Читать книгу: «Ванильная смерть», страница 5

Гриша засмеялся, еще полчаса ушло на обсуждение кинематографа. Отогнал от себя мысли о том, что это – судьба отца Лукьяновой после срока.

С Лизой Гриша пообещал себе отдельно поговорить о книгах.

– «Дон Кихот» Сервантеса, – проговорила младшая Купер, заламывая пальцы. Гриша сглотнул. Вот это размах. – «Учитель» Бронте, – Гриша сделал себе мысленную пометку обязательно поговорить с ней о книгах. Необычный выбор. – И… – Лиза смущенно замялась. – «Поколение» Любови Левшиновой. Не думай, что… – тут же попыталась оправдаться она. – Книга…

– Глубокая, знаю, – Гриша умилился румянцу Лизы, проглотил ее радостный взгляд. – Про современные отношения и проблемы внутреннего стержня при вступлении в них, – со знанием дела кивнул Гриша, довольный тем, что нашелся человек, который хотел услышать его ответы. – Ее нельзя было не прочитать, – усмехнулся Громов на немой вопрос в глазах девушки «и такое читаешь?» – Про нее тогда все говорили, а потом экранизация…

– Да, сериал отличный получился, – подхватила Лиза.

– Но постельные сцены все же заставляли краснеть, – беззлобно поддел он девушку, Лиза совсем смутилась.

Эмма себе в ответе на вопрос не изменила.

– «Сумерки», «Новолуние» и «Затмение», – без запинки проворковала она.

Гриша вздохнул. Ответы за Купер старшую он мог бы и сам записать. Но не ответ на последний вопрос.

Сам бы Громов посоветовал «Собор парижской богоматери» Гюго. Определенно. Книга, разбившая его сердце и спасшая в свое время сам Собор от сноса. «Крестный отец» Марио Пьюзо Повторяясь за Лукьяновой – не сравнится с фильмом. И «Словарь сатаны» Амброса Бирса. Американская классика хоррора и повести. Да, именно эти три книги.

– Что или кто является самой большой гордостью в твоей жизни? – он посмотрел на Веронику.

Лукьянова улыбнулась уголком губ. Поправила юбку неизменно-черного платья, тронула жемчужные серьги в ушах.

– Прозвучит самовлюбленно, но я сама, – в голосе ее не было самодовольства, только выстраданный анализ собственной души. – Мне правда нравится, каким человеком я стала, и без стеснения могу сказать, что горжусь этим.

Грише нравилась статусность, которой дышал каждый жест Вероники. Здоровой, крепкой самооценки и уверенности в своих силах вопреки палкам в колесах судьбы не хватало многим. Ему бы самому стоило поучиться холодному азарту, которым горела Лукьянова. Этим она была похожа на Владу. Никаких сантиментов: только вздернутый подбородок и высокие каблуки даже на эшафоте.

– Должностью капитана команды, – ответили оба Барса.

– Тем, как я вожу машину, – засмеялся Андреев.

Гриша усмехнулся в ответ, закивал. Знал, как это непросто далось другу, несмотря на то, что тот водил отцовский пикап с восьми лет. Андреев три раза заваливал теорию.

– Прошлогодним спектаклем, я делала грим, – кивнула Лиза.

Громов был согласен с интервьюируемыми: он тоже гордился личными достижениями. Почти дописанным романом в частности.

Из головы под конец интервью никак не шла Эмма. «Чем ты гордишься больше всего в своей жизни» вызвало самую длинную паузу в ее опросе. Платиновая принцесса посмотрела Грише в глаза пронзительно, решая, отвечать ли.

Взяла с пола сумку, поднялась, собравшись уходить. Коротко бросила ошарашевшее его «Лизой» и скрылась в коридоре.

Объяснить или осознать этого Гриша не мог до сих пор. Ни мотивов, ни того, что это значило, ни того, почему Эмма своим холодным поведением с сестрой отчаянно это скрывала. Может, это был сарказм? Но глаза Купер для этого были слишком серьезные.

– С вопросами все? – выдернула его из размышлений Вероника. Громов растерянно кивнул, взял себя в руки. – Извини, мне не надоело, просто показать тебе кое-что хочу, – нервно, чуть возбужденно проговорила она, достала из сумки увесистую папку. – Андрей говорил, ты музыкальную школу закончил? – Гриша кивнул. – Можешь на ноты посмотреть? Я тебе флешку дам со спектаклем прошлогодним. Гарантирую – охренеешь. Это буквально откровение, – Вероника пересела на подлокотник его кресла, отдала папку с нотами. – Барс сказала, это писал знакомый композитор американец, тут не музыка для спектакля, другие ноты, их озвучки, или как это правильно назвать, нет. – Лукьянова говорила торопливо, будто боялась не успеть. – Может ты сможешь наиграть? – Она кивнула на пианино у стены.

Гриша озадаченно нахмурился, взял из рук Лукьяновой папку, проглядел печатные и от руки расчерченные партитуры. Творческий хаос во плоти.

– Ну, музыкалку я-то давно заканчивал, при чем не ту, которую начинал… но могу попробовать, – Гриша бубнил отстраненно, с интересом погрузился в изучение нот. Присвистнул. – Тут партитура для целого оркестра, я не всерукий многоног, но частично наиграю, – Гриша зажевал губу, в голове прокручивая мелодию с листа.

На бумаге он видел нечто интересное. Композитор Джордж Найтли. Классическая музыка, определенно. Партии для духовых, фортепиано, скрипки, ударных. Серьезная композиция.

– Можно будет в конце года сыграть, я не музыкант, но могу голосом помочь, – улыбнулась в предвкушении Вероника. – Думаю, будет здорово. Ты бы слышал тот спектакль… – она мечтательно прикрыла глаза, явно убегая в воспоминания.

Громов довольно кивнул. Попробует. Стоить это ему будет разбитых кулаков. Но пока он не знал цены – просто смотрел на ноты. И видел красоту.

Глава 7. Жизнь – суп. Ты – вилка

Громов сидел с ноутбуком на коленях на одной из резных скамеек на заднем дворе. Неожиданно стихийное буйство октября сменилось теплом и штилем: перед Питерской зимой Гриша проводил на улице столько времени, сколько мог, пытаясь надышаться витамином «д» впрок.

Задний двор Вальдорфской школы напоминал сад с альпийскими горками из сказок. В деревянном октагоне видели качели-шины, настоящая рукотворная мельница, возведенная родителями третьего класса, изучавшего ремесленные искусства, возвышалась над вспаханной землей, где в этом году собирались установить жернова. Деревянная детская площадка с сетями, кольцами и горками аккумулировала вокруг себя и младшие классы, и старшие, не упускавшие возможность поиграть в прятки. Клумбы с цветами, скамейками и маленькими елочками приглашали читать под пожелтевшим кленом книгу.

Гриша дожидался с тренировки Андреева и думал над тем, что двенадцатый класс без привычного школьного расписания стал для него настоящим подарком и передышкой после ЕГЭ. Он по началу отнекивался, но теперь был рад, что Влада настояла. Этот год открывал для Громова совершенно новые перспективы: ученики ездили по обмену в Германию, как на дачу; не редко поступали в связи с Вальдорфской системой учиться за границу и видели мир. Гриша даже вспомнил, что в средней школе пару лет изучал немецкий и решил освежить знания в памяти. Помимо издания романа повидать мир – было второй его важной мечтой.

Громов заглянул в заметки, исправил параграф в файле, встрянул головой, когда понял, что бессознательно который день напивает мотив из переданных Лукьяновой нот. Наиграть их было непросто, но Гриша и без инструмента, глядя на нотный стан, слышал звучание. Музыкальный слух, несмотря на выбранное поприще писательства, он не пропил.

Партитуры было интересно рассматривать. В основном они были набраны на компьютере, но было несколько и рукописных сканов. Композитор писал быстро, размашисто, подгоняемый вдохновением, как сам Гриша, когда брал в руки перьевую ручку. Только если Громов использовал слова, друг Эммы, американец, растворялся в звучании нот на линиях нотного стана. Они выходили отрывистыми, линии неровными, а скрипичный ключ и вовсе, на мотив Баха, был обозначен половинкой зигзага бесконечности, незаконченной закорючкой. Но в этом и была вся прелесть. Порыв не требовал отлагательств.

– Как тебе игра? – Андрей опередил команду, плюхнулся на скамейку вместе с огромной спортивной сумкой: напугал Гришу до театрального хватания за сердце и ослепительно улыбнулся, зачесывая пятерней потные волосы.

Крытый каток за задним двором и пустырем за ним, который собирались застраивать, не принадлежал одной школе: так как классы были небольшими, другие учебные заведения в районе пополняли хоккейные ряды общими усилиями. Это давало и связи со школами, и дух соперничества.

– Я в восторге, – Гриша проговорил ровно, но не без умилительной улыбки в сторону друга, который был похож на отряхивающегося от воды Ретривера.

Андрей растрепанный, возбужденный тренировкой, фыркнул и закатил глаза, уловив настрой Громова.

– Мог бы и соврать, – цокнул он.

Гриша усмехнулся.

– Я и соврал.

Андрей расхохотался, толкнул Громова в плечо, парни на несколько мгновений окунулись в детство и ввязались в шуточную борьбу. Затем упали обратно на скамью, выравнивали дыхание и подставляли лицо теплому осеннему солнцу. Скоро подошла команда во главе с Арсением.

– Уговариваю нашего писателя попробоваться в команду, – кивнул Андрей на Гришу, тот про себя закатил глаза: будто отчитывается.

Барс сложил на груди руки, довольно усмехнулся.

– Спортивная стипендия тебе тоже могла бы пригодиться, если в этом цель, – со знанием дела пожал он плечами.

Надо же. Значит удивление слову «бюджет» все же было бравадой. Громов беззлобно отмахнулся.

– Я не командный игрок.

Барс тряхнул волосами.

– Как знаешь. – Без издевки ответил он, толкнул локтем рядом стоящего крепкого парня из соседней школы по прозвищу «Муха», тот достал из рюкзака три банки пива.

Тренировка была последним уроком, старшеклассники заканчивали даже позже продленки, и так как четкого расписания не имели, ребята могли себе позволить без лишних глаз, но все же расслабиться на заднем дворе.

В их сторону уже шли девушки гимнастки. Возглавляли шествие Барс с Эммой.

– Привет, Григорий Григорьевич Громов. – Купер с ходу выстрелила сладким голоском в сторону Гриши, обнялась с каждым из парней, ловя взгляды на своей фигуре, повисла на плече Арсения. – Спорт – не твое? – Она очаровательно улыбнулась, кивая на ноутбук, который Грише из-за разрастающейся округ толпы пришлось убрать в рюкзак.

Он спокойно кивнул.

– Качаю другую мышцу.

Громов все еще присматривался. У него не было непреодолимой тяги вписаться в социум, он больше наблюдал со стороны за друзьями Андрея и не отсвечивал. Удивительно было видеть друга детства внутри его привычной среды. Громов бы никогда не подумал, что дружит Андрей с такими персонажами.

– На следующей тренировке я обязательно буду. – Эмма послала Андрею театральный воздушный поцелуй и примостилась на соседней скамейке на коленях Арсения, отхлебнув из его банки пива.

– Только не кричи «к ноге», чтобы Андреев не отвлекался, – Барс засмеялся над собственной шуткой, Муха и еще трое подхватили веселье.

Андреев, что удивительно, тоже. Со стороны Гриша это явно видел – смех подчинения. Не осуждал, разве что немного: всем хочется вписаться в компанию, не быть третьим колесом, а в маскулинной атмосфере хоккейной команды это, вероятно, было выражено еще ярче, но… он думал, у друга внутренний стержень будет покрепче. Однако, не в свое дело не лез.

– Я буду кричать «к руке», – смех наивным взмахом ресниц прервала Эмма.

Громов от неожиданности фыркнул.

– Это бессмысленно.

Арсений засмеялся, кивнул Грише понимающе.

– У нее напряженные отношения со смыслом, это да. – Поиграл Барс бровями, Алиса рядом закатила глаза.

Эмму издевка не задела. Она прищурилась, откинула белый конский хвост за спину, задела волосами подругу навязчиво. Оттянула край короткой белой юбки, вытянула длинные ноги, зная, что на них будут смотреть.

– Зато я красивая, – пококетничала она.

Громов вздохнул, покачал головой, тихо пробубнил:

– Я бы сказал, вопреки.

Арсений с Мухой разразились громким смехом, Эмма улыбаться шире не стала – внимательно смотрела на Громова, что-то пытаясь понять.

– А чем ты занимаешься в свободное время? – обычный вопрос был задан с особым сладким подтекстом, смысл которого Гриша не уловил.

Он смотрел на компанию из четверых человек, друга детства и Эмму. Пантеру-альбиноса в прайде. Пытался понять, почему она в объятиях Арсения, среди его друзей, смотрится органично и одновременно не вписывается. Девочка, сотканная из снов.

– Да в Эрмитаж, как на работу ходит, наверное, – за Гришу ответил Арсений со смешком. – У таких, как наш писатель, и картина, небось, любимая есть, да?

Между строк в словах Барса явно была заложена издевка, но Гриша смотрел в серые, внимательные глаза Эммы, и не понимал, что его должно было задеть в этой фразе, поэтому тупо кивнул.

– «Танец» Матисса.

Глаза Эммы на секунду распахнулись, но приклеенная на губах улыбка не стала шире. Она ничего не ответила, лишь продолжила смотреть. Арсений с Мухой недоуменно переглянулись и Барс отмахнулся от Громова, решив не продолжать разговор с тем, кто воспринимает тонкий сарказм буквально.

Эмма оторвала от парня взгляд лишь когда к их компании подошла Вероника с Лизой.

– Привет, мальчики. – Лукьянова держалась, как всегда, уверенно. По-королевски одарила каждого порцией внимания, сложила руки на груди, с неизменной лаковой сумочкой на сгибе локтя. Эмма кивнула без неприязни, но как обычному прохожему. Компания замолчала, Лукьянова предложила тему для обсуждения. – Алиса зовет меня на отбор в команду гимнасток, – шире улыбнулась она.

Громов заметил, как грудь Эммы Купер упала от тяжелого вздоха.

– Очаровательно, – проговорила она с трудно определимой эмоцией.

Вроде, это было презрение.

– Лиз, может ты со мной пойдешь? – Лукьянова обернулась на младшую Купер. Они подружились за это время, Громов с Андреевым тоже приклеился к девчонкам после посиделок первого сентября. С Лизой он уже ходил на спектакль, с Вероникой нашел общий язык после интервью, но в общую компанию они так и не вписались. Изредка, как сейчас, пересекались, но святая троица, как и остальные, держались на расстоянии. Новеньких принимали ровно, но не тепло. Лиза была младше, а Андреев, видимо, бежал туда, куда ветер подует. В дни тренировок был с командой, после школы зависал с Гришей. – Вдвоем веселее.

– Да, давай, Лиз! – Встрепенулся Андреев, поднялся со скамейки, по-дружески приобнял младшую Купер за плечи. – Будешь нас поддерживать во время игр!

Громов кожей почувствовал, как Эмме не понравилась эта идея. Не хотела ни с кем делить власть?

– Это не для нее, – незаинтересованно проговорила Эмма, явно настроенная сменить тему, но задевшие ее эмоции в голосе уловил Арсений.

С садистским удовольствием вцепился в тему, а не проигнорировал.

– Детка, ты слишком категорична. – Он приобнял Эмму за талию, сам смотрел на Лизу.

Слишком плотоядно на вкус Гриши. Захотелось встать и девочку своей грудью закрыть от этого взгляда.

– В меру. – Настроение Эммы сменилось резко, она ответила Барсу холодно, поднялась с колен парня, отбросила от себя его руку. – Андреев, – она шагнула к парням на соседней скамейке, – отойдем.

Безапелляционно, неожиданно жестко, словно приказ, кивнула Эмма в сторону. Громов с недоумением проследил, как друг поднялся со скамьи по первому слову платиновой принцессы, поплелся за ней побитым щенком.

Арсений закатил глаза, потерял интерес и к сокоманднику, и к своей девушке. Лукьянова с Лизой отошли в сторону с Барс, обсуждая отбор, парни гоготали над новой шуткой.

Гриша подумал, что Арсений, как центр притяжения, напоминал Джуда Лоу из «Талантливого мистера Рипли». К нему тянулись, он одаривал всех своим теплом, но терял интерес также быстро к людям, как ими загорался. Только такая, как Эмма, могла удержать его эго и внимание в узде. Эмма, у которой непредсказуемые эмоции лились через край, Эмма, не блиставшая умом, но цеплявшая людей чем-то другим. Эмма, которая яростно сейчас распекала Андрея в двадцати метрах от компании: жестикулировала, зло брала парня за грудки и повышала голос, оборачиваясь на друзей.

Громов застегнул рюкзак, собравшись уходить. В Талантливом мистере Рипли все плохо кончилось. Он не хотел знать, какую роль в этой постановке играл сам. Но в размышлениях, уходя со двора, был прав: центр их притяжения тоже через семь месяцев найдут мертвым.

Глава 8. Ошметки морали

– Что думаешь о новенькой? – Алиса усердно укладывала медные волосы стайлером перед зеркалом в учительском туалете, бросила взгляд на сидящую на подоконнике Эмму.

Платиновая принцесса не выспалась – пятница прошла с размахом. Алкоголь, игры в карты, танцы до натертых мозолей. Барс отказалась продолжать банкет и поехала домой спать, но не Эмма. Накачанный допингами Арсений фонтанировал энергией, она спала от силы три часа. Родео под утро на Барсе ее добило.

– Лукьянова? – Она перевела ленивый взгляд на подругу. Пожала плечами. – Девочка с хваткой.

– Думаешь? – Алиса взволнованно спохватилась, обернулась через плечо и лишь после себя отдернула, но было уже поздно.

Эмма язвительно усмехнулась.

– Тебе-то власть особо не с кем делить, чего переживаешь? – она прищурилась, прожгла Алису взглядом из-под ресниц. – Или Лукьянова похвалила твою работу над спектаклем и ты поплыла? – совсем не по-дружески поддела она подругу.

– Еще чего, – Алиса взвинчено фыркнула, даже отступила на шаг в неосознанной обороне. Достала из косметички вишневый блеск для губ. – Хвалила, она, вообще-то, твою работу больше, – вернула Барс колкость подруге.

Эмма со стоном закатила глаза.

– Да брось, я просто не давала придуркам быть придурками. – Она вздохнула так тяжело, что Алиса замерла перед зеркалом. Эмма до сих пор оставалась для нее непонятной. Несмотря на то, что они проводили вместе почти все свободное время уже несколько лет, подробностей души Купер никогда не показывала. – Но организаторская работа мое все, да, – Эмма все же улыбнулась после паузы.

Забралась на подоконник с ногами, и с нее мгновенно сошел весь лоск – Алиса видела это через отражение в зеркале. Казалось иногда, так настоящую Эмму только и можно увидеть – в зазеркалье. Там она смешно шутила, садилась по-турецки, улыбалась и была полна сил. Там она по-настоящему дружила с Алисой.

Но как только Барс оборачивалась на нее в реальности, Эмма прирастала к своей холодной маске, от подруги отмахивалась, мол, иди, нам и без тебя хорошо, и обожала Арсения, словно к нему приросла. Словно не была уже самостоятельной единицей, а лишь самовлюбленным придатком их отношений. Как вчера.

В горле запершила ревность, Алиса сглотнула.

– Организация, как же, – цокнула она, выстрелила в Эмму взглядом сквозь отражение, зазеркалье пошло трещинами. – Ты знаешь, о чем я…

– Я о том, – Эмма спрыгнула с подоконника, подошла к раковинам, – что ты Лукьянову либо потопи, либо забей на нее. – Эмма недовольно посмотрела на Алису, позднее осеннее солнце играло с ее белыми прядями. – Чего тебе стоит на отборе ее размазать?

Барс хмыкнула. Они дружили, потому что соглашались с условиями естественного отбора. Выживают сильнейшие, собакам – собачья смерть. Алиса выживала за счет репутации и достижений вопреки родительскому «ты же девочка», Эмма… потому что не боялась умереть. Так иногда казалось.

В современном мире оказалось сложно найти близких по духу людей, циников: толерантность заставила высший свет пригнуться, ходить на цыпочках и не поднимать слишком высоко головы. Иметь мнение стало оскорбительным, – кого угодно оно могло оскорбить, – юмор – вылизанным, политические взгляды – нейтральными. И только в своей, зарекомендовавшей себя компании, можно было быть собой.

Алису толерантный мир злил. Как и ее брата. К ним никто понимания не проявлял. Отчужденные, холодные родители, влюбленные лишь друг в друга, взрастили в детях легендарный скептицизм перманентным «что тебе от меня еще нужно, я уже дал тебе денег». Зубастый, скалящийся им в лица социум подтвердил, что быть жестким – выгоднее. Добродетелью Барс не страдали. Не понимали, почему обязаны понимать других, сострадать, если даже не знали, какого быть принимающей стороной. Для своих родителей они всегда были нижними. Особенно Алиса – она не была наследницей, как Барс, ей даже не выдали стоп-слова.

– А если она будет хороша? – Алиса беспомощно хлопнула глазами.

– Не мне тебе объяснять, как это работает. – Вымученно вздохнула Эмма, недовольная пошатнувшейся самооценкой подруги. – Взбодрись, Лиса. – Пихнула Купер девушку в плечо, та поморщилась, промахнувшись блеском мимо контура губ. – Унизить можно и сказав «да». Реши уже, что тебе надо, а я подхвачу.

Губы Алисы растянулись в улыбке, она с хитрым прищуром посмотрела на Эмму, та довольно кивнула. Посмотрела в отражение, сквозь.

Снова провалилась в зазеркалье. Алиса видела, как там, за гладью зеркала, Эмма с каждым годом все больше идет на излом. Осознание «получаешь то, что отберешь» плотнее врастало под кожу, и лишь с Барсами теперь она могла чувствовать связь. Это были первые люди, которые не ждали от нее доброжелательной улыбки. Им нравился ее оскал.

– А ты-то сама что думаешь? – Алиса с интересом посмотрела на подругу.

Неужели Лукьянова правда ее не волновала? Ни капельки? Даже взгляды Арсения на нее?

Эмма сложила руки на груди, бедрами оперлась о раковину, уставилась в белую плитку на полу.

– Да я о ней и не думаю. – Безразлично протянула она. – Это ты с ней в подружек играла, я просто не возникала, – взглянула Эмма исподлобья на Барс.

«Посмотрим, чего она стоит» прошептала на ухо Эмме Алиса несколько дней назад, чтобы та после приглашения Лукьяновой поехать с ними, Эмма не забилась бы в истерике, а согласилась.

– Я бы сказала, активно соглашалась, – скривилась Алиса.

Если Вероника была поглощена просмотром спектакля, Барс слышала звуки, доносящиеся из комнаты брата. Преимущественно стоны Эммы.

– Это да. – Эмма растянула губы в кривой улыбке: то ли довольной, то ли нервной, Алиса не поняла. – Думаю, за стояк Арса можно Лукьяновой и правда спасибо сказать.

Алиса скривилась еще больше.

– Ты отвратительна.

Эмма улыбнулась себе под нос. Как же. Алиса под этим взглядом неожиданно стушевалась.

Барс хотела казаться сукой, но знала, что до Эммы ей далеко. По какой-то причине никто Алису не мог выбить из колеи, кроме подруги. И родителей. Рядом с этими людьми за фасадом лоска и уверенности проглядывала маленькая девочка. Барс в такие моменты брала себя в руки и мечтала, чтобы ее внутренний ребенок был мертв. Задохнулся под бетонными плитами недосказанности.

Не падал в зазеркалье в их компании только Арсений. Это было видно по его непринужденному, гладкому лбу, который никогда не хмурился. Он с Алисой разделял холод родителей, которые, казалось, никогда не хотели детей, но он был мальчиком и вера в его будущее за счет этого ощущалась кожей. Ему было не понять, но Алиса знала: даже проигрывая в гонке за родительскую любовь, Арсений никогда не поймет ее – стоящую на обочине.

Барс тоже пытался заслужить одобрение родителей. Спорт, он видел и на своем, и на примере Алисы, баллов в глазах отца ему не прибавлял. Он пошел в бизнес. Не такой твердый и легальный, как у Константина Эдуардовича, который владел оптовой компанией по продаже кухонной техники, зато прибыльный и интересный.

Банальная перепродажа галлонов с веселящим газом на вечеринках – Алиса это не одобряла, но и не возникала. Ложка родительской любви на фоне окружавшего их холода, сделала ее брата козлом, она это понимала. Совесть в нем надо было взращивать до первой мастурбации. Теперь было поздно.

Поэтому святая троица дружила: они привыкли к порокам друг друга, а больше никто не понял бы.

– Я реалистка. – Цокнула Эмма. – И не отсвечиваю. Балом тут правишь ты. – Она взглянула на подругу исподлобья, Алиса нехотя согласилась.

Мазнула взглядом по скучающей Эмме, тихо скрипнула зубами, поправила волосы.

Порой Алиса завидовала подруге. Не всегда, но вот, как сейчас, когда Эмма от недосыпа терла глаза, а те все равно блестели очаровательно и волосы даже без укладки волнами спускались по спине. Успокаивало лишь то, что через десяток лет те, выжженные краской, выпадут.

Эмме по жизни везло. Несмотря на все зазеркалье, реплики невпопад, она все равно была центром чужих вселенных. Репутация покладистой творческой девочки работала на нее со средней школы, родители Эмму любили и у нее была сестра. Невесть какая зашуганная мышка, но с ней хотя бы не приходилось держать ухо востро, как с Арсением.

Эмма мазала губы жирным прозрачным блеском, носила розовый бантик на конском хвосте и встречалась с богатым красавчиком Барсом. У Эммы было все.

Алиса в свою очередь из кожи вон лезла. В спорте, учебе, дома, но внимание окружающих все равно доставалось не ей. Парни из трех соседних школ, игравших в хоккейной команде, щенками смотрели на Эмму. Ее брат смотрел на Эмму. Все смотрели на Эмму, Алиса же всегда оставалась младшей сестрой. Хоть и в костюме от Шанель.

Дело было не во внешности. Алиса знала, что красива. Наряды и брендовая тушь это только подчеркивали, дело было в чем-то другом. Эмма будто не старалась вовсе. Одежду часто носила дешевенькую, выбирала белый цвет, ткань гладила, и на этом все. Частенько вякала нечто такое невежественное, что у Барс от испанского стыда краснели уши, но этого будто было достаточно, чтобы ее хотели. Ее всегда хотели. Ее – не Алису.

Первый год, в восьмом классе, они не общались. Перекидывались парой колких фраз за обедом, но какой-то момент сошлись. Когда Эмма начала красить волосы в белый.

Барс спустя год начала нарабатывать репутацию богатой стервы, а Эмма потешалась над всеми, кто смел перечить Алисе. Будто заранее, раньше всех знала – Барс пойдет далеко.

Один язвительный комментарий за другим, год за годом, и к середине девятого класса Эмма полностью сформировала свой образ платиновой принцессы. Алисе это нравилось. Не хотелось дружить абы с кем.

В то время на нее обратил внимание Арсений. В классе их было всего пятнадцать, Барс знал Эмму, говорил с ней, но первые полгода года Купер была лишь на периферии его внимания. И будто на зло сестре с животным блеском в глазах впервые он на нее посмотрел, когда Барс появилась с платиновой принцессой под руку в школе.

Эмма притягивала к себе противоречием, сотканным из долгих взглядов, многословных молчаливых улыбок и звонкого смеха. В Эмме Купер было нечто, что тянуло к ней людей. И Алиса не знала, как это повторить.

Однако, соревноваться с Эммой причин не было. Барс блистала яркой харизмой, Купер же не делала ничего. В принципе. Умела списывать, перепоручать, делегировать, в нужные моменты улыбаться. Но ее не интересовала жизнь. Ни власть, ни внимание, ничего. Только поцелуи Арсения и дружба с Алисой. Обоих Барсов это устраивало.

Они негласно договорились: Алиса— королева школы, Купер – взбалмошная принцесса-алкоголичка. Эмма знала, что у Барс большие планы. И тихо аплодировала с трибун существования.

Появление в их альма-матер Вероники подразумевало только одно – еще одна борьба за власть.

– Нет, с Лукьяновой надо все-таки что-то решать, – не выдержав гнета мыслей, мотнула головой Алиса, с силой завинтила крышку блеска для губ.

Эмма тупо уставилась на подругу, не веря, что они все еще на этой теме буксуют. Цокнула раздраженно.

– Либо сделай ее шутом при дворе, либо подвинь попку с трона. – Эмма саркастично усмехнулась. – Но, может, я не права, – невинно улыбнулась она. – Может, московской принцессе достаточно будет должности фрейлины. – Слащаво протянула Эмма, направилась к двери. – Не забудь сплести ей браслетик дружбы.

Улыбнулась язвительно, томно, и Алиса сдалась.

– Ну ты и мразь, – закатила глаза Барс с улыбкой, взяла подругу под руку.

– Твоя любимая, – поиграла Эмма бровями.

– И я не устаю поражаться своему вкусу, – приложила она ладонь к груди, Эмма расхохоталась на весь коридор.

– Сучка, – по-доброму пихнула она подругу в плечо, направляясь в холл.

Алиса улыбнулась. Такая дружба продлится до старости. Ну, до ее старости. Эмма, по ее словам, умрет молодой и красивой.

И пророчество сбудется. Только судьба отдаст эту роль другому.