Спарта. Миф и реальность

Цари и эфоры

Учреждение эфората в 754 г. знаменовало собой установление нового государственного порядка и вместе с тем означало победу полиса над суверенной царской властью. Началом радикального передела власти между царями и эфорами можно считать середину VI в. – время правления эфора Хилона. При нем начинается постепенный переход многих царских полномочий в руки эфоров, таких важных, например, как председательство в народном собрании. В классический период в источниках появляется новая формула для решений, принятых спартанской апеллой: «Так решено эфорами и народным собранием» (Xen. Hell. III. 2. 23; IV. 6. 3). Эфор Хилон первым начал активно вмешиваться в спартанскую внешнюю политику, бывшую тогда еще прерогативой царей. По-видимому, под его воздействием усиливается влияние эфоров и на частную жизнь царей. Эфоры осуществляют постоянный надзор за царями, будь то в военное или в мирное время, в самой Спарте или за границей. Это уже похоже на тотальную слежку за царями.

К эпохе Хилона относится первое известное нам серьезное столкновение в длинной цепи конфликтов между коллегией эфоров и царями. Как рассказывает Геродот, царь Анаксандрид (время правления – около 560–520) не имел детей от законной жены, и поэтому эфоры заставили его взять вторую жену, дабы не пресекался род Агиадов (Her. V. 39). Царь подчинился ультимативному требованию эфоров. Этот случай – свидетельство того, как тщательно эфоры следили за царями. Они даже могли присутствовать при родах цариц, если имели какие-либо подозрения на этот счет. Так, когда первая считавшаяся бездетной жена Анаксандрида вдруг забеременела, то эфоры, когда пришло ей время рожать, «уселись около роженицы, так как не доверяли ей, и стали наблюдать» (V. 41). Возникшая вскоре после этих событий конфронтация между царями Клеоменом I и Демаратом и раскол внутри обоих царствующих домов (Клеомен – Дорией и Леотихид – Демарат) способствовали дальнейшему ослаблению царской власти.

Еще один пример вторжения эфоров в частную жизнь царей – история женитьбы Архидама II (время правления – 469–427). Царю был назначен эфорами большой штраф «за то, что он взял себе жену слишком маленького роста». Как рассказывает Плутарх, эфоры боялись, что «она будет рождать не царей, а царьков» (Ages. 2).

Очевидно, уже на раннем этапе существования эфората между царями и эфорами как знак компромисса между монархическими и республиканскими началами в государстве была установлена ежемесячная клятва. Цари клялись, что они будут править согласно законам, а эфоры от имени общины клялись, что они будут незыблемо сохранять царскую власть (Xen. Lac. pol. 15, 7)^[37]. Вероятно, этот акт основывался на формальном договоре, который был заключен между общиной и царями. Обязательное ежемесячное повторение клятвы, по-видимому, можно рассматривать как своеобразную превентивную меру, призванную защитить общину от возможной тирании царей (Her. V. 92). Эта клятва была знаком сильного изначального недоверия общины к своим царям. С ее помощью царям постоянно внушалась мысль, что их власть конституционна до тех пор, пока они соблюдают законы (VII. 104).

Если цари проявляли признаки самостоятельности, то в «государственно-правовом чулане» Спарты имелось еще одно, исключительно религиозное, средство для устранения неугодного эфорам царя без предъявления ему какого-либо конкретного обвинения. Плутарх подробно описывает всю процедуру этого весьма необычного религиозного испытания (Plut. Agis 11). Эта магическая процедура являлась тем инструментом, с помощью которого можно было легко и на вполне законном основании устранить любого царя. Так случилось, например, в 242 г., когда царь Леонид II, противник реформ Агиса IV, именно данным способом был лишен престола (Agis 11).

Мы не знаем, когда появился этот обряд, но, скорее всего, он восходит к глубокой древности^[38]. Некоторые ученые предполагают, что вместо эфоров первоначально выступали астеропы, или «наблюдатели за звездами». Эти «звездочеты», возможно, представляли собой древнейшую сакральную коллегию, чьи функции авгуров со временем перешли к эфорам. Религиозный характер власти эфоров подтверждается и их бесспорной связью с оракулом Пасифаи, расположенном на восточном побережье Мессенского залива (IG V. 1. 1317; Plut. Cleom. 7. 2–3). В этом храме эфоры получали предсказания во время сна (Paus. III. 26. 1). Согласно преданию, оракул Пасифаи использовали в своих политических целях цари-реформаторы Агис и Клеомен, которые действовали через преданных им эфоров (Plut. Agis 8. 1; 9. 1; Cleom. 7. 2–3).

Еще один возможный намек на сакральный характер власти эфоров – обычай, предписывающий царям откликаться только на третий призыв эфоров (Plut. Cleom. 10. 3). Не исключено, что в этой игровой комбинации заключается религиозная символика. Как видно из этого краткого перечня, эфоры, подобно царям, обладали очень важными религиозными функциями явно древнего происхождения.

Прижизненное отстранение царя от власти – явление в спартанской истории нередкое. Цари, как любые полисные магистраты, были людьми ответственными. За все свои действия они отвечали перед спартанской общиной, и в случае совершения ими каких-либо должностных или уголовных преступлений они, как и любые рядовые граждане, преследовались по суду. Скорее всего, формально привилегия судить царей принадлежала народному собранию, но оно, как правило, делегировало это право герусии, куда ex officio входили также эфоры и второй царь. В тех конкретных случаях, когда в наших источниках упомянут состав судебной палаты, это всякий раз именно герусия совместно с эфорами. Нередко на царя не только налагали денежный штраф, но и лишали царского сана, объявляли вне закона и даже подвергали смертной казни. Инициаторами обвинений, направленных против царей, были эфоры.

О том, насколько тщательно спартанское государство следило за своими царями, подавляя в зародыше их стремление к самостоятельности, свидетельствует судьба многих талантливых спартанских царей, большинству из которых не довелось спокойно умереть в собственной постели. Чаще всего предметом для разбирательства было поведение царя в действующей армии. Любая неудачная военная кампания вызывала у эфоров сильнейшие подозрения в отношении главнокомандующего. Судя по данным традиции, наибольшее давление со стороны эфоров цари испытывали в V в., когда влияние эфората на все стороны жизни спартанских граждан достигло своего максимума. Именно в этот период многие цари под тем или иным предлогом были лишены власти, причем некоторые из них подвергались суду несколько раз, как, например, царь Клеомен (согласно дошедшему до нас преданию, он был первым царем, привлеченным в Спарте к суду). В спартанской судебной практике были разработаны определенные шаблоны для процедуры смещения царей, которых эфоры сочли опасными для существующего порядка. Как правило, царей обвиняли в получении взяток от врага и государственной измене. Перечислим известные нам случаи подобного рода обвинений в хронологическом порядке.

В 494 г. Клеомена I из династии Агиадов обвинили в получении взятки от аргосцев за его отказ от штурма города Аргоса (Her. VI. 82. 1), а в 491 г. – в получении взятки от афинян за организацию похода против Эгины (VI. 50). Ни одно из обвинений против Клеомена не было доказано^[39]. В 490 г. Клеомен был по неизвестной причине изгнан. Год спустя ему разрешили вернуться на родину, но только для того, чтобы арестовать и казнить. Формой казни было обычное для Античности вынужденное самоубийство (VI. 82). В отличие от древних, современные исследователи видят, как правило, в гибели Клеомена политическое убийство, совершенное по распоряжению эфоров. Сам факт беспрецедентной в спартанской истории расправы над царем свидетельствует о возросшей силе эфората.

В получении взятки обвинялся и царь Леотихид II Еврипонтид. В 476 г. Леотихид возглавил военную экспедицию в Фессалию и, хотя первоначально действовал очень удачно, внезапно прекратил военные действия. Геродот утверждает, что царь получил от фессалийских Алевадов взятку (Her. VI. 72; ср.: Plut. Mor. 859 d [De malign. Her. 21 c – d]). В Спарте Леотихида судили и приговорили к смертной казни. Однако он успел бежать в Тегею, где скрывался на священном участке храма Афины-Алеи, опасаясь, по-видимому, депортации и казни (Paus. III. 7. 9). Дом его по приговору суда разрушили. Стоит отметить, что эфоры не предприняли никаких действий для насильственного возвращения царя в Спарту.

Царя Плистоанакта из династии Агиадов обвиняли в том, что в 446 г. он вместе с эфором Клеандридом взял от Перикла десять талантов за то, чтобы увести войско из Аттики. Эфора Клеандрида, как старшего по возрасту и не защищенного царским саном, а значит, уже потому более виновного, заочно приговорили к смертной казни. Не дожидаясь приговора, он бежал из страны далеко на запад, в Южную Италию, где обосновался в Фуриях (Thuc. VI. 104. 2; Polyaen. II. 10; Strab. VI. 1. 14. р. 264). Что касается Плистоанакта, то царя судили и приговорили к огромному штрафу (Schol. ad Aristoph. Nub. 858 f.). Плистоанакт то ли не захотел, то ли не мог выплатить его и бежал из страны. По свидетельству Фукидида, опальному царю разрешили вернуться домой только через 19 лет. Все это время он скрывался в Аркадии на территории священного участка Зевса «из страха перед согражданами», как поясняет Фукидид (Thuc. II. 21. 1; V. 16. 3; Plut. Per. 22–23).

В коррумпированности был обвинен и царь Агис II Еврипонтид. В 419/18 г. он возглавил поход против Аргоса, однако по неизвестной причине, возможно, получив крупную взятку, царь отказался от генерального сражения и, даже не известив своих союзников, вернулся домой. При Агисе, вопреки установленной практике (Her. IX. 76; Xen. Hell. II. 4. 36; Lac. pol. 13. 5), находился только один эфор. Он также, вероятно, был подкуплен врагами. История была настолько скандальной, что сразу же по возвращении из похода Агиса судили. По решению суда его дом должны были срыть до основания, а на самого царя наложили весьма значительный штраф в 100 тысяч драхм (около 17 талантов). Правда, позже Агису удалось добиться оправдания: по-видимому, факт подкупа доказан не был (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78).

Причиной потери царского сана могла служить и крупная военная неудача. Так, царь Павсаний, посланный в 395 г. в Беотию на помощь Лисандру и не успевший (или не захотевший) спасти Лисандра и его отряд, по возвращении домой предстал перед судом и был присужден к смертной казни по обвинению в государственной измене. Однако, по всей видимости, приводить приговор в исполнение эфоры не спешили и дали возможность Павсанию бежать в соседнюю Тегею, где он и прожил в ссылке, по крайней мере, еще лет двадцать (Xen. Hell. III. 5. 25; Plut. Lys. 30; Paus. III. 5. 6).

Еще одним стандартным способом удалить с политической арены царей или их наследников являлось обвинение в незаконном происхождении. В качестве официальных обвинителей в делах такого рода выступали, как правило, эфоры, поскольку именно им согласно закону было поручено следить за тем, чтобы цари были только из рода Гераклидов (Plat. Alcib. I. 121 B; Plut. Agis 11).

С помощью подобного стандартного обвинения в 492/91 г. был лишен власти противник Клеомена I царь Демарат из династии Еврипонтидов. Путем сложной интриги, в которую было вовлечено и дельфийское жречество, Клеомен и поддерживающие его эфоры сумели добиться нужного им изречения оракула и с его помощью убедить спартанцев в том, что Демарат не сын царя Аристона. Не вынеся позора, Демарат бежал из Спарты и нашел приют при дворе персидского царя, где и оставался до самой смерти (Her.VI. 61–70).

Почти через столетие, в 399 г., с помощью все той же шаблонной уловки был лишен прав на трон Леотихид (Xen. Hell. III. 3. 1; Plut. Alc. 23. 7–8; Lys. 22. 4–6; Ages. 3. 6; Paus. III. 8. 7–10). Сама интрига против Леотихида, по-видимому, была задумана еще до смерти его отца, царя Агиса II. Недаром Агис, подозревая или даже точно зная о существовании заговора против сына, незадолго до смерти в присутствии свидетелей объявил Леотихида своим законным наследником (Plut. Lys. 22; Ages. 3). Конечно, трудно представить себе, какова была в действительности подоплека этой акции против Леотихида. В любом случае без поддержки эфоров Агесилай, даже с помощью Лисандра, не смог бы узурпировать власть, объявив законного наследника Леотихида плодом прелюбодеяния.

Судя по этим двум примерам, обвинение в незаконном происхождении было политическим оружием в династической борьбе. Что касается роли эфоров, то они, как правило, поддерживали наиболее влиятельных и авторитетных в Спарте претендентов на трон.

Причиной отстранения от власти могла быть и слишком самостоятельная позиция царей, их нежелание следовать установленным для всех спартанцев канонам поведения. Самый яркий пример тому – судьба Павсания, племянника царя Леонида и опекуна его малолетнего сына Плистарха (Her. IX. 10; Thuc. I. 107. 2). Талантливый полководец, герой Греко-персидских войн, Павсаний тем не менее вызывал большое недовольство в Спарте своим нестандартным поведением. По словам Фукидида, «его образ жизни, несхожий с установленными обычаями, и стремление подражать варварам давали множество поводов подозревать, что он не желает как равный подчиняться спартанским обычаям» (I. 132. 1). В конце концов эфоры смогли предъявить ему «беспроигрышное» обвинение, которое грозило ему верной смертью: они нашли доказательства его переговоров с илотами. Не желая быть арестованным и подвергнутым суду, Павсаний бежал и умер от голода и жажды в святилище Афины Меднодомной (I. 134). Это произошло, по мнению современных ученых, между 472 и 467 гг.

Сам факт судебного преследования многих спартанских царей наводит на мысль, что в Спарте цари были наиболее предприимчивыми и инициативными людьми. Это легкообъяснимо: ведь они менее всего были затронуты господствующим в спартанском обществе конформизмом. Они не были так же глубоко, как прочие спартиаты, интегрированы в коллектив и всецело порабощены традицией, не оставляющей им никакой свободы выбора. Цари нередко отступали от нормативного, обязательного для всех способа поведения и выказывали склонность к индивидуальным проявлениям личной воли. Именно поведенческие отклонения от принятой нормы были главной причиной преследования царей со стороны общины, а основным средством в этом преследовании был надзор эфоров. В современной науке изгнание царей иногда считают разновидностью, правда весьма примитивной, афинского остракизма^[40].

Почести и привилегии царей

Хотя цари как должностные лица находились под постоянным контролем общины, они были «не совсем чиновники». Цари имели ряд почестей и привилегий, которые воздавались в Спарте только лицам царского достоинства. Этот круг привилегий в целом совпадает с привилегиями гомеровских царей. В отличие от всех прочих рядовых граждан, они единственные в Спарте питались полностью за государственный счет. Причем во время обедов им полагалась двойная порция, дабы они могли угощать своих друзей и сотрапезников (Her. VI. 57).

Цари в Спарте, в отличие от рядовых граждан, обладали более высокой степенью свободы, если о таковой вообще можно говорить в отношении спартанских граждан. Им единственным из спартиатов разрешалось обедать дома. При этом сохранялось их право на двойную порцию, которая доставлялась царям прямо домой (Her. VI. 56–57; Xen. Lac. pol. 15). Цари, по-видимому, пользовались и не возможной для прочих спартиатов финансовой свободой. На них не распространялась государственная монополия на использование иностранной валюты, и они, в отличие от рядовых граждан (Plut. Lys. 17), могли безнаказанно приобретать и хранить деньги у себя дома, в Спарте. По всей видимости, на них также не распространялся закон, запрещающий спартиатам свободно выезжать за пределы страны (Xen. Lac. pol. 14. 2–4; Plut. Lyc. 27). Сохранились свидетельства, что регент Павсаний «по своему почину» отправился в Византий на гермионской триере (Thuc. I. 128. 3–6), а Дорией предпринял экспедицию в Ливию и Сицилию не по воле общины, а исключительно по собственной инициативе (Her. V. 42–44).

При общении с царями соблюдался определенный церемониал. Так, никто, кроме эфоров, не имел права сидеть в присутствии царей (Xen. Lac. pol. 15. 6). Подать руку царю было недопустимо (Plut. Agis. 19; 21). При вступлении на трон каждый царь имел право объявлять амнистию государственным должникам (Her. VI. 59). По словам Геродота, этот спартанский обычай схож с персидским: «…у персов также новый царь при восшествии на престол прощает недоимки всем городам» (VI. 59).

После смерти царя ему устраивали торжественные похороны «как герою» и объявляли траур на десять дней (Her. VI. 58). На этот срок отменялись все общественные дела. Судя по описанию Геродота, царские погребения были одними из самых зрелищных спектаклей, которые Пелопоннес когда-либо видел. В Греции классического периода, где почти нигде не сохранилось даже воспоминания о царской власти, погребальные церемонии царей казались очень странными и даже сравнивались с подобными же обычаями у варваров.

В Спарту на время погребения стекалось определенное количество периеков и илотов. К ним присоединялось и гражданское население: по одному мужчине и одной женщине от каждой спартанской семьи. Геродот подробно описывает саму процедуру и энтузиазм ее участников. Важно отметить, что на царское погребение в столицу собирались представители всего населения страны, в том числе и подчиненные классы, которые, возможно, в обычное время никогда Спарту не посещали. По словам Геродота, все эти тысячи «периеков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собираются на погребение. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей» (VI. 58). Царское погребение, таким образом, символизировало объединение всех сословий вокруг спартанских царей. После смерти царя в течение трех дней прекращалась всякая торговля, и агора посыпалась мякиной (Heraclid. Pont. FHG I. 5). Подобное помпезное зрелище явно контрастировало не только с аскетическими обычаями спартанского гражданства, но и с общими, достаточно скромными установками всего греческого мира. На примере царской погребальной процедуры, совершаемой на «варварский» манер, странность спартанской царской власти внутри более широкого греческого контекста выступает в высшей степени рельефно.

Рассмотренный выше комплекс выгод, привилегий и почестей показывает, что когда-то спартанские басилевсы, подобно гомеровским царям, были суверенными монархами и путь развития царской власти в Спарте – это постоянное все большее и большее фактическое ограничение ее при формальном соблюдении древнего монархического церемониала.

Способы отрешения от власти спартанских царей

Прижизненное отстранение царя от власти – явление в спартанской истории не такое уж редкое. В случае совершения ими каких-либо должностных или уголовных преступлений они, как и любые рядовые граждане, преследовались в судебном порядке. Судебная палата, которая выносила приговор царю, как правило, состояла из высших сановников государства: эфоров и геронтов. Но это была скорее обычная практика, чем строгое предписание закона. Официально судом высшей инстанции считалось, по-видимому, народное собрание. Действительно, на этот счет есть несколько, правда далеко не однозначно толкуемых, свидетельств. Царей обычно приговаривали к большим денежным штрафам, конфискации имущества, изгнанию, лишению царского сана и, наконец, даже к смертной казни.

Наибольшее давление со стороны эфоров цари испытывали в V в., когда влияние эфората на все стороны спартанской жизни было максимальным. Именно в этот период многие басилевсы под тем или иным предлогом лишились власти. Некоторых царей судили несколько раз, как, например, Клеомена I и Павсания – современника и оппонента знаменитого Лисандра.

Как правило, поводом для судебного разбирательства являлось поведение царя в действующей армии. Любая неудачная военная кампания вызывала подозрение в том, что военачальник получил взятку от противника. Подобные обвинения в V – начале IV в. становятся стандартными. В этот период спартанской истории было несколько судов над царями. Судебная практика выработала «определенные шаблоны» для процедуры смещения тех царей, которые казались эфорам опасными для существующего порядка. Царей чаще всего обвиняли в государственной измене или коррупции. Перечислим известные нам случаи подобного рода обвинений в хронологическом порядке.

Список открывает Клеомен I, царь из династии Агиадов (годы правления – около 525–488).

Этот царь не раз вступал в конфликт с эфорами. Дважды его судили как взяточника, но оба раза Клеомен добился оправдательного приговора. Погиб он в 488 г., став жертвой политических интриг. С ним расправились без всякого суда.

Клеомен был первым в истории Спарты царем, с именем которого связывали дела о коррупции^[41]. Царя в течение его правления несколько раз обвиняли во взяточничестве. Нередко дело доходило до суда, но, согласно традиции, доказать факт получения Клеоменом взятки ни разу не удалось.

Первый раз организовали судебный процесс над Клеоменом его политические противники. Из обстоятельного рассказа Геродота о правлении Клеомена ясно, что речь идет прежде всего о царе Демарате и его сторонниках. Последние обвиняли Клеомена в том, что тот в 494 г. отказался от штурма Аргоса только потому, что был подкуплен аргивянами. Однако Клеомен сумел убедить в своей невиновности судей, приведя самый убедительный для спартанцев аргумент: он сослался на волю богов. По словам царя, сама Гера подала ему ясный знак, что не желает продолжения этого похода.

Нельзя с полной уверенностью сказать, кто именно судил Клеомена. Сообщение Геродота на этот счет носит слишком общий характер^[42]. Если учесть, что в классический период герусия в Спарте, как правило, выступала в качестве высшего уголовного суда (Xen. Lac. pol. 10. 2; Arist. Pol. II. 9. 25. 1271а; Plut. Lyc. 26), то под судьями, оправдавшими Клеомена, вероятно, надо понимать членов герусии. По мнению большинства исследователей, только герусия, куда ex officio входили также эфоры, имела право судить спартанских царей (Paus. III. 5. 2)^[43]. В предании не сохранилось ни одного ясного указания, что суд над царями когда-либо осуществляла апелла. В большинстве случаев, когда речь шла о функционировании спартанского государственного аппарата, древние авторы не называли органа, который бы санкционировал ту или иную акцию. Просто говорилось, что «спартанцы» (Her.VI. 66. 1) или «город» (Xen. Hell. III. 3. 4) приняли решение. За этими общими формулировками вовсе не обязательно видеть спартанскую апеллу, хотя полностью исключить такую возможность нельзя. Механизм принятия решений в Спарте, по-видимому, не носил публичного характера и часто, вероятно, оставался скрытым не только от иностранцев, но и от собственных граждан.

Не прошло и трех лет после первого судебного разбирательства, как Клеомена снова судили. Инициатором обвинения, как и в первом случае, был царь Демарат. Когда Клеомен в 491 г. направился к острову Эгине, чтобы взять в плен руководителей персофильской партии, Демарату с помощью интриг удалось расстроить его планы (Her. VI. 50–51; Paus. III. 4. 3) и тем самым помешать Клеомену успешно завершить уже начатое военное предприятие. Стараниями Демарата Клеомен был срочно отозван в Спарту и снова предстал перед судом (Her. VI. 49–51; 61). В источниках нет сведений о сути обвинений, выдвинутых Демаратом против Клеомена, но, скорее всего, речь шла о подкупе. Демарат мог утверждать, что Клеомен был якобы подкуплен афинянами, которые действительно были чрезвычайно заинтересованы в ослаблении Эгины. Даже Геродот, приводящий, как правило, негативный вариант предания о Клеомене, утверждает, что Демарат «оклеветал Клеомена, когда тот переправился на Эгину, чтобы наказать там сторонников персов» (VI. 64).

Клеомена дважды судили по сходным обвинениям – ему инкриминировали получение взятки от врагов Спарты за принятие вредных для государственных интересов решений. Но оба раза он, судя по рассказу Геродота, успешно себя защищал и легко сумел оправдаться. Ситуация однако резко изменилась после того, как в Спарте стало известно о тех манипуляциях, включая подкуп Дельфийского оракула, с помощью которых Клеомен избавился наконец от своего главного политического противника – царя Демарата.

Когда стало известно, каким бесчестным способом Клеомен лишил Демарата царской власти, в Спарте разразился скандал, и Клеомен, не дожидаясь очередного судебного разбирательства, бежал из страны. Поспешное бегство Клеомена объясняется, скорее всего, тем, что у него на тот момент не было шансов оправдаться. Он боялся, что будет лишен царского звания точно так же, как годом раньше его стараниями это произошло с Демаратом.

Поведение Клеомена в изгнании сильно отличается от поведения прочих опальных царей. Скрывшись в соседней Аркадии, он развил там бурную деятельность, убеждая аркадян выступить против Спарты (Her. VI. 74). Антиспартанская агитация Клеомена в Аркадии сделала опального царя государственным преступником в глазах всех спартиатов. В обычной для спартанцев манере (его убедили вернуться, клятвенно пообещав, по-видимому, снять с него все обвинения) Клеомена выманили из Аркадии только для того, чтобы арестовать и казнить. Как полагают современные ученые, формой казни было вынужденное самоубийство^[44]. Иначе думали в древности. Геродот утверждает, что сразу же по возвращении из Аркадии Клеомен впал в безумие и покончил жизнь самоубийством, нанеся себе множество ран (VI. 75). По всей видимости, Геродот озвучил официальную спартанскую версию, согласно которой царь довел себя до безумия из-за распущенности и безудержного пьянства (VI. 84). Традиция о пьянстве Клеомена дошла до поздней Античности (Aelian. V. h. II. 41).

В отличие от древних, современные исследователи^[45] видят, как правило, в гибели Клеомена политическое убийство, совершенное по распоряжению эфоров. Над Клеоменом учинили внесудебную расправу, и не столь уж важно, в форме вынужденного самоубийства или прямого убийства. Расправа над Клеоменом вполне вписывается в обычную для спартанских властей реакцию на крайнюю для государственных устоев опасность и свидетельствует о возросшей силе эфората.

Клеомен стоит в начале списка тех политических деятелей Спарты, которые не смогли вписаться в систему и постепенно были из нее «выдавлены». Спартанские цари уже в силу имманентной сущности своей «должности» провоцировали конфликтные ситуации и друг с другом и с остальными ветвями власти. Это тем более было справедливо для сильных от природы личностей, каким, бесспорно, был Клеомен. Как заметил П. Родс, «Спарта была в существенной степени нетолерантна к людям со свирепой потребностью собственного индивидуализма, и трудно представить себе, чтобы герой-индивидуалист легко нашел бы себе место при господстве спартанской идеологии или идеологии любого греческого государства, которое имело институты и коллективизм полиса»^[46].