Читать книгу: «Целую, Макс», страница 2

5. Три года спустя

Чтобы достать салфетку и промокнуть влажные от волнения ладони, требуется несколько секунд. За это время я понимаю, что моя жизнь никогда уже не будет прежней. Этот вывод легко оспорить, потому что основывается он на том, что я вижу в щель приоткрытой двери.

Мужские руки.

Обычная, вроде бы, часть тела, не предвещающая конец света. Но что-то в этих руках, в их напряженной неподвижности, тревожит. Предвещает беду.

Домработница Нора смотрит на меня поверх очков.

– Мистер Эванс вас¹ ждет. Вы готовы?

«Нет» кажется самым честным ответом, но, увы, невозможным, если учитывать мою финансовую ситуацию и данное маме обещание. Скомкав салфетку, оглядываюсь в поисках мусорного ведра и, не найдя, кладу в карман.

– К вам Элли Коваль! – Нора впускает меня в кабинет.

Сидящий за столом мужчина не встает, даже не шевелится.

С каждым шагом моему взгляду открывается все больше – идеальный узел галстука, обтянутые пиджаком широкие плечи, темные короткие волосы, привлекательное лицо.

Ежусь от необъяснимой тревоги.

Руки мужчины остаются неподвижными, будто замирают над клавишами рояля, готовясь сыграть сложную композицию. Вся его поза выдает напряжение, особенно взгляд – такой силы, словно толкает в грудь.

– Здравствуйте, мистер Эванс!

Он не сводит с меня глаз и молчит.

– Вам что-нибудь принести? – спрашивает Нора и, клацнув блюдцем, забирает пустую чашку со стола. В ответ он дергает головой, будто отгоняет надоедливую муху. Нора не возмущается его грубости. Выходит из кабинета и закрывает дверь.

«Спасибо» и «здравствуйте» явно считаются здесь лишними, а уж «приятно познакомиться» и «присаживайтесь, пожалуйста» – это вообще атавизмы.

Я так и стою посреди кабинета. Сесть мне не предлагают, а сама я не успеваю сориентироваться. Взгляд поневоле возвращается к рукам мужчины, к сильным пальцам, к венам под загорелой кожей. За последние несколько лет я побывала на разных собеседованиях – неофициальных, плохо организованных, удачных и нет, но такого волнения не испытывала никогда. Уж точно не из-за чужого молчания и пристального взгляда.

И не от вида мужских рук.

Сейчас он встанет, подойдет ко мне и пожмет руку. Моя ладонь потеряется в его, и от волнения я провалю собеседование. Что в нем такого?! Вроде обычный мужик, но… Одним взглядом он встряхнул меня, как снежный шар, и теперь внутри буран. Мысли и чувства никак не успокоятся, не осядут снегом.

Смогу ли я на него работать?

Память услужливо подкидывает информацию о зарплате, почти в три раза выше, чем я получала до сих пор. За несколько месяцев до начала семестра в университете я накоплю кучу денег.

Комкаю полу пиджака, стираю предательскую влагу с ладони. Рукопожатие должно быть твердым и уверенным, по нему судят о характере.

Джек Эванс успешный предприниматель. Какое-то время он жил в Азии, а теперь решил вернуться домой. Ему нужен секретарь. Я узнала об этом от маминой знакомой. Домработница назначила дату собеседования, и вот…

Говорят, Джек талантлив и приятен в общении, однако он смотрит на меня так, будто собирается принести в жертву. И молчит. Так и не поздоровался, и руку пожимать не спешит.

Нервно переступаю с ноги на ногу, колени соприкасаются с легким шорохом капрона.

Джек опускает взгляд на мои ноги, но тут же отворачивается. Хоть за это спасибо. Если собираешься работать с человеком один на один, между вами не должно быть неуместных взглядов.

– Я Элли Коваль. Спасибо, что пригласили меня на собеседование.

Джек так и не поднялся, и не поздоровался. Молчит и при этом смотрит на меня так пристально, будто проверяет мои мысли. Еще немного – и я не выдержу и уйду. И так уже понятно, что мы с этим глазастым молчуном не сработаемся.

– У вас есть ко мне вопросы? – спрашиваю, едва скрывая раздражение.

Медленным, ленивым движением Джек поднимает лежащие перед ним бумаги. Кажется, это мое резюме, но я не уверена, потому что плохо вижу без очков. Однажды сезонный рабочий на ферме сказал, что в очках я похожа на «сексапильную училку из порнофильма», поэтому на важных встречах с мужчинами справляюсь без очков.

– С таким резюме направляют к психиатру, а не берут на работу, – наконец изрекает Джек.

К-х-м…

6

Все понятно. На работу меня не возьмут, но это к лучшему. Если по одному взгляду можно определить, сработаетесь вы с человеком или нет, то я уже сделала выводы. Отрицательные. Если бы я ушла сама, потом жалела бы об упущенной возможности, деньги-то немалые. А если грубый самодур мне откажет, моей вины в этом нет.

Внутри разливается приятное тепло, я расслабляюсь.

Вот только… хамства не приемлю. Если мое резюме ему не подходит, зачем звать меня на собеседование? Чтобы оскорбить?

– Это резюме человека, который честно зарабатывает на жизнь и учитывает свои… ограничения, – отвечаю и тут же жалею об откровенности. Последняя часть фразы лишняя, но я слишком разозлилась, и правда вылетела наружу. На провокацию реагировать нельзя, особенно звенящим от обиды голосом, иначе доставишь обидчику удовольствие.

Джек только этого и ждал. Ему явно нечем заняться, кроме как приглашать девиц на собеседование и втаптывать в грязь.

– И какие, позвольте спросить, у вас ограничения? Умственные? Физические? – Смакует каждый слог, демонстративно оглядывая меня с головы до ног и намекая, что особых ограничений не видит. – Если бы у вас были, как вы выразились, ограничения, вы бы нашли подходящую работу и не метались. А вы… – Опустив взгляд на резюме, скалится. – Официантка, сиделка, секретарь на ферме, снова официантка, няня, снова секретарь на ферме… Почему вас так тянет на ферму? Нравится запах навоза?

Мне бы развернуться и уйти, но…

– Экоферма «Зеленые поля» – это замечательное место. Свежий воздух, дружеская атмосфера, экологически чистые продукты…

Получилось бы намного эффектней, если бы я не говорила словами из рекламного буклета, и если бы мой голос не дрожал от возмущения.

– Вы попали туда по протекции, – выплевывает презрительно.

– Откуда вы… почему вы так решили?

– Я сказал наугад, а вы подтвердили мою догадку. Могу угадать и остальное. О работе вам рассказала подруга вашей матери или тети, кто-то по женской линии, потому что отца у вас нет. Биологически он, конечно, был, но выросли вы без отца. И в личной жизни вам не везло. Вас кто-то обидел, и вы позволили подростковой дури определить вашу жизнь. Это влияет на то, как вы держитесь, вам не хватает уверенности. Вы наверняка были отличницей и занудной активисткой, а потом… что случилось? Запоздалое половое созревание ударило в голову? Вы толком не доучились и свили себе безопасное гнездо, из которого не вылезаете. Вам легче с детьми и животными, чем со взрослыми людьми. Вот вы и сидите на ферме: гладите ягнят в обеденный перерыв, сгребаете навоз и прячете дырявые носки в резиновых сапогах. – Пристально осмотрев меня с ног до головы, он добавляет. – И давно перестали замечать собачью шерсть на одежде.

В шоке от его грубости растерянно осматриваю костюм, хотя это и бессмысленно, без очков ничего не разглядеть. Но и Джек сидит слишком далеко, чтобы заметить собачью шерсть на моей одежде. Да и нет никакой шерсти, потому что я не ношу костюм на ферме, и грязную одежду в шкаф не вешаю. Хотя… на ферме есть собака, Чарли, и он везде за мной ходит. Его длинная шерсть и вправду липнет к одежде…

О чем я думаю?! При чем тут шерсть? Проблема не в шерсти, а в Джеке Эвансе… невыносимый тип!

А он между тем продолжает небрежным, снисходительным тоном.

– Вы бы так и сидели на ферме долго и счастливо, но ее продали, а на ее месте построят базу отдыха. И вам больше негде продавать безвкусный сыр и прокисшее молоко.

Таращусь на него так яростно, что щиплет глаза.

– Наши молочные продукты считаются лучшими в графстве! Мы никогда не продаем прокисшее молоко, и наш сыр… вкусный!

Джек насмешливо приподнимает бровь, будто ждет продолжения. Потом комкает резюме и швыряет его в мусорную корзину.

– Из всего, что я сказал, вы не согласны только с этим? – спрашивает с издевкой. – Вы могли бы завоевать мир, а вместо этого хотите спрятаться под моим боком, печатать мои слова, выполнять мои приказы. Все, чтобы, не дай Бог, не сделать что-то самой, под свою ответственность. Чтобы не рисковать.

Завоевать мир?! Из нас двоих к психиатру надо ему, причем срочно.

– Мне казалось, вы ищете человека на должность секретаря, а не Наполеона Бонапарта, но я ошиблась, извините! – Заикаюсь от ярости, поэтому фраза выходит скомканной, злой.

У Джека вырывается смешок, и на секунду он становится похожим на человека. Но только на секунду.

Все, пора домой. На работу меня не возьмут, да я и не собираюсь связываться с этим ненормальным. Мог бы просто выбросить резюме, так нет же, надо унизить меня, чтобы потешить собственное эго. Мое резюме в порядке. Это с ним, с Джеком Эвансом что-то не так.

Однако не скрою, своими небрежно брошенными словами он ударил в цель. Сильно и больно.

Однажды у меня были мечты.

Однажды у меня были наполеоновские планы.

Однажды я была уверена в себе.

А потом за считанные минуты моя жизнь перевернулась, как будто яркая, красивая фотография вдруг превратилась в негатив. И я, сломленная, забилась в угол и лелеяла мое отчаяние. Спряталась от жизни и от того, о чем мечтала, и ждала, когда прошлое заживет и когда вспышки воспоминаний перестанут мучить меня по ночам, истощая силы.

Я стала моим собственным ограничением.

Джек проницательный мужчина, если разгадал мое прошлое с первого взгляда и по страничке резюме. Пугающе проницательный, но этим его достоинства ограничиваются. Нельзя судить человека по прошлому. Я стала другой. Справилась, победила страхи и теперь живу на полную катушку. Или по крайней мере собираюсь.

7

Джек смотрит на меня, постукивая пальцами по столу. Не зря мне сразу не понравились его руки, надо верить предчувствиям.

Глубоко вдыхаю, пытаясь подавить гнев, но это не помогает.

– У меня нет наполеоновского резюме, но меня вполне устраивает моя жизнь. Мне сказали, что вы успешный и талантливый человек, которому нужна помощь, чтобы устроиться в Англии. Однако те, кто вас рекомендовал, не знают, что ваша голова застряла так глубоко в вашей заднице, что вы ничего не видите, кроме собственного раздутого эго. Что ж… Мне пора. Скоро обеденный перерыв, ягнята ждут… – Помахав рукой на прощание, вкладываю в голос максимум сарказма. – Не утруждайте себя хорошими манерами, не вставайте! Я сама найду выход.

Дверью я не хлопаю, хотя хочется, внутри пенится ярость. Да, я недалекая, ограниченная. Да, я долго пряталась от мира. И рисковать я не люблю, и отца у меня нет, и на ферму меня взяли по знакомству. И ягнят я обожаю, и все остальное он тоже угадал.

Но это не его дело. Каждый выбирает для себя, и мой выбор достоин уважения.

Нора стоит под дверью, наверняка подслушивала. Похлопав меня по плечу, улыбается.

– Мистер Эванс золотой души человек! Мне кажется, вы произвели на него впечатление.

Произвела впечатление? Они оба не в себе, поэтому и сработались без труда. Хотя… на Наполеона она не похожа.

Покачав головой, решительно направляюсь к выходу. Нора пыхтит следом.

– Я пеку лучший в графстве яблочный пирог. Хотите попробовать? Вам кофе или чай?

– Спасибо, но я спешу.

– Такси еще не подъехало…

– Я не вызывала такси.

– Но до ближайшей деревни две мили, а сегодня холодно и сыро…

– Всего доброго, Нора! – Улыбаюсь пожилой женщине. Она не виновата в том, что ее работодатель хам. – Не могли бы вы передать кое-что мистеру Эвансу?

– Да, конечно! – Растерянно хлопает по карману. Ищет блокнот, чтобы записать мои поручения.

– Скажите ему, что я не ношу дырявые носки.

Отвернувшись от удивленной женщины, выхожу на крыльцо.

Джек прав, я пока что не воплотила мою мечту, не реализовала потенциал. Прошлое разрушило меня, разбило, и потребовалось три года, чтобы прийти в себя.

Однако я справилась. Из сломанных частей сложила нечто новое, сильное.

И я этим горжусь.

Успеваю дойти до конца подъездной дороги, когда подъезжает машина. Заказанная не мной и заранее оплаченная. Из окна выглядывает пожилой мужчина. Его добродушное, изрезанное морщинами лицо сияет улыбкой.

– Садитесь, мисс Элли! Я довезу вас куда хотите. С ветерком! За счет мистера Эванса, конечно, вам ничего платить не надо. Меня зовут Мик, я родился в Димби и живу здесь уже шестьдесят пять лет. И никуда отсюда не денусь, это уж точно. А вы приехали наниматься на работу?

– Нет. – Мой ответ звучит отрывисто, невежливо, но такое уж у меня настроение, невежливое.

Мик не обижается на мою грубость. Остановив машину, выскакивает наружу. Коренастый, с объемным брюшком и седыми завитками бороды, он похож на деда Мороза.

– Вам понравится в Димби. Это хорошее место, тихое, семейное. Вы мельницу видели?

– Нет.

– Обязательно посмотрите! Рядом с ней музей есть. Там, конечно, не шибко интересно, но таки история… А вы любите историю, мисс Элли?

Похоже, Мик впервые за долгое время встретил живого человека, и ему не терпится поболтать.

В машину садиться не хочется. Двухмильная прогулка до Димби помогла бы проветрить мысли и успокоиться, и я бы как раз успела к автобусу. Однако Мик продолжает крутиться вокруг меня, утомляя своим дружелюбием.

– Садитесь, мисс Элли, а то негоже вам шлепать по лужам. Весна в этом году никудышная, сплошные дожди. Я вам по пути мельницу покажу, и мимо реки проедем, увидите красивый вид на долину. Вам на заднем сиденье удобно будет? А то переднее сиденье на мистера Эванса настроено, и лучше не менять. Я вроде как его личный водитель, пока он здесь живет. Не гарантированная работа, но платит он щедро…

Со вздохом сажусь в машину и, захлопнув дверь, смотрю на переднее сиденье. Оно сдвинуто назад до упора, не иначе как чтобы вместить огромное эго мистера Эванса.

– Ох, мисс Элли, скажу я вам, мистер Эванс чуть не уволил меня в первый же день. У нас тут дом престарелых есть, так я оттуда клиентов вожу то в магазин, то в парикмахерскую, то к врачу. Вот и привык им помогать: руку подам, поддержу, чтоб из машины выбрались. Так я по привычке к мистеру Эвансу кинулся, с его ногами-то – а он так разозлился! Я думал, он меня если не придушит, то уволит точно. Гордый он, а? Жуть какой гордый…

– А что… – Откашливаю внезапную хрипотцу. – Что у мистера Эванса с ногами?

– Не знаю, что за авария с ним приключилась, но вы наверняка и сами видели, беда у него с ногами. Совсем плохи!

Нет, я не видела, что у него с ногами, однако успела возмутиться его дурным манерам, когда он не поднялся, чтобы поздороваться и попрощаться.

Зажмурившись, пытаюсь избавиться от навязчивых образов перед глазами.

«Не утруждайте себя хорошими манерами, не вставайте! Я сама найду выход».

Я не просто сказала эти слова, я их выплюнула. С презрением.

В груди разгорается яркий, горячий стыд.

За последние несколько лет я побывала на разных собеседованиях, но это, без сомнений, самое худшее.

8

– Хватит уже расстраиваться! Вот лучше попробуй, я специально для тебя испекла.

Мама ставит передо мной шоколадную ватрушку, мою любимую.

– Я не расстраиваюсь, просто… не люблю обижать людей. Даже если они того заслуживают.

– А ты уверена, что мистер Эванс обиделся? – Мама бросает на меня насмешливый взгляд через плечо. – Если судить по тому, что он тебе наговорил, то Джек не из тех, кто волнуется о чужом мнении. Так что забудь о нем и попробуй шоколадную ватрушку. В этот раз я положила больше сгущенки.

Прикрыв глаза, позволяю густой, сливочной сладости растаять на языке. Жаль, воспоминания о собеседовании горчат и мешают получить удовольствие.

– У Джека ноги больные, а я отчитала его за то, что он не поднялся. Получилось очень грубо. И еще… я ляпнула, что у него голова застряла в заднице, и что у него раздутое эго.

– Очень изобретательно! – Смеясь, мама щелкает меня по кончику носа. – Джек тоже много чего тебе ляпнул, но не думаю, что он об этом сожалеет и жалуется маме. Ну, как ватрушка?

– Сказочно! Запиши этот рецепт, он понравится детям. Почти не чувствуется вкус творога.

Мама снимает фартук с надписью «Лучшая мама в мире» и садится к столу, чтобы сделать пометки в рецепте. Весь первый этаж нашего маленького дома посвящен маминому кулинарному увлечению. Она купила дом три года назад и оборудовала кухню с замахом на будущее. Однажды она откроет собственное кафе, а пока пишет кулинарную книгу с новыми вариациями классических русских рецептов.

– Он привлекательный? – спрашивает мама, продолжая писать.

– Надеюсь, ты спрашиваешь про рецепт?

Вскинув взгляд, она окатывает меня иронией.

– Нет, я спрашиваю про страшного-ужасного-грубого-невыносимого Джека Эванса.

– При чем здесь привлекательность?! – Возмущенно фыркая, собираю тарелки со стола и отношу к раковине. У нас дома простое правило: мама готовит, а я мою посуду и убираю. Вроде как выгодная для меня сделка, но… после маминых творческих порывов кухня выглядит как будто по ней пронесся смерч.

– Ты так бурно и красочно описывала собеседование, что мне подумалось… – Мама невозмутимо продолжает записывать рецепт.

Выхватив ручку из ее пальцев, стучу по столу.

– Раз начала, то договаривай!

– Мне показалось, что ты не осталась равнодушной к мистеру Эвансу, – поводит плечом.

– Конечно, не осталась, но только в самом отрицательном плане. Зачем он пригласил меня на собеседование, если не собирался нанимать? И вообще, это была странная встреча.

– Но деньги большие.

– Я не позволю меня оскорблять ни за какие деньги.

– Ладно тебе горячиться! Тебя никто не заставляет на него работать. Деньги пришлись бы кстати, чтобы в университете не искать подработки, но ты найдешь себе что-нибудь другое. Соседям снова нужна няня, да и в школах скоро экзамены, так что займешься репетиторством. Без дела не останешься.

Дописав рецепт, мама закрывает книгу. У нас на кухне целый стеллаж ее кулинарных книг, накопленное за годы сокровище. А я первый и главный судья каждого нового блюда.

– Конечно, я не останусь без дела. Все будет в порядке, просто… Джек меня рассердил, и я ему нагрубила. Вышло очень некрасиво.

Мама с нежностью гладит меня по волосам и чмокает в лоб.

– Ты хороший человек, и в этом твоя беда.

Мне вдруг становится зябко. Стараюсь не думать о прошлом, но слова «хороший человек» стучат во мне вторым сердцем. Кто они, эти «хорошие люди»? Чем они определяются? Мыслями? Поступками?

Кому решать, хороший ты человек или нет?

И что, если хороший человек однажды совершит нечто ужасное?

Мама не из тех, кто тратит время на философские метания. Достав сливочное масло, она режет его кубиками и рассуждает.

– Ты не знала, что Джек инвалид, и теперь расстраиваешься, что повела себя некрасиво. Но он это заслужил. Больные ноги не оправдывают его грубость. На твоем месте я бы, может, и не стала говорить про голову в заднице… – Обернувшись, мама подмигивает. – Но только потому, что мне не придумать такое изощренное оскорбление на английском. Я бы выдала что попроще, но тоже в долгу не осталась, уж поверь!

В детстве, когда я болела, мама гладила прохладной ладонью мой горячий лоб, и становилось легче. Она способна помочь парой слов или даже взглядом. Так и есть, надо всех судить по одной мерке. Даже если я повела себя невежливо, это не снимает вины с Джека.

– Спасибо, мам! Позови, как закончишь готовить, и я все уберу.

– Позову, как не позвать.

Направляюсь к себе в комнату, когда мама меня окликает.

– Ты так и не ответила, он привлекательный?

Она опять за свое?!

– Он страшный, с рогами, копытами и клыками. Только подумаю о нем, как начинаю заикаться.

– Ага… Значит, ты все-таки о нем думаешь!

Уходя, слышу ее тихий смех.

9

Я не думаю о Джеке Эвансе, не после того, как поговорила с мамой. А до этого я расстраивалась из-за моей вспыльчивости и не думала ни о чем другом. Только если о словах Джека. Меня задело то, как легко он разгадал меня и с каким пренебрежением раскритиковал. Может, он и талантлив в бизнесе, но общаться с людьми не умеет. Лезет, куда не просят, и бьет туда, где болит. Он прав, у меня нет отца. Мамин любовник сбежал, узнав о последствиях мимолетной интрижки. Она растила меня сама, а потом вышла замуж за англичанина по переписке. Он был неплохим человеком, но детей не любил, да и брак продлился недолго.

Поднявшись в свою спальню, надеваю очки и с пристрастием осматриваю одежду. Никакой собачьей шерсти. Переодевшись, убираю костюм поглубже в шкаф вместе с мыслями о Джеке Эвансе. Он прав, я предпочитаю общаться с детьми и животными, потому что среди взрослых иногда попадаются такие, как он.

Сев к столу, занимаюсь подсчетами. Мама права, соседи наверняка наймут меня няней, а летом будет и другая работа. Студенческий кредит поможет оплатить обучение, но я коплю деньги на жизнь. В мае пересдам психологию и тогда надеюсь поступить в университет. Я была готова к экзаменам еще три года назад, но… тогда все пошло прахом, а теперь я наконец добьюсь всего, о чем мечтала. Выучусь на психолога. Тьфу на тебя, Джек Эванс! Тьфу на тебя и на то, что ты обо мне думаешь!

Достаю телефон, чтобы поговорить с соседями о работе, но он звенит в моих руках.

– Элли, это Нора. Надеюсь, вы доехали домой без проблем. Мик любит поболтать, но он надежный водитель. Скажите, вы договорились с мистером Эвансом о том, когда выйдете на работу?

Растерянно смотрю на телефон, но экран не дает подсказок.

– Э-э-э… нет, не договорились. Вы звоните по просьбе мистера Эванса?

– К-х-м… не совсем. После собеседования у него была видеоконференция, а потом он уехал, и я не успела спросить. Вот и решила вам позвонить…

Она решила позвонить мне, а не Джеку?!

– Спасибо, Нора, но… Мы с мистером Эвансом не смогли найти общий язык. Возможно, ему подошел кто-то из других кандидатов, так что позвоните ему или дождитесь, когда он вернется.

– Вы подходите в самый раз, и я надеялась, что все устроится. Как же так… – Ее голос звучит растерянно, сбивчиво.

Джек замучил беднягу Нору, и неудивительно, что она хочет спихнуть его на меня. Даже позвонить ему боится и сплетничает за его спиной. Все это очень странно…

– Почему именно я?

Нора долго вздыхает, мнется, и от этого мои подозрения только усиливаются.

– Вы подходите мистеру Эвансу, – говорит наконец. – О вас говорят много хорошего. Вы работали не только секретарем, но и сиделкой, и няней. Вы терпеливы, заботливы и с пониманием отнесетесь к его… сложностям. Не смотрите, что он ершится, он просто сам не свой после аварии. Всегда был независимым человеком, и вдруг такое… ни ходить толком, ни машину вести не может. А дел у него немеряно. Надо организовать переезд, да и бизнес большой, без секретаря никак. Ему нужна помощь, а вы найдете к нему подход. Соглашайтесь, Элли!

Открываю рот и тут же закрываю, потому что сказать нечего. Джек оскорбил меня, унизил, а Нора уговаривает согласиться на должность, которую он не предлагал?!

У-ди-вительно.

Джек вообще не произвел впечатление человека, который хочет помощи. М-м-м… интересно. Если Джек считает, что со всем справится сам, а Нора навязывает ему стороннюю помощь, тогда его поведение становится понятным. Ребяческим, грубым, но понятным.

– Мне приятно, что обо мне хорошо отзываются, но я не смогу работать с мистером Эвансом, да и он не хочет, чтобы ему помогали. – Нора пытается возразить, но я добавляю в голос уверенности и ставлю точку. – Простите, но эта работа не для меня.

– Давайте встретимся и обсудим…

– Я уезжаю на пару дней, меня не будет в городе. Но мой отказ окончательный, я не стану работать на мистера Эванса. Всего доброго!

Про поездку я солгала. Голос Норы казался уж очень несчастным, и я придумала причину, чтобы не встречаться. Не хочу больше думать о Джеке Эвансе и говорить о нем тоже не хочу.

– Ма-ам! – Свешиваюсь через перила, глядя, как мама колдует у плиты. – Твоя подруга Райхана чего только не наговорила обо мне домработнице Эванса!

Глянув вверх, мама пожимает плечами.

– Ничего крамольного она не сказала. Узнала, что им нужна помощь, и порекомендовала тебя. Много кто о тебе наслышан, и, заметь, не только от меня. Люди, на которых ты работала, говорят много хорошего.

– Райхана разрекламировала меня, как Флоренс Найтингейл! Дескать я терпеливая, заботливая…

– И что? Ты такая и есть, Элли! – Шипит сбежавшее молоко, и мама спешно возвращается к плите.

Судя по тому, что Джек мне наговорил, Райхана рассказала Норе не только о моих заслугах, но и о прошлом. Уж очень хорошо он осведомлен о моей жизни.

– Может, я и терпеливая, но Эванса терпеть не стану! – ворчу.

Снизу доносится мамин смех.

– Значит, по-прежнему не думаешь о Джеке?

– Сейчас я не думаю о нем сильнее, чем раньше, – фыркаю, возвращаясь в комнату.