Сталин

Дошло до людоедства

Насильственное объединение крестьян в колхозы ввергло страну в состояние гражданской войны, утверждает Олег Хлевнюк. Голодные люди не давали вывозить хлеб. Крестьяне восставали по всей стране. В 1929 году в стране прошло 1300 мятежей – по четыре мятежа каждый день. В январе 1930-го в волнениях участвовало 125 тысяч крестьян. В феврале – 220 тысяч. В марте – около 800 тысяч…

Политбюро удержало власть над страной только благодаря террору. В 1930 году по делам, расследованным ОГПУ, было расстреляно больше двадцати тысяч человек. Провели мобилизацию в органы госбезопасности, в штат вернули бывших чекистов, которые ушли со службы, когда ВЧК (после Гражданской войны) преобразовали в ГПУ и аппарат сократили.

Разрозненные восстания крестьян едва не переросли в повстанческое движение по всей стране. Сталин запретил прибегать к помощи Красной армии в борьбе с восставшими, поскольку армия сама была крестьянской, и он боялся, что вчерашние крестьяне повернут оружие против власти.

Из деревни в армию шли пугающие письма – родители жаловались на налоги, на бедность, на хлебозаготовки, на то, что отбирают хлеб и скот.

«Письма из деревни в Красную армию, – докладывали особые отделы высшему руководству страны, – на девяносто процентов наполнены жалобами на тяжесть налогов и бесчинства власти, характерны следующие выдержки из писем: «Предсельсовета, коммунист, обращается с нами, как зверь, несмотря на то, что сам когда-то был дезертиром и бандитом» или «Вас там укрощают словами, а с ваших отцов за продналог последнюю шкуру дерут». В секретных «Обзорах политического состояния СССР», которые регулярно составлялись информационным отделом

ОГПУ, говорилось об упаднических настроениях в Красной армии.

Северо-Кавказский военный округ

Письмо красноармейца 22-й дивизии гласит: «Налога ни черта не давайте. Если у вас лишнего хлеба нет, то и дела нет, а скотину продавать не имеют права. Так и говорите, что платить нечем, что хотите, то и делайте. А если что-нибудь конфискуют, тогда посмотрим. Этот номер не пройдет».

Красноармеец 28-й Горской дивизии: «Настроение красноармейцев плохое. Нам говорят, что наши семьи пользуются льготами, ни в чем не нуждаются. Оказывается наоборот – непосильный налог, для которого приходится последнюю корову или лошадь продавать. Мы ругаемся с политруками и командирами по этому поводу».

Сибирский военный округ

Красноармеец 21-й дивизии пишет домой: «Еще раз прошу вас налога не платить. Укажите, что ваш сын служит в Красной армии. Пусть тебя (брата) садят в тюрьму, но налога не давай. Дай мне только приехать, всех ваших партийных перебью за то, что дерут с нас шкуру. Я решусь на все. Пусть умру в тюрьме, но счастья мало будет всем комячейкам, которые сейчас занимаются живодерством».

Западный военный округ

Красноармеец 2-й дивизии, вернувшийся из отпуска, рассказывал, что «крестьян обирают вовсю и при нем у одной вдовы отобрали последнюю корову. Мы здесь живем, как на даче, а что творится с крестьянами – один ужас».

Красноармеец полковой школы той же 2-й дивизии заявил военкому: «Вы мне говорите, что делается во Франции и Англии. Мне это неинтересно. У моей матери взяли тридцать рублей налога. Ей пришлось продать последнюю корову, чтобы заплатить».

Московский военный округ

Красноармеец 17-й дивизии говорил товарищам: «Мы, товарищи, молчим. Нас дома грабят беспощадно, дерут продналог. Давайте сорганизуемся и возьмем у них этот налог, пока есть винтовки в руках». Несколько красноармейцев 6-й дивизии заявили, что «в случае войны они первые перейдут к белым».

В армии распространилось враждебное отношение к политрукам: «При царе нас опутывали законом Божьим в школах. Сейчас стали опутывать политруки, которые рисуют нам картины, что везде хорошо, а придешь домой – жрать нечего».

У многих возникало стремление вырваться из армии. Начались массовые случаи членовредительства. В Уральском военном округе красноармейцы вливали себе в уши бензин. Когда это приобрело массовый характер, врачи поняли, что происходит… В воинские части поступало множество телеграмм с извещениями о смерти отца – как повод для получения отпуска.

Политическое руководство страны регулярно получало обзоры писем, которые крестьяне отправляли своим детям в армию. Последовало усиление почтовой цензуры с тем, чтобы не всякое письмо попадало адресату. Настроения в армии весьма беспокоили руководителей страны. Председатель ОГПУ Менжинский запретил местным органам госбезопасности «опубликовывать какие бы то ни было материалы из работы органов ОГПУ, особенно о массовых операциях в связи с хлебозаготовками».

Но информация о раскулачивании все равно распространялась по стране. Могла ли власть положиться на армию, которую приходилось использовать для подавления крестьянских выступлений в разных частях страны?

В Красной армии вместо боевой учебы сделали упор на политзанятия. Из десяти часов рабочего времени красноармейца почти половину составляли политзанятия. Красноармейцы видели, что между рассказами политруков и реальной картиной жизни в стране мало общего. Они усваивали этот урок: нужно врать и приспосабливаться и нельзя говорить то, что думаешь.

Конфискация хлеба в деревне и сворачивание частной торговли привели к перебоям с продовольствием и в городах. Весной 1928 года по крупным городам прокатилась волна рабочих выступлений, громили магазины, избивали милицию. 15 мая 1928 года в Семипалатинске женщины ворвались в горисполком, требуя выдачи муки. Собралась пятитысячная толпа безработных, они требовали помощи. В апреле волнения начались в Ленинграде, в мае – в Москве.

Страдания людей не находили ни малейшего отклика у высшего руководства страны. Крупные партийные чиновники оторвались от реальной жизни и преспокойно обрекали сограждан на тяжкие испытания. Когда глава правительства Рыков предлагал купить хлеб за границей (причем это можно было сделать по низким ценам), чтобы накормить голодающий народ, члены политбюро решительно запротестовали.

Алексей Иванович Рыков призывал к разумной экономической политике. Он был противником ограбления крестьян, проходившего под лозунгом сплошной коллективизации и раскулачивания. В неприятии сталинской политики в деревне Рыков выступал вместе с двумя другими членами политбюро – главным редактором «Правды», председателем Коминтерна Николаем Ивановичем Бухариным и лидером профсоюзов Михаилом Павловичем Томским.

Бухарин с нескрываемым возмущением говорил о новой сталинской теории:

– Полное право гражданства в партии получила теперь пресловутая «теория» о том, что чем дальше к социализму, тем большим должно быть обострение классовой борьбы и тем больше на нас должно наваливаться трудностей и противоречий… При этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми…

Николай Иванович не знал, насколько он близок к истине. Нескольким миллионам крестьян суждено было умереть от голода, а его самого ждал расстрел.

Увидев масштаб сопротивления, Сталин и его окружение, видимо, и задумали идею массовой чистки, искоренения всех тех, кто хотя бы теоретически может быть нелоялен. В 1933 году ввели паспортную систему, чтобы контролировать передвижение населения. Постановление Совнаркома от 28 апреля 1933 года о выдаче паспортов запрещало выдавать их «гражданам, постоянно проживающим в сельских местностях», то есть крестьянам, чтобы не дать им возможности уйти из деревни. Крестьянина советская власть держала на положении крепостного. Этот запрет был отменен только в 1974 году.

Разрушение сельского хозяйства и обнищание деревни привели зимой 1932–1933 годов к голоду. Уже после войны это признал и Сталин. На одном закрытом совещании он сказал:

– У нас голодало двадцать пять – тридцать миллионов человек…

Хуже всего ситуация была на Украине и в Казахстане.

В наши дни Киев обратился в ООН с просьбой признать голод на Украине в начале тридцатых (голодомор) актом геноцида.

«С какой сатанинской силой уничтожалась Украина, – писал в дневнике прозаик Олесь Терентьевич Гончар. – По трагизму судьбы мы народ уникальный. Величайшие гении нации – Шевченко, Гоголь, Сковорода – всю жизнь были бездомными… Но сталинщина своими ужасами, государственным садизмом превзошла все. Геноцид истребил самые деятельные, самые одаренные силы народа. За какие же грехи нам выпала такая доля?»

В Казахстане из-за голода и последовавшей за ним эпидемии тифа погибло миллион семьсот тысяч человек – сорок процентов всего казахского населения. Несколько сотен тысяч казахов бежали в соседние Китай, Монголию, Афганистан…

Голодающие крестьяне пытались украсть немного зерна, чтобы накормить детей. И тут уже вступало в действие ОГПУ. 7 августа 1932 года появился один из самых варварских законов сталинского времени – так называемый «закон о пяти колосках». Это было постановление ЦИК и Совнаркома «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности».

Постановление, принятое для борьбы с голодающим крестьянством, приравнивало хищение государственной и общественной собственности к преступлениям, за которые приговаривают к смертной казни. По секретной инструкции 1932 года обо всех смертных приговорах полагалось сообщать в комиссию политбюро, которая их утверждала. Но ОГПУ позволили приводить в исполнение смертные приговоры без утверждения их комиссией политбюро. В 1932 году по закону от 7 августа вынесли тысячу смертных приговоров. Столько же казнили за первую половину 1933-го.

Корней Чуковский 14 октября 1932 года записал в дневнике:

«Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично:

– У нас там истребление человечества! Истребление человечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ, но мне это все равно: там идет истребление человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. Я буду рад, так вам и надо!»

В мае 1933 года местные органы госбезопасности и прокуратуры получили секретное письмо ОГПУ, прокуратуры и наркомата юстиции:

«Ввиду того, что существующим уголовным законодательством не предусмотрено наказание для лиц, виновных в людоедстве, все дела по обвинению в людоедстве должны быть немедленно переданы местным органам ОГПУ».

Голод 1932–1933 годов унес от четырех до пяти миллионов жизней.

«Даже сейчас, много десятилетий спустя, не могу без содрогания вспоминать о том, чему был свидетелем летом и осенью 1933 года, – писал на склоне лет Борис Иванович Стукалин (при Брежневе – заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС). – В стране разразился страшный голод. Городские жители получали хлеб по карточкам… Во многих же районах, где случился неурожай, а последние запасы зерна были изъяты государством, наступило настоящее народное бедствие. Миллионы людей хлынули в города в надежде устроиться на работу, чтобы получать хлебную карточку или продержаться за счет подаяний…

В те дни мне встречались десятки этих несчастных. Многие уже ничего не просили, а просто лежали на земле, прислонившись к стене дома или забору, и с мольбой смотрели на прохожих. Страшно было видеть их распухшие ноги, изможденные, потемневшие лица… Люди умирали тут же на улицах и подолгу оставались лежать неубранными.

Эти жуткие картины потрясли детское сознание, и я уже никогда больше не испытывал такой душевной боли, чувства неосознанного протеста против страшной несправедливости и кошмарной нелепости происходящего. Даже во время войны, когда приходилось видеть всякое, смерть людей не воспринималась с такой остротой, с таким щемящим ощущением беспомощности и какой-то смутной вины, как гибель людей на улицах Тамбова».

Но вот что потрясает. Члены политбюро, как показывает анализ поступавших к ним документов, были прекрасно осведомлены о масштабах голода, о страданиях людей. Но историки отмечают, что нет ни одного документа, в котором Сталин и другие руководители страны сожалели бы о смерти миллионов сограждан. В них начисто отсутствовали простые человеческие чувства…

Московские процессы

10 мая 1934 года от паралича сердца скончался председатель Объединенного государственного политического управления Вячеслав Рудольфович Менжинский.

С главой ведомства госбезопасности прощались в Колонном зале Дома союзов. В некрологе, помещенном в «Правде» 13 мая 1934 года, говорилось: «Здесь, в этом зале дописывались последние страницы в тех привлекавших внимание всего мира делах, первые страницы которых набрасывались в кабинете т. Менжинского».

В Колонном зале проходили все громкие судебные процессы, спланированные председателем ОГПУ и его помощниками. Это «шахтинское дело» («вредительская организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса» – 1928 год), процессы по делам «Промпартии» («вредительство в промышленности» – 1930 год), «Трудовой крестьянской партии» («вредительство в сельском хозяйстве» – 1930 год), «Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков» («реставрация капитализма в стране» – 1931 год).

Все процессы были одинаковыми. Они должны были показать стране, что повсюду действуют вредители. Они-то и мешают восстановить промышленность и вообще наладить жизнь. А вредители – бывшие капиталисты, дворяне, белые офицеры, старые специалисты. Некоторые из них – прямые агенты империалистических разведок, которые готовят военную интервенцию.

Все процессы были полностью фальсифицированы.

«На старых специалистов власти свалили ответственность за свои собственные провалы и упущения, – пишет Николай Сергеевич Симонов, автор книги «Военно-промышленный комплекс СССР». – Между тем именно старые специалисты помогли советской власти в 1918–1920 годах запустить уже частично разрушенные военные заводы, восстановить на них в 1923–1925 годах нормальный производственный ритм и начать их реконструкцию».

Из всех вариантов индустриализации выбрали наихудший, отвергнув рекомендации экономистов с мировым именем. Это была личная воля Сталина и его окружения. Они не понимали, что экономика подчиняется определенным законам. Исходили из того, что экономика должна управляться в ручном режиме: «Мы решаем, кто и сколько должен производить». С экономическим образованием в политбюро тех лет не было ни одного человека. Человек, который отвечал за промышленность, закончил фельдшерскую школу, и это еще было хорошее образование. Где учились другие? В духовной семинарии, сельской школе, механико-техническом училище…

Часто можно слышать: если бы не сталинская индустриализация, страна проиграла бы Великую Отечественную.

Спор не идет о том, нужна или не нужна индустриализация. Конечно, нужна. Но две позиции очевидны.

Первая. Россия начала индустриализацию до большевиков, и она шла достаточно успешно.

Вторая. После окончания Гражданской началось восстановление экономики, разрушенной революцией и войной. Если бы этот нормальный и спокойный путь продолжался, то страна достигла бы огромных успехов без подрыва жизненных сил народа, без уничтожения крестьянства и без омертвления капитала. Ведь построили и то, что потом оказалось невыгодным, неэффективным, плохо работающим…

Форсированная индустриализация не принесла ожидаемого успеха. Ограбив деревню, вложили огромные деньги в промышленность. Но порочная организация экономики привела лишь к временному подъему. Затем темпы экономического роста упали. Ситуация в промышленности была не лучше, чем в сельском хозяйстве, отмечает Олег Хлевнюк. Деньги вкладывали в незавершенное строительство, в то время как действующие предприятия не получали сырья и оборудования. Финансовая система разрушилась. Правительство поднимало цены и печатало деньги.

План первой пятилетки (1928–1933 годы) выполнили меньше чем на шестьдесят процентов. План на вторую пятилетку составили куда менее амбициозный, но и он был выполнен лишь на семьдесят процентов. Но об этом ни слова – ни в печати, ни на собраниях. Страну и мир уверяли в невероятных успехах советской власти.

Когда закупали импортное оборудование, рассчитывали на огромный рост производительности труда. А она не росла. Хуже того, падала. Почему? Рабочим мало платили. Ввели систему пайков – чтобы поощрять ударников труда. Постановление политбюро от 15 декабря 1930 года «О рабочем снабжении» историки излагают одной фразой: «Кто не трудится на индустриализацию, тот не ест». Но распределение пайков стало поводом для спекуляции и воровства.

Попытались интенсифицировать труд, призывая трудиться по-социалистически. Сталин заявил: «В период реконструкции кадры решают все». Через неделю, 12 мая 1935 года, нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе назвал существующие нормы выработки «вчерашним днем». Слова вождей – закон для нижестоящих чиновников. Ответом на выступление наркома стал знаменитый стахановский рекорд.

В ночь с 30 на 31 августа 1935 года Алексей Григорьевич Стаханов, забойщик шахты «Центральная-Ирмино» в Донбассе, установил рекорд по добыче угля – выдал на-гора сто две тонны при норме семь тонн. О его подвиге рассказали всей стране.

Орджоникидзе распорядился организовать массовое стахановское движение. Партийные руководители на местах старались как могли, выдвигая рекордсменов. Или придумывая рекорды. Стахановцам платили больше. Но остальным рабочим не нравилось повышение норм выработки. Чекисты сажали мнимых саботажников, которые будто бы пытались сорвать стахановское движение… Но все это не помогало. Год с лишним после стахановского рекорда производительность труда в промышленности падала. Хуже того, в 1936 году увеличилось количество аварий на транспорте и в добывающей промышленности.

Нарком Орджоникидзе писал Саркису Артемовичу Саркисову, первому секретарю Донецкого (Сталинского) обкома:

«Плохо, Саркис, с углем и вообще с топливом. Надавали им орденов, а они в ответ сажают нас в лужу… То, что сегодня мне ясно: плохое хозяйственное руководство. Это в огромном большинстве хозяйственники старого уклада… В Донбассе имеются сотни и тысячи прямо-таки героев низовых работников, которые показывают замечательнейшие образцы работы. Надо этих героев передвинуть на места управляющих шахтами, рудуправлений и трестов».

Избавление от опытных и профессиональных кадров самым губительным образом сказалось на ситуации в угольной промышленности. Успеха не удалось добиться даже в самом Донбассе – это стало ясно через два года после стахановского рекорда.

«В 1937 году угольная промышленность не выполняла плана добычи угля в Донбассе, – свидетельствовал Лазарь Каганович, – и сразу же после назначения наркомом тяжелой промышленности я выехал в Донецкий бассейн».

Стахановцы требовали больших, чем было запланировано, поставок сырья, но в директивной экономике это было невозможно. К тому же Сталина не устраивал рост зарплат. Поэтому стахановское движение постепенно сошло на нет.

Перепробовав все остальные варианты, перешли к военизированной экономике, что означало ухудшение условий жизни рабочего класса. Пролетариат перестал быть победившим классом, а превратился в бесправную рабсилу.

20 декабря 1938 года появилось постановление правительства «Об обязательном введении трудовых книжек на всех предприятиях и организациях СССР». Это была форма контроля за работающими. Запретили самовольно менять место работы, ввели уголовное преследование за опоздание. В случае увольнения рабочих лишали продовольственных и промтоварных карточек, жилья³.

Ввели уголовную ответственность за выпуск недоброкачественной продукции. Но продукция даже оборонной промышленности была низкого качества, с браком.

Заместитель наркома тяжелой промышленности Иван Петрович Павлуновский докладывал в июне 1933 года Орджоникидзе:

«Завезено громадное количество нового импортного оборудования, а такие заводы, как «Баррикады» и строящийся Сормовский, целиком оснащены новой техникой. Основная проблема – отсутствие налаженного технологического процесса массового производства. Орудийные заводы до настоящего времени производят свою продукцию в основном теми же методами, которыми орудия делались десятки лет назад…»

Заместитель наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский на XVII съезде партии в январе 1934 года жаловался:

– Мне приходилось бывать на капиталистических фабриках, и я видел, что, когда инженер обходит станки, он обращает внимание на то, как осуществляется технический контроль, потому что слишком дорого запускать дальше запоротую деталь. У нас на многих заводах, наоборот, на контроль не обращают никакого внимания. Многие директора заводов сознательно ослабляют технический контроль, лишь бы было побольше продукции, а с качеством потом разбирайся…

Для стенографического отчета речь Тухачевского сильно сократили, чтобы не огорчать партийную массу конкретными примерами полной незаинтересованности социалистической оборонной промышленности в высококачественном производстве.

Уже в тридцатые годы стала ясна и другая проблема, которая подрывала обороноспособность государства, – отсутствие запасных частей к боевой технике.

Нарком Ворошилов говорил об этом с некоторым недоумением:

– Выполнить заказ на танк, трактор, автомобиль, самолет и прочее все стараются. За невыполнение этих заказов греют, за выполнение хвалят. А запасные части, которые также должны быть поданы промышленностью, – это в последнюю очередь.

Выпускать запчасти в социалистическом хозяйстве было невыгодно. Несмотря на все усилия Сталина и правительства, ничего изменить не удалось. В 1941 году на вооружении Красной армии находилось огромное количество боевой техники, но немалая часть оказалась бесполезной грудой металла из-за отсутствия запчастей.

Немалая часть военного бюджета пропадала впустую из-за неэффективности социалистического хозяйства. Страна тратила значительно больше, чем следовало. Неэффективность экономики била по трудящимся. Магазины опустели. Продукты продавались только в спецмагазинах Торгсина (Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами), где принимали как валюту, так и золотые кольца, коронки, крестики, браслеты.

В августе 1930 года в Москве ввели закрытые распределители продовольствия для рабочих наиболее важных предприятий. Идея понравилась, и распределители продовольственных и промышленных товаров появились по всей стране. Отныне особо заманчивой стала работа не там, где интересно, и даже не там, где хорошо платят, а там, где есть хороший распределитель – для других закрытый.

Аварии и выпуск некачественной продукции становились поводом для возбуждения уголовных дел. Обвинения в саботаже и вредительстве приобретали политическую окраску, и даже плохого повара при желании могли обвинить в троцкизме. Вина за аварии и брак была переложена на плечи руководителей производства, как пишет американский ученый Питер Соломон в своей книге «Советская юстиция при Сталине», хотя реальной причиной была форсированная индустриализация и требование выполнить план любой ценой. Поиск виновных, на которых можно было бы все свалить, – характерная черта Сталина. Он тем самым снимал с себя ответственность.

В реальность обвинений верили почти все. За малым исключением. Известный ученый-металлург, член-корреспондент Академии наук Владимир Ефимович Грум-Гржимайло, брат еще более знаменитого географа, обратился в «Главметалл» с просьбой освободить его от должности председателя научно-технического совета:

«Большевики раздули шахтинское дело, сделали из него мнимую угрозу срыва всей промышленности, взяли под подозрение всю интеллигенцию.

Не признав своей вины, что цены товаров поднимаются, производительность труда не растет, нация не богатеет, даже хлеба не стало, большевики стали искать виноватого в своих поражениях… Совершенно очевидно, что честный и независимый человек служить в этих условиях не должен».

Письмо Грум-Гржимайло было опубликовано в эмигрантской печати:

«Все знают, что никакого саботажа не было. Весь шум имел целью свалить на чужую голову собственные ошибки и неудачи на промышленном фронте… Им нужен был козел отпущения».

ОГПУ получило указание выявить вредителей во всех отраслях народного хозяйства. В начале августа 1930 года Сталин писал Молотову, что надо «обязательно расстрелять всю группу вредителей по мясопродукту, опубликовав при этом в печати». В конце сентября было принято постановление политбюро: опубликовать показания обвиняемых «по делам о вредителях по мясу, рыбе, консервам и овощам». А 25 сентября появилось сообщение о том, что коллегия ОГПУ приговорила к расстрелу сорок восемь «вредителей рабочего снабжения» и приговор приведен в исполнение.

На процессах в Москве обвиняемые безоговорочно признавали свою вину. Они рисовали грандиозную картину разрушения «вредителями» экономики страны, создавая Сталину роскошное алиби, которого хватило на десятилетия…