разум требовали, но руки не подчинялись. Кристиан упорно продолжал, свирепо водя кистью по полотну, без намека на прекращение процесса.

«Мне нужна музыка», – подумал он и поспешил достать пластинки. Музыка тихо заполняла комнату неким волшебством и ласкала слух. Кристиан закрыл глаза, ища успокоение и пытаясь сконцентрироваться. Он представлял поля Голландии и нежное солнце, разбирал все краски лугов и невольно улыбался. Внутри него словно потеплело и чувство тревоги его покинуло. Он открыл глаза и стал вновь писать и, отойдя на два метра от холста, понял, что в итоге так ничего и не вышло.

– Ева! – Кристиан имел привычку приветствовать людей по имени, а не привычным для всех «привет».

– Здравствуй, Кристиан. – спокойно ответила Ева с улыбкой на лице.

– Здравствуй. – Замешкался он, не выпуская полотно из рук.

– Это ваше? – Она рукой указала на то, что по его мнению у него так и не получилось.

Он кивнул.

– По мне, так вы его зря выбрасываете.

– Любезность ни к чему, Ева. Картина не удалась. – Равнодушно сказал Кристиан.

– Вам виднее, конечно же, но это было моё мнение, никак не лесть. – С почти незаметной обидой ответила девушка, доставая из сумки шерстяной шарф, закрывая им шею и плечи.

– Вы замерзли? – Поинтересовался он.

Кристиан очень чуткий, добрый, а если и проскакивает агрессия с его стороны, то исключительно из-за его неумения вести себя в обществе. Он никогда не находился в компании, его единственным другом был Эллиот, который, собственно, такой же, как и он. А в детстве он нередко находился в компании Клемента Данвуди, друга их семьи.

– Да, немного, слишком долго находилась одетой в машине.

– Мы можем зайти в мой дом, я бы угостил вас горячим чаем. – Предложил Кристиан уже сам исключительно из любезности.

Ева мгновенно приняла приглашение и заулыбалась, на её щеках образовались ямочки, но едва заметные, зато какими они были явными для Кристиана. Он сразу вспомнил Милицу. Он остановился и искоса взглянул на Еву с мыслью: «Нет, у тебя не могут быть такие же ямочки, как у нее», эта мысль казалась ему такой же глупой, как и то, что он зовет почти незнакомую девушку к себе на чай.

Сухой снег хрустел под бордовыми кожаными ботинками Евы, как приятен этот звук в предвкушении Рождества.

Она шла позади Кристиана, и он испытывал легкое волнение, сопровождающееся неуверенностью, но благородно пропустил ее в дом впереди себя.

Она немного замешкалась на пороге, но принялась разуваться, улыбка с ее лица не сходила, а он не мог смотреть на нее из-за моментально сформировавшихся ямочек на щеках. Словно никто не имел право быть их обладателем кроме Милицы.

Кристиан помог своей новой знакомой снять пальто медного цвета и как положено, предложил ей теплую домашнюю обувь, не забыв одарить ее гостеприимной улыбкой.

Ева напоминает жен английских писателей конца девятнадцатого века, держится она очень уверенно, но ощущал себя Лачовски рядом с ней как минимум глупцом.

«Всего лишь один вечер» – успокаивал себя Кристиан.

Он проводил ее в гостиную и попросил дождаться, пока будет заваривать чай, для него это особенная церемония.

Нарезая имбирь на кухонном столе, он ждал, пока чайные листья выпустят весь свой сок и аромат. Ему становилось не по себе от мысли, что ему придется находиться в обществе Евы и поддерживать диалог за чашкой чая. Но он набрался смелости, поставил готовый чай на поднос и вошёл в гостиную комнату, словно его ничуть не беспокоили мысли о ее нахождении здесь. Она была из числа тех женщин – на его взгляд – что знают, чего хотят, уверенные в себе и все невзгоды мира для них как песчинка в океане, их статность всегда преобладает.

Он, стоя за дверной рамкой, наблюдал за Евой, которая смиренно его ожидала, разглядывая гостиную, в кой, собственно, не было ничего особенного, лишь захламленная холстами и испачканная красками, но украшали ее греческие бюсты. Ее руки бережно охватывали тонкие колени, словно она ученица младших классов, покорно ожидавшая свою учительницу.

– Чай готов. – Он перебил молчание, нависшее над комнатой.

Она посмотрела на него, словно совсем не ожидала увидеть. Ева подвинулась на кончик дивана и локтем уперлась на подлокотник, закинув ногу на ногу, вискозное платье плотно прилегало к ее ногам, стягивало и выделяло каждую косточку. Руки прильнули к волосам, откинув надоедливую прядь со лба.

– Я в предвкушении, – сказала Ева по-детски радуясь и потянулась за чашкой.

– У вас румянец на щеках, – заметил Кристиан, присаживаясь слева от нее на кресло, в то время как она располагалась на двухместном диване.

– Странно, я уже согрелась, – ее улыбка сопровождала каждое ее слово.

– Реакция на холод, сужение поверхностных кровеносных сосудов, – подчеркнул Кристиан и принялся за чай.

– Но мне идёт этот алый румянец, согласитесь, Кристиан, – подхватила Ева, не упуская возможности притянуть к себе побольше внимания.

– Так и есть.

Что оставалось ему кроме как смиренно согласиться, и было бы сложно это отрицать, Ева и вправду обладала удивительной красотой и алые щеки делали ее еще милее.

– Вы художник? – интересовалась она и после подметила. – Чай у вас получился отменный.

– Спасибо, я польщен. Верно, я художник, во всяком случае, мне нравится казаться и зваться таковым.

– Мой отец тоже художник. Не знаю, может, вам доводилось о нем слышать? Томас Хоэл.

Кристиан ответил не сразу, позволив себе отсрочить время на раздумья, но нисколько не для того, чтобы попытаться вспомнить художника Томаса. Он его не знал, это точно.

– Извините, Ева, Ева Хоэл, – он не мог не подчеркнуть того, что принял во внимание ее фамилию, – я не знаю вашего отца, мне жаль. Я не особенно интересуюсь биографией или скажу так: я совсем не интересуюсь художниками и другими выдающимися личностями. Нет, не подумайте неправильно, отнюдь, я знаю много великих композиторов и художников, но нет во мне тяги углубляться в их биографии. Боюсь принять, хоть и невольно, но принять от них что-то в свои работы и в самого себя. Мне важно отражать от и до имя своё. Конечно же, это индивидуально.

– Но ведь если мы изучаем биографию великих выдающихся художников – в вашем случае – то мы лишь открываем для себя искусство с разных ее сторон. А ведь открытия – это знания.

– Вы правы, Ева. Но вы не совсем правильно меня поняли, – он поставил чашку на стол и накрыл плечи шерстяным пледом, не забыв при этом протянуть кашемировый плед заинтересованной в дискуссии Еве. – Я знаю разные стили в живописи, я знаю многих художников, знаю их работы, но я никогда глубоко не изучал их и тех, кто стоит за ними. Хочу сказать, что знаю о художниках поверхностно, но знаю о направлениях в живописи глубоко, опираюсь и иду от этих знаний. Мне это важно, Ева, – он умолк на долю секунды, затем продолжил, – я знаю и понимаю, что всё выявленное в искусстве, дело рук человека. Я хочу быть новатором, я хочу открыть что-то новое, хочу создать и оставить в своих работах и после себя то, чего раньше никто не видел, чего не было. Чтобы люди, смотря на мои картины, говорили: «как чувственно, он пронес все через свое сердце».

Кристиан замер, вглядываясь в одну точку, глаза его округлились, губы застыли, словно он унесся далеко-далеко, словно не разделял эту комнату с молодой Евой Хоэл.

Ева не спешила возвращать его в реальность, скорее она воспользовалась моментом, чтобы как можно отчетливее разглядеть все черты его лица, накренившись, глаза ее неистово бегали по его лицу.

Она думала: «Какое необычное сочетание темных волос и веснушек, а какие синие глаза. Прекрасно.»

Ее мысли прервал резкий взгляд Кристиана на ней.

– Прошу прощения, я позволил себе уйти с ног до головы в раздумья. – Он откинулся на спинку кресла, но повернул голову в ее сторону, чтобы как можно четче следить и ловить ее эмоции.

– Напротив, я сполна ощутила, что вы хотели передать мне, – ее рука сползла по подлокотнику.

– А чем занимаетесь вы? – на удивление самому себе он задал этот вопрос.

– Я ботаник. – Уверенно и с горстью превосходства ответила девушка.

Мало сказать, что Кристиан был приятно удивлён. Давно известно о его пристрастии к растениям и к природе, в принципе.

– Хотелось бы мне знать об этом больше, – с мимолетной грустью сказал Кристиан.

– Правда? Почему же? – было видно, что Ева заинтересовалась не из любезности.

Он, как и подобает ему, пожал плечами, но после всё же ответил:

– Чаще всего я пишу именно природу и мне просто хотелось бы знать об этом побольше, ведь я обязан познавать больше о том, к чему тянется моя душа.

– Я имею смелость пригласить вас к себе в лабораторию, – она словно оживилась.

Ему эта идея показалась как минимум резкой. Он встал с кресла, скинув с себя плед, и подошел к мольберту, плавно проводя пальцами по нему, после чего взглянул на Еву, которая всё также, не теряя лица, упрямо смотрела на него. Ее не пугала его странность, скорее она искала и находила в нем некую новизну для себя, не считая их встречу случайной.

– Мы с вами отличаемся, Ева, – сказал Кристиан.

Он всегда был спокойным, мало, что могло вывести его из себя или хотя бы заставить резко среагировать. Он не приветствовал нытьё, но и не был душой компании, он умел находить этот баланс внутри себя, благодаря чему всегда пребывал в гармонии с собой и с окружающим миром.

– Что вы хотите этим сказать? – в недоумении спросила Ева, нахмурив свои едва видные брови.

– Я читаю на вашем лице, оно говорит, что уже знает меня, но это не так.

Могло показаться, что уверенность Евы понемногу отступила, но она мгновенно выпрямилась и встала с дивана, подправив своё платье, которое в точности передавало всю стройность ее фигуры. На её лице можно было прочитать недоумение, но ей было не скрыть того, о чём говорил Кристиан. Юной девушке и вправду казалось, что она уже вполне разгадала его и смело может вырисовывать образ представшего перед ней человека. Но как же горько будет ей узнать, насколько она ошибалась в своих выводах и насколько подвела ее собственная самоуверенность. Если Кристиан и не был загадкой, то как минимум замком, а ключ лишь в руках Милицы и Эллиота.

– Вы ошибаетесь, Кристиан. – Надменно и даже не думая отступать, говорила Ева, выпрямив плечи и приподняв голову.

Они стояли в двух метрах друг от друга, и каждый пытался проявить свой характер. Что происходило между ними в этот момент и что они чувствовали? Ева – недоумение, а Кристиан раздраженность. Проявив гостеприимство и благородство, он посчитал, что Ева ответила ему неуважением. Она подошла к нему так близко, что глазам Кристиана было некуда смотреть, кроме как в её глаза.

– Я ошибаюсь не больше вас, Ева Хоэл. – Спокойно и не подавая виду, что он сейчас раздражен, отвечал Кристиан.

– Вздор! Всё это ересь, происшедшая из ничего. – Если первое слово сорвалось на неожиданность громко, то все остальные спокойно и покладисто. Она держала себя в руках.

Он отошёл от неё на пару шагов назад.

– Вы попытались залезть ко мне в голову и с такой уверенностью говорили и смотрели на меня, словно вычислили кто я и что я, это я прочитал в ваших глазах.

– Ничуть! – она не знала, врёт себе или ему, – я лишь собираю ваш образ, это неизбежно, когда знакомишься и общаешься с человеком.

– Если вы со мной будете общаться, видеться, спрашивать о чем-то, то всё равно не сможете выстроить образ, так как для этого человек должен вам открыться, а мне это не пристало.

Она кивнула головой, нервно прикусив нижнюю губу и приподняв голову, отвела её в сторону, так будто ответ хотел вырваться из неё, но она не давала волю.

– Разговор ни о чём! – Она не сдавала позиций, не понимая, что тем самым в глазах Кристиана казалась глупой.

– Я думал, вы умная девушка, Ева.

Она пришла в смятение и не совсем понимала, как из их довольно приятного диалога вышло полное недоразумение. Ева просто остановилась и почувствовала, как всё внутри неё стихло, наступила тишина после бури эмоций, такое она испытывала достаточно редко. Она на несколько минут закрыла глаза, выдохнула всю тяжесть, скопившуюся в груди. Открыв глаза, она не знала, куда себя деть, казалась самой себе неуклюжей, и было не скрыть того, что ее окутывала неловкость и навязчивое смятение.

Они по-прежнему смотрели друг на друга, но оба находились в таком замешательстве, что ни один не посмел заговорить.

Но Кристиан всё же решился.

– Я бы сварил вам кофе покрепче в один из солнечных дней, дабы усмирить ваш нрав этим терпким вкусом. – Кристиан позволил себе дерзость, сам того от себя не ожидая.

Улыбка, которая вот-вот хотела появиться на лице Евы, вмиг исчезла. Не ожидая такого от человека, который практически её не знает, Ева оскорбилась. Ей не хотелось отвечать ему, а уж тем более оправдываться и убеждать в обратном. Ни одна мышца на её лице не дрогнула, она, как и подобает ей, не показала своей обиды. Задетую гордость ей не пристало прощать.

Лицо Кристиана покрылось сожалением. Она не стала ждать больше ни минуты, разделяя кислород с человеком, который так грубо, по её мнению, обошелся с ней. Повернувшись к нему спиной, она подождала три секунды и направилась в прихожую. Резко схватив пальто и шарф, она принялась обуваться. Кристиан поспешил за ней.

– Ева, простите, я позволил себе лишнего. – Кристиан пытался загладить вину, но, возможно, он и сам понимал, что сейчас это будет сложно.

Ева словно не слышала его, а так усердно завязывала шнурки на своих ботинках и, вернувшись в исходное положение, подправив платье, она надела пальто и вышла из дома, который отныне ей неприятен, оставив на растерзание совести молодого художника.

Кристиан подошёл к окну, в надежде застать на горизонте Еву, что так яростно выбежала из его дома. Ему хотелось уловить её уходящую тень, последний шаг, ускользающий в туман, чтобы после как можно строже осудить себя за свое же поведение. А точнее, ему скорее хотелось проанализировать и как иногда удаётся ему, оправдать себя, найдя на то веские причины.

Но ни Евы, ни снежной пыли от её колес не было.

Кристиан остался стоять на том же месте, держась ладонями за подоконник, упираясь лбом о стекло окна, к слову, подоконник приходился ему по пояс. Стоит заметить, что Кристиан питал любовь к панорамным окнам, но лишь в мастерской ему открывался полноценный вид на сад, словно соединяя его с ним.

«Но ведь я не сказал ничего зазорного» – мешались мысли в его голове. Его разум словно начал просветляться после выплеска эмоций Евы, которые, казалось бы, заставили его думать точно также как и она, и куда хуже, поверить в это. То ли Ева была настолько вспыльчива и эмоциональна, то ли Кристиан был резок и невежлив. Это предстояло выяснить обоим, конечно же, если Кристиану вновь захочется с ней пересечься. Но было бы громко сказано, что его особенно волновали чувства той девушки, чьи волосы он заметил у себя на джемпере, едва бросив взгляд на свои руки.

Он остановился, мысли его притупились, ему подумалось: «так ли важна для меня эта девушка?». Он редко растрачивал себя на то, что по сути не имеет никакого значения.

Его пальцы плотно сжимали край подоконника и в эту секунду он устремил свой взгляд в чистое голубое небо и почувствовал внутри, что он наконец готов. Кристиана вновь посетила мысль, что порой мелькала в его голове, но то ли смелости не хватало на ее осуществление, то ли взяла вверх его трусость и неуверенность в самом себе. Два года назад, когда приступы вернулись, он решил во что бы то ни стало найти Милицу, отправившись в Англию и начать с того места, где они должны были встретиться, но чего так и не произошло. Сидя ранним утром в своём саду, он составлял план своего путешествия, но поддался слабости и неуверенности. А возможно, его останавливало то, что он понятия не имел, прежняя ли она, та ли она, кого он знал и любил. Как часто и встречается в нашей жизни, люди из-за страха отступают и живут не так, как им хотелось бы жить, так и Кристиан, отдавший себя своим страхам, жил всё это время в маленьком норвежском городке, отбросив шансы найти Милицу. Эта жизнь поглотила его в монотонность и серость дней.