Спарта. Миф и реальность

Вера спартанцев в оракулы и предзнаменования распространялась также на юридическую и законотворческую сферы. Ни один новый закон в Спарте не принимался без предварительного одобрения его в Дельфах, начиная уже с Большой ретры Ликурга^[22] и дополнения к ней, принятого по инициативе царей эпохи Первой Мессенской войны (сер. VIII в.) Феопомпа и Полидора (Plut. Lyc. 6)^[23]. Они убедили народ принять это дополнение, лишавшее его права на свободное и ничем не ограниченное обсуждение вносимых герусией предложений, благодаря утверждению, что такова воля богов (Lyc. 6. 9). Тиртей, вспоминая об этих событиях в своей поэме «Евномия», прямо говорит, что цари обращались за божественной санкцией в Дельфы (Tyrt. ap. Plut. Lyc. 6. 10). Так что и здесь, как в случае с Ликургом, имеет место апелляция к Аполлону.

Дельфийский оракул сыграл огромную роль и в судьбах многих спартанских царей. На судебные решения, принимаемые герусией и эфорами по делам, связанным с политическими или уголовными преступлениями царей, сильнейшее влияние оказывали рекомендации оракула в Дельфах. Все случаи отстранения царей от власти в VI–V вв. были связаны с обращением к дельфийскому Аполлону как к последней и самой авторитетной инстанции (низложение Демарата и Плистоанакта, борьба за власть между Леотихидом и Агесилаем). Но тот же дельфийский Аполлон нередко выступал в качестве арбитра между спартанской общиной и ее царями, защищая последних. Так, например, дельфийские жрецы помогли царю Плистоанакту вернуться на трон (он правил с большим перерывом с 459 по 409 г.). Этот царь в 446 г. был обвинен в коррупции, бежал в Аркадию и скрывался там 19 лет (Thuc. II. 21. 1; V. 16. 3; Plut. Per. 22–23). По истечении этого срока он с большими почестями был возвращен в Спарту (Thuc. V. 16. 3). Своим возвращением опальный царь, по-видимому, был обязан исключительно оракулу в Дельфах (V. 16. 2). Желая помочь Плистоанакту, жрецы постоянно давали спартанским послам, прибывающим в Дельфы, один и тот же совет: вернуть потомка полубожественного сына Зевса с чужбины в отечество или им придется пахать борозду серебряным лемехом^[24] (Thuc. V. 16. 2; Plut. Pyth. or. 19, 403 b). Таким образом, возвращение Плистоанакта в Спарту – целиком заслуга дельфийского жречества. Этот случай подтверждает наличие особого рода отношений между спартанскими царями и жрецами в Дельфах.

Важно отметить еще один момент: тесные контакты царских домов Спарты с дельфийским жречеством подкреплялись большими пожертвованиями царей. После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки. Например, царь Агесилай, ведущий войну против персидского царя в Малой Азии, в течение двух лет пожертвовал дельфийскому святилищу огромную сумму – более ста талантов (Xen. Hell. IV. 3. 21; Ages. 1. 34). Нельзя исключить и такой возможности, что в Дельфах спартанские цари хранили свои ценности. Для Греции использование храмовых центров в качестве банков являлось обычной практикой. И хотя предание не сохранило подобного рода фактов в отношении царей, случай с навархом Лисандром, который оставил в Дельфах денежный вклад (Plut. Lys. 18), позволяет думать, что точно так же могли поступать спартанские цари и их близкие. Некоторые ученые считают, что Дельфы до некоторой степени можно рассматривать как «государственный банк лакедемонян».

Особая близость спартанских царей к Дельфам и отличное знание оракулов, записи которых хранились в Спарте с глубокой древности, сыграли немалую роль и во внутриполитической борьбе. Яркий пример тому – многочисленные манипуляции царей с оракулами на рубеже V–IV вв. Так, в династическом споре между двумя претендентами на престол, Агесилаем и его племянником Леотихидом, решающим аргументом стал истолкованный в пользу Агесилая древний оракул (Plut. Lyc. 22).

Современник Агесилая царь Павсаний (годы правления 409–395) решился использовать изречения пифии, чтобы убедить своих сограждан в необходимости аннулировать эфорат как вредный для спартанской общины политический институт. Находясь в изгнании, Павсаний написал полемическое сочинение, скорее всего, направленное против эфоров. Судя по кратким репликам в источниках, трактат Павсания представлял собой подборку дельфийских оракулов с комментариями самого царя (Ephor. ap. Strab. VIII. 5. 5. p. 366). Оракулы, возможно, были сгруппированы по тематическому признаку: об искажении законов Ликурга, о пользе царской власти, о вреде эфората, об опасности корыстолюбия и т. д. Главным пунктом в этом сочинении, скорее всего, была критика в адрес эфората.

Спартанские цари, представляющие свою общину перед богами, даже если по отношению к ним граждане и не испытывали былого благоговения, имели возможность воздействовать на умонастроения окружающих. Гадания, жертвоприношения, вовремя извлеченные на свет оракулы были удобными средствами политической пропаганды. В качестве примера можно вспомнить спектакль, разыгранный царем Агесилаем в 396 г. в Авлиде перед походом в Малую Азию. С целью саморекламы он принес в жертву Артемиде лань на том самом месте, где, по преданию, совершал жертвоприношение Агамемнон, отправляясь в Трою (Xen. Hell. III. 4. 3–4; Plut. Ages. 6).

Точно так же дело обстояло и в эпоху эллинизма, когда в Спарте, пребывающей в состоянии глубочайшего кризиса, проводили свои реформы цари Агис и Клеомен. Так, Агис IV активно использовал оракулы, как древние, так и недавно полученные, в которых божество советовало спартанцам «остерегаться сребролюбия», установить у себя равенство и вернуться к законам Ликурга (Plut. Agis 9). Клеомен III также искал у богов одобрения своим противоправным действиям. Так, Плутарх рассказывает о сне, который якобы приснился одному из эфоров в святилище Пасифаи накануне переворота. Приснилось же ему, «будто на том месте, где обычно сидят, занимаясь делами, эфоры, осталось только одно кресло, а остальные четыре исчезли, и в ответ на его изумление из храма прозвучал голос, возвестивший, что так лучше для Спарты» (Cleom. 7). Это чудесное сновидение пришлось как нельзя более кстати. Клеомен с его помощью пытался оправдать совершенное им святотатство – преступное убийство эфоров, – заявив, что такова была божественная воля.

В Спарте религиозная привилегия была одной из самых важных выражений царского престижа. Спартанские цари считались законными правителями постольку, поскольку они на протяжении веков продолжали оставаться для своих сограждан главными, если не единственными, представителями божества и верховными жрецами. При этом важно отметить, что в Спарте не существовало никакого политически влиятельного жречества, кроме самих царей. В отличие от Афин, где царь-архонт был не более чем ежегодно избираемым магистратом, ритуальная ответственность спартанских царей продолжала ассоциироваться с политической властью. Сохранение в неприкосновенности всего объема жреческих обязанностей и связанных с ними почестей и привилегий было одним из важнейших факторов стабильности всей политической системы Спарты. Судя по данным традиции, на протяжении долгого исторического периода институт царской власти в Спарте не подвергался какому-либо радикальному реформированию, и даже самые дерзкие и успешные лидеры, такие, например, как Лисандр, никогда не строили планы уничтожения царской власти, но искали возможности вписать себя в уже существующую структуру (Diod. XIV. 13. 3–7; Plut. Lys. 25. 3–4; Nepos. Lys. 3. 1–4).

Имущественное положение царей и законы против роскоши

Как и все спартиаты, цари имели земельные участки, которые назывались клерами^[25]. Однако помимо гражданской земли, которая не подлежала разделу и продаже, они владели так называемыми теменами – обширными участками на территории периеков^[26]. Подобно гомеровским басилевсам (Il. XII. 313; Od. VI. 293; XVII. 299), цари получали лучшие участки земли, и, в отличие от клеров рядовых граждан, эти темены^[27] были их безусловной собственностью. По свидетельству Ксенофонта, «Ликург… постановил выделять (царю. – Л.П.) во многих городах периеков участок земли такого размера, чтобы, с одной стороны, царь не был лишен необходимого, а с другой – не превосходил бы других своим богатством» (Lac. pol. 15. 3. Пер. Л.Г. Печатновой)^[28].

Не исключено, что обычной практикой была сдача этих царских теменов в аренду периекам. Регулярные доходы с земельных наделов, возможно, являлись основой экономического процветания спартанских царей. Цари также вполне могли увеличивать свою недвижимость, скупая земельные участки в областях периеков^[29].

Кроме недвижимости, которая составляла главное богатство царей, в их распоряжении были большие денежные средства. Так, Платон среди прочих доходов спартанских царей упоминает и о «царском налоге», который лакедемоняне выплачивают своим царям. Под лакедемонянами в данном контексте, конечно, имеются в виду периеки^[30]. Философ утверждает, что этот налог являлся весьма значительным (Alcib. I. 123 А). Еще одним существенным источником доходов царей могла служить монополия на владение и разработку на территории Лаконии месторождений железной и медной руды, из которой изготавливалось военное вооружение, в том числе медные щиты (Xen. Lac. pol. 11. 3). Хотя прямых указаний источников нет, отметим однако, что для древних монархий монополия на природные богатства страны не является чем-то исключительным. Например, македонские цари обладали монополией на владение строевым лесом.

Спартанские цари кроме денежного налога с периеков получали и натуральные продукты. Так, после жертвоприношения им доставались шкуры и часть мяса жертвенных животных (Her. VI. 56–57; Xen. Lac. pol. 15. 3). Ксенофонт сообщает еще об одном натуральном налоге в пользу царя – от каждого приплода свиней царь получал поросенка (Lac. pol. 15. 5)^[31]. Содержание царского дома отчасти возлагалось на всю общину. Известно, что басилевсы питались на общественный счет (Her. VI. 57). Они также получали немалую часть военной добычи, скорее всего десятую ее часть (Her. IX. 81; Polyb. II. 62; Plut. Ages. 19). Таким образом царские дома в Спарте приобрели со временем значительные богатства (Xen. Lac. pol. 15. 6). Запрет на частное владение золотом и серебром, вероятно, их не касался (Plut. Lys. 17).

Стремлением сохранить все накопленное имущество внутри царского дома объясняются, по-видимому, и случаи женитьбы царей на близких родственницах. Так, Анаксандрид II (время правления – около 560–520) был женат на собственной племяннице, дочери своего брата (Her. V. 36–40; Paus. III. 3. 7). Как предполагают некоторые исследователи, нежелание царя развестись с ней по требованию эфоров, возможно, объясняется не столько любовью Анаксандрида к своей супруге, сколько стремлением сохранить имущество жены внутри семьи. Царь Леонид I (время правления – 490–480) также был женат на своей племяннице по имени Горго. Она была единственной наследницей царя Клеомена I, брата Леонида по отцу (Her. V. 48). Иногда ради сохранения имущества внутри семьи женились и на собственных тетках. Например, Архидам II (время правления – 469–427) был женат на своей тетке по отцовской линии по имени Лампито. Она была единственной наследницей царя Леотихида II (Her. VI. 71).

Наши сведения о богатстве спартанских царей относятся в основном к периоду эллинизма, однако нет никакого сомнения, что и в более ранние времена сами цари и их ближайшие родственники обладали значительным имуществом и являлись наиболее состоятельными людьми в Спарте. Об этом свидетельствуют, например, огромные штрафы, к которым присуждали царей во время судебных разбирательств. Так, Плистоанакта в 446 г. приговорили к штрафу в 15 талантов (Schol. ad Aristoph. Nub. 858 f.), а Агиса II в 419 г. – к 17 талантам (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78). Сам факт взимания с царей денежных штрафов – явное свидетельство того, что, по крайней мере уже в V в., спартанские цари имели право приобретать деньги и хранить их у себя в домах^[32]. Штрафы, к которым присуждались цари, были, вероятно, соразмерны их состоянию.

О богатстве царских домов можно судить и по такому явному признаку, как содержание конюшен и лошадей. Так, царь Демарат (время правления – около 515–491) одержал победу на Олимпийских играх, управляя собственной квадригой (Her. VI. 70). Известно, что и сестра Агесилая II Киниска также выставляла четверку скаковых лошадей на состязании в Олимпии (Xen. Ages. 9. 6).

Сам Агесилай, по-видимому, был настолько богат, что мог себе позволить широкий жест – отдать половину доставшегося ему по суду состояния покойного царя Агиса II родственникам его сына Леотихида с материнской стороны. Плутарх поясняет, что это были «вполне порядочные люди, но сильно нуждавшиеся» (Plut. Ages. 4. 1). Столь необычайная щедрость Агесилая вряд ли объясняется его исключительной щепетильностью в денежных делах, как нас хочет уверить Ксенофонт (Ages. 4. 5). Скорее всего, прав Плутарх, объясняющий широкий жест Агесилая его желанием приобрести расположение сограждан (Plut. Ages. 4. 1). На примере Агесилая видно, что свои богатства цари успешно могли использовать для завоевания авторитета и вербовки в случае нужды энергичных сторонников.

В эпоху же эллинизма спартанские цари и их ближайшие родственники обладали такими финансовыми возможностями, что могли на собственные средства проводить дорогостоящие социально-экономические реформы. Так, например, имущество Агиса IV, которое он передал в общее пользование, заключалось в обширных полях и пастбищах, а также в 600 талантах (Plut. Agis 9). Мать Агиса Агесистрату и его бабку Архидамию Плутарх называет самыми богатыми спартанками (Agis 4). Конечно, это богатство нельзя сравнивать с сокровищами эллинистических царей, но стоит вспомнить, что Полибий называл самым богатым человеком в Греции некоего этолийца Александра, который обладал суммой в 300 талантов (XXI. 26. 9).

Хотя в Спарте и была сохранена царская власть, но принятие уже в архаический период целой серии законов против роскоши (сер. VI в.) лишило царей и их окружение очень важного для любых элит атрибута – возможности не только жить по иным, чем прочие граждане, стандартам, но и постоянно демонстрировать эти свои возможности в зримых категориях^[33]. Традиционный спартанский образ жизни, включавший в том числе стандартизацию быта, в полной мере распространялся и на царей. Ведь граждане ждали от своих царей поведения, соответствующего общепринятым нормам. Цари, во всяком случае внешне, не должны были выделяться из общей массы граждан и демонстрировать свое богатство (Xen. Lac. pol. 15. 3).

Судя по некоторым данным, спартанские цари жили весьма скромно. Так, мы ничего не знаем о существовании в Спарте царских дворцов. Авторитет того или иного царя зависел не только от его военных успехов, но и от умения соблюдать принятые в его родном городе стандарты поведения. Образцовым в этом отношении был царь Агесилай, сумевший без каких-либо конфликтов с общиной просидеть на престоле сорок лет, отчасти благодаря демонстративно скромному образу жизни (Plut. Ages. 36). Как рассказывает Плутарх, он пользовался огромным уважением своих сограждан не столько за военные успехи, сколько за величайшую скромность, проявленную им в своей частной жизни. Вот что пишет по этому поводу Плутарх: «По возвращении в Спарту он сразу же завоевал симпатии граждан и всеобщее удивление своими привычками и образом жизни. Ибо он не вернулся, как большинство полководцев, с чужбины другим человеком, изменившимся благодаря чужеземным нравам и недовольным всем отечественным…; наоборот, вел себя так, как если бы никогда не переходил на другую сторону Еврота, уважал и любил все обычаи, не меняя ничего ни в пище, ни в купаньях, ни в прислуге своей жены, ни в украшении своего оружия, ни в домашнем хозяйстве. Даже двери своего дома, которые были настолько древними, что казались поставленными еще Аристодемом, он оставил в прежнем состоянии» (Ages. 19)^[34].

Воспитание царей

Как свидетельствует Плутарх, только цари в Спарте были освобождены от обязательного для всех остальных граждан общественного воспитания (Plut. Ages. 1)^[35]. По словам Плутарха, царь Агесилай был единственным исключением из этого правила, и то только потому, что он не рассматривался как возможный наследник престола. Приведем текст Плутарха полностью: «Так как власть царя по закону должна была перейти к Агису и Агесилай должен был жить как частный человек (ijdiwvth"), он получил обычное лакедемонское воспитание, которое было очень строгим в отношении образа жизни и трудных испытаний, но приучало зато юношей к повиновению… Детей же, воспитываемых для принятия царской власти, закон освобождает от подобных обязанностей. Следовательно, положение Агесилая отличалось от обычного тем, что он пришел к власти после того, как сам приучен был повиноваться. Поэтому-то он и умел много лучше других царей обходиться со своими подданными, соединяя с природными качествами вождя и правителя полученные благодаря воспитанию простоту и человеколюбие» (Plut. Ages. 1)^[36]. Если признать это сообщение Плутарха верным, то можно сделать только один вывод: наследники престола были единственными спартиатами, освобожденными от обязательного «казарменного» воспитания. Они, по-видимому, получали домашнее воспитание. Правда, примеры такого рода относятся к довольно поздней эпохе – 2-й пол. III в. до н. э. Как сообщает Плутарх, царь Агис IV был воспитан женщинами – своей матерью Агесистратой и бабкой Архидамией (Agis 4).

Таким образом, если верить Плутарху, обычная для спартанских граждан связь между успешным получением стандартного государственного образования, обязательным членством в сисситиях и полным гражданским статусом была нарушена в случае с царями. Парадокс заключается в том, что с точки зрения правовых норм царей в Спарте вряд ли можно причислить к «равным».

Подобная точка зрения на воспитание царей широко принята в современной науке, хотя стоит заметить, что она не является бесспорной. Античная традиция, восходящая к Ксенофонту и Телесу Кинику (около 230 г.), свидетельствует скорее об обратном. Например, согласно Телесу, «человека, который участвует в ajgwghv и терпеливо его выдерживает, даже если это иностранец или илот, они (т. е. спартанцы. – Л.П.) почитают точно так же, как если бы он был аристократом. Человека, который не выдерживает ajgwghv, даже если это сам царь, они отправляют присоединиться к илотам, и подобный человек не имеет долю в гражданстве» (Teles. ap. Stob. Flor. XL. 8). Конечно, свидетельство Телеса слишком абстрактно и несет на себе следы явного риторического преувеличения, чтобы мы могли испытывать к нему большое доверие.

Что касается Ксенофонта, то он нигде впрямую не касается темы воспитания спартанских царей, даже в трактатах, непосредственно посвященных Спарте и царю Агесилаю. Подобное умолчание, конечно, проще всего объяснить тем, что эта сторона жизни царей ничем не отличалась от общепринятых стандартов, и цари, подобно всем прочим спартиатам, получали общественное воспитание. Добавим к этому, что Ксенофонт, говоря о традиционном аристократическом воспитании юных персов в своем историко-утопическом романе «Киропедия», рисует картину, которая, бесспорно, является сколком со спартанской системы ajgwghv: наравне с прочими детьми богатых и знатных персов в эту систему общественного воспитания вовлечен и будущий царь Кир Старший (I. 3. 1). Трудно не увидеть здесь аналогии с воспитанием спартанских царей. Тем не менее скудость и противоречивость сохранившейся традиции не дают возможности сделать какой-либо определенный вывод.

Нельзя исключить и такой вариант, что в классический период цари действительно воспитывались в общественных школах, а позже этот порядок был изменен, и царские семьи освободились от необходимости посылать наследников престола в подобные школы.

Но даже если в период архаики и классики дети из царских фамилий и были вовлечены в общую для всех спартиатов систему воспитания, можно предположить, что и там они находились на особом положении. Скорее всего, они были освобождены от жестокой муштры, которой подвергались прочие спартанские мальчики (Plut. Ages. 1). Их вовлечение в систему общественного воспитания, вероятно, было частичным, а степень вовлечения, возможно, зависела от желания и возможностей семьи. В любом случае нужно помнить, что будущие цари должны были разбираться в целом круге вопросов и понятий, лежавших за пределами необходимого минимума знаний рядовых спартанцев. К безусловным требованиям относилась элементарная образованность, включающая умение владеть как письменной, так и устной речью. Как известно, царям лично приходилось отправлять и получать военные донесения и распоряжения (Her. VII. 239: Демарат и Клеомен; Plut. Mor. 214 e – f: Агесилай). От них требовалось также умение прочесть и понять оракулы, которые, по сообщению Геродота, «цари обязаны были хранить в тайне» (VI. 57). Кроме того, цари должны были обладать целым рядом навыков для выполнения своих обязанностей в качестве верховных жрецов.

Спарта знала многих выдающихся царей, которые являлись и великими полководцами, и талантливыми дипломатами. Они не могли бы состояться в таком своем качестве, если бы вынуждены были в полном объеме получать обязательное для всех спартиатов общественное воспитание, которое неизбежно приводило к нивелированию человеческой личности. Ведь спартанская воспитательная система культивировала прежде всего такие качества, как дисциплина, смелость и безусловное повиновение старшим по чину и по возрасту. Вряд ли подобная система была эффективной для воспитания потенциального лидера.