Отзывы на книгу «Матерь Тьма», страница 3, 120 отзывов

Вот и отгремела самая великая война двадцатого века, и унесла прочь мглистые облака боли и смерти, оставив после себя выжженную пустошь, на которой оставшимся поколениям оставалось строить новый мир. И люди встали, стряхнули серость пепла с плеч и зашагали к светлому горизонту. А по пути спросили с тех, кто был виноват в столь многих зверских убийствах...

Главный герой книги как раз из таких. Урожденный американец, проживающий с юного возраста в Германии и имеющий жену-немку, с наступлением войны не нашёл ничего зазорного в том, чтобы притвориться чистокровным арийцем. Да причём вошёл в образ так, что ему сам Гиммлер выносил личную благодарность.

Нет, Говард никого не убил. Руками. Его чистые белые ладони не обагрило ни каплей крови. Его оружием был язык. Он работал на радио, передавая хлесткие антисемитские передачи, заботливо поддерживая в нацистах огонь расовой ненависти, попутно с зашифрованными в них посланиями для американской разведки. Наверно, Говарда можно было бы даже назвать героем. Если бы только он не был так успешен в своей нацистской ипостаси.

Но всему когда-нибудь приходит конец. Окончилась война, и Кэмпбэлл-младший остался не у дел. За его сомнительные делишки его судить не стали (да и сам-то он не терзался муками совести!), живи, казалось бы, в свое удовольствие. Если б только он умел. Жить без указки. Говард был на редкость равнодушным человеком. Он не интересовался ни политикой, ни ситуацией в мире, ни новостями. Он даже не знал значение шифровок, которые старательно надиктовывал столько лет! И при этом он стал одним из лучших, и творил дела страшнее идейных, опьяненных жаждой крови фашистов. Эсэсовцы на него равнялись и ставили в пример. Самое жуткое здесь то, что ему было просто всё равно. Быть фашистом ли, шпионом, предателем, или ещё кем, если потребуется. Человек без принципов и моралей от кончиков больших пальцев до самой серцевины.

И после этой книги думаешь, а сколько их было таких. Не считающих себя предателями. Просто приспособившихся. Гибких, равнодушных, фальшивых, готовых принимать пищу из любой кормушки, где предлагают. Не испытывать угрызений совести. Жить на автомате. Бездумным роботом отсылать на смерть тысячи безвинных душ... Просто надевших удобную, уместную маску. Забывших только одну простую истину:

Мы как раз то, чем хотим казаться, и поэтому должны серьёзно относиться к тому, чем хотим казаться.

Это единственная из моих книг, мораль которой я знаю. Не думаю, что эта мораль какая-то удивительная, просто случилось так, что я ее знаю: мы как раз то, чем хотим казаться, и потому должны серьёзно относиться к тому, чем хотим казаться. © Предисловие К. Воннегута к "Матери Тьме"

- Ах, так в этом рассказе есть мораль? - Разумеется, - ответила Коноплянка. - Однако же, - промолвила Водяная Крыса в крайнем раздражении. - По-моему, вам следовало сказать мне об этом наперед. Тогда я просто не стала бы вас слушать. © Оскар Уайльд "Преданный друг"

Казалось бы, Воннегут в предисловии уже всё рассказал сам: вот вам мораль, дальше можете и не читать. Но было бы ошибкой тут же закрывать книжку словно водяная крыса. Потому что у Воннегута в принципе довольно редко важно "что", гораздо полезнее и интереснее "как".

"Мать Тьма"— третий роман крутовоннегута, в нём ещё нет Килгора Траута, но стиль уже заметно изменился после "Механического пианино" и приблизился к заветному "телеграфно-шизофреническому". Да и тема – конёк! Вроде бы на первый взгляд развлекательная такая кулстори: шпион так круто замаскировался под нациста, что... Действительно стал нацистом. И в этом вся фишка. С одной стороны, ему была нужна хорошая маскировка для того, чтобы передавать секретные сообщения. С другой стороны, он сделал для нацизма на своём поприще столь много, сагитировал такое количество людей, сколько не каждый эсэсовец загубил за свою жизнь. И вопрос в том, искупает ли его служба на благо родины преступления, которые он был вынужден совершать? Да и вообще... Преступник ли он, если не убивал, а только подталкивал к убийству? Быть и казаться — не может ли это являться одним и тем же в некоторых ситуациях? Что делает человека нацистом? Будет ли он прощён хоть кем-то (ведь даже он сам и его непосредственный "начальник" ненавидят Кэм-буу, пугало для всего еврейского народа)? Своё видение проблемы Воннегут обрисовывает довольно чётко и в финале даёт свой ответ. Остаётся только решить все эти вопросы ещё и для себя, а не просто и беспрекословно принять воннегутовскую версию.

А самое страшное в романе — описание нацистского режима. Не зверские убийства, не геноцид, всё это в романе не показано. Страшно то, что Кэмпбелл всеми силами пытается вырваться из порочного круга и "не делать нацизму хорошо". Но как отвертеться, если тебе уже дали заказ? Естественно, выполнить его плохо. Вот Кэмпбелл и старается делать плохо: уродливо, гротескно, карикатурно, так что уже его можно было бы двести раз раскрыть, насколько он утрирует нацизм... А всё это принимают за чистую монету и восторгаются. Чем более грубым топором он кромсает реальность, тем сильнее воют от восторга те, кто у руля. Вот так и надо. Зачем нам тонкость восприятися и оттенки смысла? Нет, мы так не научены, наш мозг не развит настолько, чтобы понять смешную шутку, ты нам подавай так, чтобы даже самый идиот понял, что здесь надо смеяться. Страшно, чёрт подери.

И вместе со всей этой глыбой поднятых проблем роман Воннегута совсем крохотный, я бы даже его назвала повестью, если бы о жанре можно было судить только по размеру. Но по содержанию это отнюдь не повесть.

Люблю я старину Курта, ничего тут не поделаешь.

Книга очень понравилась. Воннегут в этот раз порадовал связностью сюжета и серьезностью тематики. Впрочем, как обычно.

В этот раз речь шла о теме второй мировой войны, о работниках фашистской пропаганды, а также о шпионаже американцев в тылу врага. Главный герой оказался впутанным против своей воли в клубок событий, которые происходили во времена войны, но в книге говорится о более позднем периоде его жизни, когда его настигло казалось бы справедливое возмездие и наказание.

В сюжете переплетаются настоящее и прошлое. Показаны времена ужасной войны глазами жителя Германии, но без мелких подробностей, скорее сама обстановка в то время. Хорошо представлен внутренний мир ГГ, его мировоззрение, его отношения с возлюбленной. Американец по происхождению, он вырос в Германии, жил - не тужил, занимался писательской деятельностью, был полностью аполитичен, наслаждался романтическими отношениями с юной женой. Как вдруг картинка его жизни начала сремительно меняться, в Германии наблал силу фашистский режим. Учитывая его американское происхождение, он оказался в неоднозначном положении, ведь американцы с немцами воевали на разных фронтах.

Так сложилось, что Говард Кэмпбелл работал на радио, ведя новостные выпуски фашистской Германии. Его голос и имя были знакомы каждому немцу, каждому еврею и другим пострадавшим народам. Но никто даже не догадывался, что его передачи были не так просты, что они содержали некоторую зашифрованную информацию, которую могли распознать только лишь американские агенты. Не трудно догадаться, что его ненавидели все в послевоенное время - и пострадавшие от фашистов народы, и американцы, как пособника нацистам. Согласно сюжетной задумке, о вербовке Говарда знали всего лишь несколько человек. После войны ему удалось скрыться не без помощи покровителей из американской агентуры.

История с одной стороны достаточно запутанная, но с другой - очень увлекательная и сопереживательная, ведь речь идет от первого лица, где человек рассуждает достаточно здраво, четко понимая, где добро и где зло. Совесть о содеянном и несодеянном мучила всю его оставшуюся жизнь. Финал истории оказался необычным.

Как всегда в своих книгах, Курт Воннегут умело использует психологические приемы, ловко вплетая некоторые автобиографические детали в выдуманные события, максимально приближая все к реальности. В книге много размышлений, и не только о затеянных войнах, но и этические аспекты поведения некоторых людей во время трагических событий, постигших человечество.

Это не просто книга, в которой читатель следит за развитием сюжета, это произведение, в котором читатель много раз задает себе самые разные вопросы, насколько правильно ГГ поступал в той или иной ситуации. И чаще всего одного правильного и однозначного ответа нет.

Немец по гражданству, американец по рождению и человек без национальной принадлежности по внутреннему состоянию Говард Кэмпбелл арестован и ждёт суда в израильской тюрьме. Арестован потому, что во время второй войны Кэмпбелл был агитатором и вещал по радио «правильные» нацистские идеи. Вещал хорошо, многие его любили, многие следовали за ним, многие ему поклонялись. Ирония в том, что всю войну Кэмпбелл был американским шпионом и по радио передавал шифры «своей» стороне. Но война кончилось и надо как-то жить дальше. Именно с этим у Кэмпбелла возникают трудности.

«Мать тьма», несмотря на интригующую аннотацию и интересную завязку нескольких первых глав, не является динамичным шпионским боевиком. В ней нет погонь, нет страха быть раскрытым, нет грандиозных планов обмана «вражеской» стороны. Даже вербовка Кэмпбелла проходит не особо ярко – подсел мужчина в парке, поиграл на струнах тщеславия души человеческой и на слабостях натуры Кэмпбелла и все, теперь у Америки есть шпион. И эпизодов «службы» Кэмпбелла тоже в романе минимум.

«Мать тьма» это книга не о том, «Как выжить в войне среди врагов и притвориться одним из них», она скорее о том, «Как жить после войны, если «твоего» в тебе уже ничего не осталось». Кэмпбелл шпионом был посредственным и благодаря этому весьма успешным – по сути он двигался по инерции все время романа. Дало начальство в Америке через других агентов приказ передать шифровку? Ладно, передадим. Дало начальство в Германии приказ нарисовать «еврейскую» мишень для тира? Ладно, нарисуем. Кэмпбелл приказы не особо старательно выполнял, по большей части им двигало любопытство – а что если сделать плохо? Максимально небрежные рисунки, максимально небрежные действия. И страшно то, что нацистский режим, описанный в романе, поощрял подобное.

Но война кончилась и обнаружилась проблема. Причем не сразу, а спустя пятнадцать лет мирной жизни. Как и для чего дальше жить? До войны и до вербовки Кэмпбелл был драматургом, вроде бы даже хорошим, но после войны возможностей воображения и сил писать у него уже не осталось. Во время войны он жил ради своей любимой, для нее, собственно говоря, и писал пьесы, но любимая во время войны и погибла. И вот в послевоенное время получилось так, что жил Кэмпбелл по инерции, потому что так кому-то необходимо, ему самому по сути было всё равно где, как и зачем. И так пятнадцать лет. Финал романа удивительно закономерен.

Впрочем, подобная проблема возникла не только у Кэмпбелла. Например, его «враг», арестовавший его в конце войны, из «молодого злобного волка» за пятнадцать лет превратился в «койота», уставшего и больного. Жена, множество детишек, неудавшийся бизнес, злость, нерастраченная во время войны, алкоголь – и все, нет больше яростного и грозного Бернарда О’Хэа.

Другой сложный вопрос романа – заслуживает ли герой смерти за свои действия? С одной стороны, он был шпионом и действовал во благо Америки и тех, кто против Германии. С другой, пусть и непреднамеренно, но его агитационные речи повели за собой слишком многих. В романе даже есть момент, когда Кэмпбеллу говорят: «Нам уже не важно, шпион ты или нет, настолько хорош ты был в работе для нашей стороны. А смог ли ты сделать столько же для другой?». И правда, важна ли в данной ситуации сторона, которой служил герой? Не важнее ли фактический результат его службы?

...вы никогда не могли бы служить нашему врагу так хорошо, как служили нам. Я понял, что почти все идеи, которые я теперь разделяю, которые позволяют мне не стыдиться моих чувств и поступков нациста, пришли не от Гитлера, не от Геббельса, не от Гиммлера, а от вас. – Он пожал мне руку. – Если бы не вы, я бы решил, что Германия сошла с ума.

Я очень старалась проникнуться этим произведением, ведь тема, которую поднимает автор, безусловно важна: роль СМИ в формировании общественного мнения, ответственность пропагандистов, которые, возможно, сами и не верят в то, что вещают на многомиллионную аудиторию, но при этом заражают бесчеловечными идеями людей, служат распространителями ментальных «вирусов». Или, например, оправдывает ли цель средства – можно ли принять распространение заведомо ложной информации, руководствуясь пользой, которую несут зашифрованные в ней послания? Так же важной кажется тема прощения или возмездия, которое должно ожидать преступников после войны, ведь, с одной стороны, нельзя вечно жить прошлым, а с другой - должно же быть справедливое наказание тем, кто творил злодеяния.

Но при всех плюсах поднимаемых проблем в произведении, да и то, что предыдущий прочитанный у писателя роман «Бойня №5» мне весьма понравился, все же с данной книгой у меня не сложилось взаимопонимания. Слишком много тут фарса, отвлекающих от интересных мне тем подробностей сюжета, ведь автор не только рассказывает об американском шпионе, который выдавал себя за ярого нациста, передавая по радио зашифрованные послания, но заодно и о его взаимоотношениях с женой и ее сестрой, о советском разведчике, притворяющимся художником на пенсии, об американских фашистах, о расистах, объединённых общими целями с религиозными фанатиками и Черным Фюрером Гарлема, который верит, что мир должен принадлежать цветным (но не китайцам, потому что какие же они цветные?)

Конечно, и в этом можно найти любопытные мысли, яркие цитаты, но, честно говоря, вся эта игра слов, убийственная сатира и бесконечные аллюзии сильно утомляли, словно я не с приятным собеседником-книгой провожу время, а пробираюсь через заросли терновника.

Есть достаточно много причин для борьбы, но нет причин безгранично ненавидеть, воображая, будто сам Господь Бог разделяет такую ненависть. Что есть зло? Это та большая часть каждого из нас, которая жаждет ненавидеть без предела, ненавидеть с Божьего благословения. Это та часть каждого из нас, которая находит любое уродство таким привлекательным. Это та часть слабоумного, которая с радостью унижает, причиняет страдания и развязывает войны, – сказал я.

Так что советую эту книгу почитателям сатиры и ценителям литературных изысков, а вот любителям исторической литературы скорее не советую.

Все другие, независимо от того, на чьей стороне они были и что делали, уверены, что порядочный человек не мог действовать иначе...

Мне понравилась и сама история, и манера с которой она написана. Казалось бы, я вообще стараюсь избегать книг о войне, но тут не смогла пройти мимо. Да и книга не о ней совсем, здесь больше речь о людях, человеческом факторе и пороках, присущих большинству людей. Персонаж - урождённый американец, шпион среди немцев в военное время. И именно его историю нам поведает автор. О том, как он, работая на радио, передавал информацию, казалось бы, незначительными вещами - интонацией, паузами и всяким таким. О том, что стало с ним после войны и почему он единственный из 42 шпионов остался в живых. И о том, что же с ним станет по итогу. На самом деле, сложно писать что-то об этой книге - сказать толком нечего, это нужно просто прочесть.

"Было бы, наверное, полезнее сказать в свою защиту, что я весь покрылся холодным потом или другую подобную чепуху. Но я всегда хорошо знал, что делал. И спокойно уживался с тем, что делал. Как? Благодаря такой широко распространённой благодати современного человека, как шизофрения."

Во время войны Говард У. Кэмпбелл-младший стал американским шпионом в отделе пропаганды Рейха, передававшим зашифрованные сведения через свои антисемитские радиопередачи. Теперь он сидит в израильской тюрьме, ожидая суда, на котором его признают пособником убийства шести миллионов человек. Потому что он носил маску нациста так долго, что она начала прирастать к лицу. Потому что совершил большую, почти катастрофическую для шпиона ошибку - дожил до момента, когда его могут судить. Потому что Кэмпбелл был чертовски хорошим шпионом - и уже не разберёшь, на кого он работал на самом деле и кому принёс больше вреда и больше пользы.

Господи, какая же страшная и депрессивная оказалась книга. И вот как так получается, что Воннегут в одном сатирическом (!) романе за каких-то 200 страниц передал в разы больше кошмара войны во всём её адском разнообразии, чем большинство современных авторов, хватающихся за эту тему, вместе взятые. У Воннегута, который не пишет никакого графического насилия, всё жутко до стучащих зубов. Даже безобидные и в чём-то смешные "фанаты" Кэмпбелла, пытающиеся ему помочь, вызывают при ближайшем рассмотрении ужас - это нацисты, до сих пор свято верующие в своё "правое дело" и считающие себя последними паладинами света, которых со всех сторон окружают враги.

В четыре смены Кэмпбелла охраняют четверо евреев, трое из которых пережили войну. И каждый рассказывает что-то, от чего слегка шевелятся волосы. О том, что в какой-то момент существования в Освенциме идея пойти добровольцем в зондеркоманду начинала казаться неплохой - и жить с этой мыслью почти невозможно. О том, что под конец войны человек настолько выгорел, что убийство нацистского преступника и сбор чемодана вызывали почти идентичные эмоции. Один и вовсе был шпионом в СС и сливал информацию... разумеется, поддерживая при этом свою легенду. И не находится он за решёткой рядом с героем лишь по одной причине: в отличие от Кэмпбелла, он не испытывает угрызений совести.

Одна из самых страшных мыслей, на которых я себя ловил за время чтения - "а был ли мальчик". Никаких доказательств шпионской службы Кэмпбелла не сохранилось, а он умный человек с отлично подвешенным языком. И вот это чувство недоверия к герою, порой невольно прораставшее внутри, пугало больше всего. Но на самом деле, к сожалению, это не так уж важно. Кем бы Кэмпбелл не был - факт в том, что он породил огромную часть того, против чего боролся. В моём издании роман предваряло вступление, автор которого ставил вопрос - а что было бы, если б в какой-то момент Штирлицу выпал шанс занять место фюрера. И ужас ответа в том, что ему пришлось бы продолжать многое из начатого Гитлером.

Может ли такой человек считаться героем? или военным преступником? или Кэмпбелл и вовсе шизофренически сумел соединить в себе и то, и другое? Да и так ли важны его мотивы - на фоне всего, что он сделал? Кому на самом деле принёс пользы больше идеальный шпион, так глубоко вошедший в свою роль, что собственными руками создал огромную часть нацистского культа? Ведь его тесть был прав - даже если Кэмпбелл шпион, он никогда не смог бы послужить кому-то также, как он послужил Германии.

Великолепная книга, но такой концентрированной жути ещё поди поищи.

* Des Rocs, "Used to the Darkness"

Смотрела я не так давно сериал "Призраки", британский, про MI5. И была там фраза про то, что для того, чтобы быть шпионом, нужно взять настоящего себя и спрятать под надежным замком. И иногда открывать этот тайник в одиночестве, чтобы не забывать себя, не потерять. Иначе безумство обеспечено. Но Говарду никто о таком способе не рассказал, никто не помог, никто не протянул для него (вовремя) нить реальности. Результатом стало то, что стало. Предупреждение, далее могут содержаться спойлеры, поэтому лучше не читайте рецензию до книги.

Как мы скоры на расправу, а? Читая книгу, особенно написанную с фирменным Воннегутовским сарказмом и черным юмором, сложно проникнуться искренней жалостью к герою. Кажется, что выполнить ту работу, что досталась ему, и с таким явным профессионализмом, качеством и даже удовольствием, невозможно, не будучи самому приверженцем продвигаемой идеологии. Да и сам герой вовсе не старается нас переубедить в том, что он страдал, выполнял порученное ему задание с муками. И сам он признается в том, что, видимо, в случае победы нацизма, он бы из тени не вышел и сам себя не разоблачил. Всем своим хладнокровием, цинизмом и кажущейся бесчувственностью, он отталкивает от себя читателей. И даже финал кажется закономерным, из серии: "Так ему и надо". Но пройдет немного времени...

И вспомнятся жуткие фильмы про героинь Сопротивления, которые будучи любовницами немецких офицеров, передавали неоценимую информацию в подполье. А потом были жестоко убиты своими же, теми, кто не хотел разбираться и мел всех "продажных" под одну кровавую гребенку. Потом вспомнятся романы Ле Карре (благо, недавно прочитанные), с настоящими шпионами, так же в работе на другой стороне потерявшими себя. Это такая жестокая, жуткая, но страшно нужная работа. Которую делают или настоящие герои или подлецы. Так выворачивать себя наизнанку, так заменять себя совсем другим человеком, часто без надежды на возвращение к истинному лицу можно или из чувства безусловной жертвенности или из величайшей двуличности. Но даже самого высокого уровня двуличность не позволит достигнуть впечатляющих результатов в шпионской работе. Ведь изначально подлая натура, идущая на двойную работу, обладает пусть небольшой, но чревоточинкой слабины. Которая расширяется до огромной дыры под давлением обстоятельств. Тут начинаются признания, которые делаются в надежде на лучшую участь, но чаще приводят к приближению трагичной развязки. И лишь полное самоотречение героя может помочь пройти этот путь до конца.

При всем самоуничижении, у главного героя подлого начала в себе не оказалось. Он, хотя и ввязавшийся в эту историю не совсем по доброй воле, прошел свой путь до конца, не требуя к себе особого отношения: ни признания, ни славы, ни снисхождения, ни компенсаций. Он хочет только одного – тишины и одиночества, чтобы оставили его в покое. Но когда приходят требующие "справедливого" возмездия, он отдается на им в руки даже с каким-то облегчением. Причина одна – они, его преследователи, точно знают, что хорошо, что плохо. Точно знают, что он – зло и должен ответить за все свои проступки. А он, как-раз ввиду того, что в ходе войны и своей работы "под прикрытием" не смог спрятать себя настоящего, уже ни в чем не уверен. Если ты не можешь найти сам себя, понять себя, то проще довериться тем, кто точно уверен, даже если они видят в тебе чудовище. Страшно то, что война до последней крошки выела его душу. И когда пришло почти нежданное спасение, признание и почти слава, необратимые процессы уже были запущены. И результатом их могло стать и стало одно – приведение наказания в исполнение.

С.R. В основном обложки книги отражают ее другую сторону (которую я совсем не затронула в своей рецензии) – сатиру на государство, даже некоторую анти-утопичность. Поэтому мне больше всего понравилась обложка от Пингвинов – чистый мрак и тоска.

Здраствуй, мой родной. К сожалению, ты это письмо не сможешь прочесть: ты уже умер. Умерла и я. Умер и Воннегут, описавший нашу историю любви, достойную новых Ромео и Джульетты… если бы Шекспир родился в безумном 20 веке и писал свою пьесу в перерывах между бомбардировками. Вот Шекспир пошёл ранним утром за цветами в сад: сегодня д.р. его любимой. Вдруг, вспышка света. Окна дома зашелестели жёлто-алой, осенней листвой, в свечеревшем копотью воздухе. Шекспир в ужасе вбегает в дом, поднимается по лестнице, к небу, как душа.. стараясь обогнать вырывающееся из груди — сердце, и замирает у брызнувшей в лицо и грудь — лазури: сердце и он добежали одновременно. Ступеньки обрываются у неба, как во сне. Его квартиры нет. Нет и любимой. Она где-то на уровне неба. Шекспир боится перевести глаза вниз. В его руках — дрожащая, бесприютная алость цветов. Окошко сбоку открылось, прозрачно отразив кровать и лежащую на ней, нежно-прозрачную женщину: должно быть, это квартира соседей. Быть может, женщина мертва… Но окно так доверчиво, как страница доброй книги, открылось в сторону его спальни, что кажется, женщина просто спит, любимая Шекспира — спит, и он сейчас легко шагнёт в голубую рожь неба, к спящей в небе любимой, поцелует её и обнимет.

Мне хочется тебя обнять, милый. Боже мой.. кому я пишу это письмо? Как часто это делает женщина — своему сердцу, нежно наполненного тобой, словно ваза с цветами и прохладной водой: сердце женщины — государство двоих. Знаешь, мне чуточку обидно, что о нашей любви.. моей любви, Воннегут упомянул лишь мельком. А между тем… эта любовь, быть может, сильнее любви Маргариты к своему Мастеру. Вдохновившись этой любовью Набоков мог бы написать свой лучший апокриф романа о Лолите. Всё закончилось как у несчастного и сумасшедшего Гумберта, пишущего в тюрьме свою исповедь: ты был виновен не столько в соучастии в убийстве миллионов невинных людей и совращении миллионов невинных и юных душ, но, прежде всего, в том, что ты сделал с нашей юной любовью, со своей доверчивой душой.

Я не знаю, как ты умер.. но думаю, что у тебя разорвалось сердце, как у Гумберта, как у твоих родителей, узнавших после войны, кем ты был. Я даже могу вообразить, как ты в последний миг думал обо мне, как сделал удавку и шёл уже вешаться у окна, но сердце не выдержало, и словно всплывающий из сумеречных глубин пузырёк с воздухом — лопнуло, соприкоснувшись с воздухом и звёздами за окном: ты снова стал частью тьмы, почти как в Фаусте: частью Той силы.. Кстати, знаешь что меня изумило в этой фантазии о тебе? Ты ведь в ней пожелал покончить с собой, как мой отец, которого, впрочем, повесили на яблоне русские девушки-рабыни.

Между прочим — страшное бессознательное Воннегута: такую смерть бога ещё никто не описывал в искусстве. Это.. крик измученного человечества о том, кто равно участвовал в добре и молчанием своим потворствовал злу: Бога просто повесили на древе Познания добра и зла. Змей искуситель превратился в простую.. удавку. Упало в тишине спелое яблочко с червячком в осеннюю траву. Его подняла… новая Ева 20-го века — измученная и голодная женщина, неоднократно изнасилованная, опустошённая: у неё никогда не будет детей: людей на земле — не будет. Не уверена насчёт бога, но кого-то в раю точно повесили.. или кто-то повесился там. Если бы я была художницей, я бы написала чудесную по силе картину осеннего и опустевшего Эдема с тихо раскачивающимся между ветвями странным и сияющим существом.

А куда же делась Ева? Это моя старшая сестра — Хельга, Ольга… твоя жена. Я ей всегда завидовала и знала, что она тебя никогда не полюбит и не поймёт своей мещанской и сытой душой, вечно играющей кого-то. Я была тогда ещё совсем девочкой.. но я любила тебя, как никто другой: я была несчастной Лилит, в нашем одичавшем и разбомбленном Эдеме: я была.. единственной грешницей в нём: моя любовь к тебе и сны — были грехом.

Я точно знала, что вырасту и ты станешь моим. А как всё кончилось для тебя? Как в Мастере и Маргарите. Ранним вечером ты сидел в немецком парке на лавочке и к тебе подошёл загадочный иностранец, Мефистофель, предложивший тебе… писателю, Мастеру, стать шпионом в фашисткой Германии. Ты согласился. Зачем? А зачем ты добровольно, с уставшей фатальностью вызвался незадолго до окончания войны, когда наша семья эвакуировалась ( бог эвакуировался из нашего безумного мира!!), пристрелить мою старую собаку?

Ты заигрался, мой милый и слишком устал. Ты.. себя пристрелил тогда, свою одинокую и бездомную душу. Помнишь как герой Постороннего у Камю стрелял в чёрного, как тьма, араба, мучимый солнцем и тоскую о матери своей умершей? Да, ты тайно помогал человечеству, твоё сердце в ночи, словно грустная звезда, пульсировало и сверкало небесной азбукой Морзе, передавая сигналы добра. Для одних, это была звезда Вифлеема, возвещавшая о скором Рождестве победы света над тьмой. Для других.. это была та самая утренняя звезда, ярчайшая на небе бога — Люцифер, сорвавшаяся когда-то и восставшая на него… за его преступное молчание, словно луна, закрывшая Тьмой солнце его первого слова. Тебе не кажется забавным, что молчание бога так гармонично совпало по размерам с его первым словом, целиком его заслонив?

Знаешь, милый, это и правда страшно: мы любим, взращиваем в душе красоту, желаем откликнуться на боль людей и жизни, наше тело самозабвенно бросается им помочь, но.. в какой-то миг оно замечает, что его кто-то робко держит за руку: это несчастная и любящая душа стоит со слезами на щурящихся от ветра, крыльях, и держит, шепчет по-женски: не уходи.. я люблю тебя, ты ведь.. не вернёшься.

Мне всё чаще кажется, что течение жестокости и безумия в мире, подобно реке в половодье: оно ненасытно всё сносит на своём пути; её нельзя победить, она — вечна. А добро и красота — мгновенные островки на этой реке: робкие сердцебиения суши, души. Их очень мало. Ты уйдёшь — и их станет меньше. Быть может не останется вовсе. Давай сохраним наше государство двоих, милый, даже в смерти? Войны были и будут всегда.. люди всегда сходили с ума, участь у мира, и это нельзя победить. А сохранить любовь — можно, и из нашего тихого домика, как в Мастере и Маргарите, в какой-нибудь стране с райским названием — Перу, Аргентина… уже не твоё одинокое сердце мерцало бы в ночи, посылая свои заикающиеся сигналы света, не понятные даже тебе, но наши горячие, свободные сердца, словно счастливые звёзды, любимый, посылали бы в мир наши чувства, боролись бы с тьмой, светя в ночи, как маяк, укрывая у себя от безумия мира — несчастных людей и животных, искусство.

А что же тело? Оно мучительно медлит лицом к лицу с душой: его рука тихо выскальзывает из её руки.. Если не помогать насилуемой красоте, что должна была спасти мир, не помогать людям, животным милым.. здесь и сейчас, то.. чем тогда ты сможешь полюбить меня, душу, милый? Не потеряешь ли ты самое себя? Душу души? — любовь? Это похоже на нравственный пат жизни. На безумие… мне кажется в Раю люди как-то сразу родились у стены этого кошмарного выбора, прижатые к ней, ещё незримой в веках.

А может, Воннегут прав, и в мире существует не одна истина, а несколько? Впрочем, прости, милый, я.. выдумала зачем-то и Воннегута и эту странную его мысль: распятая истина.. как и бог: истина была распята раньше бога, вот в чём ужас. Быть может… вся трагедия истины, её незримости но болезненной ощутимости ( словно в тёмной комнате, где томится человек, на миг открыли дверь и впустили кого-то.. что-то, и это что-то не подходит к тебе а просто дышит, жутко, чуточку задыхаясь. Робкий шорох, всхлип.. то там, то там… словно истина — Мать, что оставила нас на произвол безумного мира когда-то очень давно, и она, обезображенная, стыдящаяся своего облика, чувствует свою вину за это.. за то что было с нами без неё..) в том, что истина — просто безумна?

Это бы многое объяснило в мире, правда, любимый? включая и твою безумие.. и моё. И звучит то как славно — истина-шизофреник.. шизофреничка. К такой истине и относиться хочется иначе: не хочется на неё злиться, отрицать, в муках искать её...она сама толком не знает, кто она: она столькими была в своём страдании, сострадании, что уже давно потеряла себя в общем потоке жизни и лишь иногда, во сне, она тихо вскрикивает и разговаривает на разные голоса. Голоса сужаются, уменьшаются.. как пламя свечи у открытого окна, и в итоге остаются два голоса, робко приближающиеся друг к другу: душа и тело. Но вот, в ночи, среди звёзд, слышится лишь один плачущий голос: это душа обняла тело… Ты помнишь, как всегда говорил мне с улыбкой, что не очень понятно, какое тело должна обнять душа: своё, или чужое? А разве в любви чужое — не становится твоим? Чем не шизофрения? Только.. нежная.

Любимый мой, после той нашей ночи в гостинице, я поняла одну несчастную вещь: ты — несчастный шизофреник. У Булгакова женщина от горя превращается в ведьму, а мужчина у Воннегута — от горя и одиночества мира — в шизофреника. Может, ты тоже меня выдумал? Тогда в отеле я стояла спиною к стене, обнажённая, тихая, и перепугано смотрела на тебя, как ты ходишь по комнате голый и разговариваешь с кем-то: ты брал обыкновенные женские журналы на столике и видел в них шифры о том, как скоро изнасилуют маленькую страну, похожую на голубоглазую девочку, задремавшую в цветах. Ты видел эти шифры везде: в номерах мчащихся куда-то машин, в жёлтых обоях и газетах.

Я стояла у стены и по моим щекам медленно текли слёзы: я любила тебя, любила тебя даже в твоём бреду, в котором ты хотел помочь людям. А потом ты вдруг оборачивался посреди безумного мира, вспомнив обо мне, словно о своей несчастной душе. Я спиной как бы придерживала не столько стену с жёлтыми, осенними обоями, сколько придерживала мир от окончательного погружения в бред. Ты подходил ко мне и целовал меня, обнажённую, тихую… Ты буквально расстреливал меня своими поцелуями и касаниями: в губы, шею, левую грудь, три раза, короткой очередью — в живот, лобок и колено. Медленно и послушно, как слеза по щеке, раненая твоими губами и бредом, я сползала на пол, в бледные и смятые цветы простыни. Ты называл меня разными именами при каждом поцелуе, милый: это ад.. для женщины. Но и в этом аду я была с тобой счастлива, словно верная душа твоя: среди призраков незримых женщин, было и моё живое имя.

Меня не было. Тело моё сошло с ума, как истина. Где-то была моя ладонь, в голубых цветах обоев, быть может, за сотни лет и миль от меня: ты пригвождал её чужим именем. И вдруг, среди ночи, в комнате, доверчиво, как при проявке фотографии рая, стали проявляться мои белые груди, сирень сосков, полураскрытые губы, лоно моё… Меня было много, и ты собирал меня среди звёзд за окном, по кусочкам. Порой я нежно ревновала тебя к своим ладоням, правой груди, лону… которые ты целовал, называя чужими именами. Словно сошедший с ума Казанова, ты занимался любовью с моим телом, как с сотнями женщин: развратных и кротких, несчастных и радостных.. В какой-то миг я даже поймала себя на том, что всё моё несчастное существование сузилось до одной моей левой ладони, прижавшейся к голубым цветам на обоях над нашей кроватью. С удивлением и грустью, как ангел, ладонь смотрела с нежной высоты как ты занимаешься любовью с совершенно чужой для меня женщиной: это была я. Я сдерживала слёзы, мой милый. Словно душа, покинувшая тело, я смотрела с синей высоты обоев на счастливое, нежно-вздрагивающее тело своё, и ненавидела и жалела его… а потом просто любила тебя, одного тебя, забыв о себе: ты был во мне, ты был мой, а я — была чуточку тобою.

Хочешь улыбнуться, милый? Мы были похожи на несчастных Сонечку и Раскольникова в безумном 20 веке. Ты совершал своё спиритуалистическое преступление: не трогал никого пальцем, но вдохновлял для убийства — миллионы. Твоя душа и сердце были на кончиках их штыков, пуль и бомб: ещё не коснувшись городов и людей, они уже были — в крови.. крови твоего сердца, милый.

А я.. я стала проституткой, чтобы быть рядом с тобой. Но я продавала не тело своё, а.. душу, как Фауст, и даже хуже. Я торговала свободой, личностью и.. даже памятью: всем что ни есть во мне, кроме любви: только бы быть с тобой. Мы заигрались с тобой, родной мой, и стали терять себя в мелькании масок своих. Но любовь к тебе светила даже во тьме: я переживала с тобой десятки существований, сотни и тысячи лет. Я любила тебя сквозь мглу времён, теряя и снова находя.. в ином существовании, личности: твоё одинокое сердце светило в ночи мне грустной звездой, подавая мне знаки.

Ты утратил и почти забыл себя. Ты устал, любимый, как устают заигравшиеся в сумерках несчастные дети: им так хочется порою услышать: раз, два, три — нет игры! Нет войн, революций, диктаторов, милый, нет жертв и смертей. Ничего нет! Однажды в детстве я играла с друзьями в прятки. Уже смеркалось. К нам подошёл один грустный мальчик, с русским именем — Саша, по прозвищу, негр, и попросился поиграть с нами. Озорно переглянувшись, мы с подружками согласились. Мальчик повернулся к стене в детском городке и стал считать до 100. Мы с девочками разбежались прятаться.. по домам. И из окон смотрели на несчастного тёмного мальчика в сгущающихся сумерках, жалостливым голоском выкликающего нас, безнадёжно ища. Он мучительно-прилежно нас искал, словно бы боясь оставить нас одних в темноте. Многие девочки устав на это смотреть, разошлись по делам. Ушла и я от окна, но за домашними делами я нет-нет да поглядывала на окно: мне было больно и стыдно подойти к нему: я боялась увидеть блуждающего в потёмках несчастного чёрного мальчика.

Я тоже безумно устала, милый, прости.. что откликалась на имена твоего бреда и не смогла вовремя позвать тебя из тьмы.. твоего безумия и безумия мира. Моё озябшее сердце жило в аду без тебя одной надеждой. Я знаю, что мы и после смерти будем с тобой разлучены, а когда встретимся, то не узнаем друг друга. Но я знаю одно: однажды, в Америке, Германии или России, мы встретимся вновь. Мы вновь родимся и ты снова будешь писателем, а я — твоей музой, той самой женщиной, для которой ты будешь творить, и твоё сердце будет истекать в ночи нежнейшим пуантилизмом азбуки Морзе, и я тебя найду где бы ты не был.

Не прощаюсь с тобой, мой хороший. Своё письмо я хотела бы завершить стихом одного русского поэта, состоящего всего из одного слова — Мать. Оно писалось в строчку, повторяясь. Следующая строка из этого слова была короче и помещалась по центру. В итоге, получалась перевёрнутая пирамидка с учащённым сердцебиением этого слова. В конце стояло всего одно простое и нежное слово — Мать, но.. инерция тревожной, ослепшей и ищущей пульсации этого слова, как бы расплавляла его и оно начинало шириться наподобие песочных часов, только с тем зеркальным отличием, что теперь слово — Мать, обращалось в — Тьма.

Я не знаю кем ты для меня будешь в новой жизни: любовником, сыном, другом… я знаю одно: ты будешь моим и мы с тобой уже не расстанемся. Ты просто не сможешь не услышать это моё письмо, мой сигнал из тоталитарной и сумрачной страны по имени — Смерть. Как там писал Достоевский в своём эпилоге к ПиН? — «Их спасла любовь». Как бы это банально не звучало, но человек без любви склонен потворствовать злу, даже не желая этого: некие шестерёнки сердцебиений стачиваются в нём, отламываются, и он просто не видит целые области тьмы в своей груди, не зная что они делают, куда движутся, даже с благими намерениями восставая на Тьму… А на деле — просто волна тьмы подняла несчастное сердце куда-то над землёй. Нас тоже спасёт любовь. До встречи, мой милый Мастер.

После прочтения романа "Мать Тьма" с удивлением отметил для себя, что достиг того возраста, когда подобная литература перестает быть откровением. Книга, безусловно, хорошая, до сих пор не потерявшая своей актуальности, полная жесткой сатиры и своеобразного юмора Курта Воннегута, который можно охарактеризовать как "святая простота", но, тем не менее, она совсем не заставила меня захлебываться от восторга. На данный момент темы нацизма, сионизма, фашизма и прочих измов настолько избиты, что вызывают изжогу. Все вроде все понимают и знают, но используют свое знание только для того, чтобы "видеть бревно в чужом глазу", ведя таким образом политику двойных стандартов.

Не совсем понятен оказался и главный герой. Попав в сложную ситуацию разрыва между желаемым и действительным из, по большей части, чистого любопытства и прожив в таком положении много лет, он, как мне кажется, сломался. Просто слишком много на себя взял и, потеряв свою опору в лице любимой жены, рассыпался морально в прах, предварительно одурев от понимания бессмысленности своего существования.

Если бы не неповторимый лаконично-насмешливый стиль Курта Воннегута, то книгу можно было смело отнести в разряд "прочитал и забыл". Но Курт все же хорош, молодец. Ничто так не привлекает к автору, как умение посмеяться над самим собой. А самоирония у него на высоте. Плюсом к этому понравился его не зашоренный национальными идеями взгляд на человеческую цивилизацию. Определенно Воннегут тот самый человек из утопичного далекого будущего, для которого государственные границы - это не более чем пределы амбиций стоящих у власти людей, а флаг родной страны всего лишь яркая тряпка, призванная сплачивать людское стадо вокруг интересов этих самых власть предержащих.