Семь почти счастливых женщин

3
Анита

Просторную комнату наполняло мерцание дрожащих огней. Подоконники украшали длинные белые свечи в серебристых канделябрах, а центр комнаты очерчивал круг свечей поменьше и восемь пёстрых подушек.

«Ценность себя, обретение глубокого смысла, исцеление своей сексуальности и конкретные приёмы для того, чтобы сделать вашу жизнь насыщенной и яркой».

Анита отложила программу ретрита, которую она знала почти наизусть. Именно обретение нового смысла волновало Аниту больше всего. После развода любой смысл, кроме детей, скрылся от неё из виду.

В кругу уже сидели три участницы, Анита аккуратно отодвинула подушку подальше из круга, не сильно заметно, но так, чтобы её не было в кругу, а она могла разглядывать остальных. Анита делала вид, что сосредоточена на мерцании свечей, а сама потихоньку разглядывала участниц, старательно скрывая, что созерцание было её любимым занятием.

Справа сидела Женя, ещё в машине Анита заметила, что она была самой юной из всех участниц. На рыжеволосой девушке была широкая, на размера три больше, серого цвета байка. Кучерявые волосы девушки были собраны в неаккуратный узел. Было в ней что-то инфантильное: то ли выражение лица, то ли веснушки, усыпавшие нос и щёки, то ли ногти, короткие, видимо, обгрызенные, выкрашенные в салатовый цвет, то ли то, как она сидела, натянув безразмерную байку на колени и положив на них голову.

С другой стороны от Аниты сидела женщина в роговой оправе, точнее, очки были в роговой оправе, но в целом создавалось ощущение, что это про неё целиком. Она держала спину настолько прямо, будто в неё всадили какой-то прут. Её Анита в машине не заметила, видимо, она приехала отдельно.

– Меня зовут Сара, – сдержанно улыбнулась женщина «в роговой оправе» и протянула руку.

Сара была вся такая собранная, подтянутая, и всё на ней было такое же: добротное и хорошо сделанное. От стильной оправы очков «Тиффани» до платья винного цвета с чётко заострённым чёрным воротником и обуви, кожаных серых балеток с глянцевыми острыми, такими же, как края воротника, носками.

Анита знала толк в таких вещах и могла быстро определить и качество тканей, и вообще всего того, что человек носил. Она любила моду, а как можно её не любить, если ты живёшь в самом стильном городе Италии. Хочешь не хочешь, начнёшь одеваться со вкусом или хотя бы мало-мальски разбираться в одежде.

Сама Анита давно хотела поменять свой, как выражались близкие подруги, «мышиный стиль». За время своего восьмилетнего замужества с Бруно Анита привыкла одеваться неброско и незаметно, так, чтобы, не дай бог, муж не разозлился из-за слишком высоких для его роста каблуков или слишком глубокого декольте.

Возле Жени в позе лотоса сидела экзотической внешности молодая женщина. У неё был тёмный цвет лица, но не тотально-чёрный, а смуглый. Тёмные, выше подбородка, волосы лежали крупными завитками, в больших карих глазах отражалось мерцание свечей. Женщина была одета в чёрный спортивный костюм и сжимала тонкими длинными пальцами цветастую шаль. На безымянном пальце левой руки Анита заметила обручальное кольцо. Этой смуглянки в машине с ними тоже не было, видимо, и она приехала самостоятельно. И Анита вспомнила, что именно она прощалась у ворот с маленьким ребёнком, рыдающим на руках у мужчины итальянской внешности. Наверняка она – вырвавшаяся на волю мама в декрете.

Анита принялась рассуждать, откуда могла быть родом эта красавица, Может, Эфиопия? Нет, цвет кожи был бы темней. Скорее всего, это Восток, Анита так увлеклась географией, что не заметила, как рядом с ней бесшумно уселась Женина мама, имя которой Анита благополучно забыла.

Небольшого роста, с куцым хвостиком, крохотными золотыми серёжками-ягодами, бледной кожей, местами покрывшейся пигментными пятнами, особенно на руках и шее, она показалась Аните аккуратной, чистенькой, от обуви, плетёных коричневых балеток, до небольшой сумочки в тон балеткам, которую прижимала к себе, то и дело трогая круглую металлическую застёжку. На ней были синие брюки и белая блуза с синей каймой на воротнике и рукавах. Сначала женщина суетливо искала место, Аните показалось, что она хочет сесть рядом с дочкой, но та – опять же, возможно, это показалось ей – как-то нахмурилась, и женщина, семеня, направилась в сторону Аниты. Она села рядом, открыла сумочку и достала оттуда пачку с салфетками, вынула одну и высморкалась. Сморкалась она нешумно, деликатно, словно боялась побеспокоить кого-то своим звуком. Она положила салфетку обратно в сумочку и только тогда заметила сидевшую рядом Аниту.

– Меня зовут Оля, – произнесла она тихо, – в машине я не представилась.

Анита хотела было заговорить с ней, но внезапно в комнату ворвалась та мотоциклистка. Короткие шорты, поджарые, без единого жирка ноги, надо же, такое и правда бывает не только в фильмах, и полотно татуировок, на икрах, голени и щиколотке, из иероглифов, дельфинов, морских волн и черепов. Тяжёлые ботинки, майка с бахромой, чуть оголявшая накачанный пресс, глубокое декольте, выглядывавшее из-под чёрной куртки-косухи с металлическими кнопками и вставками. Чёрные стрелки, пирсинг в правой ноздре, пирсинг в брови, яркие красные губы. Она перекатывала от щеки к щеке жвачку.

– Чао! Я – Регина, – чавкнула она, надув пузырь, и шмякнулась на подушку. Потом убрала подушку и села на паркет, скрестив ноги, так что всем стало видно её чёрное нижнее белье.

Глаза у Регины были зеленющими, такими, что Анита была уверена, что это линзы. Эта женщина была настолько сексуальна, вызывающе привлекательна, что Анита не могла оторвать от неё глаз.

– Смотри не влюбись. – Регина подняла на Аниту глаза, хлопнула чёрными длинными ресницами, показав жирные идеальные стрелки, и засмеялась.

Анита засмущалась, перестала пялиться, хотя, когда Регина не видела, старалась хотя бы чуток подсмотреть за её жестами, позой и тем, как та вела разговор.

– Привет, девочки! – заявила видная блондинка. Она стремительно забежала в комнату и так стремительно устроилась около Сары, что та моментально втиснулась в стену. – Меня зовут Маша, – представилась она.

Маша не была ни толстой, ни крупной, она была заметной. Всего в ней было много: большая грудь, пухлые губы, густые волосы, даже шёлковое платье с крупными воланами и юбкой клёш.

В машине на Аниту Маша произвела неоднозначное впечатление.

Когда Анита сказала, что гордится своей белорусской стойкостью, имея в виду, конечно, всё то, что ей пришлось пережить во время развода, Маша повернулась и выдала:

– Ой, да ладно, тоже мне, нашла стойкость.

Анита сразу напряглась.

– Стойкость, – продолжила Маша, взмахнув своими коровьими ресницами, – это когда ты живешь в девяностые в Гольяново и смотришь каждый день на героиновые рожи. Вот бы ты пожила в таких условиях, потом бы говорила.

Анита хотела сказать про то, что Маша только что обесценила её опыт, но сдержалась. Ей показалось, что Маша бы просто не поняла, что именно она имеет в виду под «обесцениванием опыта».

Маша сразу же закидала Сару вопросами, что-то уточняла, Сара отвечала скупо и односложно. Маша вообще очень много говорила. Делала это быстро и громко, время от времени прерываясь на громкий смех. Она закидывала голову назад, смеялась, потом возвращалась к разговору, голос у Маши был с хрипотцой, словно прокуренный, и, как оказалось позже, она действительно курила.

Заметив, что Сара общаться не жаждет, Маша переключилась на Олю, но так как ей пришлось говорить через Сару, Маша бесцеремонно попросила Сару пересесть, что Сара сделала с большим удовольствием.

Однако в какой-то момент замолчала даже Маша.

В комнате появилась она. И все поняли, кто ЭТО. Если бы это был фильм или сказка, то в этот момент её окружала бы свита из волшебных существ: фей или гномов.

4
Сара

В том, как несла себя Лейла, в том, как выглядела, было что-то сказочное. Большие, чуть раскосые глаза, высокие, но не слишком, скулы, выдававшие щепотку азиатских генов, длинные струящиеся волосы тёмного цвета, средний рост, шёлковая пёстрая длинная юбка, выглядывающий плоский живот с блестящим пирсингом. На запястьях Лейлы поблёскивали металлические браслеты, на груди мерцал кулон в форме глаза.

Она несла себя именно так, как полагается гуру: с огромным достоинством, с таким видом, который, наверное, и называется осознанностью.

Лейла была невероятно красивой. Аккуратные, чуть пухлые губы, тонкая талия, идеальной формы и размеров грудь и бёдра. Казалось, это женщина была выдумкой талантливого художника, трудно было поверить, что она реальна.

Гуру сложила руки в ладони на груди, слегка поклонилась и произнесла: «Намастэ».

– Приветствую вас, мои дорогие женщины! – сказала Лейла воодушевлённо и развела руки в стороны. – Я благодарна каждой из вас за то, что вы доверились мне, приехали, чтобы начать уникальный путь пробуждения вашей истинной женской природы.

Лейла так и светилась от счастья. Неужели она и правда так рада их видеть? Сара в принципе настороженно относилась к слишком страстным людям, к таким вот, проживающим жизнь с энтузиазмом, было в них что-то фанатичное и пугающее.

Лейла начала медленно вращаться вокруг своей оси, останавливаясь перед каждой женщиной, вглядываясь в их глаза.

– Вы смелые и настоящие, потому что решили не ждать, не терпеть, а начать жить только свою жизнь.

Последнюю фразу Лейла почти выкрикнула. Похоже, она именно такой человек. Страстный энтузиаст. Сара не ошиблась.

– Милые мои, – произнесла Лейла более нежно, – эти десять дней мы посвятим тому, чтобы пробудить вашу сексуальность. И я хочу спросить у вас, а что такое, по-вашему, сексуальность? Для чего она вам?

Лейла зашелестела своей длинной юбкой, двигаясь по кругу, остановилась напротив Маши.

– Соблазнять, – промурлыкала Маша и захихикала.

Лейла улыбнулась и остановилась напротив черноволосой в татуировках, посмотрела на неё внимательно, ожидая ответа.

– Это наше главное оружие, – хмыкнула та.

Сара озадаченно нахмурилась. Неужели этот ретрит и правда про соблазнение и всё такое, что казалось Саре архаичным и совершенно несовременным.

Лейла вернулась к Маше и впилась в неё взглядом. Он был у Лейлы пронизывающим, словно на тебя смотрел не человек, а космическое создание, от её взгляда становилось не по себе. Сара ещё сильней укуталась в песочного цвета шаль, смесь шёлка и кашемира.

– Я хочу, чтобы вы, мои дорогие, перестали быть объектом наслаждения, а сами начали коллекционировать эти объекты, – Лейла произносила слова и плавно шла по кругу, – объекты, предметы, впечатления и явления, одним словом, всё то, что может подарить вам удовольствие.

Сара с облегчением вздохнула. Слова про объекты ей понравились, достаточно завуалированно и концептуально.

Все так же не торопясь, словно перетекая по комнате, Лейла подошла к компьютеру на столе, дотронулась до клавиш, и пространство наполнилось нежной песней на шушукающем португальском языке. Лейла вернулась в круг, на мгновение замерла и начала танцевать: качнула бёдрами, руки её взлетели вверх, и она начала гладить свои волосы, ласкать шею, дойдя до груди, Лейла страстно сжала её.

Сара готова была провалиться сквозь землю. Она надеется, их не заставят делать то же самое.

– Сексуальность – это и оружие, и сила, но прежде всего – это энергия, – произнесла Лейла и теперь уже не просто сжала грудь, а стала потрясывать её.

Музыка заиграла ритмичней, и Лейла начала двигаться быстрей, но не настолько быстро, чтобы потерять свою великолепную пластичность и текучесть.

– И не просто энергия, а женская энергия.

Лейла продолжала двигаться, и Сара незаметно для себя стала покачиваться в такт музыке.

– Женская энергия – сильная, – и Лейла взмахнула волосами, – она моо-о-ощная, – пророкотала она и, расставив широко ноги, согнула колени, сделала глубокое приседание, – это энергия жизни и созидания. – И на последнем слове Лейла опустила руки с живота на промежность и сжала её.

Сара стыдливо опустила глаза. «Ну а что ты хотела, припёрлась на сексуальный ретрит, вот и получай». Всё же она не на конференции по финтеку. Финтек – сектор, в котором Сара работала последние десять лет, причём довольно успешно. За полгода до этого мероприятия Сару назначили ответственной за маркетинг всего восточноевропейского региона. Она, конечно, будет стараться не читать рабочие сообщения, но не может этого гарантировать. Сара надеялась, что вайфай здесь ловит прилично.

Музыка закончилась. Лейла, прерывисто дыша, откинула волосы на спину, села на подушки и отпила глоток воды из хрустального бокала, стоящего рядом.

– Я чувствую сомнение в глазах некоторых из вас, милые, кто хочет высказать их прямо сейчас, давайте, доверьте свои мысли нашему женскому кругу – здесь место вашей трансформации и активации эротической мудрости.

Сара еле сдержалась, чтобы не засмеяться. Какой-какой мудрости?

Женщина с каре напротив Сары робко подняла руку.

– Анита, дорогая, слушаю тебя, – произнесла гуру.

– Я… не уверена, что хочу усиливать свою женскую энергию ради мужчины… – пробормотала она.

Лейла расхохоталась. Она смеялась звонко, как ребёнок, так, что даже Сара не сдержала улыбки.

– Разве я сказала, что мы должны делать что-то для мужчин?

Лейла глубоко вздохнула, её лицо приняло серьёзное выражение.

– Милые, сексуальная энергия – это энергия жизни. Долгое время нас, женщин, убеждали в том, что сексуальность нужна для кого-то, так? Или говорили нам, что это пошло, вульгарно, да?

И она впилась взглядом в Сару, и та почувствовала, как краснеет её лицо.

– Нас убеждали в том, что сексуальность равно отдавать своё тело, чтобы заполучить что-то взамен… – Лейла остановила свой взгляд на Маше.

Та заёрзала на подушке.

– Нам внушали, что сексуальность – это опасно, что, если выпустить наружу этот огонь, он сожжёт всё вокруг, уничтожит, и мы заперли его, запрятали в самые отдалённые, подвальные помещения нашей души. Завернулись в халат, сели у печи и забыли, кто мы на самом деле. – Все эти слова Лейла произносила мягко, но чётко и уверенно, так, что не было и тени сомнения в их правдивости.

Лейла опять встала и подошла к экзотической красавице, которая пришла последней.

– Правда, Ноэль?

Та робко кивнула. Вот как её зовут, очень красивое имя. Если Саре суждено стать матерью, то она назовёт свою дочь Ноэль.

– Дорогие, прошу вас, не забывайте дышать. – И Лейла закрыла глаза на секунду, глубоко вдохнула и выдохнула, но не так, как выдыхают обычные люди, она сделала это со стоном, будто прямо сейчас испытывала наслаждение.

Сара тревожно оглянулась и поджала губы. Интересно, выдыхать с таким стоном точно обязательно, нельзя как-то скромней?

Все выдыхали так же, как Сара, тихо и беззвучно.

Лейла опять вдохнула и вновь выдохнула, громко, как прежде. Видимо, этот ретрит предполагал не только высокую степень откровенности, но и определенный уровень эмоциональности.

– Дорогие, не сдерживайте себя! Вы привыкли прятать свои эмоции, прятать свою сексуальность, свои стоны, свою аутентичность. Пора положить этому конец, вы-ды-ха-ем! – И Лейла выдала самый громкий из всех своих выдохов-стонов, такой, словно прямо сейчас у неё случился неземной оргазм.

Другие женщины вокруг сделали то же самое, особенно старалась Маша. Она стонала громче и усердней всех.

– Умницы, – довольно улыбнулась Лейла, – сексуальность равно чувствительность. Если мы не чувствуем того, чего хочет наше тело, не чувствуем своих границ, то никогда не станем по-настоящему свободными. Эти десять дней вас ждут разные практики… но самая главная – заново раскрыть свою чувственность. Мы будем налаживать контакт со своим телом, чтобы быть живыми, чтобы энергия секса, а значит жизни, потекла через нас.

Лейла опять встала в середину и развела руки в стороны.

– Я покажу вам, кто мы, вы увидите, что все мы – Аутентичные Дикие Женщины. Вы одновременно и мудрые, и капризные, и уязвимые, и сильные, вы – разные. Я обещаю, что эти десять дней тотально изменят ваше мировоззрение и вашу жизнь.

Лейла выждала паузу и торжественно произнесла:

– Ваше Тело – ваш храм. Мы будем восстанавливать отношение к вам самим, как к храму. Священному месту. Мы ведь не позовём в храм кого попало, так?

С этим Саре было сложно поспорить, пусть называет это как хочет, но факт остаётся неизменным – Сара очень избирательна в плане партнёров.

На лице Лейлы играла радостная блаженная улыбка.

– Милые мои женщины, дело в том, что каждый день, каждую минуту мы с вами… – Лейла замолчала, – умираем. – Она улыбнулась ещё шире. – Вот я говорю сейчас эти слова и приближаюсь к смерти ещё ближе… время безжалостно утекает.

Лейла произносила эти слова с такой счастливой и блаженной улыбкой на лице, как если бы сообщала им о выигрыше в лотерею, а не о смерти.

Не то чтобы Сара боялась смерти, но внутри пробежал холодок.

– Я говорю вам это не потому, что хочу вас напугать. Я честна с вами. И эта правда должна заставить вас начать что-то менять… Она заставит вас выбрать единственно верное.

Быть настоящими, быть аутентичными.

Последние слова Лейла выкрикнула со всей силой.

– Ваша аутентичность разрушит всё то, что не является для вас истинным. Она подсветит всё, что вы прячете, ваши попытки быть меньше, чем вы есть, ваше предательство себя ради кого-то другого. Всё это разрушится, когда вы выберете правду.

Лейла хлопнула в ладоши.

– Начнём с элементарного. Мы привыкли к тому, что нам неудобно, некомфортно. Мы окончательно утратили связь со своим телом, – произнесла она, – убедитесь, что прямо сейчас вам удобно.

Лейла остановилась перед Сарой.

– Сара, разве тебе удобно так сидеть?

Сара вздрогнула, она действительно чувствовала, что прямо сейчас ей было крайне неудобно. Правая нога затекла, спина болела, потому что по привычке она держала её ровно, словно если расслабиться, то последует удар. Так происходило в её детстве, «держи спину прямо».

– Ты вся сжалась, напряглась, твоя йони вся скукожилась, бедняжка, – произнесла нежно Лейла.

Сара подняла брови, она считала себя довольно образованной и продвинутой, не только по части финтека, но и другим областям жизни, но слово «йони» слышала впервые. Сначала ей показалось, что Сара ослышалась, ну мало ли. Но когда Лейла повторила это слово вновь, Сара напряглась.

– Дорогие, я буду часто использовать слово «йони», – улыбнулась Лейла, – иногда я буду говорить «вагина», что в целом одно и то же, просто «йони» – красивое слово на санскрите, оно означает всё наше женское начало, наш фундамент, и вагину, и матку, всё то, что находится там. Что является сакральным источником нашей жизни. И жизни этой планеты.

Сара ухватилась за край подушки. Точно, она вспомнила, как читала где-то про йони-яйца, господи, только не это, она надеется, их не заставят засовывать эти каменные штуки внутрь и ходить с ними, или того хуже – танцевать. Если бы Сара увидела что-то подобное в описании ретрита, она бы вряд ли сюда приехала.