Энни с острова принца Эдуарда

– А что, претендентов – хоть отбавляй? – фыркнула Энни.

– Куча. Мальчишки складываются штабелями у моих ног! Но из всех, кого я знаю, действительно стоящих только двое. Остальные – зеленые юнцы, либо без гроша в кармане. Но мне ведь нужен состоятельный мужчина.

– А зачем?

– Дорогуша, вы же не сможете представить меня женой нищего, не правда ли? Ничего делать я не умею. Кроме того, перед вами весьма притязательная особа. Нет уж, если выходить замуж, то за такого мужчину, у которого денег куры не клюют… Итак, у меня остается два достойных варианта! Однако, выбрать кого-либо из них ничуть не легче, чем из двухсот ухажеров! Уж я-то знаю, стоит мне остановить свой выбор на одном из них, как вся моя будущая жизнь будет отравлена мыслью, что я ошиблась, не выйдя замуж за другого.

– А вы что, любите… их… обоих? – не без колебаний спросила Энни. Не так-то просто говорить с почти незнакомым человеком о великих тайнах и трансформациях жизни.

– Господи боже мой, да нет же! Я не в состоянии кого-нибудь любить, кроме… себя, разве что! Любовь порабощает, если хотите! И мужчины вовсю пользуются нашей слабостью, чтобы причинять нам боль. Я б испугалась!.. Нет, нет, Алек и Алонсо – милые ребята. Мне они оба очень дороги, так что даже не знаю, кто из них лучше. В том-то и загвоздка… Алек красивее, конечно. Вы ж понимаете, что я не могу стать женою какого-нибудь уродца! Характер у него тоже – то, что надо. Кроме того, он кудрявый и темноволосый, что очень ему к лицу. Пожалуй, Алек слишком хорош… А на что мне идеальный муж? Не к чему и придраться!

– Ну так выходите замуж за Алонсо! – мрачно сказала Присцилла.

– За парня с таким именем?! – воскликнула Фил и скорбно добавила:

– Боюсь, я не смогу этого вынести. Но вот носик у него такой правильной формы! Хорошо, если в семье пойдут такие носы… У меня нос еще ничего, как и у всех Гордонов. Но вдруг со временем он изменится и станет похож на носы Бирнов? Каждый день я озабоченно проверяю, сохраняет ли он гордоновскую форму. Мама моя из семейства Бирнов, и нос у нее – типичный бирновский… Возможно, вы и сами в этом убедитесь. Обожаю хорошенькие носики… Как у Энни Ширли, например! Нос Алонсо – серьезный аргумент в его пользу. Но… АЛОНСО! Нет, разве я могу решить?! Если бы можно было, как в случае со шляпками: просто поставить их рядом друг с другом, закрыть глаза и ткнуть булавкой либо в сторону одного, либо в сторону другого. Как бы это упростило задачу!

– А что сталось с Алеком и Алонсо, когда вы уехали? – спросила Присцилла.

– О, у них осталась надежда! Я велела им ждать, пока не приму решения. Да они и не против! Они оба боготворят меня! А пока я тут немного развеюсь… Уж в Редмонде у меня точно отбоя от женихов не будет! Знаете ли, без этого и жизнь не мила! Но ведь первокурсники все такие невзрачные! Вы согласны? Только один из них красив по-настоящему! Он уже ушел, когда вы появились. Слышала, как его приятель назвал его по имени. Его зовут Гильберт! У его дружка глазищи ВО КАКИЕ! Но… вы что, уже уходите, девочки? Останьтесь, еще рано!

– Думаю, нам уже пора! – довольно холодно сказала Энни. – Уже темнеет, а у меня есть кое-какие дела.

– Но вы же обе пришли специально, чтобы встретиться со мной, не так ли? – спросила Филиппа, поочередно протягивая девушкам руку. – А можно я навещу вас? Мне понравилось с вами общаться! Мы классно провели время вместе! Вам же не внушает отвращение моя болтовня?

– Нисколько! – засмеялась Энни, сердечно пожимая руку Фил.

– Я не такая чудачка, какой кажусь на первый взгляд, знаете ли! Просто попытайтесь принять Филиппу Гордон со всеми ее недостатками. Что поделать, если я такой уродилась? Надеюсь, вы полюбите меня, в конце концов… А правда, это кладбище – очень милое местечко? Хочу, чтобы меня похоронили здесь!.. А вон ту могилу я еще не осмотрела. Да, да, ту самую, что за железной оградой. Смотрите, девочки, на могильной плите написано, что это могила гардемарина, убитого во время сражения между Шанноном и Чисепиком! Представьте себе только!

Энни задержалась у ограды и взглянула на старую могильную плиту. Внезапно ее охватил трепет, и пульс участился от нараставшего возбуждения. Взор ее затуманился. Она не видела больше старинного кладбища с развесистыми деревьями и тенями на дорожках. Вместо него воображение Энни нарисовало гавань Кингспорта такой, какой она была век тому назад. Из тумана медленно выходил красавец-фрегат под «гордо реющим английским флагом». Позади него шел другой корабль, на юте которого покоилось тело доблестного Лоренса, завернутое в яркие знамена. Время перевернуло последнюю страницу его жизни, а между тем Шаннон торжествовал победу над Чисепиком, и фрегат победителей триумфально держал путь к берегам, ведя за собой фрегат побежденных…

– Энни Ширли, очнитесь! – засмеялась Филиппа, потянув девушку за руку. – Вы перенеслись в прошлое на сотню лет назад! Возвращайтесь!

И Энни вернулась с легким вздохом. Глаза ее излучали мягкий свет.

– Я всегда любила рассказы об этом историческом событии, – задумчиво сказала она, – несмотря на то, что тогда одержали верх англичане. Наверное, это из-за того, что мне нравился бесстрашный командор этих несчастных, потерпевших, поражение воинов. Эта могила навеяла образы давних лет. Они показались мне такими реальными! Бедному гардемарину едва минуло восемнадцать! «Он скончался от смертельных ранъ, и смерть его была смертью героя,» – гласит эпитафия. О чем еще может мечтать воин?

Перед тем, как уйти, Энни, носившая на груди букетик фиалок, отколола его с платья и тихонько положила на могилу этого юноши, погибшего во время великого морского сражения.

– Ну и как вам наша новая подружка? – спросила Присцилла, когда Фил простилась с ними.

– Мне она нравится. Хоть эта девушка и несет разную чепуху, но в ней что-то есть. Я верю, когда она говорит, что не так глупа, как может показаться вначале. Она просто интересная чудачка и… ребенок! Не думаю, что она когда-нибудь повзрослеет!

– Мне Фил тоже понравилась, – твердо сказала Присцилла. – Эта девица так же без конца болтает о мальчишках, как и Руби Джиллис. Но последняя иногда доводит меня до бешенства, тогда как над словами Фил я готова просто добродушно посмеяться. Почему так, Энни?

– Все дело в том, – заметила та, – что у Руби уже есть определенный опыт. Она постоянно играет в любовь с кем-нибудь. Кроме того, возникает такое чувство, будто ей очень хочется этим похвастаться и «утереть нос» всем нам, ведь у нас и близко нет подобного выводка поклонников! А когда Фил заговаривает о своих парнях, создается впечатление, что это обыкновенный треп, не более того. Она ценит мужскую дружбу и радуется, когда ее окружает множество интересных парней. Просто ей очень нравится быть в центре внимания или думать, что она таковым является. Даже Алек с Алонсо – отныне едва ли смогу отделить эти два имени друг от друга! – в ее представлении – товарищи по игре, в которую она собирается играть всю свою жизнь. Я рада, что мы познакомились с ней и побывали на этом старинном Сейнтджонском кладбище. Кажется, я уже пустила на нем корни, и, надеюсь, их никто не подрубит!..

Глава 5. Письма из дома

Последующие три недели Энни с Присциллой не покидало чувство, что они чужие в этом затерянном мире. Затем внезапно все встало на свои места: они увидели в ином свете Редмонд, профессуру, аудитории, студентов, занятия и общественные мероприятия. Жизнь уже не складывалась из эпизодов, а напоминала единое действие. Поступившие на первый курс, из скопления разрозненных индивидуумов превратились в группу, имеющую свой статус, принципы, анекдоты, интересы, антипатии и амбиции. Они «заткнули за пояс» второкурсников на конкурсе искусств, который по традиции проводили в колледже ежегодно, заслужив тем самым уважение со стороны всех групп. Им было чем гордиться! Три года подряд победа доставалась второкурсникам; на сей раз первокурсники гордо поднимали свое знамя, выиграв сражение благодаря новым гениальным тактикам, намеченным самим «главнокомандующим», Гильбертом Блифом. Второкурсники пришли в замешательство и упустили свой шанс, тогда как первокурсники ликовали. За особые заслуги Гил был избран куратором первого курса. Этого почетного положения – по крайней мере с точки зрения новоиспеченных студентов – домогались многие. Его также пригласили стать членом Клуба Ягнят – редмондского варианта Ламбафета, – что считалось особой честью для любого первокурсника. В качестве боевого крещения ему пришлось маршировать по улицам деловой части Кингспорта, не снимая дамского чепчика и огромного передника из цветастого ситца. Но он не унывал и, напротив, казалось, получал удовольствие, галантно приподнимая свой чепчик при встрече со знакомыми дамами. Чарли Слоан, которого не пригласили в Клуб Ягнят, внушал Энни, что не понимает, как это Блиф мог до такого унизиться. Уж он-то, Чарли, никогда бы так низко не пал!

– Представьте Чарли Слоана в ситцевом фартучке и чепчике! – хихикала Присцилла. – Да Слоана не отличили бы от его собственной бабушки! А вот Гильберт что в них, что в своей нормальной одежде выглядит мужчиной!

Энни с Присциллой ушли с головой в общественную жизнь Редмонда. В том, что это произошло столь быстро, была немалая заслуга Филиппы Гордон. Она оказалась дочерью состоятельного человека с высоким социальным положением. Фил принадлежала к старинному аристократическому роду. Ее имя, равно как красота и шарм, оцененные всеми, кто с ней встречался, немедленно открывали перед девушкой двери всех клубов, тусовок и кружков в Редмонде. Она всегда брала с собой Энни с Присциллой. Первую Фил просто обожала, вторую тоже, но… в меньшей степени. Душа у нее была по-детски чистой и свободной от всякого проявления снобизма.

– Тот, кто любит меня, должен любить и моих друзей! – эту фразу она совершенно спонтанно приняла в качестве своего девиза. Фил запросто ввела новых подруг в расширившийся круг своих знакомых; таким образом две «островитянки» из Эвонли без особого труда пролагали себе дорогу в свет на зависть и удивление другим первокурсникам, не имевшим такой «влиятельной покровительницы», как Фил, и вынужденным прозябать на задворках общественной жизни в первый год их пребывания в колледже.

Энни и Присцилла, девушки с серьезными взглядами на жизнь, по-прежнему видели в Фил того забавного и хорошенького ребенка, каким она им показалась во время их первой встречи. Но выяснилось, что у ней и впрямь «ума палата». Когда и где Фил выкраивала время для учебы оставалось тайной, ибо, казалось, что она только и делает, что срывает цветы удовольствия. Дома, по вечерам, у нее постоянно собирались компании. Поклонников у нее было столько, сколько душе угодно; девять или десять первокурсников и целая армия ухажеров с других курсов ловили ее улыбки, соперничая друг с другом. Фил благосклонно принимала их знаки внимания и наивно рассказывала о своих победах Энни с Присциллой в таких подробностях, что у ее поклонников, верно, горели уши.

– Ну, Алеку и Алонсо пока нечего опасаться! – поддразнивала девушку Энни.

– Что верно, то верно, – соглашалась Филиппа и пускалась в долгие объяснения: – Пишу им я каждую неделю и сообщаю все обо всех своих молодых людях в Редмонде. На них это должно производить впечатление! Но тот, кто нравится мне больше всех, на меня «ноль внимания». Гильберт Блиф и не смотрит в мою сторону! Я для него – разве что пушистый котенок, с которым можно иногда поиграть. Причина видна невооруженным глазом… Как не позавидовать вам, королева Анна, то есть Энни?! Мне бы ненавидеть вас, а я люблю всем сердцем и тоскую, когда не вижу каждый день. Вы не похожи ни на одну из девушек, с которыми мне доводилось встречаться раньше. Когда смотрю на вас, сама удивляюсь своей ничтожности и недалекости, и мне хочется стать лучше, мудрее и серьезнее. И я создаю себе установки, которые немедленно нарушаю, стоит лишь первому попавшемуся пригожему мужчинке замаячить на горизонте… Но как же мне по вкусу эта жизнь в колледже! Странно даже, что вначале я ее так ненавидела. Но если бы этого не случилось, мы едва ли нашли бы друг друга, Энни! Дорогая, пожалуйста, скажите мне снова, что хоть капельку меня любите! Жажду услышать это из ваших уст!

– Моя любовь – как океан! И я думаю, что вы – милый, прелестный, очаровательный, беззлобный и пушистый маленький… котенок! – смеялась Энни и продолжала серьезно:

– Но я ума не приложу, когда вы занимаетесь и выполняете задания!

Фил, должно быть все-таки находила время, чтобы готовиться к занятиям, так как она успешно отвечала, если ее вызывали на семинарах по разным предметам. Даже раздражительный преподаватель математики, питавший явное отвращение «ко всем этим недоучкам» и в свое время высказывавшийся против их поступления, не мог засыпать Фил. Она умудрялась блистать на всех предметах, за исключением английского; уж здесь она не могла соперничать с Энни Ширли, оставившей ее далеко позади. Энни обнаружила, что ей несложно учиться на первом курсе, возможно во многом благодаря упорной работе, которую они с Гильбертом проделали в Эвонли за два года своей подготовки к колледжу. Это позволило ей больше времени посвящать общественной жизни, которая ей все больше нравилась. Но ни на секунду она не забывала Эвонли и друзей, оставшихся там. Самыми радостными мгновениями были те, когда она получала письма из дома. Они приходили каждую неделю. Только после того, как Энни принесли первые письма из Эвонли, она почувствовала себя в Кингспорте почти как дома. До того, как они пришли, ей казалось, что Эвонли – где-то в тысяче милях от него; эти письма связали старую жизнь с новой так тесно, что они обе как бы слились воедино и перестали казаться Энни безнадежно разобщенными. Вначале Энни получила шесть писем: от Джейн Эндрюс, Руби Джиллис, Дианы Берри, Мариллы, миссис Линд и Дэви. Письмо Джейн было написано каллиграфическим почерком, с четко вычерченной перекладинкой буквы «т» и аккуратной точкой над каждым «й»; оно не содержало ни одного интересного предложения. Она ничего не писала о школе, о которой Энни так хотелось побольше узнать. Ни на один из вопросов, заданных подругой, Джейн не удосужилась ответить. Вместо этого, она сообщала о том, сколько ярдов кружев ей удалось связать крючком за последнее время, и какая погода в Эвонли. Еще она писала, что ждет – не дождется, когда ей сошьют новое платье, и о мигрени, которая ее одолевает.

Руби Джиллис же попросту облекла свои излияния в эпистолярную форму; она сетовала на отсутствие Энни и на то, что все без нее не так. А еще она интересовалась, как там «публика» в Редмонде. Остальную часть письма она полностью посвящала не слишком лестным отзывам о своих многочисленных поклонниках. В общем, письмо было довольно-таки глупым и пустым, и Энни вдоволь бы над ним посмеялась, не имей оно постскриптума. В заключении Руби писала:

– У меня создалось впечатление, что Гильберт доволен Редмондом. По крайней мере, он сообщает об этом в своих письмах… Не думаю, что Чарли в таком же восторге от колледжа.

Итак, Гильберт пишет Руби! Чудненько! Разумеется, он волен писать кому угодно. Вот только…

Энни понятия не имела о том, что Руби первая отослала ему письмо, и ему пришлось из простой вежливости ответить на него.

Она с отвращением скомкала злополучное письмо и перешла к чтению легкого, веселого, содержательного послания Дианы, которое отчасти развеяло меланхолию, навеянную данным постскриптумом.

Диана, пожалуй, слишком часто упоминала о Фреде, но в остальном ее письмо содержало много интересовавшей Энни информации, и девушке даже на мгновение показалось, что она перенеслась обратно, в Эвонли. Письмо Мариллы, как всегда, было простым и безыскусным, не содержавшим ни сплетен, ни особых эмоций. Но Энни читала между строк о прелестях простой жизни в Грин Гейблз, о мире и покое, царящих под родной крышей, и о неизменной любви, которую она всегда найдет там… А миссис Линд сообщала ей последние новости из жизни церковного прихода. Оставив свое хозяйство, она обнаружила, что у нее появилась уйма времени для того, чтобы посвятить себя служению церкви. Почтенная леди сердцем и душой стремилась организовать все наилучшим образом, как и подобает благочестивой прихожанке. В момент написания письма она как раз «переводила дыхание» после встречи с очередным кандидатом в пасторы. Сколько их, бедненьких, понаехало в Эвонли!..

«В наше время все, прости, Господи, какие-то дурни лезут в духовенство, – с горечью писала она. – Ну что за кандидатов нам присылают, и что за проповеди они читают нам! Их речи звучат неубедительно. Откуда уж тут взяться доктрине?! Тот, кого мы слушали сегодня – хуже их всех. Его проповедь можно было бы назвать сплошным «лирическим отступлением». Он признал, что не верит в то, что язычество когда-нибудь полностью изживет само себя. Вот тебе раз!.. «Если б это было не так, – вещал он, – мы бы попросту бросали деньги, которые выделяем для иностранных миссий, на ветер!» Вечером, в прошлое воскресенье, он заявил, что свою следующую воскресную проповедь посвятит религиозным течениям в каменном веке. Лучше б почаще заглядывал в Библию и не гонялся за сенсациями! Какой пассаж, что нынешние священники не довольствуются одним Священным Писанием для чтения проповедей! А вы, Энни, в какую церковь ходите там? Надеюсь, вы это делаете регулярно? Люди вдали от дома часто легкомысленно относятся к такому важному делу, и ваши коллеги-студенты, как я понимаю, тоже этим грешат! Мне рассказывали, что большинство их фактически по воскресеньям корпят над домашними заданиями. Надеюсь, в вас не выработается эта дурная привычка, Энни! Вспомните, как мы вас воспитывали! И заводите друзей осмотрительно! Кто только ни учится в этих колледжах! Зубы заговаривать они все мастаки, а на деле – яки волки хищные! То-то и оно. Лучше бы вам и не общаться с теми парнями, которые прибыли не с островной части! Забыла поведать вам о том, что случилось в первый день пребывания в Эвонли этого кандидата в пасторы! Ничего забавнее я в своей жизни не видывала! Я еще сказала Марилле, что если б вы были здесь, то непременно посмеялись бы. Хохотала даже сама Марилла!.. Знаете ли, новый кандидат – низенький, кругленький, маленький человечек, который и ходит как-то на полусогнутых… Так вот, старая, здоровенная свинья мистера Харрисона в тот день снова прошмыгнула во двор усадьбы Грин Гейблз и затем – на заднее крыльцо и за дверь. Мы ее, разумеется, не видели, и когда пастор поднялся на заднее крыльцо, она сделала отчаянную попытку «пойти на прорыв». Но прорваться можно было только между ног пастора, пребывавшего в блаженном неведении. И поскольку свинья оказалась слишком большой, а пастор – маленьким, она понесла его на себе прочь; создалось такое впечатление, словно он оседлал ее… Шляпа пастора отлетела в одну сторону, его трость – в другую, и как раз в этот момент мы с Мариллой подошли к дверям. Никогда не забуду этой сцены! Бедная свинья была напугана до смерти. Всякий раз, когда я, читая Библию, дойду теперь до того места, когда одна свинья бросается с крутизны в море, буду вспоминать свинью Харрисона, несущуюся вниз по холму с пастором на спине!.. Полагаю, свинье показалось, что на нее напали… Хорошо, что близнецов не было поблизости! Что, если бы они увидели растерявшегося пастора, попавшего в такую щекотливую ситуацию? Как только они очутились у ручья, пастор соскочил, вернее, свалился со спины испуганной свиньи. Последняя, обезумев, понеслась по мостку и затем скрылась в лесу. Мы с Мариллой сбежали вниз и помогли пастору подняться и отряхнуться. Он был цел и невредим, но страшно зол. Казалось, он хочет доказать, что во всем виноваты мы с Мариллой, хотя мы объяснили десять раз, что свинья принадлежит не нам и уже успела основательно надоесть нам за лето. Но чего это ради пастор нагрянул к нам на порог? Да еще с черного хода!

Мистер Аллан никогда бы этого не сделал! Да, сколько еще пройдет времени, прежде чем у нас появится такой же прекрасный священник! Но нет худа без добра: с тех пор той свиньи простыл и след. Думаю, она едва ли когда-нибудь снова отважится показаться у нас!

В Эвонли все спокойно. И в Грин Гейблз больше жизни, чем я ожидала. Думаю, этой зимой надо бы начать новое лоскутное одеяло на хлопковой основе. У миссис Сайлас Слоан родилась красивая идея обрезать лоскутки в форме яблоневых листьев!

Когда хочется «потешить душу», читаю рубрику про убийства в бостонских газетах, которые мне присылает племянница. Раньше никогда этого не делала, но сейчас вот увлеклась этим чтивом. Все это довольно любопытно. В Штатах творятся сплошные кошмары. Ну что за страна?! Надеюсь, вы никогда не рискнете туда отправиться, Энни! Сейчас девицы свободно разъезжают по свету. Просто безобразие какое-то! Это напоминает мне Сатану из «Книги работ», носящегося вниз-вверх, туда-сюда… Что-то не верится, чтобы Господь такое приветствовал!

Дэви ходит все время шелковый с тех пор, как вы уехали. Только однажды он начал плохо вести себя, и Марилла наказала его, заставив весь день носить фартучек Доры. А после он пошел и искромсал ножницами все ее фартучки! Ну и отшлепала же я его за это! А он в отместку до смерти загонял моего петуха!

МакФерсоны переехали в мою усадьбу. Миссис МакФерсон – прекрасная хозяйка и очень прагматичная. Она вырыла все мои нарциссы, или как вы их называли, «июньские лилии». Говорит, с ними сад выглядит как какие-то дебри… Еще мой Томас отвел под них участок земли, как только мы поженились! Мистер МакФерсон производит приятное впечатление, но супруга его почему-то не может отделаться от ощущения, что она – старая дева. Ну и дела!

Вы там не очень-то выматывайтесь, Энни! Главное, побольше уверенности в себе и… не забывайте утепляться, когда наступят холода. Грядет зима!

Марилла очень о вас беспокоится, но я успокаиваю ее и говорю, что здравого смысла вам не занимать. А ведь когда-то я думала совсем иначе!.. Но я ошиблась, слава Богу, и все у вас будет хорошо».

Свое письмо Дэви начал с жалобы:

«Дорогая Энни, пажалста напишите и скажите Марилле ни привязывать меня к пирилам моста. кагда я рыбачю мальчишки издиваются над о мной. Бес вас тут так одиноко, но в школе ничаго, интерестно. Джейн эндрюс сердитее вас. В прошлаю ноч я боялся мисис Линд, каторая пришла с бальшим фанарем. Она страшно разазлилась патамучто я гонял ее петуха по двору до тех пор, пока он не свалился за мертво. Я не хотел этаго. Пачему он издох, панятия не имею. мисис Линд швырнула его в свинячие карыто. Магла бы прадать его мистеру блеяру. он скупает за пятьдесят пенсов здаровых дохлых петухов. Слышал как мисис линд прасила свищеника помалиться за нее. Што она такое зделала плахова, Энни, не имею панятия. А еще я зделал ваздушнава змея с умапамрачительным хвастом! Вот.

 

Милти болтер расказал мне в школе адну класную историю. все это правда. Старый Джой Мосей и Леон играли аднажды в ноч на прошлай недели в карты. Они были в лису. Карты лежали на пне. Вдруг пришел здаровый негр, больше диревьев и згреб карты вместе с пиньком. А патом изчез, издавая грохат, словна раскаты грома. Думою, они струхнули… Милти сказал что чернакожий этот старый грабитель. не знаю, Энни, это так или нет. мистер кимбалл из спенсирвейля очень болен. Он даже хочет ехать в бальницу. Извените, я только спрашу мариллу как это пишется! Вот. Она гаварит эта все глупасти, проста у него шило в одном месте. Как это шило в адном месте? Я хачу знать, Энни! Мисис лоренс белл тоже балеет. мисис линд гаворит, что она проста слишкам много носится со своими баолячками!»

«Интересно, – подумала Энни, складывая письма, – что миссис Линд подумала бы о Филиппе?!»