Влюбляться лучше всего под музыку

– Квас Михайлов, – подхватывает Ярик.

Мое лицо, наверное, выглядит сейчас, как сморщенный урюк, отчего они тут же начинают ржать, как кони.

– Задрали, – выдыхает Леся, устало качая головой. – Хэдлайнер мероприятия – сам Джон Н., это имя говорит тебе что-нибудь?

В моей голове будто переключается невидимый переключатель. Говорит ли мне что-нибудь имя Джона Н.? Да вы шутите! Я готов сутками насиловать эту гитару ради возможности выступить с ним на одной сцене. И Леся, кажется, понимает меня без слов.

– Вот и отлично. Предлагаю провести небольшой джем-сейшн. – Она встает и направляется к микрофону, не торопясь и плавно двигая бедрами. – Ритм-секция задает ритм и основной грув, остальные подхватывают. М-м?

– Поехали! – Смеется Ник, хватая палочки.

Аня

Я с разбегу падаю на стул напротив. Официанты не должны так делать никогда, но с каких это пор меня волнуют такие мелочи? Особенно когда речь идет об особенных посетителях – таких, как Павел Юрьевич Камышев, известный писатель.

Когда он появился здесь впервые, никто из нас и не думал, что хмурый мужчина с густой растительностью на лице пишет книги. Он выглядел грустным, даже потерянным. Пришел однажды утром, заказал чашку кофе и уставился в окно. Долго смотрел вдаль, словно размышляя о чем-то, и делал пометки в блокноте.

В общем-то, ничего необычного. Но сердце подсказывало мне, что этот человек сильно печалился о чем-то. Он будто совершенно один в незнакомом городе, его никто не ждет, поэтому торопиться ему некуда. С того дня мужчина стал приходить каждый день, и это заинтересовало меня еще сильнее.

Тот же задумчивый взгляд, небольшой блокнот с заложенной между страниц ручкой и чашка крепкого кофе, успевающая остыть, пока ее хозяин разглядывает через окно крыши соседних домов, прохожих и солнечные зайчики на стекле. На вторую неделю я не выдержала, подошла и предложила заменить его остывший кофе на свежий. Вместо этого он просто назвал меня по имени.

– Аня, – тихо спросил мужчина, потирая висок, – как ты думаешь, что чувствует женщина, перед которой мужчина встает на колени?

– Э-э… – Растерялась я, опустив руки. Проследила за его взглядом, устремленным на бейджик на моей груди. Вот откуда странный клиент узнал мое имя. – С…смотря, для каких целей? Вы перед кем-то виноваты?

Тогда я в первый раз увидела его добродушную улыбку и усталые темно-зеленые глаза, блестящие от застывших в них слез.

– Это для книги. – Хрипло ответил мужчина.

– Вы пишете книги?

– Да.

– О чем?

– Фантастика, постап, боевик.

– Кровь, кишки, мясо, убийства?

Он усмехнулся.

– Вроде того.

– Так что там с вашим героем?

– Он любит. – Мужчина сжал губы. – И встает на колени, чтобы поцеловать свою любимую в живот.

Я пожала плечами.

– Мужчины не простят вам этой сцены.

В его взгляде было понимание.

– А женщины?

– Они полюбят вас еще сильнее. – Улыбнулась я. – Это как… почувствовать себя богиней.

Он сделал пометку в блокноте.

– По-вашему это не унизительно для мужчины?

– Что? – Я рассмеялась. – Знаю одного мужчину, которому унизительно покупать цветы своей женщине и нести их в руках по улице. Только это уже клиника. Диагноз. А встать на колени… Это мечта. Что в любви и мечте может быть унизительного? Покажите мне эту сцену.

– Я… еще не написал ее.

– Тогда обязательно пишите.

– Так вы думаете, это не испортит хардкорно-брутальную книгу?

– Нет. – Я медленно опустилась на стул напротив него. – Добавьте больше мата в разные сцены, больше перестрелок, продажных девок и выпивки, тогда угодите всем.

Мужчина улыбнулся, его глаза просветлели.

– Интересно.

– С вас потом автограф. – Я достала свой блокнот. – А теперь давайте чем-нибудь накормим вас, надоело смотреть, как вы изводите себя каждый день.

– Почему вы думаете, что извожу?

– Я – наблюдательная, у меня работа такая. – Оглядела его. – Густая борода, давно нуждающаяся в соответствующем уходе, мятая рубашка, никогда не звонящий телефон, сидите один, подолгу, ссутулившись. Вероятно, вы одиноки. И с каждым днем худеете все сильнее. Если не взять себя в руки, через год будете выглядеть на пятьдесят.

– Думаете?

– Знаю. – Кивнула я. – Вам лет тридцать пять, не больше. Так? Если умыть, почистить, причесать, будете выглядеть на тридцать. Простите, иногда я бываю слишком грубой, но ничего не могу с собой поделать.

– Без обид. – Он долго молчал, боясь потревожить тишину зала. – Чем вы собираетесь меня накормить?

И с того дня мы общались практически каждый день. Я призналась Павлу, что однажды тоже пробовала писать. Пятьдесят страниц заметок официанта. Он уговорил меня показать их ему, а потом долго смеялся и даже похвалил мой стиль.

«Ошибки – это все ерунда, тебя не должны сильно волновать опечатки, читать-то не тебе. – Подмигнул Камышев. – К тому же в издательствах над текстом работают соответствующие специалисты. Думаешь, я пишу идеально? – Он потрепал меня по плечу. – Нет. Ты – автор, вот, что я вижу. И если захочешь, сможешь написать в любом жанре».

Я тогда посмеялась и побежала в магазин, где скупила все его книги. Читала ночами запоем и ставила галочки на полях в самых интересных местах. Теперь Камышев приходил к нам почти каждое утро, пил кофе, завтракал, работал на ноутбуке, и никто из персонала не смел сбивать его с мыслей.

А в обед мы вместе выходили на крыльцо, болтали о том и о сем. Он курил трубку, а я жаловалась ему на маму, начальницу, учебу и на жизнь. Павел давал мне советы и затем уходил на работу в газету.

Наше общение всегда было теплым и оставалось чисто дружеским, хотя в такого мужчину трудно было не влюбиться. Сильный, крепкий, суровый. Камышев воспринимал меня исключительно, как ребенка, а я с благодарностью принимала от него ту отеческую заботу, которой не знала с самого своего рождения.

Зимой он дописал ту самую книгу (в которую вписал любовную линию) и, ожидая ответа издательства, охотно принялся за новый сталкерский боевик. Некоторая смена жанра спасла его от депрессии из-за неудачного романа, который писатель закрутил весной с девушкой-врачом. А мои щедрые слова поддержки, очень надеюсь, не дали углубиться его личностному кризису^[3].

– Как поживает моя акула пера? – Я барабаню пальцами по столешнице.

– Скорее дятел клавиатуры, – усмехается Павел, отодвигая в сторону ноутбук. – Все хорошо.

– Да?

Он кивает.

– Правда.

Его грустный взгляд переворачивает мне душу. Нужно срочно свести его с кем-то или помирить с бывшей женой.

– Как выходные? Повеселился?

Камышев кашляет.

– Спал.

– Не ври-и. Наверное, познакомился с кем-нибудь?

– Нет. Это не для меня, я устал.

Мы одновременно поворачиваемся и смотрим в окно, обратив внимание на прохожую. Перед нами по залитой лучами мостовой медленно проплывает полураздетая красотка. Юбка еле прикрывает то, что предназначена прикрывать. Каблуки высотой с Эйфелеву башню, очки на пол-лица.

– Хороша, – смеюсь я.

Камышев закрывает лицо руками.

– Что ж вы, женщины, с собой делаете! Едва жарко стало, все повылезали. – Он наваливается на спинку стула и смотрит на меня. – Иду сейчас, читаю найденную на развале «Корабли и сражения», «Сепультуру» так себе православно слушаю. На остановке трамвайной встал, закурил папиросину, башкой своей глупой деревенской мотаю, десять лет в городе, а все никак к дамам городским не привыкну. И вижу… Истинный крест, глаз лег, аки на птицу-павлина заморскую. Ибо какая-то цветная разлетайка с платок носовой у нее грудь прикрывала, да вся в стразах.

– Ой, не могу, – я сползаю со стула, смеясь. От его историй у меня всегда слезы из глаз.

– Стоит павой, загорелая. Правда, весит килограмм на двадцать больше, чем надо. Но модная. Из бриджев полужопья торчат, пузо вперед яичком. Ногти бирюзовые на ногах, палец с колечком, а ногти прямо асфальт шкрябают. И тут смотрю… Божечки! Там, где одна складка на другую заходит на животе, торчит из них цепочка и спускается вниз. Вот, думаю, до чего бес человека доводит!

– Ну, тебя! Все! – Я вытираю слезы от смеха. Вспоминаю, сколько раз он мне самой делал замечания по поводу одежды. – Как мне теперь людей обслуживать?

– А ты чего такая помятая сегодня? – Вдруг спрашивает Павел.

– Ох, – мое лицо моментально становится ярко-малиновым. – Мы это, с моим Пашкой… В общем… – Заламываю руки. – Вместе теперь.

– Поздравляю! Наконец-то! – Камышев протягивает свою огромную ладонь и жмет мне руку. – Давно тебе пора было успокоиться.

– Думаешь?

– Да. – Он поглаживает большим пальцем свою ухоженную бороду с едва заметными сединками. – Женщина – тоже книга. Смотрят многие, приобретает один.

– Ага, или как в библиотеке. – Смеюсь я. – Такая яркая и интересная, что пошла по рукам!

– Нет. – Павел смеется. – Очень рад за тебя. Правда. Он – как раз то, что тебе нужно, чтобы мозги на место встали.

– Спасибо.

– Кстати. – Он хмурится. – Ты прочитала?

Я выпрямляюсь. Очень важный момент. Неделю назад он давал мне черновик своей новой книги.

– Да. – Говорю тихо. – Потрясающе… как обычно. Но есть Но.

– Крис?

– Да. – Смущаюсь я, критик из меня так себе. – Не может быть женщина просто сукой. Адской гадиной, которая мочит всех из одной только жажды убивать. Думаю, ты должен дать ей историю. Драму, из-за которой ее жизнь перевернулась. Что-то же должно было превратить ее в зверя? Иначе, не верю… – Мои плечи виновато опускаются. – Знаю, что ты вряд ли станешь менять, но все же…

– Тащи завтрак, – машет он на меня рукой, прогоняя, словно назойливую муху.

Я улыбаюсь, встаю и иду на кухню. У нас с ним всегда так. Я не могу не сказать, а он не обижается, но долго переваривает и ворчит. Не знаю, как бы я жила, если бы на меня постоянно сыпалось столько критики, как на него. Книга ведь не пятитысячная купюра, чтобы всем нравиться. А мнение, оно, как известно, как и дырка в заднице, – у каждого свое.

Паша

Я быстро переодеваюсь, целую растерянную маму в щеку, хватаю толстовку, ключи и выбегаю из квартиры. Спускаюсь быстро: адреналин еще кипит в крови, даря чувство полета. Перепрыгиваю сразу через три ступеньки, преодолевая последние лестничные пролеты в считанные секунды.

Прыгаю в машину, завожу мотор и трясу головой – волосы после душа еще сырые, но сохнут значительно быстрее, чем прежде. Они теперь короткие. С новой стрижкой жить стало удобнее, и никаких запар с расческой по утрам.

На светофоре шарю по карманам, достаю и пересчитываю деньги. Ну, просто супер: две пятисотенных и одна жалкая мятая сотка. Хорошо, хоть они есть. Починил на днях соседу катализатор, тот был забит всякой фигней. Пробил сетку ломом, почистил, поставил обратно и отправил его потом к электрику исправить ошибку. Сэкономил мужику целую кучу денег, потратил три часа, а взял за работу всего полторы тысячи. Ну, и то вперед.

Не пустил бы меня дядя Артем в свой автосервис, не заработал бы и этого. Ну как Артем, вообще, его зовут Аракел, но у местных армян почему-то принято брать себе русские имена. В их окружении полной Василиев, Степанов и даже один Потап водится, который на самом деле Пахратур. Веселые, душевные ребята.

Убрав купюры в карман, нервно давлю на газ. Да уж, с такими деньгами не разгуляешься. Не то, что угостить девушку ужином в приличном месте, тут даже не на всякое захудалое кафе хватит. Придется импровизировать.

От мыслей о предстоящем разговоре с Димой неприятно сосет под ложечкой. Лучше сразу признаться во всем, ведь все равно найдется тот, кто выложит ему все на блюдечке. А так, я скажу, что сам разбил посуду и выпил шампанское – глядишь, не убьет. Все лучше, чем Ане отдуваться одной за ту пирамиду из фужеров, которую она бабахнула.

Хотя девчонка, конечно, просто поразила меня. Всегда казалось, что ее показная отвязность продиктована желанием быть в центре внимания. И по сравнению с той же Лесей, которая выглядит излишне доступной, Солнцева всегда создавала впечатление потенциально способной на серьезные отношения. Иначе, зачем все это? Девушку на одну ночь можно найти в любой момент, а так, чтобы захватывало дух и реально тянуло к человеку – такого у меня еще не бывало ни с кем, кроме нее.

Хотя, о чем ты, парень? Перед тобой шанс, за который можно, нет, просто необходимо уцепиться, если ты адекватный, здравомыслящий человек. Музыка – это цель, к которой ты даже боялся идти потому, что таким ребятам, как ты, никогда не предлагают щедрых возможностей – разве что в сказке.

Пусть это всего лишь одно выступление. И не знаю, найдется ли для меня в группе место после фестиваля, но разве могу я отказаться от хоть и туманной, но перспективы?

Волна стыда вдруг появляется из ниоткуда и накрывает меня с ушами. Аня!

Она останется здесь одна. Между нами зарождается неизвестно что, но это что-то мне почему-то необычайно дорого, и совершенно не хочется выбирать между ней и призрачной возможностью быть музыкантом.

Можно отказаться от предложения. Можно всю жизнь крутить гайки в сервисе, пока пальцы не станут похожими на сосиски и не будут перекрывать своей толщиной все шесть струн. Можно даже до старости делать вид, что ты не просрал однажды такой подарок судьбы.

Но ведь Аня… тоже подарок. Нужно поговорить с ней. Просто обсудить. Если мы все еще вместе. Вчера было весело, не спорю, но что если все так вышло только потому, что мы были пьяны? Нужно срочно посмотреть ей в глаза – там точно должны быть ответы на все вопросы. Глаза никогда не лгут.

Мы найдем выход, обязательно отыщем его. Перед нами сотни дорог, тысячи возможностей, а мы запутались там, где нужно радоваться каждой минуте, проведенной вместе.

Я запутался. Но сейчас она появится и все расставит по местам.

Я останавливаюсь у ее дома, взъерошиваю волосы и пытаюсь унять сердцебиение. «Мы вместе придумаем, как лучше поступить, раз уж я сам не могу решить». Долго смотрю на небо, медленно и едва заметно покрывающееся ковром из звезд. «Дай мне знак, а? Эй, мужик, где ты там? Управляешь нами, словно фигурками на шахматной доске. Чего спрятался за тучу? Покажись».

Улыбнувшись самому себе, я выхожу на освещенную фонарями улицу и ощущаю предвкушение долгожданной встречи. Закрываю дверцу, разворачиваюсь и… застываю вдруг, как вкопанный. Мимо идет мальчишка лет тринадцати – с гитарой за спиной и наушниками в ушах, он что-то напевает себе под нос. Я невольно задерживаю дыхание, глядя, как он удаляется прочь по тротуару. «Это он? Это знак?» – обращаю взгляд на небо.

Скажи мне кто в его возрасте: что бы ты выбрал: женщину или мечту, я точно покрутил бы у виска. Конечно, мечту. Возможность. Синюю птицу счастья. Карьеру, если даже это будет одним шансом из тысячи. Если будет даже крохотная, почти ничтожная, надежда на успех.

Черт… Как же сохранить и то, и другое? Возможно ли?

Аня

Почему из всех парней мне достался этот? Не тупоголовый качок с интеллектом хомячка, не ухоженный эгоист, не любитель приврать и повыделываться? Почему Пашка так нравится мне? Совершенно безбашенный, сильный и чуткий. Такой разный. С таким мужчиной не пройдут прежние фокусы, они с ним и в голову-то не придут.

Вот я попала, все, мне конец…

Смотрю в окно.

За стеклом клубится темнота, опускается на усталый город черным плащом, сплетается в причудливые узоры фонарей, в яркие отсветы витрин, напоминает о тяжелом дыхании приближающейся ночи. Я вижу подъехавшую Пашкину развалюху, на которую он заработал кровью и потом, накидываю кофту и выхожу из дома, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы избежать ненужных объяснений с матерью. У нас с ней в последнее время не выходит спокойных разговоров, одни разборки с предъявлением взаимных претензий и перебрасыванием друг в друга старых обид.

Спускаюсь и неожиданно встречаю Пашку на выходе из подъезда, в дверях, точнее буквально впрыгиваю в его объятия, оставляя за спиной ненужные сомнения. Как же мы посмотрим друг другу в глаза? Как будем вести себя? Что почувствуем? Все мимо. Потому что мы уже здесь, касаемся друг друга, и это мгновение застывает вместе с нами в воздухе, вплетаясь в души тонкой лентой зарождающегося чувства.

Кажется, в этот момент я лучше узнаю себя. Понимаю, какой могу и хочу быть – лишь бы только рядом с ним. Его цепкие руки обвивают мою талию, обнимают за шею. Наши рты соприкасаются, сразу и безошибочно найдя друг друга, и мы целуемся. Долго, дико, страстно.

Я тону в любимом запахе, чувствуя, как сильные пальцы нежно сжимают кожу на моей спине, забираясь без моего ведома под футболку, оставляя там дорожки из гусиной кожи. Мечтаю, чтобы там же оказались и его губы. На мне. Везде.

Вспоминаю, что мы стоим вдвоем под светом фонаря, возле подъезда, у всех на виду и ослабляю хватку. Глажу его плечи, поднимаюсь выше и осторожно скольжу ногтями по его шее, вытягивая сладостный стон из его губ. Ощущаю, как Паша дрожит всем телом. Слегка отстраняюсь, провожу пальцем по груди, останавливаясь на пирсинге в его соске. Это заставляет Пашку оторваться от моих губ и весело рассмеяться.

– Что ты там ищешь? – Хохочет он.

– Интересно, оно все еще там? – Нащупываю металлический ободок. – Да-а, оно там.

Его взгляд, полный страсти, обрушивается на меня, точно волна на подмытый водой берег, глаза блестят в мягком свете фонарей безудержным огнем.

– Понравилось? – Спрашивает Паша, имея в виду колечко.

Я останавливаюсь глазами на его крепкой груди.

– Мне все вчера понравилось, – отвечаю ему, имея в виду что-то другое, совершенно конкретное.

И Пашка тут же понимает, о чем я.

– Поехали! – Вдруг тянет меня за руку к машине.

Послушно следую за ним, мечтая, чтобы то место, куда он меня повезет, не оказалось рестораном. Потому, что единственное, о чем я сейчас мечтаю, это быть с ним наедине. В тишине и без света.

Паша

По пути на пляж мы заезжаем в маленькую, спрятавшуюся среди старых советских пятиэтажек, забегаловку. Аня сидит в машине и ждет, пока я покупаю все необходимое. Расплачиваюсь с молоденькой продавщицей, слегка улыбаюсь в ответ на ее недвусмысленное подмигивание и спешу обратно. Нужно успеть доехать, пока пирожки не остыли, а лимонад не согрелся. Бросаю покупки на заднее сидение, целую Аню в губы и завожу автомобиль.

Всю дорогу любуюсь тонкими линиями ее рук и изящными лодыжками, выхваченными моим взглядом из темноты салона. Любуюсь ногами, до колена прикрытыми белой юбкой и ниже обутыми в грубые короткие сапоги. Интересное сочетание, мне нравится. Как и ее улыбка – манящая, просто сводящая с ума. Как и ее волосы, в которые небрежно вплетены несколько тонких косичек. Идеальный разгильдяйский образ: утонченно-хулиганский и неистово-скромный одновременно.

Когда мы останавливаемся посреди пустынного пляжа, Аня вытягивает шею. Будто не верит своим глазам. Потом смотрит на меня вопросительно, словно недоумевает: «Какого черта мы здесь делаем?». Когда глохнет мотор, она выскакивает из машины, впивается взглядом в длинную полоску воды, тянущуюся вдоль песчаного берега, и долго любуется тихими волнами, ласково лижущими берег.

– Я ужасно расстроена, что ты привез меня сюда, – вдруг выдает она.

– Правда? – Спрашиваю я, опуская руки.

– Нет.

Улыбка на ее губах переливается чистым жемчугом в свете луны, и гаснет, обращаясь в хитрую ухмылку. Солнцева нагибается, сдергивает с ног сапоги и бросает в меня. Один больно прилетает в плечо, другой я успеваю поймать на лету возле самого носа. Девчонка с хохотом срывается с места и бежит к воде.

– Я тебя достану! – Кричу ей, швыряя сапоги на коврик под водительским сидением.

– Он меня достанет! – Заливается смехом Аня.

– Поймаю!

– Поймает! Аха-ха! – Хихикает она, вздымая носком изящной ножки сотни брызг.

Я подлетаю к ней, хватаю, удивляясь тому, какая она маленькая и легкая, ловко закидываю на плечо, и быстро мчусь по кромке берега. Почти лечу, не замечая, как ноги тонут в мокром песке. Ускоряюсь еще и еще, едва только услышав, что она начинает громко визжать, и перекидываю ее за спину, позволяя удобнее обхватить мою шею руками.

Сладкий запах абрикоса, исходящий от ее волос, щекочет ноздри, звонкий девичий смех ласкает слух. Такую невозможно обидеть, такую нельзя не любить. Ее нельзя променять на кого-то другого или что-то другое, нельзя забыть. Я тащу свою добычу к машине и усаживаю прямо на капот. Аня разочарованно стонет и ложится на спину в знак протеста. Вытягивает ноги, закладывает одну на другую, заставляя подол юбки немного приподняться, и, молча, любуется звездами.

Я достаю из машины пакет с горячими пирожками, упаковку салфеток и две бутылки с лимонадом, с которых мелкими капельками стекает конденсат. Ставлю всё это на капот, запрыгиваю и располагаюсь рядом. Аня садится, разглядывает содержимое пакета и с недоумением сверлит меня взглядом:

– Беляши?

– Да.

– Хм. Лимонад?

– Ага. – Достаю несколько салфеток, самый пузатый ароматный беляш и протягиваю ей. – Элитного шампанского мы уже вчера попили, сегодня на ужин меню проще.

– Хорошо, – ничуть, кажется, не расстраивается она, принимая из моих рук пирожок и откусывая здоровенный кусок.

Секунда, две, и из ее уст вырывается неприличный стон, годящийся разве что для взрослых фильмов. Затем еще один и еще. Неудивительно – хрустящая корочка, внутри нежнейшая мякоть, обжигающий сок и вкусное свежее мясо. Пальчики оближешь!

Я открываю лимонад и, дождавшись, когда она прожует, протягиваю ей.

– Воткинский лимонад. Такой продают только в одном магазине города. Дефицитная вещь, но он того стоит.

– М? – Удивляется она, принимая из моих рук бутылку. – Не слышала про такой.

Сейчас все вопросы отпадут. Ну же… Да! Контрольный в голову. Ледяная сладость, обжигающая язык десятками мелких пузырьков, и свежесть, остающаяся на губах и требующая ее слизнуть. Что я и делаю, припадая к ее рту лишь на долю секунды.

Мне хорошо, мне так спокойно с Аней. Здесь, под луной. У реки, которая тихим шелестом волн, мерцающими в ней малиновыми огоньками звезд, словно облегчает душу и успокаивает нас.

– Советуют покупать лимонад только в стеклянной таре… – начинает Аня.

– Я люблю тебя, – одновременно с ней говорю я.

И девушка вдруг замирает, вцепившись в стекло бутылки, как в спасательный круг. Смотрит на меня, будто гипнотизирует. Долго-долго. И я боюсь даже улыбнуться. Сглатываю, понимая, что все испортил, что больше шанса не будет, и понимая, что она сейчас сбежит. Медленно вытираю пальцы о салфетку и молчу.

Но в ее глазах нет страха. Нет отторжения, злобы, брезгливости. Аня просто разглядывает меня, и я не удерживаюсь от того, чтобы тоже смотреть на нее – так же открыто и смело. Стараюсь запомнить каждую черточку милого сердцу лица, запомнить то волнение, которое рождается в моей душе при взгляде на него. Ту радость, которая выплескивается наружу, едва я замечаю улыбку на ее открытом лице.

Аня склоняет голову набок и проводит тыльной стороной ладони по моей щеке – медленно, нежно, едва касаясь. Заставляя меня закрыть глаза и податься в сторону ее прикосновения, будто кота, жаждущего ласки хозяйки. Ее рука застывает на моем лице чуть дольше положенного.

– Лимонада? – Вдруг хрипло спрашивает она в тишине.

Я открываю глаза.

– Давай.

– С пирожком? – Хитро прищуриваясь, говорит Аня.

– Нет. – Выдыхаю я, отставляя бутылку в сторону. – С тобой.

Она первой касается моих губ, и мы будто летим вместе в пропасть – быстро, отчаянно, жадно.